С каждым годом копать становится все труднее. Попадается ли больше камней, или дело в возрасте — Эскель об этом не задумывается. Просто копает.

      — Неужели действительно ни один ведьмак не умер в своей постели?

      Фрейя сидит тут же. Опираясь на локоть, она расположилась на замшелой груде валунов, жмурится, будто кошка, подставляя солнцу бледное лицо. Время никак на ней не отражается.

      — Представь себе, девочка, ни один, — отзывается Весемир. — Но, как любят говорить эльфы, что-то кончается, что-то начинается.

      Эскель привычно не вслушивается в их болтовню — иронично-озорное журчание голоса Фрейи чередуется со скрипуче-наставительным басом Весемира.

      — Я замерзла, — наконец говорит Фрейя. — Идем внутрь.

      Легко поднявшись, она подходит к Эскелю и невесомо кладет узкую прохладную ладонь на предплечье. Весемир бурчит что-то про ломоту в костях и ржаной самогон. Эскель с облегчением откладывает лопату на стылую землю и, изобразив шутливый поклон, пропускает Фрейю вперед. Светскости и хороших манер в этом нет вовсе. На самом деле ему просто нравится смотреть на то, как она плавно покачивает подчеркнутыми серебристой струящейся тканью платья бедрами. Он с нетерпением ждет ночи.

      Внутри замка холодно. Топить большой камин тоже все труднее и труднее. Но Эскель все равно притаскивает дрова и под взглядами Весемира и Фрейи Знаком Игни разжигает огонь плохо гнущимися пальцами.

      — Ты давно не был на большаке, — с неодобрением замечает Весемир.

      — Не надо об этом, — качает головой Фрейя.

      Она, как всегда, улыбается, но на дне серых глаз плещется беспокойство. Она боится того, что однажды он уйдет и не вернется. «Я не оставлю тебя здесь одну никогда, ты же знаешь», — одними губами произносит он за спиной Весемира, поймав ее взгляд. «Знаю», — шепчет она в ответ. А Весемир бурчит что-то про малых детей.

      На ужин, как обычно, грибы и салат. И «Белая голубка» пополам со спиртом. Фрейя поджимает губы, когда видит бутыль. Но ничего не говорит. Им всем не помешает немного согреться. Ветер выстужает коридоры умирающей крепости, гулко воет в пустых залах. Зима близко.

      Они сидят еще долго — пока не погаснет огонь в камине. Эскель смотрит на немного раскрасневшуюся от «Голубки» Фрейю, а может, это всего лишь отблески пламени. Весемир пытается дважды с ним заговорить, но Эскель не слушает, неотрывно смотрит только на Фрейю. На ее длинные беспокойные пальцы, на мягкие губы, такие сладкие. Смотрит и ждет.

      В комнате, должно быть, холодно. Эскель замечает, что на выдохе изо рта вырываются облачка пара. Но Фрейя не обращает на это никакого внимания. Повернувшись к нему спиной, она скидывает платье, и Эскель на мгновение слепнет от этой совершенной наготы.

      — Обними меня, — мурчит она, подходя к застеленной узкой кровати. — Обними меня, ведьмак. Я так скучаю по тебе.

       «Я тоже, — срывающимся шепотом говорит он белоснежным костям на полуистлевшем покрывале и ложится рядом. — Я тоже скучаю. Боги, демоны, бесы, ох, если бы ты только знала, как я скучаю».

      — Я знаю. Ты говоришь мне это каждую ночь, с тех пор как вы оба вернулись, ты и Весемир, — улыбается она, гладя его по изуродованной щеке с такой нежностью, что сердце Эскеля пропускает удар, потом еще один.

      «Простишь ли ты меня когда-нибудь?»

      — Я люблю тебя, — просто отвечает скалящийся череп.

      Эскель впивается в губы Фрейи долгим, жадным поцелуем. Алкоголь и желание бурлят в его теле, а чувство вины, такое огромное, что, кажется, погребло под собой весь Каэр Морхен, терзает душу. Он проводит языком по ее острым, мелким, как у эльфки, зубам, трется щекой о твердую костяную скулу.

       «Будь со мной, Фрейя, будь со мной всегда», — жарко шепчет ей в шею, вдыхает запах ромашки, зарывшись носом в ее волосы. Она отвечает тихим стоном и подается всем телом вперед.

       «Зачем ты это сделала, Фрейя? Я бы справился с Карантиром сам, дьявол, я бы справился!» — хрипит он, возясь с завязками штанов.

      — Я люблю тебя, — всхлипывает под ним отполированный временем скелет.

      Эскель устраивается между широко разведенных бедер Фрейи. Замирает, давая ей и себе время привыкнуть, оттягивая тот сладостный момент, когда их самой природой предназначенные друг для друга тела начнут двигаться в едином ритме, дарящем невозможное блаженство. Они оба уже давно знают друг друга так, что не нужно никаких слов — только взгляды и прикосновения. Тонкие лодыжки скрещиваются на его пояснице, в широко распахнутых глазницах черепа немая мольба не останавливаться. Эскель сдерживается из последних сил, каждой клеточкой чувствует себя балансирующим на краю, готовым вот-вот сорваться камнем. И, лишь услышав протяжный, полный мучительно-невыносимого удовольствия вскрик Фрейи, он мгновение бесконечности летит в пропасть.

       «Я слишком счастлив, но все-таки я счастлив недостаточно», — говорит он спустя время, уткнувшись лбом в плечевую кость.

      — Ты год за годом копаешь могилы по всему Каэр Морхену и говоришь, что счастлив недостаточно. — Фрейя гладит его по волосам, пропуская длинные седые пряди сквозь пальцы. — Копаешь, засыпаешь, копаешь опять. Зачем? Ты — ведьмак, тебе достаточно захотеть умереть.

       «Здесь у меня есть ты и Весемир. Я не знаю, что будет ждать меня после… Но я уже слишком стар и слишком устал. Мое время почти пришло».

      — Значит, и мое тоже, — с грустью замечает Фрейя. — Только не оставляй меня так, ведьмак. Ты обещал, что будешь рядом.

       «Всегда», — говорит Эскель и проваливается в недолгий сон без сновидений.

      Утром они находят Весемира там же, где и обычно: около камина. Он кивает Эскелю в знак приветствия, целует Фрейе руку и привычно жалуется на ломоту в пояснице.