Это становилось все сложнее. Контролировать свое собственное тело. Появившуюся внезапно, но привычную, тяжесть в паху можно было объяснить только воспоминаниями о бывшей жене. Но Давид никогда так сильно не заводился только от ее присутствия, исключения были лишь по утрам.

Когда он обнимал еще спящую Хагит и прижимал рукой ее спину к своему животу. Ему нравилось зарываться носом в ее длинные волосы. Они тоже пахли чем-то неизменно сладким, как сейчас Хесус.

Но проснувшаяся Хагит почти всегда спешила на работу. Потом уже вечером им с женой для близости всегда требовались предварительные, сначала аккуратные, потом уже более смелые ласки.

Так неожиданно и сильно Давид заводился, лишь когда был еще подростком. Он не понимал тогда, что происходит с его телом, и почему оно живет своей жизнью, не подчиняясь голосу разума. Давид не понимал, и что творится сейчас.

Зато, вероятно, Хесус был в курсе. Иногда, под частные хлопки вспышки, его довольный взгляд останавливался на Давиде и недвусмысленно замирал на пахе.

— Сними уже эту чертову рубашку, — бросил Мэл Хесусу. — Оближи пальцы и поиграй с сосками. Я хочу, чтобы сейчас все было идеально. Ты же помнишь концепцию, которую мы обсуждали для этой сессии?

— Помню. Не гони, Мел. Мы только приступили к главному блюду, — кивнул Хесус.

Наверное, так жарко было из-за осветительной аппаратуры для выездной фотосъемки. Давид не особо разбирался в этом. Единственное, что он понимал — белобрысый крысеныш не поскупился на технику и не пожалел водителя, который помог ему принести аппаратуру.

Мэл, наверное, провозился с ее установкой и тестированием в гостиной около часа, потом еще минут двадцать придирчиво настраивал фотокамеру. Чем, интересно, в это время занимался Хесус? И стоит ли об этом думать сейчас?

Происходящее в комнате теперь напоминало коллаж из черно-белых стоп-кадров.
Сначала пояс. Потом рубашка. Скользнули на пол. Давиду показалось, что Хесус нарочито делает все очень медленно.

Так невозможно было просто облизывать собственные пальцы. Хесус играл с ними губами, полизывал так, как женщины ласкают мужскую плоть.

Хагит не любила оральный секс, но иногда шла навстречу мужу. Давид сходил с ума от кайфа, когда она все-таки решалась.

Похоже, Хесус не видел в минете (за три года брака Хагит так и не отважилась произнести это слово) ничего дурного. На его лице было написано лишь возможное удовольствие.

Хесус сжал пальцами свои соски и покрутил их, оттягивая. И Давид вспомнил, как всегда заходилась Хагит, когда он прикусывал ее грудь и затягивал поцелуями нежную кожу в рот. Впрочем, Хесусу тоже нравилось, что он делает сейчас со своим телом. Теперь его чуть мешковатые джинсы натянулись спереди.

— Отлично. То, что надо, Хесус, — одобрил Мэл, отрываясь от объектива, — теперь обопрись спиной о стену и развернись лицом ко мне. Опусти подбородок чуть ниже и смотри в камеру. Как будто смотришь на своего случайного гостя. Еще я хочу, чтоб они видели это. Твой стояк. Он великолепен сейчас... Вы не находите, Давид? Вас, кажется, так зовут? Вы не будете возражать, если потом мы втроем переместимся в спальню? Как давно вы спите с Хесусом? Я еще никогда не видел...

Переносица. Ее удалось снести всего лишь с одного удара. Мэл повел себя как хлюпик и не ударил в ответ. Он лишь продолжал прижимать камеру к животу, как беременная женщина, защищавшая своего возможного ребенка, когда кровь полилась по его губам.

Смазать ему тоже оказалось кайфом. Но возможной драки не последовало. Мэл и Хесус улыбались не как любовники, но старые друзья, проделавшие на публику один из любимых, только им известных трюков.

— ...его таким влюбленным, Давид, — продолжил Мел, откладывая технику и вытирая кровь платком.— Ты, что, теперь решил специализироваться на ревнивых придурках? Он собственник, Хесус. Это может стать проблемой.

— Не думаю. Давид у нас умный еврейский мальчик и теперь уже хорошо выучил, в каких ситуациях и с какого типа людьми ревность неуместна. И мы еще не спали с
Давидом, Мэл. Давид считает себя натуралом и только два месяца назад развелся с женой, известной писательницей Хагит Немет. Не забудь об этом, когда будешь сливать инфу своим «желтым» друзьям. Давид, она ведь так и не взяла твою фамилию?

Одной из причин, по которой они расстались с Хагит, была ревность Давида. Он всегда хотел точно знать, где и с кем она проводит время, а также старался убрать из ее окружения любых людей, которые вызывали у него малейшие сомнения. Давиду казалось, что этим он просто хочет уберечь ее и проявляет свою заботу.

«Не диктуй мне, с кем общаться. Если я вышла за тебя, это еще не значит, что я твоя собственность и должна похоронить себя в четырех стенах», — выпалила она как-то в пылу ссоры.

Ссоры были частые, и повторялись по мере того, как Хагит не брала трубку на его частые звонки и позволяла себе писать смс- ки во время совместных походов в рестораны. Давида бесило, что она может уделять внимание кому-то еще, кроме него, и не говорит, кто это.

«Выключи телефон», — потребовал он. Но Хагит сделала вид, что не услышала его. «Кто это? На кого ты позволяешь себе тратить время, когда мы вместе?!» — возмутился он. «Давид, ну, конечно, это мой новый любовник», — неудачно пошутила она.

Давид вырвал у нее из рук устройство и швырнул его на пол. «Это была моя мать, Давид. Ты думаешь, я тебе изменяю и с ней?» — поинтересовалась Хагит, вставая из-за стола и покидая ресторан.

Воспоминания ненадолго отрезвили Давида.

Так больно, как когда уходила Хагит, ему еще никогда не было в жизни. «Дело не только в твоей бесплодности, Давид. Ребенка можно было усыновить, и я готова была пойти на этот шаг ради нас. Но ты сам убил наше будущее, когда из человека захотел сделать меня своей вещью, полностью растворить и подчинить себе. Тебя было слишком много и слишком навязчиво», — пригвоздила она одной фразой.

И Давид пообещал себе, что если в его жизни еще кто-то появится, он никогда не допустит подобных ошибок. Он никого не будет любить, а если и влюбится, то больше никогда не покажет, как глубоки его чувства.



Когда Мэл ушел, Хесус кивнул Давиду на кресла около прозрачного журнального столика.

— Ну что же. Теперь давай поговорим о делах наших бренных, — он снова наполнил вином бокалы. Оно тоже было сладким и стекало теперь по стеклу маслянистыми дорожками. «Кагор» — вспомнил Давид. Так назывался этот способ приготовления винограда. — Прости за Мэла. У него своеобразное чувства юмора. У меня тоже.

За пять минут Хесус кратко и по-деловому изложил суть контракта. Про себя Давид удивился тому, как будущий клиент хорошо разбирается в юридических тонкостях и как заранее обдумал те дополнительные условия, которые бы обязательно внес он сам. Наверное, это как-то отразилось на его лице, или Хесус умел читать мысли.

— Все просто, Давид, — губы Хесуса искривились в горькой усмешке. Он встал с кресла, подошел к рабочему столу, взял там еще одну бумагу, кинул ее на колени Давида. — Я соврал тебе, что с порнухой покончено. Но я действительно хочу, чтобы все было именно так. Я запоминаю уроки жизни и с тех пор я больше ни разу не ошибался, теперь читаю условия под лупой. Что ты можешь сделать с этим?

Полная кабала. По другому нельзя было назвать тот контракт, что подписал двадцатилетний Хесус с владельцами порно-студии. Штрафы за отказ от съемок, штрафы за разглашение информации о владельцах, исключительное право собственности студии на продукцию и ее прокат.

И еще Давида поразило название одной из левых контор, упомянутых в документе. Он точно знал, что ее организовал и ею владел через подставных лиц бывший однокурсник по юридическому факультету. Только вчера они созванивались с Габриелем по поводу одной сомнительной схемы с выводом средств через оффшоры. Теперь всего лишь снова стоило набрать компаньона и уточнить некоторые нюансы.

— Прикури мне, Давид, — попросил Хесус, вертя в пальцах сигарету и снова приваливаясь спиной к стене.

Только это было не совсем просьбой. Это был приказ. Давид встал, потянулся за зажигалкой, чиркнул ею на автомате. Пальцы Хесуса поймали запястье Давида и с силой потянули на себя.

— Зачем же так сдерживать себя, Давид? Я хочу тебя не меньше, чем ты. Давай сделаем так. Ты будешь думать, что это твоя обожаемая Хагит отсасывает тебе сейчас и закроешь глаза. Или она так никогда не делала? Но ты ведь ты всегда хотел этого, Давид? И какая разница, кто доставит тебе удовольствие? Закроешь глаза и остановишь меня, если будет совсем противно.

Противно не было. Было... слишком близко к небесам. Хесус очень хорошо знал, что делать с другим телом, чтобы довести его до разрядки. Давид не смог остановиться, когда Хесус попросил о большем. Он сам все сделал и объяснил, как двигаться, когда разделяешь ложе с мужчиной. И как подарить наслаждение тому, кто готов отдать себя полностью.

Это было странное чувство. Проснуться утром и ощутить, как в собственное тело упирается такая же твердеющая от любого движения плоть…