Сумрачные стены, ярко освещенный алтарь, пол, залитый кровью — моей кровью. Череп Теней в руках демона, и надежды нет, ни малейшей надежды больше нет у Асхи и ее творений, и некому удержать стены темницы… Он победил меня, он погубил мир.

      Но нет, ничего еще не погибло, нельзя сдаваться! Великая Мать поверила в меня, и до последнего должен я пытаться исполнить свой долг. Мне нужно несколько секунд. Буквально несколько секунд. Сконцентрироваться. Собраться. Вот так…

      Остатки воли еще со мной — представив верхний пролет лестницы, ведущей в сердце некрополя, я оказываюсь там. Издали смотрю я на демона — он не видит меня, лишь тупо глядит на то место, где я только что лежал, и не понимает, куда я пропал. И не оглянется. Глупец…

      Надо успеть. Сосредоточься, Арантир. Главное — не допустить, не позволить ему отдать Череп властелину демонов. Кровь течет и течет, и я никак не могу ее остановить, и все равно нужно приложить последнее, самое последнее усилие, нужно наконец уничтожить мальчишку, и тогда моя собственная жизнь или окончательная смерть уже не будет иметь значения.

      Я должен подняться. Я должен собраться с силами, но они ускользают от меня, сознание мое нетвердо, и я непростительно запаздываю, упускаю драгоценные секунды. Адский выродок направляется к порталу с Черепом Теней в руках, и я ничего не могу поделать… Нет. О владычица моя, нет! Единственное желание мое — закрыть глаза, закрыть навсегда, не видеть, не смотреть на это. Но я должен, я обязан познать, к чему привела моя неосмотрительность, и понести наказание. Я должен…

      Неловко привалившись к стене, я вижу… О Асха, что я вижу?! Не мерещится ли мне перед уходом из мира сего невероятное?! Вместо того чтобы принести Череп своему проклятому отцу, мальчишка-демон снова кладет его на алтарь — и…
 

      Асха, госпожа моя… Все закончилось, но неужто это и должно было завершиться вот так? Неужто только для этого и был я нужен? Все труды мои, знания, моя сила… Впрочем, не пристало мне, грешнику, осуждать волю твою и выбор твой. Знать, таков был мой удел, я не пришел бы сюда и мальчишку невольно не привел бы за собой, если бы не было сие тебе угодно… Так думал я, и в душе была пустота, но нужно было убраться из некрополя, пока я еще был способен шевелиться. Там, наверху, осталась моя армия, там были живые и мертвые, и кто-то должен был дать им команду отступать, уходить через портал домой. Мой дом… Что же там случилось?!

      Действовать сам я не мог, мне нужна была помощь, и с этим следовало смириться. Ресурсов моих, иссякающих на глазах, достаточно было лишь на единственный рывок, на одно перемещение, но куда можно было отправиться мне, к кому явиться? Кто устоял бы перед искушением уничтожить меня, дабы занять мое место или отомстить за попранное честолюбие?

      Знал я во всем мире единственного человека, перед которым мог предстать в подобном виде без опаски, которому доверял, как себе самому. Собирая последние силы, вызвал я в памяти своей знакомые покои: книги, светильники, узкие окна, мишень на стене. Ну же, сейчас или уже никогда более…

      Я оказался во тьме. Я лежал на полу и не в силах быть понять, где нахожусь. Куда же занесло меня? Даже умирая, не мог я так ошибиться! Пальцами, липкими от собственной густой крови, провел я по полу — и ощутил на каменных плитах столь хорошо изученный рельеф. Я попал туда, куда нужно, но в ту ли комнату? И где же в таком случае…

      Послышались быстрые шаги — кто-то почти бежал ко мне. Отворилась и сразу же затворилась дверь, свет упал на лицо мое и на кровавые потеки.

— Вот так подарочек… — тихо произнес до боли знакомый голос.

      Геральда.
 

      Стоя подле меня на коленях, мать Геральда сжимала мои руки.

— Лорд Арантир… — проговорила она еле слышно. — Никогда не посмела бы я даже подумать, что ты сбежал или струсил, но раз ты здесь, скажи мне одно, скажи, если можешь: закончено ли все? Миновала ли угроза? Исполнил ли ты предначертанное?

      Я кивнул. Голос не повиновался мне, как я ни старался, слова не шли, но она сумела прочитать по губам моим:

— Нужно отвести армию? Поняла тебя, владыка. Сей же час отправлю вестника. Хвала Асхе, что ты здесь… Молчи, не пытайся более говорить. Все прочее после.

      Окинув меня беглым взглядом, она вынула из рукава кинжал и едва притронулась к моему плечу:

— Дозволишь, повелитель?

      Неспособный уже и кивать, я лишь на секунду прикрыл глаза. Ловким движением мать-наставница вспорола пропитанную кровью ткань верхних и нижних моих одежд, осторожно отвела лезвием в стороны разлохмаченные, раскисшие лоскуты — и едва не отпрянула:

— Асха всемогущая! Лорд Арантир…

      Несколько мгновений она молча смотрела на изуродованную плоть, явно не зная, что делать, и не было для меня в мире ничего страшнее, чем эта секундная растерянность великой Геральды. Она не верила глазам своим, не понимала, как я еще цепляюсь за остатки нежизни, значит, по всем признакам я давно должен был окончательно умереть. Впрочем, великая воительница умела владеть собой и не показала мне своего ужаса.

— Подожди-ка, — решительно сказала она, отбросила оружие, запачканное кровью, и положила ладони на виски мои.

      Я испытал странное чувство, словно собирался потерять сознание, попытался удержать его и услышал:

— Не противься, прошу тебя! Доверься мне, лорд Арантир.

      Я перестал сопротивляться, предав себя заботам матери Геральды, и очутился в неизвестном пространстве, в коем не ощущал времени, не имел чувств, слышал то, что творилось рядом, но утратил способность видеть и в полной мере понимать происходящее. Точно одурманенный, я еще успел осознать адресованные мне слова:

— Потерпи, мальчик мой, потерпи еще немного. Мы попробуем все исправить…
 

      Не ведаю, сколько находился я в том странном призрачном мире, в который поместила меня своею волей могучая мать Геральда. Воспоминания и мысли тонули в дымке, я был словно в полусне, сквозь который постоянно слышал голос, нараспев произносящий заклинания. Порой мне казалось, что некто поет мне колыбельную, точно ребенку, — и точно ребенка, меня ласково, но твердо возвращали обратно, если я пытался вырваться из замкнутого пространства, в коем пребывал.

— Тише, тише, господин мой дорогой. Успокойся. Верь мне, — снова и снова воспринимал я душою нежные уговоры и подчинялся, хоть и не понимал, кто говорит со мной, точно заботливая няня или преданная возлюбленная.

      По временам слышал я и другие голоса, кажущиеся знакомыми. Кто-то приходил и уходил, чьи-то руки прикасались ко мне, но кто и что делал с телом моим, с какими словами обращался ко мне, я не сознавал. Я не мог ни грезить, ни думать, ни испытывать страданий. Я мог лишь просто быть. Но однажды я снова попытался очнуться и не встретил сопротивления. Ясность разума вернулась ко мне, я открыл глаза и огляделся.

      Я лежал в покоях матери Геральды, облаченный в простое платье, которое обыкновенно надевал, если долго оставался у себя и не собирался никого принимать. Я попытался пошевелиться, что оказалось непросто — я был непривычно слаб, — и под легкою тканью ощутил в изобилии повязки, покрывающие почти все тело. Не ведал я, сколько прошло времени с того момента, как я добрался сюда из некрополя, и что случилось в замке в мое отсутствие, но вспомнил разом Череп Теней, закрывшийся адский портал, армию, штурмующую Стоунхелм, щенка-демона, племянницу Менелага, неведомо как присоединившуюся к нему... Хуже всего была безвестность, но следовало дождаться мать Геральду, а до того не терзать себя напрасными сомнениями.

      Словно почувствовав мой зов, она в ту же минуту явилась. Быть может, мне померещилось, но она показалась мне помолодевшей. Но нет, не померещилось.

— Решились испробовать состав, что я готовил, матушка? — первым делом отчего-то спросил я, не сумев сдержаться, — еще не до конца восстановил я контроль над собой.

      Она взглянула на меня с удивлением:

— Наблюдательность при тебе, как и раньше, владыка. Видно, идешь на поправку! Должна же я была узнать, чем потчуешь приближенных наших… Неплохой рецепт, надо сказать.
— Благодарю вас, драгоценная Геральда. Простите мне нелюбезность, я еще не полностью в разуме.
— Полно, мальчик мой, — мать Геральда села рядом и положила руку мне на лоб. — Ты чудом выжил, и счастье, что наконец пришел в себя. Мы долго боялись, что потеряем тебя…

      Она умолкла. Я ощутил в ней великую усталость, всегда проявляющуюся после большой тревоги в любой душе.

— Если бы не вы, матушка… Если бы не великая верность ваша…
— Не я, лорд Арантир. Я лишь призвала помощников и удерживала тебя от ухода. Спасли тебя врачеватели наши. Мальчишка, любимец твой, особенно старался. Прибежал первым — руки дрожат, глаза на мокром месте, а держался. Сказал, ты ему рыдать не велел. Что отроком был, что сейчас — все такой же, но не ошибся ты в нем, надо признать. И впрямь одарен. Ни ран твоих не устрашился, ни бремени ответственности.

      Я знал. Всегда знал.

— Сколько прошло времени, матушка? Сколько я здесь пробыл?
— Достаточно, друг мой. Вижу, что тревожишься, но не беспокойся напрасно. Все закончено. Войска отозваны из Стоунхельма и успели прибыть обратно, хотя портал был закрыт.
— Закрыт?..
— Не хотела огорчать тебя сейчас, лорд Арантир, да придется, видно, — все одно спросишь, — и мать Геральда поведала мне обо всем: о заговорщиках, пытавшихся погубить молодую колдунью, затворившую портал в Стоунхелм, об их наказании, о вторжении демона — как я и опасался, он побывал здесь, — о его расправе со священной паучихой и моими людьми: теми, кто учился у нас, охранял нас и преданно служил нам… Я был готов услышать сие, но когда наставница по моей просьбе начала перечислять имена всех, кто погиб, испытал я снова великую боль. Она говорила и говорила, и лица тех, кого знал я многие годы, являлись передо мною, и никого из них было уже не вернуть. Ощутил я и страдания чудом выживших, особенно ярко видел перед собою девочку-рыцаря с переломанной спиной, с разрубленным плечом, истекающую кровью…

      Мать Геральда почувствовала мое мучение.

— Не скорби так, господин мой, — проговорила она и взяла меня за руку, — усопшие нашли утешение подле Асхи, а к тем, кто был жестоко ранен, давно пришло облегчение. Гнездо под твоими покоями более не пустует — юное создание заняло место погибшей предшественницы, и виновных в том, что произошло в замке, я покарала своими руками. Верь мне, лорд Арантир, раскаяние их было искренним — я умею убеждать неправых. Одно только осталось мне исполнить — принести наказание за грех тем двоим, что подняли на тебя оружие. Времени у меня немало, и если дозволишь мне, отлучусь в Стоунхелм, разыщу их и добуду тебе кровь демона и мерзкой ведьмы-безбожницы. Лишь отпусти меня, когда поправишься.

      Я благодарно сжал ее руку:

— Не нужно, матушка, вам трудиться напрасно. Главным было свершить предначертанное, а месть за мою жизнь не так уж важна. Если когда-либо встречу я их на пути, пусть Асха решит, должны ли все мы остаться в этом мире или же следует прервать нити их судеб. Не желаю я, чтобы вы рисковали собой. Если бы не вы, ничего не решилось бы, и никто мне вас не заменит. Впервые в жизни не даю я вам разрешения и не отпускаю вас.
— Хотела я сказать, что слишком уж милосерден бываешь ты, лорд Арантир, к тем, кто сего не заслуживает, — проговорила наставница, — но не посмею. Ты истинный слуга Асхи, ее избранный, исполнивший предназначение, и в том ныне убедились все.
— Ваша правда, матушка: совершил я то, что владычица наша повелела мне, все исполнил. Целые века я к этому шел и не чаял остаться после сего в мире, думал, что покину его, но я все еще здесь и не ведаю, Геральда, как же теперь быть. Не знаю, что мне делать с этим, куда приложить силы свои…
— Это свобода, лорд Арантир, — тихо молвила Геральда. — И заслуженная сладость она, и одновременно тяжкое бремя. Мнится тебе, что, совершив должное по воле Великой Матери, утратил ты смысл существования на земле нашей, но не зря, верю, остался здесь. Быть может, в том и есть новое твое испытание — найти дальнейший путь самому, будучи совершенно свободным, не связанным никакими обетами, никакими клятвами и долгами.
— Как всегда, драгоценная моя Геральда, слова ваши — истина. Порою я думаю, что устами вашими сама Асха наставляет и вразумляет меня.
— Как бы я того хотела, лорд Арантир. Теперь выбирай сам судьбу. Прислушайся к душе своей, она всегда ведет тебя верными путями. Знаю я, что выберешь правильно и не оступишься на новой дороге, владыка.
— Не зовите меня так более, матушка. Не уверен я, что мне стоит воскресать. Полагаю, уже не один раз поделили лорды между собой и должность мою, и обязанности.
— Ты, вероятно, удивишься, друг мой, но нет — твой преемник до сих пор не выбран. Лорды наши словно чуют что-то, выжидают, тянут пока, так что, если будет на то твоя воля, ты еще можешь вернуться, не вызвав сумятицы и не спровоцировав бунта среди тщеславных, дорвавшихся до власти. Но что бы ни решил, для меня ты всегда останешься владыкой, ибо ты не только пример мне во всем, наставник и друг — ты властелин души моей, она давно следует за тобою, — тихо и напряженно произнесла Геральда и впервые за все то время, что я знал ее, опустила глаза, не в смущении, но будто в безнадежной печали. — Искренне желала бы я, чтобы ты остался с нами. Покои твои убраны и ждут тебя, всегда будут тебя почитать в этих стенах живые и немертвые и любое повеление твое исполнят, и сможешь ты, вечно свободный, предаваться желанным занятиям и прилегать к Асхе душою, как и прежде. Если же ты решишь уйти, не вправе я тебя удерживать. Свет велик, сам ведаешь, и Эриш велик. Последовала бы я за тобою, дабы быть тебе подспорьем во всем, но не могу покинуть выживших учеников. Много лет придется нам восстанавливать утраченное, и не способна я поступиться долгом своим. Прости меня, лорд Арантир…
— Полно, госпожа моя Геральда, — я поднялся, хоть и не без труда, сел рядом с ней, снова взял ее руку и поцеловал. — Вы спасли меня от верной гибели, столько сил положили на то, чтобы сберечь меня и выходить, много лет заботились обо мне, жизненный путь мой осветили своей великой преданностью, глубокой мудростью и верной дружбою, вам ли просить прощения? Не только руки, но и следы ваши должен я целовать сейчас. Отныне и до века я верный слуга и рыцарь ваш. Как-то раз — немало лет уже прошло — я принес обет защищать и духовных чад наших, и вас, ненаглядная матушка, и не снимал с себя клятвы своей, ведь я — знайте об этом! — дал ее не по необходимости, но по велению души. Я останусь здесь, всегда буду подле вас и учеников. О прочем пусть позаботится Асха, да направит нас она по верному пути.
— Что ж, владыка, — мать Геральда силою возвратила меня на подушки, — значит, пойдем и далее вместе. Сообщу радостную весть наставникам и ученикам нашим, если дозволишь, а пока ты не решил, желаешь ли вернуться на должность, прикажу им хранить в тайне то, что ты жив и остаешься среди нас.

      С этими словами она наклонилась ко мне, коснулась рукою моей щеки и запечатлела на лбу холодный поцелуй, такой же, как и всегда, только взор ее был при этом необычайно мягок и светел, и в душе моей вдруг воцарилась благословенная тишина. После того она встала, поправила одеяние, привычным резким жестом отбросила с лица светлые, почти белые локоны и направилась прочь. Шла легко-легко, точно летела.

      Оставшись один, я приподнялся, силясь не сдвинуть повязки, повернулся, дабы лучше видеть окна, и долго смотрел, как струятся солнечные лучи сквозь прекрасные витражи, столь хорошо знакомые и столь мною любимые.