– Эй-эй, парень, не слишком хозяйничай в моём доме, – предостерегающе промолвил Константин, уже серьёзно и даже немного беспокойно. А Чес ловко вытащил зелёную бутылку абсента, развернулся и стал нагло улыбаться, потрясая ею в руках.

– Это поможет мне развязать язык, Джон. Точнее, я хочу стать немного смелым. Сегодня же можно всё, верно? Мы навсегда прощаемся, я тебя больше не увижу. Так почему бы не выпить по рюмочке? – отчаяние уже не то чтобы сквозило в его словах, а каждое его слово было просто пропитано им и звучало только им. Каждый бы, кто услыхал эту речь, без раздумий сказал, что движет этим человеком. А Константин лишь вновь скептически дёрнул бровью, как-то презрительно, но вместе с тем тревожно наблюдая за своим подмастерьем. Тот, захватив из того шкафчика две рюмки, направился обратно, ощущая дико пульсирующую кровь в голове. Поставив их на стол, Чес быстро откупорил бутылку и налил сначала себе, потом Джону и, не дождавшись, выпил залпом полную рюмку. Мужчина малость угрюмо, малость неспокойно на него посматривал, не прикасаясь к рюмке.

– Чес, ты это... не налегал бы. Мне же уезжать скоро. Что с тобой прикажешь делать, если ты напьёшься в стельку? – Джон напряжённо присел на стуле, поглядывая на него своими тихими, серыми глазами. А Креймер, чувствуя приятное тепло по телу после первой рюмки и получая удовольствие от резкой горечи во рту, уже наливал себе вторую, совсем позабыв, что напиток перед ним далеко не джин... В голову уже что-то ударило, всё начало казаться достигаемым и возможным. Чес не смог допить, так как Константин не вытерпел, вытащил сигарету, резко встал, отобрал у него рюмку и отправил её в долгий путь в сторону шкафов, о которые она звонко и разбилась. Только этот яркий звук будто вернул парня из затягивающего его болота пьянства и заставил посмотреть на Джона. А в нём всё говорило о его если не злости, то хотя бы встревоженности.

– Прекрати, Креймер, – спокойно произнёс он, взяв обеими руками своего водителя за ворот и встряхнув его. – Я знаю: это не приведёт ни к чему хорошему. Ты напиваешься от отчаяния. Только от какого? По какому поводу? Знаешь, мне совсем это неинтересно, но... – Чес как во сне видел его лицо в десятке сантиметров от себя и от подступившей дури к голове мало чего понимал, – Но я, пожалуй, одно узнаю точно. Чего. Ты. Хочешь от меня? – с расстановкой докончил Константин, теперь уже пристально, совсем недружелюбно на него смотря. Парень откинул голову назад, громко засмеялся и, продолжая находиться в цепкой хватке мужчины, промямлил:

– Я, Джон, много чего хочу... Я хочу улететь с тобой, навсегда, в Италию... или куда ты там улетаешь? – язык уже не поддавался, слова выходили скомканными и непонятными, думать о чём-либо разумном было невозможно. Мужчина тяжко вздохнул, крепко встряхнул его и грубо отбросил на стул, о спинку которого Чес больно ударился.
– Джон, зачем же ты так со мной? я же так...

– Ты пьян, кретин! – не зло, но уже с подскочившей интонацией воскликнул Константин; зато глаза его метали искры. Креймер на это заявление лишь глупо улыбнулся, потёр свои раскрасневшиеся щёки и нелепо икнул. Мужчина с минуту смотрел на него, потом перевёл взгляд на часы и вскоре хлопнул себя по лбу.
– На свою голову пригласил, чёрт! – тихо, себе проговорил Джон, уселся на свой стул и глубоко задумался. А Чес, чувствуя в себе необыкновенную весёлость и лёгкость, немного нагнулся вперёд, уперев локти в стол, и начал:

– Ну, Джон, не сердись. Ты сердишься, а я не хочу так... – Гневный взгляд в его сторону заставил парнишку на секунду потупиться и приумолкнуть, но лишь на секунду. – Лучше выпей вместе со мной и давай уже закурим. Я ведь, кстати, ради этого и выпил немного, чтобы суметь сделать кое-что... Только закури ещё раз, а то так, от этой сигареты, не получится. – Константин продолжал быть безмолвным и лишь изредка кидал настороженные взгляды в его сторону. Пару раз с его губ слетело что-то вроде «И почему ты так быстро пьянеешь?»; а Чес, поначалу ожидавший какого-то ответа, потом вовсе устал и положил голову на руки, пока ещё не засыпая, но словно ожидая чего-то. Ему хотелось сделать что-нибудь, но он боялся – видимо, мало абсента в себя влил – и потому решил пока подождать до поры до времени. Ситуация начинала принимать слишком комичные обороты, и Джон не мог долго находиться в ней, ведь это было не в его характере, поэтому через пять нудных минут упорных размышлений выдал следующее:

– Так, Чес, я не то чтобы о тебе волнуюсь, но всё же... Я вызову такси, посажу тебя, и ты поедешь домой, хорошо? Сам не смогу с тобой возиться, ибо мне через пятнадцать минут уже выходить нужно. Договорились, горемычный ты пьяница? – Мужчина пытался говорить спокойно, это было видно, но лишь пытался – какая-то паника мелко проскальзывала в его выражениях. Он смотрел прямо на своего приподнявшего голову на столе водителя; тот глупо заулыбался, что говорило о его явной несерьёзности.

– Уже выпроваживаешь меня, Джон? А как же десятая затяжка? – приторно грустно заговорил Креймер, проводя пальцами по зелёной бутылке. Повелитель тьмы хлопнул себя по лбу и выдохнул.

– Не будет никакой десятой затяжки, о чём ты! Ты сейчас еле языком ворочаешь. Твоим достижением сегодня будет хотя бы добраться до дома живым и невредимым. – Мужчина встал и направился в прихожую. Чес лениво проводил его глазами, что-то подумал у себя в голове и тут же выдал с хитрой улыбочкой на губах:

– А что, разве сам Джон Константин обо мне заботится? В твоих словах теперь только и слышно: ты, ты, ты. Совсем куда-то пропало «я»! – Парнишка усмехнулся и встал с довольным видом, решив пойти вслед за собеседником в прихожую. – Почему ты стал таким, Джон? Где твой эгоизм, наплевательское отношение ко всем? Я жажду их, потому что мне они нравятся!

Креймер хотел проследовать за мужчиной, а в итоге где встал, там и остановился, опёршись о стол рукой и не сводя глаз с тёмного проёма. Где-то там, во мраке прихожей, что-то искал повелитель тьмы, отвечая пока спокойным молчанием на вызовы парня. Когда его силуэт резко выделился на фоне тьмы и вдруг появился на кухне, Чес трусливо икнул, только глянув на Джона – если бы жизнь была не жизнью, а комиксом, то в нём бы Джона нарисовали с кроваво-огненным ореолом вокруг. Ибо гнев так и пёр чем-то невыносимым на парня; и дело было не только во взгляде, а, казалось, во всём.

– Чес Креймер, – начал не то чтобы холодно, а даже леденяще Константин, продвигаясь вперёд, – заткнись. Ты можешь наговорить сейчас кучу всего ненужного, а за себя я не ручаюсь: возможно, ты и не выйдешь после своих слов живым. Поэтому тебе сейчас лучше прикрыть свой ротик и следовать моим действиям. – Мужчина подошёл ближе и брезгливо посмотрел на него. Сначала Чес боязливо сжался, а потом, будто припомнив, что он пьян и ему можно чуточку больше, чем обычно, смело выпятил грудь вперёд и воинственно глянул на повелителя тьмы.

– Не переводи тему, Джон! Я же спросил и хочу знать ответа... И дашь ли ты мне наконец сегодня закурить? – Креймер с манерной усталостью уселся обратно за стол и достал откуда-то свою первую сигарету. Константин остался безмолвным и лишь поднёс к его лицу зажжённый огонёк; Чес, видно, что недовольный, закурил, пуская дым хаотично во все стороны и морщась.
– И всё же я не понимаю, как ты это любишь... – скривившись, говорил парень и пару раз закашлялся. Джон отошёл к кухонному столику и упёрся об него, что-то набирая в телефоне.

– Будто ты это не любишь. Добровольно же пошёл курить, а значит, не можешь не любить это дело. – Креймер хмыкнул и тут же встал, направившись к нему. Когда мобильный уткнулся в грудь парня и толкнул его самого, Константин удивлённо оторвал взгляд от каких-то расплывающихся для Чеса циферок и буковок. Парнишка видел когда-то лицо повелителя тьмы слишком близко, чтобы говорить, что сейчас был так уж рядом с ним; однако даже и эти десятки сантиметров, и твёрдый мобильный телефон, и этот грозный, предостерегающий взгляд не смогли остановить Креймера от того, чтобы он не взял и не коснулся лбом подбородка мужчины, опустив голову ему на плечо (сигарета была, конечно, предварительно перед этим выплюнута). Повелитель тьмы не успел и слова сказать от такой неожиданности, как Чес глухо начал говорить; его почти было не слышно, он и сам знал, из-за того, что слова ударялись в плечо и не разлетались эхом.

– Эх, Джон, а я так и не смог сделать того, чего хотел сделать перед твоим отъездом. А ещё желал тебе сказать всяких красивых слов о том, что ты мне дорог, но я знаю, ты этого не любишь. Вместо этого я веду себя как полный кретин. Впрочем, ты был прав. И нет, я не трезвею, Джон, – добавил он чуть громче, повернув голову в сторону шеи. – Я бы вечно ходил пьяным, если бы мог говорить так прямо и не стесняясь. Но даже так я не мог выплеснуть всех тех слов, которых по-хорошему и не знаю. А понимаешь ли ты, о чём я? Человек, которому ты высказываешь заведомо неизвестные себе мысли, называется...

– Не знаю, как он там называется, и знать не хочу, – на ухо прошептал ему Константин, отстраняя от себя за плечи ослабшее тело. – Мне ничего это неинтересно. Ты просто напился и несёшь чушь. Пускай довольно сознательную, но чушь.

– Сознательную чушь!.. – тихо усмехнулся уголком рта Креймер и прикрыл глаза. – Теперь это называется сознательной чушью! Великолепно!

– Креймер, встань на ноги. – Призыв был благополучно проигнорирован, и Джону пришлось придерживать парнишку за плечи. – Я вызову такси, хорошо? А ты сядь пока, не вечно же мне тебя держать!

Но Чес, вновь насилу открывший глаза и уже ощущающий в себе сонливость, зевнул, помотал головой и, не беспокоясь за свою жизнь, беспардонно опёрся рукой о грудь мужчины, а потом и вообще занял головой прежнее место на плече. Константин вновь как язык проглотил, и парень решил этим воспользоваться:

– Джон, а ты такой тёплый... Раньше я не позавидовал бы твоей девушке, а теперь бы облился чёрной завистью. Но её у тебя, конечно же, нет. – Он ощутил, как сильные пальцы больно сжали его плечо, явно намекая на скорейшее отставание. – Ай, Джон, не спеши меня убивать. Дай мне хоть в последний раз ощутить это... а что это, чёрт его знает! Я и сам не знаю, веришь, нет?

– Чес, отойди от меня. – Мужчина был пропитан ледяным негодованием, а это лживое тепло Креймер себе придумал: от тела веяло холодом, от слов веяло холодом, от самого его существования уже было ощущение, будто ты на северном полюсе. А парню хоть бы что: верно говорят, пьяному и море по колено. Он лишь сильнее вжался, чувствуя, как Константин невольно отступает назад, но назад некуда, поэтому медленно садится на стол всё больше и больше.

– Ты такой грубый, Джон. Но даже так я обожаю тебя. Обожаю, Джон, слышишь? Нет, даже не так... – Чес задумался, потерев лоб о плечо мужчины, и сильнее сжал в пальцах ткань пиджака. Он чувствовал, что наполовину счастлив, и даже не знал, что лишь несчастье ждёт его в конце. Пока Креймер думал, обожаемый им Джон медлить не стал, в одну секунду отделив безвольное тело от себя, развернулся, держа за плечи парня, и нагло, больно, резко усадил его на стол, нечаянно заставив его удариться головой о верхний шкаф. Чес ойкнул, принявшись потирать затылок, и обиженно, как-то совсем по-детски посмотрел на своего кумира. Константин вдруг поубавил силы, увидав, что ударил своего водителя, хотя вовсе того не хотел, однако ж злость его была ещё сильна. Он, сжав его плечи до скорых синяков, заглядывал ему в глаза и ежеминутно встряхивал, словно стараясь согнать с него пелену алкогольного опьянения и добиться правды.

– Хватит нести чушь, придурок! Ты можешь помолчать хотя бы пять минут? – Мужчина выпрямился, отошёл от Чеса, вскинул руки и нервно начал зарывать пальцы в своих волосах, при этом шепча: – Господи, ну зачем ты пьян, зачем вообще прикоснулся к этому абсенту, зачем я его купил? – Креймер недоумённо сидел на кухонном столике и, пару раз икнув, глядел на ходящего кругами Джона. Видимо, всё-таки услыхав его последние вопросы, он поспешил ответить:

– Хочешь знать, почему я пьян? Почему стал курить? Почему всё это время терпел тебя?.. – Константин резко замер на месте и недоверчиво на него посмотрел. Вопросы, с улыбкой думал сам Чес, выдались соблазнительными, и ответы на них не помешали бы Джону, да только ради этого последнему нужно было нехило так переступить через свой характер. Парень сидел на столике и ждал ответа, безумно улыбаясь и покачивая ногами. Мужчина скоро разморозился и равнодушно ответил:

– Нет, не хочу знать. Потому что и так знаю. – Нет, это, кажется, слишком всем приелось «слова ударили словно громом». Да и эти слова не были так красивы, чтобы ударять громом: они просто ударили, грубо, жёстко, как будто кулаком в живот или ещё ниже, заставляя корчиться от боли. И Чес бы хоть сейчас упал и закорчился бы от боли, да оставшиеся после всей этой истории клочки гордости не позволяли. Да и пьяная завеса как будто открылась от этих неожиданных (или ожидаемых?) слов, хотя это пока что очень условно, и вообще навряд ли такое могло произойти столь быстро.

– Знаешь?.. Значит, во всё это время ты знал? – дрогнувшим (теперь эта слабость разрешалась) голосом спросил он, сжав пальцы в кулаки и нервически перебегая взглядом с пола на собеседника. Джон тихо проговорил, будто себе: «Я не понимаю, о чём ты конкретно, но положим, я знаю и вижу много», а потом добавил громче: «Да».
– Всё знал и никак не реагировал? – изумлённо посмел спросить Чес, благодаря вовсю свою пьяную головушку за практически отсутствие робости и за возможность спрашивать что угодно. Мужчина хмыкнул, несколько секунд подумал, а после пододвинул к себе стул и сел на него, вальяжно развалившись и вновь закурив.

– Если бы я счёл нужным что-либо отвечать или что-либо делать, то давно бы уже ответил или сделал. Но, как мне кажется, это очередная твоя глупость. Не более. – Креймер послушно принимал все те ножи, что плотно входили в его сердце и в его надежды с каждым новым словом и звуком. Он не мог противиться, не мог сказать «Прекрати, Джон!» или «Не называй это так!», ведь сам считал это не более чем глупостью. Хотя да, чего он удивляется: это прозвучало ещё в начале разговора. Всё это – глупость, разве сам парень не знал? Представлял, но как-то отдалённо, всё ему казалось, что это не про него; а когда правда вновь прозвучала, деваться стало некуда. Это уже не отчаяние, а глухое, слепое уныние; его, увы, уже не зальёшь алкоголем и не закуришь сотнями сигарет – его можно вычистить только в Аду. На деле же Чес только беспокойно повёл плечом, повернул голову в сторону, хмыкнул, засмеялся нервическим смехом, потом встал и молча направился к выходу.

– Тогда всё понятно. Тогда прости, Джон, что тратил твоё время. Только почему ты не преломил тогда это всё на корню, в самом начале? – горечи в голосе уже не было – горечью звучало каждое слово; парень остановился около дверного проёма, повернув голову. – Ты же был так близок к этому. Почему не прекратил?
Чес постарался сделать равномерный вдох, чтобы успокоиться, но получилось нечто сдавленное, беспокойное. Думаете, внутри него всё закипало и буянило? Как бы не так: лишь тихая подавленность и угнетённость напрочь засели там, иногда проявляясь в виде срывающегося голоса снаружи. Он действительно научился некоему внешнему равнодушию от Константина; а может, лишь делал вид этого, но факт оставался фактом: внутри, как обычно, не было фонтанирующих всплесков эмоций. Парень чуть-чуть развернулся, чтобы глянуть на собеседника и понять, стоит ли ждать ответа; хоть даже через темноту он понял, что мужчина навряд ли удостоит его какими-либо словами. «Наверное, вновь считает это глупостью. Хотя это, безусловно, и правда: всё глупость».
– Ах, тебе же было, наверное, интересно понаблюдать за мной. Понять, чего же я хочу добиться в конце концов, – вновь начал Чес, решив сегодня сказать всё. – Ну, вот ты и добился своего; поздравляю, ты стал вновь свидетелем чьего-то поражения. Но всё-таки было бы лучше, если ты прекратил бы это сразу...

– Чес, я не совсем понимаю, о чём ты, – с тяжким вздохом и хладнокровно произнёс мужчина, потирая лоб и отчего-то не поднимая головы. – Лучше сядь, и давай последуем моему плану...

– Нет, мне ничего не нужно: ни твоей помощи, ни такси, ни денег. Я всё понял!.. – усмехнувшись и всплеснув руками, воскликнул парень и развернулся. – Я понял, что хочу сейчас для полного счастья: я хочу напиться. Ещё бы парочку рюмок абсента, и жизнь заиграет...

– Только через мой труп ты прикоснёшься к этому чёртову абсенту, – жёстко перебил его Джон, встал с места, взял в руки бутылку и отнёс её в шкаф. Креймер издал полушутливый, полусерьёзный разочарованный возглас и опёрся о косяк.

– Джон, ты всегда был жестоким. А впрочем, мне хватит и того, что я выпил, сполна. И всё-таки... – Чес с усилием заставил себя вновь приподняться и направился к мужчине. – И всё-таки, Джон, знаешь что? Десятая затяжка у нас с тобой не получилась, – говорил он и медленно шёл, спотыкаясь на ровном месте и ударяясь о стулья. – Это плохо, так плохо, ведь я надеялся. Ведь ты был прав, чёрт бы тебя побрал, что я возлагаю на это красивое число какие-то надежды, думаю, что затяжка станет особенной. А в итоге, – парень развёл руками и смешно икнул, – В итоге я опять в пролёте. Впрочем, тебе не знать, каково это – проигрывать! – Креймер сделал слишком торжественный упор на последнем слове и едва удержался за край кухонного столика, рядом с которым неподвижно и молчаливо стоял и смотрел на него Константин. Он уже оставил попытки заткнуть разговорившегося таксиста, заставить его сесть и следовать своим советам; он просто решил, что вызовет машину незаметно и также незаметно сгрузит бренное тело парнишки туда. Но порой даже решения самого повелителя тьмы расстраиваются из-за каких-то глупых проделок... Чес же понял давно: раз такая ситуация, нужно говорить как можно больше всего. Говорить, конечно, но не заговариваться, однако попробуйте объясните это пьяному человеку.
– И знаешь, как нынче зовётся наша затяжка? – он хитро глянул на мужчину. – Затяжка номер девять с половиной! Не может быть такого, верно? А вот в нашем случае может быть всё что угодно! – Чес полностью облокотился на столик и усмехнулся. – Только, Джон, не вызывай для меня психушку – на самом деле я нормальный. Лишь немного дурак и ублюдок, а впрочем, не немного.

Константин слушал молча, угрюмо скрестив руки на груди и сурово глядя на Креймера. Парень не мог этого не заметить, не почувствовать, поэтому вскоре заткнулся и полностью уперся о стол. Вновь повисло молчание, вновь тиканье часов раздражающе действовало на рассудок, и так помутнённый, вновь Чесу казалось, что перед ним совсем незнакомый человек, такой злой и жестокий. Он потихоньку начинал понимать, что своим немногословием мужчина намекает на самое явное, что здесь может быть – Креймер здесь лишний. Был им он, собственно говоря, всегда, но сейчас осознание будто остро врезалось ему в спину, резко заставив дойти до того, до чего в неторопливой обыденной жизни парень дошёл бы нескоро. А сейчас, с каждой тяжёлой секундой и просто невыносимой минутой, Чес начал понимать это. Вздохнув, он слегка приподнялся, глянул на часы, так и не поняв, сколько сейчас, но почему-то ощутил, что Константину выходить нужно будет именно через пять минут, и тихо, спокойно заговорил, тоном и голосом вовсе не выдавая в себе и капли пьянства, но на деле же смутно соображая о своих действиях:

– Джон, осталось совсем мало времени. Ладно, забудем про затяжку... я другое хотел сказать. Поверь, трезвый Чес такое навряд ли выдаст, так что слушай, пока есть возможность. – Креймер улыбнулся – уже не безумно, а грустно, тихо, одиноко, как улыбаются перед чем-то не слишком радостным, но этой самой улыбкой пытаются доказать, что они сильные люди.

– Может, я не хочу это слушать? – ядовито спросил Константин, засовывая руки в карманы и опираясь о стол. Его взгляд скользил острым лезвием по парню; тот было стушевался, но тут же собрал свои силы.

– Чего это тебе стоит? Всё равно улетаешь. Да и я быстро – не смею задерживать вашу персону. – Ухмыльнулся и сделал насмешливый поклон. – Просто, Джон, я хотел сказать, что возлагал что-то особенное не только на десятую затяжку, а на все. Ты уже это знаешь, зачем я повторяю – не знаю, но скажу, что курить я начал по кое-какой причине – здесь лжи не было. Но ложь была в том, что я отнекивался от твоих предостережений насчёт дружбы, мило улыбаясь и постоянно говоря, что это вовсе не моя цель. – Чес выдохнул, отёр лоб, нечаянно икнул и продолжил: – О чём я говорил? Ах да, ложь... я врал тебе, поверишь ли, Джон? Тебе! – Он усмехнулся уголком рта и потряс головой. – Я знал, что ни до чего хорошего моя затея не доведёт, но слепо верил. В первую очередь, тебе. Признаться, Джон? – Парень подошёл ближе, чувствуя, что с каждым словом всё больше падает в яму невозврата.

– Не нужно, – сухо процедил мужчина, скрестив руки на груди и как-то странно на него посмотрев. Чес звонко рассмеялся и подошёл ближе: теперь между ними было менее полметра.

– Я хотел стать твоим другом, представляешь? – с отчаянной улыбкой произнёс Креймер, ощущая предательскую дрожь во всём теле и непреодолимый жар в груди. – А может, я и сейчас вру и чего-то недоговариваю? Как думаешь? А я ведь только ради твоей дружбы пошёл на это курение, пропади оно пропадом! – Парень со злостью вытащил почти пустующую пачку и бросил её на пол, растоптав. – Я никого не виню, кроме самого себя, ты не думай, Джон. Я лишь просто зол, что позволил такой слабости взять над собой контроль. Прекрасно же понимал, как нелепа идея, затея, что ты жуткий социопат, что сам сто раз говорил мне, что тебе не нужен никто, а лишь какая-то цель... Знаешь, – голос слегка охрип, поэтому ему пришлось прокашляться, а потом он вновь смело и прямо взглянул на собеседника. – Знаешь, я бы хотел даже стать этой целью любой ценой. Чтобы быть тебе нужным – только ради этого. Но это невозможно. А какой человек станет интересен самому повелителю тьмы? – горько усмехнулся, всплеснув руками. – Да никакой, ровным счётом, если это не какая-нибудь полицейская с модельной внешностью!

В глазах Константина на секунду вспыхнули яростные огоньки; Чесу показалось, что ещё мгновение, и он получит по морде. Но его это не страшило – хоть убей его мужчина прямо здесь, ему было бы всё равно. Он уже и сам себя убил. Своими собственными словами. Своим жутким признанием.

– Ну, вот ты наговорил мне тонну чего-то ненужного, а мне-то что прикажешь делать? Пожалеть тебя? Типа «Ах, какой несчастный Чес Креймер, что мученически вынес эти испытания не по своей воле ради дружбы, так и не свершившейся!» и «Ай-яй-яй, какой плохой Джон Константин, который игнорировал бедного своего водителя как мог и всячески унижал»? Так получается? – Мужчина на секунду приостановился, сузив глаза. – Ты желаешь слишком глупых вещей. Лучше бы о своей будущей жизни подумал, ей-богу. Всё, что надумал обо мне, ложь. Правдой во мне являются только сарказм, цинизм и равнодушие; больше, слышишь, ничего. Я ни добрый, ни милый, ни хороший, я ужасный и прогнивший изнутри. Ты судишь слишком поверхностно. И, как мальчишка, жертвуешь всем ради ничего. Я это знал... – Чес стоял, жадно слушая каждое слово мужчины – редко он говорил так много и о важном. Сказанное заставило его даже слегка протрезветь, но парень понял, что это не лучший выход, ибо горечь легче принимается на пьяную голову, поэтому если не в действительности, то хотя бы вымышлено он захотел изобразить, что мало чего понимал. Джон же дышал слегка напряжённо, пытливо смотрел на него и будто бы ждал ответа. И тот не заставил себя ждать.

– Вот как... Я не прошу жалости – это мерзкое чувство, – твёрдо начал Креймер, вздохнув. – Я же говорю, что вообще ничего не прошу и не просил. Уже привык ничегошеньки от этой жизни не получать. Точнее, не получать сильно желаемого и невозможного. Ты говоришь, что я глуп и добиваюсь глупой цели... – Чес улыбнулся, на пару секунд прикрыв глаза, – Не буду спорить, ты прав. Господи, я говорю, кажется, совсем как трезвый, правда? Это плохо... Но: ты можешь называть мои цели глупыми сколько хочешь, однако они будут моими. И продолжат так же, как и обычно, много значить для меня. Понимаешь, я чувствую, что совсем-совсем не мужчина и не веду себя так, как предписано моему статусу... – Креймер почесал голову, отведя глаза в сторону. – Но вместе с тем я хочу думать, что некоторая мужественность во мне всё-таки есть. Мне кажется, не каждый ненавидящий курение так запросто в один момент сможет переменить своё мнение и начать курить. А впрочем, я всё жалею себя и говорю не по теме.

Он подошёл ближе к отодвинувшемуся от него Константину и, приподняв голову, пристально взглянул на него.

– Но ты, Джон, в одном ты ошибаешься. Ты другой... я верю, я знаю. Да, пусть я не отличаюсь ни особой сообразительностью, ни наблюдательностью, ни знанием людей, но... – Чес слышал, как неровно скакал его голос, а нервы уж, наверное, и подавно все истратились – по крайней мере, было такое ощущение. – Но у меня есть на душе такое ощущение, что ты хороший человек. И оно из того рода ощущений, которые навряд ли могут ошибаться. Уж я-то знаю... – голос невыносимо хрипел, парень вновь прокашлялся.
– Однако, видимо, – начал чуть позже он, подняв голову и горько улыбаясь, – это теперь всё не имеет значения. И никогда не имело, – тут же поправился. – Ни все эти затяжки, ни мои глупые затеи, ни пару лет знакомства. Ничего это не могло заставить самого повелителя тьмы сдружиться с кем-то. Да и заносчивый водитель много чего требовал. Ужасный эгоист! А теперь ещё и напился и несёт всякую чушь, не давая уехать. Я понял, знаешь, я понял. Всё понял. – Улыбка уже на грани срыва в отчаяние... хотя стоп: Чес уже там давно. – Моё простое желание оказалось слишком жёстким требованием, так? – мягко спросил Креймер. – Я соглашаюсь со всем, что ты сказал, кроме одного, но ты это уже знаешь... Я хотел, чтобы мы распрощались дружно, но это было бы очень скучно. Но прости. Прощай, Джон, – с этими словами парень стал делать широкие шаги назад, уже не имея возможности остановить дрожь во всём теле. – Кажется, тебе скоро нужно выходить. О такси не заботься: станет меньше на одного пьяного – ничего страшного!

Чес стрелой выбежал из душной кухни, всё теперь давило здесь на него: и стены, и запах табака, и родной стол, и Джон. Он чувствовал, как ежесекундно что-то подступало к горлу; парень прикрыл глаза, словно боясь чего-то, поэтому бежал вслепую, лишь только по звукам машин поняв, что оказался на улице. Хотелось бежать как можно быстрее, хотелось развить скорость, как у самолёта, и вылететь, желательно из своего тела, и лететь, лететь; лишь бы скорее, поскорее от этого места. Бежать, и всё равно, что творится вокруг, сколько сбито им пешеходов, сколько сотен раз засигналили ему машины. Но это метафорично; на деле всё оказалось куда проще и быстрее. Креймер не знал, сколько уже бежал – часы в его голове сломались уже давно. Он также не знал, куда бежал: сквозь плотно закрытые веки лишь изредка просачивался резкий свет фонарей или чего-то ещё. Чес лишь помнил, что куда-то слишком резко свернул, далее яркий свет откуда-то слева резанул по глазам, громкое, прямо истошное бибиканье заставило его будто бы проснуться, а какая-то сила быстрым рывком откинула его назад. Креймер приоткрыл глаза, провожая глазами уехавшую машину, и не понимал, почему остался жив. Рывок был не его, а искусственный. Чья-та рука ощущалась на затылке. Чес усмехнулся, подумав, что кто-то только зря сжалился над бедолагой, – уж лучше, по его мнению, ему было дать умереть. Ибо это довольно непросто, когда неожиданно понимаешь, что всё, к чему стремился, полная лажа и чепуха. Нет-нет, парень не был суицидником, но если бы смерть наступила сейчас легко и внезапно, то смиренно и без сожалений он принял бы её холодные объятия.

– Ублюдок, так и знал, что ты чуть не сдохнешь! – По родному раздражённому голосу Креймер всё понял, улыбнувшись. Его жёстко развернули, грубо схватили за одно плечо; Чес увидел сквозь пелену дождя (Господи, был ещё и дождь?) полыхающие неестественной злостью глаза, а после какого-то резкого маха не удержался и повалился прямо в лужу, ощущая пульсирующую боль на правой щеке. Во рту стал ощущаться неприятный привкус крови, Чес сплюнул её, едва удерживаясь на локтях. Его вновь подняли сильные руки, заставляя встать; Креймер старался увидеть Константина, но видел лишь расплывчатый силуэт и чувствовал исходящий от него гнев. Он искренне не понимал, что происходит: лишь дождь глухо бренчал по крышам, слышались надрывные вздохи и мерный шум проезжавших мимо авто. Люди, если и были, наверняка поспешили отойти от них; Чес бы с радостью последовал за ними, если мог, ибо повелитель тьмы в злости – зрелище не из приятных.
– Креймер, твою мать, так и знал, так и знал! Гадёныш мелкий!.. Сначала что-то боробит не своё не наше, – говорил уже далеко не спокойно Джон, схватив его за грудки и с каждым словом грубо встряхивая, – А потом бежит под машины! Дурак, идиот ты, понял? Суицидник грёбаный! – Чес не ощущал боли, не ощущал стыда, лишь какое-то приятное удовлетворение внутри – ведь Константин сейчас заботился, пускай жутко по-своему, но заботился о нём. Он принял с улыбкой даже второй удар по левой щеке, только на этот раз его удержала от падения крепкая хватка. Ему нравилось чувствовать эти удары, заставлять вечно равнодушного мужчину сейчас так беситься. Может, «беситься» слишком громкое слово, а «раздражаться», наверное, в самый раз.
– Ну, что, доволен? Из-за тебя я опоздаю на самолёт... чёрт бы тебя побрал, глупый мальчишка! – Константин больно схватил его пальцами за подбородок и сжал его, приблизив лицо к себе и вглядываясь в него. Его дыхание, ощущал с горящими щеками теперь уже не от смущения Креймер, было неровным, к чертям сбившимся, но таким тёплым и приятным, что парень не смог сдержать улыбки.
– Что ты улыбаешься, кретин? Тебе, конечно, смешно! Но мне не до смешного, когда такое происходит! – Мужчина отпустил его подбородок, жёстко толкнув руками в грудь так, что Чес едва устоял на ногах, а потом вообще подошёл ближе к готовому ударить его хорошенько ещё раз Константину, не боясь быть насмерть избитым. Пока тот был в замешательстве, Креймер решил использовать эту возможность, потому и, легко поднявшись на носочках, взял повелителя тьмы за ворот рубашки и, добравшись до его уха, быстро прошептал что-то, из чего сам понял только начало: «Джон, прости, но я...» Парень не понял, что было дальше, кажется, он отключился, упав головой на плечо Джона с беспечной улыбкой на губах; сквозь угасающее сознание к нему гулко прорвалось: «Креймер, чёрт возьми, нет!» Ему уже стало всё равно, какой бред он там шептал, чем потом всё закончится, где он очнётся – на душе появилось чувство удовлетворения. Наконец натянувшаяся и готовая порваться в любой момент струнка в нём ослабла; наконец он смог заснуть спокойно, зная, что что-то важное он всё же брякнул. Пускай Джон вновь сочтёт это глупостью, зато на душе было легко.
Чесу уже даже во сне казалось, что вся история завершилась, хотя он не знал, что всё только начиналось...