Движение было молниеносным, изящным и отработанным. Сталь холодно сверкнула, отсекая правое ухо с ещё теплого тела лесного эльфа. Рука в перчатке сунула добычу в небольшую сумку, висящую на поясе, а потом перевернула голову на другую сторону, и через мгновение мертвый эльф лишился второго уха.

Презрительно-самодовольная усмешка скользнула по губам Вайшана, а глаза поймали изумленно-восхищенный взгляд одного из ассасинов. Новенький. Но уже знает о необычном увлечении командира и, наверное, точно так же, как и все остальные, мучается вопросом: «Почему?»

Отправив второе ухо следом за первым, Вайшан тщательно вытер кинжал об одежду поверженного врага и вернул на пояс. Огляделся, и снова холодная ухмылка зазмеилась по губам темного эльфа: эти уже никогда не вернутся в свой проклятый город — глупость совершается очень легко, а платой за нее становится собственная жизнь.

Так и случилось с этой парочкой, решившей уединиться в лесной чаще, чтобы предаться страсти в густых, отвратительно зеленых травах. Глупо. Неосмотрительно. Непростительно. Они так увлеклись, что не слышали приближающихся врагов, зато те отлично слышали их. Слышали. Видели. Ждали.

Ждали условного знака командира, после которого сталь запоет колыбельную, способную усыпить кого угодно. Усыпить навсегда. Но Вайшан почему-то не спешил, пристально смотрел на юную пару, а в сузившихся темных глазах сгущалась ненависть. А потом он убил их сам.

Сначала вонзил меч в спину эльфа, мгновенно и бесшумно появившись над любовниками сгустком мрака. Услышал крик эльфийки, прочел ужас в расширившихся глазах, увидел, как лихорадочно пытается она выбраться из-под мертвого тела партнера, а затем опустил меч ещё раз, не отводя взгляда и наслаждаясь тем, как стекленеют глаза девушки.

Нет ничего слаще мести. Всякий раз Вайшан убеждался в справедливости этих слов. Темному эльфу казалось, что эта сладость пропитывает всё его существо, дарит удовольствие, такое же острое, как утехи на ложе. Месть стала его женой и любовницей, была единственной, кому Вайшан не изменял никогда. И платила за верность сладостью, от которой трепетало тело, расширялись ноздри, а в горле клокотал хриплый рык.

Наслаждение. Безумное и острое, особенно сильное в тот момент, когда очередное ухо — ещё теплое и пахнущее кровью, страхом и травами — оказывалось в руке, отделенное от тела одним взмахом кинжала. Знаменитое ожерелье Вайшана станет ещё красивее после того, как прошедшее специальную обработку ухо займет своё место в связке. Это украшение уже давно было его визитной карточкой и лучшей рекомендацией для нанимателей. Оно оказывалось красноречивее сотен слов, которые Вайшан презирал.

Молчаливый, хладнокровный, невероятно удачливый искусный убийца — так говорили о нем. Неподкупный, честный, верный данному слову — эти его качества ценились, как кристаллы драконьей крови, в мире, где подлость не считалась чем-то плохим. Толковый командир, исполнительный подчиненный — это тоже был Вайшан.

Умелый любовник с широкими взглядами на постельные забавы, хранящий сердце холодным даже тогда, когда тело становится пламенем — об этом говорили те, кто когда-либо разделял с Вайшаном ложе. Их было много, помнящих того, кто забывал их, покидая спальню. Имена, лица, тела — всё это не имело никакого значения и проходило сквозь память так же легко, как сталь пронзает плоть. И чем больше восхищения читалось в их глазах до первого прикосновения, тем горячее были ласки, безумнее — ночь, и ожидаемее — надежда на новую встречу. Не сбывающаяся. Никогда. Вторая ночь всегда будет уступать первой, неизменно острой остается только ненависть.

— Твое имя? — резко спросил Вайшан юного ассасина, продолжавшего бросать на него взгляды, которые сам эльф считал незаметными.

— Риадин, господин, — вздрогнув, представился новобранец.

— В полночь, в моей палатке, — так же коротко и сухо обронил Вайшан и отвернулся, пошагал к ящеру, терпеливо поджидающему хозяина.

Воины должны принадлежать командиру душой и телом, быть с ним единым целым в любви и ненависти. Таких невозможно подкупить и соблазнить, такие не предают и умирают за командира, считая это великой честью. Маласса слишком далека и непостижима, а он — близок и понятен, так кому поверить проще?

***

Риадин решительно отодвинул полог походной палатки командира ровно в полночь. Теплая безлунная ночь дышала сладкими запахами цветов, кружила головы и звала в мягкие объятия трав. В такую пору особенно сложно оставаться собранным и внимательным, вглядываться в темноту до боли в привыкших к сумраку подземелий глазах и решительно изгонять прочь мысли о том или о той, с кем бы хотелось выпить эту ночь, словно кубок вина.

Ассасины Вайшана с ночными искушениями справлялись. Самым страшным для каждого из них была даже не собственная смерть, а разочарование в глазах командира. Он никогда не повышал на них голоса, не унижал и не поднимал руки, просто становился ледяным взгляд, а потом следовал приказ, отправляющий разочаровавшего в подчинение к кому-то другому. Учитывая то, что отряд Вайшана считался своеобразной элитой среди лазутчиков и ассасинов, подобное изгнание становилось клеймом неудачника, смыть которое было практически невозможно.

Риадин был новичком, и справляться с ночной истомой ему пока что удавалось с трудом. Особенно сегодня, сейчас, когда полог командирской палатки колыхнулся, сходясь за его спиной. Ночь осталась там, за ним. Здесь же находилось походное ложе, низкий столик с бутылкой вина и кубками и сам Вайшан. Видеть командира без бессменного плаща, скрывающего густые черные волосы, и ожерелья, лежащего сейчас на столике, было непривычно, почему-то тревожило и заставляло внутренне подбираться.

— Откуда ты? — задал первый вопрос Вайшан, внимательно изучая юношу взглядом.

— Из Тороста, — последовал четкий ответ.

— Подняться на Башню Отбора по-прежнему сложно?

— В этом году удалось только мне, — ни капли хвастовства не прозвучало в словах Риадина.

— Не сомневаюсь. В противном случае тебя бы здесь не было, — по губам Вайшана скользнула скупая усмешка. — И подняться на самый верх тебе помогла ненависть.

— Откуда вы... — скрыть изумление Риадин не смог. Он никому не рассказывал свою историю, неужели командир читает сердца так же легко, как убивает?

— Только отмеченный ненавистью и несущий на себе печать мести способен покорить Башню, — улыбнулся Вайшан и предложил: — Выпьешь?

Риадин молча кивнул, всё ещё ошеломлённый догадливостью командира, и так же молча принял протянутый кубок.

— Родители или... невеста? — наполняя свой кубок, спросил Вайшан, откровенно любуясь замешательством юноши и им самим.

— Я не хочу об этом... — начал Риадин и осекся под ставшим металлически холодным взглядом.

— Я не люблю повторять, — голос Вайшана теперь был таким же стальным. — У моих воинов нет и не может быть тайн от меня. Я не повернусь спиной к тому, кто скрывается в тени.

— Невеста, — опуская голову, обронил ассасин и сделал большой глоток из кубка.

Вспоминать не хотелось. До сих пор было слишком больно. Так же, как в тот день, когда он вырывал из своего тела стрелы лесных эльфов, почти теряя сознание от боли, захлебываясь кровью и ненавистью. Вырывал, стараясь не смотреть на тело той, кого обнимал и ласкал всего несколько часов назад; той, которую клялся любить до самой смерти. Правда, тогда Риадин имел в виду свою смерть, казавшуюся юному эльфу безумно далекой, но ни в коем случае не смерть Ниссы, которую в мечтах уже давно называл своей женой.

Она выкупила своей смертью его жизнь. Стрела, которая должна была отправить его душу к Малассе, вонзилась в грудь Ниссы. Одна-единственная стрела, выпущенная эльфийским лучником, имени которого Риадин не знал, а лицо в традиционной раскраске ничем не отличалось от сотен подобных лиц, и длинные светлые волосы, заплетенные в две косы, тоже были точно такими же.

Риадин молил Малассу сохранить ему жизнь, чтобы отомстить. Уходить, не уплатив убийцам, зовущим себя светлыми, он не хотел, только не так. И богиня услышала. Он оказался одним из немногих выживших, маги быстро исцелили тело, а душа... в ней по-прежнему торчала треклятая стрела, не позволяя ране затянуться. Но разве расскажешь об этом командиру? Да и негоже воину показывать кому-либо свою слабость!

А Вайшан смотрел на искаженное болью лицо юноши, но видел не его, а самого себя, ещё не достигшего зрелости и не умеющего держать в руках оружие. Того себя, которым был так давно, но помнил до сих пор. Проклятый день был выжжен в памяти, и стереть его не могло ничто. Тогда Вайшан потерял единственное в Асхане родное существо.

***

Лесные эльфы атаковали город внезапно, и мать успела только спрятать Вайшана в потайном месте и приказала молчать и ни в коем случае не выходить до тех пор, пока всё не закончится. Не выходить, что бы ни произошло. Последнее, что он запомнил — непривычно суровый взгляд и голос, показавшийся тогда ему, совсем мальчишке, чужим и незнакомым.

Он испугался и послушно спрятался, а мать схватила мечи и ринулась к выходу, но тут же словно споткнулась на бегу, а после что-то отбросило её на несколько шагов назад. Этим чем-то оказались стрелы, вонзившиеся в тело. Вайшан увидел, как мать сползает по стене, роняя оружие, как проступают на одежде кровавые пятна, видел, как судорожно ловит она воздух побледневшими губами, и закричал, забыв об осторожности. Но крика никто не услышал, потому что в этот момент за стеной что-то грохнуло, а в комнату вошли двое лесных эльфов.

Один из них всё ещё держал в руке стрелу — копию тех, которые торчали из тела матери. Вайшан видел, как лесные приближаются к ней, как негромко переговариваются, а потом эльф быстро выхватил кинжал и... ловко отрезал черную косу матери, нарочно или случайно полоснув по шее.

— Айнон, разве в твоей коллекции такой нет? — спросил его товарищ.

— Нет, — улыбнулся тот, ловко пряча косу в сумку на поясе, — изумительный трофей, не находишь, Фиен?

— Никогда не понимал этой твоей страсти, — второй эльф продолжал тщательно осматривать комнату, — зачем они тебе?

— У всех свои слабости, друг мой, — прозвучало в ответ. — Ты гляди, а она ещё жива... Неужели я промахнулся?

— Вряд ли, да и неважно, — теперь и в руке Фиена появился кинжал, но замахнуться он не успел — с яростным криком маленький Вайшан вылетел из укрытия и повис на руке, сжимавшей оружие, впился зубами в кисть, толком не понимая, что подписывает приговор и себе.

А дальше был изумленный возглас, удар, от которого Вайшан оказался на полу и сознание просто померкло. А когда свет вернулся, он обнаружил, что руки и ноги стянуты ремнями и завязан рот.

— Истинный зверь, — в голосе эльфа слышалось почти восхищение, а по кисти текла кровь. — И что с ним делать?

— Возьмем с собой.

— Зачем?

— Посажу в клетку и посмотрю, как быстро он станет послушным, — усмехнулся Айнон.

— Напрасная трата времени, сил и еды. На нем проклятая печать Малассы, не гневи Силанну и просто убей его, — посоветовал Фиен, осматривая укушенное запястье. — Это же темный.

— И что?.. Не так давно мы все были одним народом, неужели ты не помнишь?

— Помню, но тьма, которой теперь полны их сердца, навсегда разделила нас! — это было сказано без малейшей доли сожаления. — Ты только посмотри в его глаза, на твоё счастье, мелкий гаденыш ещё не владеет магией, в противном случае могло бы случиться что-то гораздо худшее, чем это, — Фиен тряхнул запястьем и скривился. — Послушай меня, друг, убей его.

— Нет, — твердо повторил Айнон, — я уже принял решение.

Однако Вайшану не довелось узнать, что такое клетка и воля хозяина, которой ты обязан подчиняться. Когда эльфы возвращались домой, их атаковали демоны. Случилось это ночью, и в суматохе боя Вайшану удалось сбежать из лагеря, над которым пылало зарево и слышался лязг оружия. Правда, слово «сбежать» не совсем подходило в данном случае, а вернее, совсем не подходило.

Руки и ноги юного эльфа по-прежнему стягивали веревки, Айнон освободил только рот, а потому полз Вайшан чудовищно медленно, моля Малассу, чтобы укрыла его тьмой своих крыльев и помогла хотя бы раз. Вайшан до сих пор не знал, действительно ли богиня услышала его, или это была счастливая случайность, но тогда ему удалось отползти достаточно далеко, да ещё и свалиться в какую-то яму, и Айнон его не нашел, когда битва закончилась. Вайшан слышал голос лесного эльфа, проклятия, которыми тот осыпал демонов и его самого, и надеялся, что хотя бы сейчас он послушается своего друга и прекратит поиски провалившейся сквозь землю добычи.

Но когда это действительно случилось, и в округе воцарилась тишина, Вайшан внимательнее осмотрелся и похолодел. Яма, в которой оказался темный эльф, когда-то была ловчей, и на дне до сих пор торчали несколько кольев. Падая, он буквально чудом не приземлился на один из них. Но и это не было самым страшным — Вайшан понятия не имел, как сумеет отсюда выбраться связанный.

И тогда ему стало по-настоящему жутко: голодная смерть, вот что ясно рисовалось в воображении. Можно было, конечно, отозваться на крики Айнона, лесной эльф вытащил бы своего пленника, но... разве жизнь в клетке лучше, чем смерть?.. Тогда он всё же заплакал, потому что был совсем юным и ещё не научился держать себя в руках. Слезы текли по лицу, а губы шептали молитвы, надеясь, что Маласса их услышит. Не может же она быть такой жестокой к тем, кому обещала покровительство!

В ту ночь Вайшан провалился в сон, когда устал плакать и силы разом оставили эльфенка. Слезы высыхали на щеках, а потом одной из них что-то коснулось. Что-то настолько холодное, что он вздрогнул и открыл глаза. И увидел рядом с собой... мать. Она молча смотрела на сына, а потом сняла с пояса кинжал и разрезала его путы.

— Мама?.. — не веря своим глазам, прохрипел он. — Ты жива?

В ответ она грустно улыбнулась и отрицательно покачала головой. Снова погладила его по щеке холодной рукой и... исчезла, оставив рядом с Вайшаном свой кинжал.

В том, что это был не сон, он убедился утром, когда открыл глаза и понял: руки и ноги свободны, а кинжал лежит на том самом месте, где мать оставила оружие ночью. Не веря своим глазам, он протянул руку, схватил кинжал и увидел на лезвии руны, которых прежде там не было. Знакомым материнским почерком на стали было четко выведено одно слово: месть. Её последняя воля, то, что не позволило ей уйти и дало силы помочь сыну.

Выходит, Маласса всё же его услышала?..

Выбравшись из ямы, Вайшан вернулся в подземелье и следующие несколько лет отдал обучению в Военной Академии Тороста, став лучшим учеником и научившись искусно убивать. Он посвящал тренировкам всё время, не отвлекаясь на развлечения. Месть владела сердцем темного эльфа безраздельно, не оставляя места для чего-то ещё.

А потом, обучившись всему, что знали учителя, он отправился искать Айнона. Его уши положили начало ожерелью, а страх, который ясно читался в глазах лесного эльфа за несколько мгновений до смерти, оказался таким сладким, что пить его хотелось снова и снова. Благо, в Асхане так много светлых эльфов, способных напоить своим страхом.

***

— Слаще этого вина только две вещи, — прерывая затянувшееся молчание и возвращая себя из воспоминаний в палатку, произнес Вайшан, глядя в глаза Риадина: — Страсть и месть. Без первого обходиться просто, без второго — невозможно, согласен?

— Да, — не отводя взгляда, сказал ассасин, радуясь тому, что командир больше не задавал вопросов о прошлом.

— Хорошо, — губы Вайшана тронула улыбка, — дань мести мы воздадим в завтрашней битве, а что касается страсти... — теперь в темных глазах эльфа плясало пламя, значение которого Риадин прекрасно знал, так когда-то он сам смотрел на Ниссу, а она смотрела на него. — Ты можешь остаться и выпить её со мной или уйти и лечь спать. Выбирай.

Риадин остался.