Безвременная, не спадающая днем и ночью жара воцарилась над помертвевшим и посеревшим от пыли каменным городом еще три месяца назад. Теперь она проникла своими многочисленными липкими щупальцами и в царские покои, вползла эфой в хорошо вентилируемые воздушными потоками из подвалов до проклятого нисана жилые помещения, обвила жирным змеиным телом колонны в пиршественном зале. Притаилась на каменном полу, нагрев его до тепла человеческого тела, и застыла в воздухе, поджидая новых жертв.

Избавиться от нее было невозможно даже при помощи многочисленных кусков ткани, смоченных в воде. Шауль разрешал своим слугам развешивать их в исключительных случаях, когда от высокой температуры начинали терять сознание не только в женской половине дома, но и гости мужских торжеств. Сегодня был как раз такой день. Еще с утра Шаулю сообщили, что заболела лихорадкой его младшая дочь Михаль. Это неприятное известие стало первым в цепочке тех, что к завершению дня окончательно испортили настроение.

Теперь на приеме сделалось дурно одному из послов. После приветственных возлияний чужестранец не захотел расстегнуть пурпурный шерстяной, с застежкой из шести драгоценных камней плащ, и в официальной одежде приходилось маяться всем остальным. Даже Шауль не мог позволить себе снять бордовую перекрученную на плечах симлу, из-за которой теперь нижняя, ярко-голубая кутонэт противно прилипала к телу.

Гораздо лучше было бы сейчас расположиться где-нибудь в тени, под навесом и на открытом воздухе, чем в этих покоях. Позвать мальчишку-слугу с опахалом и развалиться в сладкой зенитной полудреме на ложе, оставив на теле лишь тонкие, полупрозрачные, но хорошо защищающие от зноя одежды. Виски сковывал тяжелый обруч короны, из-под которой скулы Шауля лизали дорожки горячего пота, снять бы его сейчас...
Но тогда послы бы решили, что царь Шауль слишком прост и с ним не стоит церемониться в дальнейшем.

— Принесите, — тоскливо приказал слугам Шауль и прикрыл глаза.

Белесые, развевающиеся на ветру и ожидающие своего часа сравнять бедность и богатство, славу и безвестность тахрихины, вот что намоченные куски ткани напоминали Царю... Только благословленный, несущий с запада хоть какую-то прохладу ветер умер для его страны еще три недели назад. Равно, как и три недели уже Господь перестал отвечать Шаулю и посылать Свои Знаки.

— Ты боишься, Царь, что Он перестал слышать тебя или сомневаешься в изначальной правильности его выбора? — раздался над ухом тихий и полный едкой насмешки старческий голос.

Шаулю даже не надо было открывать глаза, чтобы догадать, кто пришел в его дом. Это мог быть только Шмуэль. Дежурящие в покоях многочисленные вооруженные стражники в доспехах не разрешили бы никому другому подойти так близко к Царю. «Принесла ж его нелегкая в такой день. И что за вести Шмуэль мне готовит, если они вообще остались у Него для меня, кроме обычных выговоров и стариковских стенаний», — с еще большей тоской подумал Шауль.

Три последних беседы с пророком Господа не задались. За те долгие годы, что они знали друг друга, казалось, Шмуэль ничуть не изменился внешне. Даже количество морщин в уголках темных, почти черных глаз-маслин осталось тем же. Как и неизменные белые с коричневыми вертикальными полосами одежды в пол, которые тот, казалось, никогда не менял, и манера при общении по-птичьи поворачивать голову набок и смотреть собеседнику не в глаза, а мимо него.

А также седые волосы, развевавшиеся вокруг лица, как змеи, даже если за окном не шевелился не один лист оливы или жостера. Они жили сами по себе, равно как и фаланги пальцев Шмуэля, движение каждой из которой что-то да означало. Годы назад Шауль прекрасно понимал, что хочет сказать этими жестами Пророк, но постепенно знание выветрилось. И только если раньше речи Шмуэля были полны одобрения и ободрения, то теперь уста рождали лишь упреки.

— Кому, как ни тебе знать, Пророк, что Господь никогда не ошибается, — также тихо ответил Шауль, косясь по сторонам и опасаясь, что этот так плохо начавшийся разговор могут подслушать ненужные уши. Одно дело, когда о сомнениях знают двое, и совсем другое, если об этом станет известно третьим лицам. — Ты стал редким гостем в моем доме. Приветствую тебя в его стенах.

И только у Шмуэля было право встать за троном Шауля и возвыситься над земным царем. Теперь, даже можно было подумать, что его устами говорит сам Господь, если бы Пророк изъяснялся также четко и понятно, как всегда делал Тот. Пальцы сами нашли на тоге кисточки разноцветных цицит и теперь механически перебирали черно-бело-голубые нити, способные, как сказали царю, отогнать злых духов и утолить его беспокойство.

Кроме движения фаланг, был еще один более простой способ догадаться, с чем пришел Пророк. Стоило лишь принюхаться к запаху благовоний, исходящему от одежд Шмуэля. Лучше всего был шафран, он означал, что пророк пришел в хорошем настроении и с благими вестями. Корица предсказывала временные трудности, но их скорейшее разрешение в пользу просящего. Мирра предупреждала о том, что необходимо собрать все свои силы перед испытаниями. Лаванда обещала успокоение и умиротворение по их завершению. Но сегодня от Шмуэля доносился самый плохой запах — ладана. Он означал близкую опасность для всего царского дома.

— На то есть причины. Ты сам и твой дом изменились. Из него ушла радость и истинное почитание Его. Прежний Шауль не стал бы ждать, пока Господь ответит, а сам бы пришел к Нему и молился со всем народом вместе. Шауль, которого я вижу теперь, заперся в своем доме и третье новолуние никуда не выходит. И всегда найдется тот, кто сможет больше услужить своему народу и Богу. Иногда то, что, подобные тебе, считают Его ошибками, на самом деле провидение и тайный замысел, который станет понятен лишь со временем. И урок всем остальным от греха гордыни, — помедлил с ответом Пророк.

— Давид, пусть твоя музыка звучит сегодня в честь нашего высокого гостя. Мы приветствуем Пророка Господа и молимся за его долгие годы, — громко приказал в зал Шауль своему воину, а затем снова перешел на полушепот. — Какова цель твоего визита, Шмуэль? Хочешь посмотреть, как я мучаюсь в ожидании Его ответа? Или ты, кажется, чем-то угрожаешь мне?

— Пока нет, — губы Шмуэля прорезала очередная кривая, как молния во время грозы усмешка, — я пришел всего лишь затем, чтобы дать тебе совет, в котором ты сейчас больше всего нуждаешься. Ты молишься в одиночку не о том, что тебе действительно требуется. Проси у Господа дать тебе не знаки Свои, а прозрение. Чтобы ты увидел, как все изменилось вокруг. Даже твой сын Йонатан... ты даже не заметил, как он повзрослел и сравнился красотой с тобой, и уже пришла пора, когда на него должны быть обращены взгляды юных дев. Только он не видит их, потому как ему уже есть, куда смотреть. Возможно, он уже выбрал своего пастуха.

— Что ты хочешь сказать этим? — произнес Шауль одними губами. Теперь на них, беседующих, были устремлены все любопытствующие взоры в зале. — Давай пройдемся, пока не стали предметом для обсуждения здесь. Ты разделишь с нами трапезу?

— Ты думаешь, Пророку так важно, что кто-то может осудить его кроме, Господа? — в голосе Шмуэля снова появилась насмешка, пока они шли к колоннаде. Царь гордился тем, что может много и быстро ходить широкими шагами, что всегда было ценно в военных походах. Но Пророк, несмотря на возраст, перемещался с такой скоростью, что теперь Шауль еле поспевал за ним, и, казалось, раболепно семенил сзади. — Нет, я пока не испытываю голода, особенно с тех пор, как ты чуть не накормил меня...

— Я сожалею и каюсь в своей ошибке. Я уже не раз говорил тебе о том, что это было досадное недоразумение, и виновные уже наказаны, как я тебе и обещал.

Они, наконец, остановились у окна, открывающего вид на чахнущий на глазах, некогда ухоженный сад и красную землю, потрескавшуюся черепицами возможной засухи. Быстрая ходьба еще больше разгорячила тело, и теперь Царь не мог справиться с появившейся с недавнего времени одышкой. Дыхание же Шмуэля было по-прежнему равномерным, таким, как будто они и не двигались вовсе. Про себя Шауль решил больше не дерзить Пророку и сменить очередную неудавшуюся дискуссию на более приятные тому вещи.

— И я хочу возблагодарить Господа и тебя за того нового воина, что ты прислал ко мне во дворец. Музыка Давида — мое единственное утешение сейчас, — приклонил он голову и положил руку на плечо Пророка, забыв о том, что тот не выносит человеческих прикосновений.

— Да, — резко отстранился от него Шмуэль и поднял глаза к синему бездонному небу. Там, далеко, почти у линии горизонта, появились легкие серые, но плотные облака, способные принести столь долгожданное облегчение всем. — Похоже, что его искусство более угодно Господу, чем все твои молитвы и старания. И только его присутствие здесь радует меня. Что ж, я сказал и увидел достаточно, чтобы больше не задерживаться с тобой в твоем доме. И если у тебя есть глаза и уши, то ты должен был понять меня.

И как всегда Шмуэль ничего не говорил напрямую, а только заронил в душе очередные сомнения.

— Но, — обернулся Шауль.

...Но Пророка уже не было рядом.

Проклятый царь медленно вернулся к трону, чувствуя на себе напряженные, полные вопросов глаза гостей и обитателей дворца, дотронулся до разболевшихся в мгновение висков.

— Прекрати, Давид, — раздраженно приказал он своему новому воину, — сегодня твоя музыка не радует, а лишь полна фальши и лишь несет всем нам головную боль. Господь не может слышать меня, видимо, из-за нее.

Смущенный светловолосый юноша покорно подхватил инструмент и выбежал из зала.

— Есть ли облака на небе? — тихо спросил Шауль у появившегося у трона слуги.

— Нет, господин. Они были еще минуту назад, но теперь пропали с небосвода, — сжался тот, ожидая наказания.

— Приготовьте все для новых жертвоприношений.

________________________________________________________
Примечания:

Нисан – первый месяц весны, приблизительно март-апрель в зависимости от года;
Симла – верхняя тога;
Кутонэт – длинная нижняя тога;
Тахрихины – саваны;
Цицит – пучки разноцветных нитей, прикрепляемые к краям одежды и разгоняющие злых духов.