Чес думал, что проснётся или на улице, или в больнице, или в полиции, но никак не там, где оказался в действительности. Как только сознание вернулось к нему, он ощутил под собой тёплую кровать, под головой – мягкую подушку, а на себе – тонкое одеяло. Правда, тогда это ещё не означало, что он находится не в больнице, однако уже отбрасывало самые худшие варианты с полицией и улицей. Не сказать, чтобы парень чувствовал себя прекрасно, но, за исключением головной боли и какой-то смутной эмоции внутри, всё было довольно хорошо. Вчерашнее казалось, естественно, неким кошмарным сном. А может, и не кошмарным, но пронеслось это так лихо, что теперь Креймеру нужно было приложить много усилий, чтобы вспомнить, что такое вчера он говорил и делал. А ощущал он, что говорил и делал очень много... За себя было, конечно, стыдно, однако Чес понимал, что иначе поступить не мог. Да и сейчас на душе было так спокойно, будто он сделал и сказал то, что так давно желал: некоего рода свобода теперь ощущалась им заместо прежнего волнения. Хотя парень не мог знать, поступил ли правильно, не высказал ли какой-нибудь абсурдной мысли. Впрочем, ему казалось, что сделал он не только это и что краснеть ему придётся долго, если когда-нибудь он встретит Джона.
Мысль о Константине как-то разом заставила парнишку взбодриться и даже приоткрыть один глаз: в комнате было светло, сквозь щели между шторами пробивались лучики света, и вообще таким уютом веяло здесь, что Креймер не сразу понял, где находится. И понял он это даже не через минуту – нет, он не был глуп, просто стал с чего-то недоверчив к происходящему. Будто, разочаровавшись в своих действиях за последние две недели, он решил относиться с подозрением теперь ко всему, что начинало походить на его мечту. Ведь всем ясно, что мечты не сбываются, по крайней мере, в нашем мире. Чесу казалось, что это простое правило он вывел для себя вчера, хотя вчерашние события помнил ещё совсем смутно.

Он быстро сел на постели, отодвинул одеяло в сторону и неловко дотронулся до своей щеки, потом зашипев от несильной, но острой боли – и сразу всё мгновенно вспомнилось. И его безумный, лихорадочный бег с закрытыми глазами, и едва не сбившая его машина, и спасший его Джон, который и оставил такие смачные удары за всё, не только за мнимое желание самоубийства, и он сам, нелепо радующийся чему-то в той безнадёжной ситуации и прошептавший мужчине, вероятно, какую-то очередную глупость. Всё это пронеслось слишком резким, поставленным на двойную скорость фильмом-экшном в его голове, что парень даже не сразу поверил, с ним случилось ли это в действительности. Но щёки жгла приятная боль, и яркие воспоминания вырисовывались в мозгу быстрой кисточкой какого-то художника. «Значит, правда...» – изумлённо заключил Креймер, согнувшись и зарыв пальцы в волосах. Он был и рад, но как-то мгновенно начинал немного расстраиваться, понимая, что напрочь ничего не помнит из сказанного вчера за весь день: может, лишь слегка слова Джона, но и то отчётливо и достоверно лишь последние. Чес помнил весь букет обзываний, что собрал вчера для него повелитель тьмы, но от этого вопреки всему чувствовал себя счастливо.
Парень понимал, что тянуть время нельзя: пока в памяти свежо хотя бы представление о вчерашнем, нужно завершить начатое. По крайней мере, внутри него было такое ощущение, а ощущения не спрашивают, хотим мы того или нет, они просто берут и заставляют нас делать, хотя мы можем вовсе не подозревать, что говорить и как действовать. То же было и с Креймером. До него только сейчас дошло, что он в доме Константина. Это было ему, в принципе, всё равно; волновал вопрос, а где сам хозяин? Улетел? Остался? И тот, и другой варианты, хотя в корне и были разными, имели некий неприятный осадок за собой. Чес даже запутался, во что ему верить, когда вставал и направлялся к двери.
По пути парень заметил зеркало и погляделся в него, чтобы понять, не всё ли так страшно: оказалось, что правая щека слегка припухла, а на месте второго удара, в левую, красовалось небольшое красное пятнышко. «Видимо, всю свою ненависть Джон вложил в первый удар», – с усмешкой подумал Креймер, в итоге решивший, что с таким видом можно выходить на люди. Теперь оставалось сделать последний шаг: открыть дверь. Чес даже не старался прислушиваться, были ли звуки за стеной, а лишь молниеносно открыл дверь и ворвался на ту самую кухню, служащую одновременно и гостиной.

Он точно не знал, можно ли ему, после стольких своих слов, так беспечно радоваться тому, что повелитель тьмы здесь, преспокойно сидит на стуле и выкуривает очередную сигарету. Он даже не знал, что ему говорить, что делать, как смотреть. Не сказать же «Джон, я проснулся!» или «Доброе утро»? Не начинать же сразу с главного, не говорить же сразу огромных речей, не просить же прощения?.. А что делать? Тупо стоять, прижимаясь к двери, словно нашкодившему ребёнку, с понурой головой и непомерным чувством стыда? Беззаботно сесть за стол и выпросить чашку чая, потом получив ею по голове? Чес, только выйдя из комнаты, сразу остановился и так никуда и не сдвинулся больше, чувствуя, что сама кухня начинает напоминать ему то, о чём он вчера здесь так развязно рассуждал. Константин медленно перевёл свой взгляд со стола на него и хмыкнул. С этого-то момента стыд и стал наполнять Креймера, словно вода ванну. Парень не мог сказать, что выражал взгляд мужчины: или он сам разучился распознавать взгляды повелителя тьмы, или тот научился хорошенько прятать их значения, было непонятно. Голос раздался столь неожиданно, что Чес боязливо вздрогнул, сам от себя такого не ожидая – казалось слишком большим счастьем вот так запросто на следующий день слышать Константина.

– Выспался? Дурь сошла? – Креймер бросил быстрый взгляд на мужчину и мелко кивнул, потом вновь опустив глаза. Проговорил это Джон обыкновенно, без злости, но и без шуток – так он разговаривал всегда. И это также двояко повлияло на его водителя: вроде, не гневается, значит, всё в порядке, но из-за отсутствия хоть какой-нибудь мягкости в голосе становилось неуютно.
– Ну, тогда можешь смело уходить – больше предоставлять койко-место я не собираюсь. – Чес резко вскинул на него свой взгляд, испытывая бурное несогласие в душе. Но от его спокойного вида, флегматичного тона и равнодушного выражения глаз начинаешь скатываться в тихое, жалкое повиновение, смешанное лишь с каплей несогласия, но и то оно окажется подавленным. Креймер знал, что нельзя так тускло заканчивать вчерашнее яркое представление; да-да, свои слова начали потихоньку вспоминаться. И он посчитал, что они были слишком важны, чтобы сейчас преспокойно уходить, ни в чём не разобравшись.

– Джон... – Чес хотел начать смело, но получилось как-то скомкано и вяло. – Джон, ты же не думаешь, что я всерьёз уйду, не поговорив с тобой?

– Думаю, – кивнул Константин. – Потому что вчера я наслушался вдоволь.

Парень медленно подошёл к столу и аккуратно сел на стул рядом, судорожно выдохнув. Нужные слова никак не шли в голову, а просто так что-либо говорить было бесполезно, ибо убедить повелителя тьмы не так-то и легко.

– Но... Джон, я хочу сказать совсем иное, – потирая виски, напряжённо начал Креймер. – Мне безумно стыдно за вчерашнее. Однако проблема в другом: я, кажется, говорил правду, и... – Он запнулся, кинув быстрый взгляд на мужчину. Тот усмехнулся.

– И что? Может, выпьешь для храбрости? – ядовито спросил он, стряхивая пепел. Чесу стало жутко стыдно в сто тысячный раз.

– Прекрати, пожалуйста! Я хотел сказать только, что во всех моих словах, по сегодняшним воспоминаниям, была лишь правда. – Он прямо глянул на него. – И я уверен, ты имеешь какое-то мнение на этот счёт.

– Я его уже вчера сказал.

– Но я его так и не понял, когда ты меня спас. И вообще зачем-то побежал за мной. Ты не провидец, чтобы знать, попаду я под машину или нет.

– А я ещё раз доказал своё мнение, пару раз хорошо по тебе треснув.

– Тогда я не понял твоего мнения вновь, когда сказал тебе что-то шёпотом, помнишь? (Тут Джон напрягся) Я не понял, проснувшись живым и не на улице, не понял, когда вошёл сюда и увидел тебя совершенно спокойным, в то время как обычно такое бы заставило тебя поубивать всех и вся, не понял, наконец, когда начался этот спор и ты растерял все свои доводы, цепляясь за нечто мелкое и несущественное. Значит, ты сейчас имеешь, что сказать. – Да, Чес и сам был поражён, однако понимал, что с каждым словом начинал убеждаться в своей правоте. Голос звучал смелее, а последняя фраза вообще выглядела приказом; парень, конечно, так не хотел, но понял, что с прирождённым упорством Константина нужно бороться только так. Мужчина же отчего-то усмехнулся, покачал головой и неспешно произнёс:

– Какой ты!.. Уже не тот глупый мальчишка... Однако точно ли ты уверен, что хочешь знать, что я думаю насчёт твоих слов? Точнее, не так: уверен ли ты, что помнишь всё, что сказал? – Креймер ощутил серьёзность в голосе собеседника и начавшую проявляться откровенность – значит, нужно использовать эту возможность, пока Константин благосклонен, на всю катушку.

– Да, уверен, – будучи не совсем уверенным, сказал Чес. – Правда, ещё со вчерашнего дня не помню, что я произнёс в конце. Перед тем, как потерял сознание. Что-то типа «Джон, прости...» А так можешь говорить своё мнение, я жду этого. – Джон тихо, даже как-то горько рассмеялся, вновь хмыкнул, покачал головой и встал с места, направившись к нему.

– Ты всегда был таким – никогда не обращал внимания на самое важное. – Он подошёл ближе и слегка нагнулся. – Также и сейчас: думаешь, что знаешь всё, а на деле позабыл, упустил из вида свои самые главные слова.

– Главные слова для кого? – решил уточнить Креймер сразу, пристально глядя снизу на мужчину. Предчувствие уже начинало подсказывать ему, что такое он мог сказать. Константин нагнулся к нему ниже, упёрся рукой о стол, а второй взял его за подбородок.

– Вот уж не знаю. Но всё же ты их забыл. Напомнить? – Парень, чувствуя сильнее забившееся сердце, медленно кивнул. – Ты сказал: «Джон, прости, но я... я, как последний дурак, люблю тебя». Ну, теперь твой ход. – Мужчина усмехнулся, наблюдая за полным замешательством Чеса, и выпрямился, засунув руки в карманы. Креймер покачал головой, нервически засмеялся и согнулся вдвое, прикрывая лицо и зарывая пальцы в волосах, иногда до боли сжимая те. Джон, видимо, желавший увидеть нечто другое, разочарованно вздохнул, легонько потрепал его по плечу и тихо добавил: – Ладно, забудь о своём очередном проигрыше. Чего не скажешь на пьяную голову! Я же хотел просто проверить, сколь ты уверен в себе. Видимо, не время.
Он было развернулся и стал отходить; Чес ощутил на своём плече это мягкое прикосновение, услышал эти слова совсем не о том и сжался, чувствуя свою уродскую беспомощность. Он запутался, совершенно запутался в себе. Но ему и надоело спрашивать себя после этой новости ежесекундно «Правда это или нет?» Он просто на мгновение решил довериться тому, что это правда; а раз правда, за неё нужно бороться. Какая-то неведомая сила заставила его вскочить со стула и схватить за рукав Константина. Тот развернулся и удивлённо (действительно удивлённо) окинул его взглядом.

– Нет-нет-нет, Джон, даже не думай так легко переводить тему! Не думай её так легко и запросто сливать, подставляя другие, ненужные слова! Не получится... – Парень чувствовал, что дыхания не хватало, что смотреть на мужчину становилось невыносимо. – Ты не понял меня, нет: я же сказал, что весь вчерашний вечер говорил только правду. И эти слова, увы, не исключение, как хотел бы ты думать.

– Я не хотел бы так думать, – прошептал он, взяв руку Креймера и легонько её отсоединив от своего рукава. Полностью развернувшись, Константин прямо и как-то необычно мягко (здесь подошло бы слово «побеждённо», но оно никак не подходит повелителю тьмы) посмотрел на него и слабо улыбнулся.

– Что? – робко спросил Чес, думая, что ослышался, а сам уже находился в таком состоянии, когда в предвкушении ждёшь счастье.

– Ничего, – Джон помотал головой. – Просто я не так силён, как ты думал. И у меня есть слабости. Но я от них бежал... А теперь бежать некуда, я в тупике. Но, кажется, я даже желал этого тупика, – он говорил медленно, отчётливо, необыкновенно спокойно для своих слов, однако всё же напряжение невольно проскальзывало в них. Креймер запутался совершенно.

– Я тебя не совсем понимаю, Джон... – Мужчина же вновь усмехнулся, вновь горько, и отвернулся – может, так ему было легче говорить.

– Тебе когда-нибудь приходилось видеть, как доселе сильные люди ломаются на твоих глазах? – неожиданно тихо спросил Джон, слегка повернув голову в его сторону и посматривая из-за плеча; Чес, серьёзно задумавшись об этом, так и не смог ответить. – Если да, то скажи: мой случай оригинален или нет? Если не видел никогда, то смотри и наслаждайся...

– Да о чём ты, Джон? – практически взвыл парень, подступив на шаг ближе. – Ты говоришь слишком красивыми словами. Уж куда мне, обычному человеку, их понять?

– Вот я говорю красиво, а у тебя красивая душа. А ты говоришь чаще всего так себе; а моя душа ещё хуже. Понимаешь? – Вновь взгляд из-за плеча. – Ты имеешь больше достоинств, в то время как кажется, что наоборот. Вообще... я не люблю длинных речей – это всегда что-то угнетающее, – поэтому скажу... – Константин развернулся, подошёл, но не столь близко; Креймер старался поймать его взгляд, потом поймать какое-нибудь выражение в нём, но их было много, все ускользали – такое многообразие было видно впервые; парень ощутил на своей груди лёгкое прикосновение ладони.
– Поэтому лишь скажу, что мне нравятся все те качества, вложенные в эти восемнадцать грамм души. Нравятся... наверное, слишком жестоко, не находишь? – Улыбнулся. Улыбка эта прошла куда-то глубже, да, в те восемнадцать грамм неизвестного никому вещества и залечила все раны, что когда-то оставил её хозяин. Исцеление. Как будто в каком мире фэнтези! Да и вообще, сейчас, ощущая теплеющую ладонь на разогревающемся сердце, этот слегка насмешливый, но уже чуть-чуть ласковый взгляд, слабую, но такую искреннюю улыбку, Креймер особенно не верил, что это происходит в реальности, а не в каком-нибудь его сне. Хотелось чуда всю жизнь – сейчас оно свершалось. Кажется, банально. Но не плевать ли?

– Ты это, смотри, не растекись тут счастливой лужицей, ладно? Притом же, мне кажется, что повода для особого счастья тут нет, – чуть строже добавил Константин, убрав свою руку; Чес же улыбался и пытался сдерживать этот свой порыв, и в итоге улыбался снова, ведь сдерживаться вообще не получалось.

– Ну-ну, может, для тебя это и нормально, но, согласись, не каждый день посланники Ада так просто признаются в любви... – Креймер почесал затылок, опустив взгляд вниз. Мужчина подошёл ещё ближе, наклонился и прошептал на ухо:

– А я и не признавался в любви... – Он выпрямился, Чес изумлённо, даже слегка обиженно на него посмотрел.

– То, что ты меня не убил ещё при моих первых словах, уже многое значит. Хотя бы то, что ты относишься к моим чувствам нейтрально.

– Я и не смог бы тебя убить, глупенький. – Пальцы взяли его за подбородок – только уже мягко, аккуратно, но ещё далеко не нежно. Парню пришлось привстать на носочки и, слегка прищурившись, отвести лицо в сторону, ибо прежнее чувство, что между ними расстояния и расстояния и такое непозволительно, было ещё сильно. Креймер ощутил, как лицо Джона вплотную наклонилось к нему, дыхание прошлось по левой стороне шеи, наконец последовал шёпот: – Не смог бы, потому что ты сильнее меня. А убивать того, кто заставил тебя сломаться (может, и в хорошем смысле), крайне безумно.
Губы просто коснулись его кожи на шеи; нет, это не было поцелуем – Константин разве мог быть настолько банален? Чес вздрогнул, почувствовал, как стало невероятно хорошо, и вот уже стоял в исходном положении, снизу глядя на мужчину. Он не знал, как мило выглядел со своим извечным румянцем, не знал, что его глаза были в тот момент, может быть, не эталоном кротости и тихого счастья в них, но, по крайней мере, в какой-то степени имели в себе эти эмоции и чувства, не знал, не понимал, что все его страхи, думы, размышления, абсурдные цели теперь развеялись несколькими простыми предложениями. Парень ещё также не понимал, что любил давно, долго и тихо и что таких жертв достоин лишь довольно близкий человек. Не понимал и, как знать, может, и никогда не поймёт; впрочем, меньше размышлений – больше дела, так всегда считал сам Креймер. Поэтому и сейчас, в чём-то чувствуя в себе данное ему разрешение, Чес сделал короткий шаг, беспардонно обвил руками так долго не покорявшегося ему человека за талию и тихо заговорил:

– Только, пожалуйста, не делай это из жалости. – Холодная рука опустилась ему на голову, слегка пройдя по непослушным курчавым волосам.

– Я уже забыл это слово. Хотя поначалу мне было действительно жаль тебя. Впрочем, ты говоришь и действуешь так, будто свыкаешься с тем, что... – Запнулся. Парень не смог не улыбнуться: вероятно, за тем словом, что сейчас скажет повелитель тьмы, будет скрываться простое и всем понятное, только превратится оно в его устах во что-то другое.
– С тем, что... ладно, если уж падать, то падать до конца: с тем, что ты мне дорог. А вообще, сказать я хотел другое... – Чес готов был поспорить, что на этом моменте Джон улыбнулся. – Неужели ты запросто соглашаешься с этим? Ты ещё не понимаешь, как тебе будет тяжело.

– Ну, меня теперь трудностями не напугаешь, – продолжая обнимать, беспечно говорил с улыбкой Креймер и поднял голову. – Если ты вновь хочешь предоставить мне свой список минусов, я лишь разорву его и скажу, что всё это неправда. Лично для меня.

– Ты не вытерпишь. Говорят, такие как я не умеют любить.

– Тогда ты будешь учиться. И я тоже. – Парень беззаботно улыбнулся и отошёл от него, глядя прояснившимся взглядом. – Вообще, Джон, это всё глупости: «ты не вытерпишь». Тебе говорить это должно быть совестно. Уж кому-кому, а мне, твоему водителю, выслушавшему не одну раздражённую тираду, будет в этом плане куда легче.

– Ты думаешь, что любовь изменит меня, но я останусь прежним, – заметил Константин, отойдя от него насовсем и усаживаясь на стул. – Я всё также буду курить, останусь циником и слегка мизантропом, вообще не обещаю тебе славных и светлых деньков, наша... наши отношения не будут напоминать хоть сколько-нибудь любящих друг дружку людей, времени будет ничтожно мало из-за работы, опасность, сам знаешь, станет поджидать нас на каждом шагу, будь мы с тобой кем угодно... Сможешь ли ты вытерпеть это, Чес?

И Чес звонко, от души рассмеялся, подошёл к мужчине и, утирая слёзы смеха, взял его лицо двумя руками, приподняв.

– Я уже ответил тебе, Джон. Это пустяки. К тому же, ты напрасно пытаешься перефразировать слово «любовь», ведь ты уже произнёс его, – он улыбнулся, а Константин лишь хмыкнул. – И ещё... ты изменился. Как ни крути, но прошлый Джон, кажется, не умел хоть сколько-нибудь любить. А ты можешь.

– Зачем ты говоришь это так, будто знаешь точно?

– Я верю, – прошептал Креймер уже в самые волосы – тёмные, жёсткие, пропахшие родным табаком. Константин не смог ему отказать и слегка раздвинул колени, подпуская ближе. Чес слегка отстранился и с улыбкой посмотрел на него; мужчина, словно о чём-то задумавшись, вдруг резко вскинул голову и зачем-то взял его за руки.

– Я не умею нежно обнимать, сладко целовать, меня тошнит от всяких ласковых словечек. Словом, возлюбленный из меня плохой. – Улыбка парнишки не пропадала, он лишь сжал в пальцах пальцы Джона и сказал:

– Мне этого ничего не нужно. Ты меня предупреждаешь так, словно я тебя впервые вижу. – Это показалось забавным не только Чесу. – А ведь я знаю тебя уже более двух лет. А раз знаю это, значит знал и то, на что шёл, когда произносил роковые слова. В моём случае земным, но недосягаемым Раем считалось то, что происходит сейчас.

– Рай с посланником Ада, – Константин полупрезрительно, полунасмешливо фыркнул. – Нечего сказать, парадоксально!

Креймер усмехнулся и покачал головой.

– Такие вещи не должны тебя удивлять. Всё сейчас должно пойти как-то странно... – говорил он, отходя от него и усаживаясь на другой стул. Джон лишь хмыкнул. Через пару минут, вовсе не показавшихся неловкими, а наоборот, какими-то нужными именно сейчас, именно для них, он заговорил первым:

– Может, я спрошу и глупость, но таки сделаю это: понимаешь ли ты, что ждёт нас в конце такой любви? – Константин, сложив руки перед собой, пытливо на него глянул; Чес принял довольно серьёзный вид и кивнул. – Нет, ты, наверное, не слишком хорошо понял меня... Я говорю: ты понимаешь, какой огромный грех взваливаешь на свою душу, как перекрываешь себе путь в Рай, отдаваясь мужчине?

– Я уже не попаду в Рай, Джон, это точно, – усмехнулся парень, подперев голову рукой. – Я сам отказался от него, когда начал курить. После этого уже ни о чём не жалею...

– Господи, до сих пор ума не приложу... как же ты должен был ко мне привязаться, чтобы начать курить. Честно сказать, я никогда не верил, что такие люди, как ты, так запросто начинают. Я бы хотел подозревать что-то и даже подозревал, но никогда не надеялся... – Константин слегка опустил голову, – не надеялся, что такие жертвы обозначают лишь одно. Впрочем, это очень глупо. То, что ты сделал. И я никогда не переменю своего мнения об этом, слышишь?

Креймер тихо улыбнулся и коротко кивнул; ему было уже не важно, что именно говорил Джон, он просто не мог ещё свыкнуться с мыслью, что так просто его чувства нашли ответную реакцию в душе мужчины. Не верилось, что он, обыкновенный мальчишка, смог чем-то зацепить самого повелителя тьмы. Парень думал об этом, не находил ответа и восхищённо смотрел на Константина, сам того не замечая. Мужчина некоторое время ещё сидел, но скоро встал с места и подошёл к нему, приподняв лицо пальцами и пристально заглядывая ему в глаза.

– Перестань на меня смотреть таким взглядом, Чес... – шептал он; в глазах, кажется, промелькнула искорка нежности. – Не считай меня великим, будто бы снизошедшим до тебя. Я самый обыкновенный, может, даже хуже. И тем более я не великий, лишь слегка особенный, да и то... лучше б не было этой особенности. Не в моём характере такое признавать, – сказал он чуть громче, – но великий по-настоящему здесь ты. Ибо вытерпеть меня... сам знаешь, дело нелёгкое. Надо быть исключительно преданным.

– Джон... – начал Чес, а сам удивлённо прислушался к своему штилю на душе – давно такого не было, – Джон, мне ещё просто не верится. А кумиром ты для меня будешь всегда. – Парень коснулся своими пальцами рук Константина и улыбнулся; тот покачал головой, нагнулся немного и тихо проговорил:

– Да и я ещё не могу до конца принять это... поверить. Только чувствую, что ты меня меняешь, Чес, вот даже сейчас. Кто бы мог подумать, что сам повелитель тьмы будет, наклонившись, что-то обещать, признавать свои слабости, да и вообще: любить? – Креймер видел, как лицо Джона понемногу приближалось, как тёплое, с запахом табака дыхание (как и у него самого) обдавало его щёки, как казалось, что с каждым сантиметром он падает в какой-то свой, дико порочный Рай на Земле, одновременно другой ногой утопая в трясине Ада; он чувствовал, что сходил с ума, хотя не знал, что потерял разум ещё давно. – Прости, Креймер, что это будет так гадко. – Шёпот в самые губы; парень слегка прикрыл глаза, не отпуская руки Константин из своих. – Я буду целовать не так нежно, как твоя вчерашняя шлюха. Я и вообще многое делаю грубо... уж прос...

Джон не успел договорить: послышался нетерпеливый шёпот «Хорош болтать», и вот уже Чес резко притянул к себе мужчину за ворот, неловко коснувшись его губ. Повелитель тьмы мало сказать удивился, но в следующее мгновение взял власть в свои руки: положил ладонь на затылок парня, дерзко ворвался языком в его рот, разрешив удивлённому и слегка протестующему возгласу раздаться, и осторожно провёл по его шее, спустившись на грудь и проведя пальцами по открытому участку кожи над рубашкой. Креймер не расцепил своей хватки, даже ещё больше сжав пальцы и едва удерживая себя от падения в какую-то нирвану – он знал, что его «пассажир» не любил таких сравнений и такого экстаза. Наверняка посчитал бы выдумкой парня. А Чесу нравилось, нравилось в сотни раз больше, чем вчерашний поцелуй, ласкаться в ответ и неумело давать отпор всем тем бешеным и грубым действиям Джона, которые ещё более согревали его и вовлекали в какое-то странное, блаженное состояние. Он чувствовал, что губы все были пообкусаны, что от недостатка воздуха в голове становилось мутно, что мышцы языка уже, кажется, ныли, но продолжал страстно, будто в первый раз, целовать Джона, сам того не замечая, как руки того медленно перебрались в его волосы и теперь, наверное, до боли сжимали их.
Наконец Константин оторвался от его губ, как-то насмешливо посмотрел и присел на одно колено. чтобы быть на уровне с Чесом, однако рук своих с его лица не убрал. Креймер только сейчас понял, как глубоко дышит, как часто хватает губами воздух, словно рыба, и не может надышаться. Уж про румянец он не вспоминал, иначе бы со стыда убил себя. Мужчина пару секунд смотрел на него, потом погладил по щеке и встал в полный рост; Креймер молча наблюдал за ним.

– Ну что, увидел, какой из меня отвратный возлюбленный? – саркастически произнёс он, засунув руки в карманы и ехидно на него глянув. Чес, кое-как отдышавшись, с живостью ответил:

– Ничего себе отвратный! Да от одного твоего поцелуя уже хочется закурить, как после хорошего секса! – парень наивно улыбнулся, а Джон сделал пару шагов и уселся на стул.

– Оу, вот уже куда метишь... что ж, а ты, оказывается, довольно наглый и дерзкий мальчишка, – спокойно заключил Константин, доставая из пачки две сигареты: одну протянул Креймеру, вторую положил себе в рот. Чес охотно принял её и зажал между зубов, так как желание покурить увеличивалось в нём с каждым днём. Конечно, теперь это было жутко необязательным, но что-то ещё не могло заставить таксиста оказаться от сигареты. Он и сам смутно и отдалённо понимал, что именно. Чиркнув и пустив огонёк по своей сигарете, Джон поманил пальцем Креймера к себе. Когда тот встал и подошёл, мужчина быстро взял его за руку, потянул к себе, схватил опять за затылок и заставил концы их сигарет сомкнуться. Чес чуть не упал, но вовремя удержался за плечи повелителя тьмы и стал покорно ждать, когда сигаретный дым заменит обычный воздух и прожжёт его лёгкие снова. И дождался; Константин отпустил его и усмехнулся, выдохнув серое облако.
– Ты же вчера это хотел сделать?

– Как догадался? – неподдельно удивился Чес, решив не уходить на своё место и присесть прямо на стол перед Джоном. Тот оглядел его каким-то хищным взглядом, ухмыльнулся и не спеша ответил:

– Это было несложно, поверь. – Креймер сладко затянулся и выдохнул: в самом деле, наверное, всё, что касается его – слишком очевидно и понятно. – А ещё ты сделал затяжку с необычным для себя удовольствием. Поздравляю, теперь ты – точно пропавший с концами курильщик. А ещё и содомит...

– Джон! Будто бы это всё не относится и к тебе тоже... – Константин тихо рассмеялся, встал, выдохнул дым в сторону, подошёл ближе к Чесу, уперевшись руками позади него, и, вытащив из его рта сигарету, тихо прошептал на ухо:

– Бросай курить, Чес... вот правда: лучше брось. Я уже когда-то говорил. Это не твоё. Тебе не идёт. – Парень усмехнулся, уткнувшись носом в плечо мужчины, и покачал головой.

– «Зато в одном котле вариться будем», помнишь, Джон? Так вот: я не брошу, пока ты будешь курить. И мне всё равно, что я сокращаю свои дни до смерти, приближая её. Просто хочу быть уверен, что если ты летишь в ту пропасть, бездну, то я буду лететь следом за тобой. Так веселее, верно? К тому же, бросив курить, я буду чувствовать запах дыма от тебя, который будет мне противен и одновременно будет искушать меня. Так что решение остаётся за тобой, Джон. – Константин тяжко выдохнул, слегка отстранился и серьёзно заглянул ему в глаза, взяв лицо руками:

– Ты. Маленькая. Язва. И самый непослушный в мире мальчишка. И чёрт разберёт, что у тебя на уме: то научи курить, то кури вместе со мной, то давай бросим, – он остановился, на секунду задумавшись и глянув вниз; Чес внимательно и с улыбкой ждал продолжения. Вдруг повелитель тьмы резко поднял голову и досказал: – Ты не представляешь, гадёныш, сколько значишь для меня, если уж я бросаю курить. Но помни... – уже шептал на ухо, – что делаю я это только ради тебя, ради того, чтобы ты, чистый душой, не приземлился в мою собственную грязь. Господи, я уже что-то ради кого-то делаю!.. И как у тебя это получается? – Джон пару раз легонько стукнулся головой о плечо парня и усмехнулся. Креймер молчал, понимая, что Константин в душе знает ответ на этот вопрос. А лучше о таком вообще не думать.

– Значит, это наша последняя затяжка? – тихо спросил он, позволив себе коснуться пальцами рук мужчины. – Получается, их всего-навсего было десять штук?

– Да... а осталось ощущение, будто прошла вечность. Как думаешь, десять – это много или мало?

– Это неважно... – заметил с улыбкой парень. – Просто давай уже докурим наши последние сигареты. А оказывается, ты любишь обниматься.

– Я не обнимал, дурак, – серьёзно ответил Джон, отстранившись и заглянув ему в глаза. – Я просто, в каком-то смысле, прилёг на тебя. Обнимать я не умею. Впрочем, как и любить.

Чес тихонько рассмеялся даже от этого; на душе было необыкновенно светло и хорошо. Он лишь прошептал в ответ – ещё робко, неуверенно, боясь вновь получить подзатыльник: – Это ты дурак, Джон... всё-то ты умеешь.
И Джон, ухмыльнувшись, дал ему не подзатыльник, а нечто посущественнее: нагнувшись, быстро и мелко коснулся его губ своими и тут же отошёл, не забыв схватить свою сигарету, а вторую ловко успев положить в рот парню. Потом мужчина немного отошёл и присел на стол рядом с ним; Креймер же в это время тихо курил, наблюдая за своим дымом и за тем, как он сплетался с «облаком» Константина; да, могло меняться действительно многое, если не всё: в их отношениях, в мире, да хоть где, – однако сигаретный дым будет так же, как и всегда, несмотря ни на что, сплетаться друг с другом, уходить под потолок и медленно стелиться там, расползаясь к стенам. Чес не знал, почему подумал об этом; хотя, вероятно, он просто желал постоянства. Но понимал, что с таким человеком, как Джон, жить спокойно будет нельзя. Только курить – да и то не всегда. Изредка мельком поглядывая на повелителя тьмы, парень негромко заметил:

– Только ты это, Джон... потерпи немного, прежде чем я отыщу, каким способом нам бросить. – Мужчина едва сдержал улыбку и лишь покачал головой.

– Берёшь это на себя? Разве? А что, если я признаю найденный тобою способ недействительным? – Чес чуть ли не поперхнулся, закашлявшись, но тут же ответил:

– Нет недействительных способов! Есть только ленивый Джон Константин... и его нежелание бросать. – Повелитель тьмы кинул на него насмешливый, но вместе с тем и удивлённый взгляд. – Да-да, это правда. Только помни, Джон, что возьмёшь сигарету ты – возьму и я. Я не смогу оставить тебя погибать в той вонючей яме для курильщиков-грешников, а отправлюсь прямиком за тобой.

– Да... – сладко выдохнул Константин, положив свою ладонь на его руку на столе. – Дело дрянь, – и усмехнулся; Креймер также не мог не улыбнуться. – Ведь после этой ямы нас ждёт другой котёл, более опасный, – мужчина успел к нему пододвинуться и прошептать это на ухо – до ужаса горячо и нереально пошло. Чес лишь глубоко затянулся, судорожно выдохнул и сверлил взглядом пол, боясь приподнять голову, ведь... чёртов румянец!

– Ну, – он привстал и развернулся к нему. – На это мы пошли сами, Джон. Единственное, что в наших силах, это бросить курить. А уж за «это»... поплатимся, так поплатимся. Ничего не поделаешь. Как видишь, душа моя не так уж и чиста, как ты хотел бы думать. – Парень улыбнулся и пустил облако дыма в лицо повелителю тьмы. Последнему было, в общем-то, всё равно, чем дышать: воздухом или дымом, поэтому он даже не прикрыл глаза, оставаясь совершенно спокойным. Неожиданно взяв его за руку и притянув к себе, Константин тихо проговорил:

– Только помни, Чес, на что согласился и ради кого. Сейчас ещё всё возможно изменить... А дай пройти дню – и я тебя уже навряд ли отпущу. Ты всё ещё наивно полагаешь, что любить меня небезответно – счастье непомерное. – Джон осторожно провёл по его щеке, стараясь не дотрагиваться до места вчерашнего удара. – А на самом деле это – самое плохое, что только может случиться с человеком. Хотя и я хорош: сколько ни пытался отвлекаться, так и не смог забыть тебя.

– А мне кажется, что ты знаешь мой окончательный и бесповоротный ответ. – Креймер прошёлся пальцами по рукаву мужчины, далее оказался на его кисти и вот уже взял его ладонь, которая была на собственном его лице. – Не скажу, что всегда, но я часто был с тобой в прошлом и сейчас... поэтому мне не впервой следовать за тобой хоть в самую... хоть в самую жопу. – Он усмехнулся. – И да: любить тебя для меня огромное счастье, что бы ты ни говорил. Я уж обо всём давно подумал. Не стоит более ворошить эту тему.

– Ты как-то сильно помудрел за одно утро. – Константин ухмыльнулся и придвинул его лицо ближе к себе, далее сказав шёпотом: – Что же это может значить?..

И Чес уже не отвечал, зная наперёд, что слова в такие моменты даже чуть грешнее их теперешнего положения. Он лишь прикрыл глаза, чувствуя на своей коже далеко не нежные, холодные, но родные прикосновения Джона, иногда – его шершавые губы, слыша его хриплое дыхание и хриплый голос и понимая, что его жертва наконец окупилась и что это самая сигарета во рту, видимо, счастливая. Говорить про «не верилось» уже банально; впрочем, где-то в глубине души это ещё вызывало удивление. Парню не хотелось сейчас думать о чём-то, размышлять какими-то глупыми, заурядными мыслями и спрашивать себя «а что же будет дальше?». Не хотелось... потому что было одно-единственное желание: упиваться настоящим – сладким, словно мёд, неожиданным, как гроза, и лишь слегка горьковатым – как родной сигаретный дым. Чесу было действительно всё равно, в какую яму или в какой котел, или в какой уголок Ада они упадут. Да и в реальности на такую мелочь глубоко плевать, когда знаешь, что не один. Когда понимаешь, что будешь даже громко смеяться, низвергаясь в ту бездну... потому что будешь слышать похожий смех рядом с собой. А Креймер знал, что Константин так обязательно сделает. Ну, или по старинке: покажет фак. По крайней мере, повелитель тьмы так просто не смириться. Как и его водитель. Не зря же на том и сошлись?..

Прошло, кажется, пару дней. Джон так и не смог уехать, хотя дело было важным; Чес же так и не смог выпросить себе официальную поездку во Францию, так что теперь скрыто от мужчины заказывал путёвку через турагентство. Ибо отпустить Константина одного было пока непозволительной роскошью; короче, оба чего-то не смогли сделать, но вообще во многом сумели добиться каких-то результатов. Каких именно? Оставим это лучше на их совести.
Повелитель тьмы каждый день говорил, что купит билет и полетит, так как Лионские демоны не могут долго ждать, но к вечеру что-то заставляло его менять решение и говорить себе «Ну ничего, это можно перенести и на завтра». Креймер лишь для вида слегка грустнел, хотя знал, что отправится вслед за мужчиной как только тот сядет в самолёт и взлетит. Он и сам уже желал смены обстановки, новой страны, нового мира, но не понимал, каким таким словом неосознанно заставлял Джона откладывать свои дела каждый божий день. Хотя в чём-то безумно понимал его: мужчина ведь не ведает о том, что его возлюбленный упорно последует за ним, потому и не мог так сразу проститься с ним, ещё даже не насладившись счастьем. Он говорил, что уехать придётся действительно надолго и тот срок (полгода), о котором он поведал в тот вечер, был взят неспроста; Константин всё сам рассчитал и вывел именно эти полгода. Иногда, в особенности вечерами, Джон любил рассказывать о предстоящих миссиях во Франции; Чес удивлялся, как ребёнок, и тем больше возбуждалось его любопытство.
В действительности всё оказалось так, как и предостерегал мужчина: он не был ласков, нежен, как обыкновенно становятся люди, влюблённые по уши. Он и не любил уж прямо так безбашенно, дерзко, как любят молодые люди; зато в его тихой, искренней любви было куда больше преданности и ответственности. Джон не выражал свои чувства в поцелуях через минуту, вечных обниманиях, зато Креймер был уверен, что если его возлюбленный что-нибудь обещает, так выполнит это без промедления, и что за его спиной, образно говоря, крепкая, нерушимая стена, за которой он сам сможет спрятаться и найти защиту, будучи убеждённым, что в жизни его ничто не спасёт так же, как Константин. Парень был доволен таким распорядком, да к тому же иногда мужчина преувеличивал, говоря, что не умеет быть нежным. Ещё как умеет!.. Однако кому скажи такое – навряд ли поверят.

Всё было прекрасно, кроме курения: в присутствии друг друга они кое-как сдерживались, но стоило одному выйти, как второй безбожно начинал затягиваться. Причём было это не только с повелителем тьмы, привыкшим к курению так же сильно, как и поклонник здорового образа жизни – к стакану воды с утра, но и с самим Креймером, однажды вкусившим этот запретный плод. И теперь он с невероятным усилием воли заставлял себя не курить хотя бы денёк, чтобы на завтрашний быстро выйти из дома рано утром, пока Джон спал, и сладко затянуться. Конечно, курить одному было ужасно; но не курить вообще казалось пыткой. Так и бегали друг от друга; Чес же говорил, что скоро-скоро найдёт способ, на что Константин сквозь зубы цедил что-то недовольное и, грубо притягивая к себе, называл его дураком.
Так уж получилось, что жить стали у повелителя тьмы; Креймер спал на матрасе в комнате Джона, тот – на кровати, хотя каждый вечер уговаривал поменяться местами, ибо так ему казалось несправедливо. Чеса же, на это лишь беззаботно смеющегося, всё устраивало. Так и зажили практически маленькой, в чём-то дружной, зато весьма неординарной семьёй.
Однажды, проснувшись с утра и выкурив аж целых две сигареты, Чес, проходя в ванную, остановился около раковины, стал привычно чистить зубы, и тут его взгляд упал на себя самого в зеркале; парень едва не присвистнул от своего нездорового вида, слишком бледной кожи и тому подобного и в то же утро решил, что отправится в первый книжный магазин за пособием по тому, как бросить курить, ибо других способов, по-хорошему, не было, а этот поход он постоянно откладывал. Сделав завтрак себе и ещё спящему Джону, парень поел, оделся и, что-то быстро прошептав на ушко возлюбленному, быстро юркнул за дверь и появился дома только во втором часу дня.
Заходя в квартиру с огромным пакетом всяких пластырей, леденцов и тому подобной ерунды и с книгой подмышкой, он удивился немного, когда увидел курящего на кухне Константина. Тот лишь усмехнулся и неторопливо сбросил пепел, сказав:

– Ну вот ты и поймал меня, Чесси... – И «Чесси» с улыбкой покачал головой, зайдя в кухню и поставив свой огромный пакет вместе с книгой на стол. Джон опёрся о кухонный столик и неспешно докуривал, прикрывая глаза и пуская облака дыма вверх. Парень подошёл к нему вплотную, практически прижавшись к нему грудью, и с хитрой улыбкой вытащил из его пальцев сигарету, положил себе в рот и разок затянулся. Дым опять пришёлся на лицо Константина, но тот лишь прищурился, чтобы глаза шибко не заслезились.

– Нет, я тебя не поймал, я сам такой же балбес, – улыбаясь, говорил он и сам сладко курил. Мужчина лишь хмыкнул и немного недовольно глядел на него, хотя прекрасно помнил об уговоре. Вскоре он незаметно приобнял его; Креймер немного покурил, положил окурок на стол и пытливо посмотрел на возлюбленного – тот, в свою очередь, смотрел на него.
– Я купил книгу о том, как бросить курить, и ещё кучу совсем бесполезных вещичек. Купить тебе желание бросить я, увы, не могу, как бы ни хотел. – Чес глядел на него серьёзно, сжав в руках ткань его футболки. Константин вновь покачал головой, немного подумал, смотря в сторону, и нескоро выдал:

– Значит, это полный и тотальный конец затяжкам?

– Да.

– И начало чему-то новому? – говорил он, медленно приближаясь к лицу Креймера и с улыбкой наблюдая его смущённость, которая не пропадёт, наверное, и через год отношений.

– Определённо. – Чес усмехнулся, потом вдруг мгновенно стал серьёзным и прикрыл глаза, вновь ощутив на своих губах сухие, горьковатые губы Джона.
Повелитель тьмы ещё мог спрашивать, точно ли это начало, парень ещё мог отвечать, что определённо да, но никто из них даже не догадывался, что нечто новое уже давно началось. Впрочем, сейчас оно, наверное, уже и не новое...
«Главное, не закурить, Джон, слышишь?». И Чес был уверен (не без улыбки на лице), что Джон теперь не закурит. Или наоборот. От перестановки мест слагаемых, как известно, сумма не меняется. А особенно такая сумма, в которой слагаемые сам повелитель тьмы и его водитель – а это поистине гремучая смесь. Уж поверьте.