До сей поры Натаниэлю ни разу не приходилось забираться в чужой дом. Тот раз, когда он лез в гостиницу за собственным доспехом, не считается – во-первых, тогда он был так плох, что едва сознавал, что делает во-вторых – трактирщик в лучшем случае убил бы. Эсмерель – опозорит. И не только его. Прикончить грабителя – дело святое, но это полбеды. Страж-Командор грабит почтенного банна Амарантайна – такого Эсмерель точно не упустит. Так что трясся он не на шутку, а от всех мыслей осталось лишь две – не попасться, и чтобы Элисса не заметила, насколько ему не по себе. Та выглядела как всегда – спокойной и сосредоточенной.
На ограду, пропустить сторожей с собаками, через черный двор, по стене на чердак, вниз, тенью по коридорам до самого кабинета. Слишком быстро. Слишком просто. Нет, дом жил своей жизнью – храп из-за стены, шелестящая походка служанки, где-то предавались любовным утехам – интересно, Эсмерель не слышит или не желает слышать. Один раз пришлось замереть в тени, пропуская зевающую прислугу. Но… все равно слишком просто.
Кабинет был не заперт. Они аккуратно прикрыли за собой дверь, Натаниэль замер у косяка. Элисса чиркнула кресалом, запахло горящим маслом – потайной фонарь, ночного зрения Стражей не хватало для того, чтобы свободно читать в темноте. На столе ничего нужного не нашлось, и Элиса занялась замком окованного сундучка. Перевернула его на стол, образовав гору бумаг, начала торопливо проглядывать – и заковыристо выругалась, почти не понижая голоса.
Натаниэль шикнул, она осеклась.
— Извини. Но… твою же мать!
Она взъерошила волосы, с видимым усилием заставила себя отложить письмо, вцепилась в следующее, как будто в них было нечто настолько интересное, что не оторваться.
— Нашла тоже, роман в письмах, - прошипел Натаниэль. – Дома прочтешь!
Он по-прежнему нервничал, злился сам на себя за это беспокойство почти на ровном месте – ну что как мальчишка в чужом саду, право слово – и оттого переживал еще сильнее. Элисса перестала вчитываться, тратя две-три секунды на то, чтобы проглядеть письмо и отложить в одну из двух стопок, но все равно - медленно, слишком медленно.
Натаниэль подпрыгнул, услышав шаги за дверью – тихие, неровные, старческие. Глянул на свалку на столе – в один миг не спрячешь. Значит, шагнуть чуть в сторону от косяка, дождаться, пока дверь откроется и фигура со свечой сделает несколько шагов, пока свет не коснется стола, зажать рот и приставить лезвие к горлу.
Элисса скользнула ему за спину, закрыла дверь на задвижку – что, спрашивается, помешало им сделать это сразу? Хотя, обнаружь - кого бы ни принесло – запертую изнутри дверь там, где никого быть не должно, поднял бы тревогу… Кого, кстати, принесло?
Элисса забрала из ослабших рук свечу, устроила на столе, снова взялась за документы.
— Думаю, банн Эсмерель не будет кричать.
Под ладонью часто-часто закивали. Натаниэль отвел руку, не торопясь убирать нож.
— Присядьте, монна, - продолжала Элисса. – Ночь длинная, дел у меня еще много, а в вашем возрасте тяжело долго стоять.
Выдержке Эсмерель можно было только позавидовать – спокойно прошествовала к креслу, опустилась – спина прямая, подбородок кверху. Оглядела обоих, покачала головой.
— Натаниэль, мальчик мой, как же ты докатился до такого?
А голос у нее остался почти таким же, как и во времена, когда она, приезжая в гости, привозила заморский шоколад.
Натаниэль помотал головой, отгоняя наваждение.
— Угрожать ножом старухе… Что бы сказал на это твой батюшка?
Элисса хмыкнула, не отрываясь от своего занятия. Натаниэль молчал. Почему-то было нестерпимо стыдно.
— Ладно, от вас, сударыня, можно ожидать чего угодно… правда я не понимаю, как так вышло, что из того прелестного ребенка, каким вы были… Помню, когда терн Брайс брал вас на Собрание Земель, вы так внимательно слушали – не хныкали и не галдели, как другие дети. И посмотрите сейчас на себя…
Элисса ухмыльнулась, продолжая перебирать бумаги.
— Что-то, видимо, важное ваши почтенные родители упустили…
Командор, наконец, соизволила поднять голову. Снова улыбнулась – хищно и жестко.
— Они-то как раз не упустили. Но если вас интересует, как сделать из человека чудовище – могу поделиться.
Она обогнула стол.
— Возьмите ребенка, который рос в холе и неге, ни в чем не зная отказа. Вломитесь ночью в ее дом и убейте всех, кто ему дорог. Племянника, невестку, няньку – кстати, о старухах и ножах – и заставьте родителей пожертвовать собой, оставшись прикрывать его бегство. – Элисса оперлась о ручки кресла, склонившись над Эсмерель. – И вы получите человека, который не боится уже ничего, потому что самое страшное уже случилось. Потом дайте товарищей по оружию и веру в то, что, возможно жизнь по-прежнему имеет какой-то смысл, иначе родители погибли напрасно – и через несколько дней отберите и эту веру, убив почти всех, с кем он успел познакомиться. Заодно убейте и веру в героев, показав, что такое предательство. Вот, ваш подопытный уже не только ничего не боится, но и никому не верит. Чудовище почти готово, осталось лишь отшлифовать. Еще парочка смертей, чуть-чуть интриг, щепоть никому не нужного самопожертвования – и готово. Бесчувственное и не знающее пощады чудовище, умеющее только убивать. Правда, вряд ли оно будет ручным
— Ваша судьба, конечно, достойна сочувствия, но при чем тут я?
— При чем тут сочувствие? – Прошипела Элисса. – Вам было интересно, как милый ребенок превратился в монстра – я поделилась рецептом. Только и всего. - Она резко оттолкнулась от кресла, едва не опрокинув его вместе с Эсмерель. - Боюсь, правда, на поток метод не поставить – слишком много народа перерезать придется, этак и править некем будет.
Что она несет? – растерялся Натаниэль. Рядом с мягкими, обходительными манерами банна злое шипение Элиссы казалось неуместно-безумным. Впрочем, как будто бывает уместное безумие. Что с ней?
Элисса вернулась к столу, движения стали резкими, дергаными. Натаниэль сказал бы, что она взбешена, но отчего.
— Натаниэль, мальчик мой…
— Я не мальчик и не ваш, - огрызнулся он.
— Прости, но для женщины моего возраста сын старого друга навсегда останется «мальчиком», несмотря на то, что вырос и возмужал… - Эсмерель покачала головой. В голосе ее звучало искреннее сочувствие. – Но как так вышло, что вместо того, чтобы прийти за помощью к тем, кто по-настоящему тебя любит, ты оказался во власти этой женщины?
— Вообще-то я здесь, – рыкнула Элиса.
— Об этом я не забываю ни на секунду. Но согласитесь, тейрна Элисса…
— Страж-Командор!
— …пока вы давали себе труд соблюдать хотя бы видимость приличий, я, со своей стороны, не обмолвилась о вас ни одним худым словом. Но вломиться в мой дом посреди ночи… неслыханно даже от вас, а как Натаниэль позволил себя в это втянуть, я вообще не понимаю.
До чего ж она была спокойна и уверена – словно и не орудуют в ее кабинете двое незваных гостей, вооруженных до зубов. Натаниэль помотал головой. Легко было понимать, что она – враг, вернувшись из Тени, только-только отдышавшись после схватки с настоящим злом, рядом с которым все эти интриги и игры казались такими никчемными. Сейчас, вломившись в чужой дом – как ни крути, они совершали преступление – слушать этот спокойный голос с мягкими, чуть укоризненными интонациями было... невыносимо. Так могла бы журить старая нянька. Он не помнил, чтобы Эсмерель относилась к нему иначе как к сыну сюзерена. Но, может быть… Ведь и Эддельбрек спрашивал то же самое – пусть другими словами. Почему он не пришел к старому… пусть не другу, пусть доброму знакомому. Да, тогда он был уверен, что остался один и никому не нужен – но ошибался. По крайней мере, в отношении Эддельбрека. Эсмерель? Он был уверен, что она разыгрывает собственную партию, когда читал письмо – она и вправду ее разыгрывала, и стрелок на башне – ее рук дело, но до чего ж убедительной она казалась сейчас…
Элисса коротко мазнула по нему взглядом и отвела глаза.
— У тебя отобрали то, что принадлежит по праву. Опорочили память отца. Ты слепо выполняешь приказы ее убийцы. Мальчик мой, опомнись!
— Я не ваш…
— Я вижу, увы. И мне больно смотреть, как ты идешь на заклание. Тебя спишут со счета, как только станешь не нужен – как это уже случилось с несчастным мэриковым бастар…
Элисса могла быть очень, очень быстрой, когда хотела. Натаниэль был готов поспорить – Эсмерель не успела ничего понять прежде, чем сипло вздохнула и обмякла с раной в груди.
Элисса вытерла нож, сунула за пазуху пачку писем.
— Пойдем.
Голос по-прежнему звучал спокойно и сосредоточенно.
— Ты сошла с ума, - выдохнул Натаниэль.
Создатель, он любил эту женщину. Он ей верил, что бы там ни говорила Эсмерель. Он убивал по ее приказу. Но сейчас – чем они отличаются от тех, кого Гаревел развешивал по окрестным лесам?
— Не время и не место.
Она права, прах оно все подери. Не время и не место выяснять отношения – но…
— В «Короне и льве».
Натаниэль кивнул.
Обратно они выбирались, не перекинувшись ни словом. Чердак, крыша, пропустить очередную смену сторожей, забор, безмолвные улицы Амарантайна – в это время уже и лихие люди все спят.
Элисса задвинула защелку на двери, бросила на стол пачку писем.
— Алистер мертв, ему все равно. Я – жива, и говорить о нем так при мне…
— Да о нем половина Ферелдена так говорит, - взорвался Натаниэль. – Всех убьешь?
Создатель, при чем тут Алистер? Зачем она вообще о нем заговорила? Прошлое пусть остается в прошлом. Или… Ох, ну не ревнует же он к мертвецу? Или ревнует?
При чем тут вообще прошлое, если он хотел спросить совершенно не о том?
— Тех, кто будет достаточно глуп, чтобы повторить это при мне – возможно. – Она стянула перчатки, швырнула их рядом с письмами. – Кажется, старая сука своего добилась.
— При чем тут она, если я не понимаю, что творишь ты? Кто, как ни ты, говорил, что если целью оправдывают средства – и тому и другому место на свалке? И что теперь? Мы лезем в чужой дом – хорошо, не настолько я щепетилен, чтобы это не пережить. Но убить хозяйку этого дома просто так, потому что тебе этого захотелось? В то, что ты потеряла голову и сорвалась, я не поверю вот ни на столько, уж прости.
— Кажется, ты забыл, что на этих землях мне указ только Создатель.
— А, вот как. Знай свое место, значит, – усмехнулся Натаниэль. – И правда, забыл.
— Я не то имела в виду!
— Сказала ты именно это.
Он метнулся к окну, уперся лбом. Свинцовый переплет холодил лицо. Элисса шагнула, замерла за спиной – он ощущал ее присутствие всей кожей, куда явственней, чем видел бы глазами. Замерла, протянув руку в половине дюйма от его плеча. Не прикоснулась, хвала Создателю. Отступила, совершенно бесшумно – Натаниэль не знал и не хотел знать, что она там делает.
Старая сука добилась своего.
День был долгим, а ночь еще длиннее, по-хорошему, надо было падать и спать, но раздеться и лечь в одну постель, когда хочется ругаться и проклинать? Замереть, каждый на своем краю, изо всех сил стараясь не коснуться? Да пропади оно все пропадом! Дело ведь не в том, кто главный, она командор и приказы не обсуждаются, тут и говорить не о чем, но…
Но - что?
Старая сука умело попала в больное – у него действительно не осталось ничего, и он действительно выполняет приказы не спрашивая и не раздумывая – хотя до сих пор они казались разумны. У него не осталось ничего, кроме чести, а сейчас, кажется, не осталось и ее. Вот почему он так взвился. Дело не в том, где чье место. Он хотел найти оправдание – ей, а, значит, и себе, раз уж они вместе там были. А ему вместо объяснений велели сидеть молча и слушаться старших.
Или нет? Или она в самом деле просто выбрала не те слова?
Натаниэль развернулся. Элисса сидела на полу в дальнем углу, уткнувшись лицом в прижатые к груди колени. Подняла голову, почувствовав его взгляд.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Потом Натаниэль отлепился от подоконника и сделал шаг. Еще один. Элисса поднялась – медленно и неуверенно – двинулась навстречу. Они замерли на расстоянии протянутой руки, глаза в глаза. Качнулись навстречу одновременно, а миг спустя Элисса молча ткнулась носом ему в грудь, а он гладил ее по неровно обрезанным волосам и, сбиваясь и отчаянно костеря себя за косноязычие, пытался объяснить, что у него и в самом деле нет ничего – только она и честь, но если у него не останется чести, то не останется и его самого, а то, что они совершили – бесчестно, по крайней мере, так ему кажется, а раз так, значит это уже не он, и…
— Погоди, но при чем тут ты, если я ее убила?
— Но я же тебе помог. И…
Элисса вздохнула, разжимая объятья.
— Как сюзерен я вправе судить и миловать, так?
Вот что она имела в виду, говоря, что выше – только Создатель. Ох…
— Но судить – публично, при представителях дворян и…
— Скажи, а публично, при представителях и прочая – для чего? Не просто же, чтобы зрелище было пышнее…
— Чтобы доказать вину.
Она кивнула. Сунула в руки письма.
— Читай. Я не знаю, какие еще доказательства нужны.
Натаниэль с сомнением глянул на толстенную пачку. Этак до утра можно читать. Но…
— Снизу начни, - хмыкнула она. – Тебе понравится.
Натаниэль послушно вытащил нижнее, развернул и застыл, увидев почерк отца.
Писем самой Эсмерель, разумеется, не было – что с ними сделал отец, одному Создателю ведомо. Но из того, что он писал, выходило, что банн искусно подогревала его зависть к тейрну Брайсу. Напоминала про то, что Хайевер когда-то принадлежал родичам Хоу и был частью Амарантайна. Про то, что Кусланды всегда были мятежниками – вспомнить хоть их участие в восстании Софии Драйден - против законного короля из династии Тейринов, между прочим – и, кстати, ведь это придя на встречу с тогдашним тейрном Кусландом, София попала в засаду королевских лучников… Про то, что именно Кусланды повесили эрла Тарлтона, отца Рэндона Хоу.
Натаниэль подумал, что на месте тейрна Брайса он бы не стал считать отца другом. Впрочем, сам-то он делит постель с убийцей отца. Да уж, когда это между их семьями было все просто… Но вот почему Элисса была так взбешена.
Отец обещал Эсмерель земли взамен на поддержку. И освобождение почти от всех податей. Фактически, Амарантайн оставался бы частью эрлинга лишь номинально.
Интересно, удовольствовалась ли Эсмерель одними лишь обещаниями, или где-то лежат документы которые она, пока, благоразумно придерживала? И понятно тогда, почему Стражи ей как кость в горле.
Он перебрал несколько писем из новых, где самые разные люди обещали Эсмерель поддержать все ее действия относительно Стражей. Поднял голову.
— Я был неправ.
Она кивнула.
— Прости, времени объяснять не было.
Теперь кивнул он. Собрал письма.
— Что будешь с этим делать?
— Не знаю пока… - она зевнула. – И не соображаю уже. Давай спать, а?