В пещере воняло. Да что там, в пещере чудовищно смердело — сдохший сутки назад главоглаз успел основательно разложиться, превратившись в бурую лужу вокруг гротескного улиточного панциря. Даже Фрейя, вдоволь нюхнувшая различных телесных запахов за время осады Вергена, позеленела и поспешила приложить к носу платок. Эскель привычно уткнулся в рукав. По какой-то неведомой причине монстры, возникшие после Сопряжения Сфер, всегда издавали неимоверное, ни с чем не сравнимое зловоние.

      — Фу-у-у, — произнесла, чуть отдышавшись, Фрейя, когда они почти бегом влетели в правый тоннель, — почему он так воняет? И почему он так быстро разложился? В пещере довольно прохладно. Человек за это время даже внешне не очень бы изменился.

      — Профессиональный интерес? — усмехнулся Эскель. — У Весемира была своя теория на этот счет: мол, наш мир отвергает таким образом то, что ему не принадлежит.

      — Ну а ты что думаешь?

      — А я думаю, что нам надо идти очень тихо. Впереди гнездо накеров. Надеюсь, ты помнишь, о чем мы говорили?

      — Помню, — пробурчала Фрейя.

      В то утро они долго ругались. Ведьмак пытался запретить ей идти вместе с ним в пещеры, мотивируя тем, что чародейка будет ему мешать и отвлекать. Фрейя, злая и всклоченная после сна на земле, тем не менее очень аккуратно менявшая повязку на его руке, объясняла, что будет тише воды и ниже травы. От вчерашнего романтичного настроя Эскеля ничего не осталось. Теперь ему хотелось только одного — связать настырную бабу и затолкать ей в рот кляп.

      — Если там есть интерсекция, мне нужно попасть к ней как можно быстрее, — кажется, уже в сотый раз бубнила она, втирая в его предплечье остро пахнущую мазь. — И тогда я смогу помочь тебе расправиться с хоть накерами, хоть с еще одним главоглазом.

      — А если там нет этой твоей интерсекции? — рассудительно поинтересовался Эскель. — Тебя с удовольствием сожрут хоть накеры, хоть главоглаз. Я пойду один.

      — А если тебе понадобится медицинская помощь? Если тебя покусают, искалечат? Если ты свалишься там от потери крови и не сумеешь выбраться? — Фрейя невольно повысила голос, отступив на шаг. — Что делать мне тут в полном одиночестве, если ты не вернешься? Торжественно покончить с собой?

      Ведьмак молчал. Больше всего на свете он желал провалиться сквозь землю вместе с валуном, на котором сидел, лишь бы не продолжать этот спор. Он вообще не любил болтать попусту.

      — Прошу тебя, Эскель. — Она опустилась на колени и заглянула ему в глаза. — Прошу, не оставляй меня здесь одну.

      «Вилохвост задери этих чародеек с их губками бантиком и полными слез глазами! — подумал он. — И заодно глупых ведьмаков, которые на это покупаются. Надо было бы плюнуть на все и идти на запад вдоль реки. Драконьи Горы видно на севере, значит, мы где-то на территории Каингорна, на правом берегу Браа. Вот холера, во что я опять влезаю? Добром это точно не кончится».

      — Ладно. — Эскель потер шрам на щеке. — Но ты будешь держаться как можно дальше от неприятностей.

      — Спасибо! Спасибо тебе, ведьмак, я сделаю все так, как ты скажешь!

      Он с сомнением покачал головой, глядя на то, как Фрейя энергично укладывает свою заколдованную сумку, и принялся точить серебряный меч. Это всегда действовало умиротворяюще, настраивало на нужный лад перед боем. Сверкающий на солнце клинок был, по словам Весемира, выкован в кузнице Каэр Морхена незадолго до того, как замок осадили. Эскель нашел его на истлевших останках какого-то ведьмака неподалеку от старой Дозорной башни, а может, то был и не ведьмак, а кто-то из заплутавших кметов из числа осаждавших замок. Увидев клинок, Весемир долго цокал языком, оглаживая серебряное лезвие, и вспоминал какого-то Иеронимуса.

      Теперь же, слушая все то многообразие звуков: шорохи, позвякивание пряжек и стук каблуков, которое издавала следовавшая в десяти шагах Фрейя, Эскель проклинал все на свете. Эликсир «Пурга» обострял чувства до предела, корежил само время, увеличивая скорость и реакцию ведьмака в разы. Бутылек из метеоритного стекла, бережно хранимый в специальном кармашке куртки, был одним из главных козырей Эскеля. И вот теперь он морщился от каждого движения чародейки, преступно громкого и невероятно медленного. Он слышал топот и хриплое дыхание накеров за поворотом, скрежет когтей по камням, визгливые вскрики командовавших выводком накеров-воинов.

      — Стой здесь, пока все не стихнет. И не шуми. Просто стой.

      Зная о том, что под «Пургой» речь становится слишком быстрой и непонятной, Эскель постарался говорить как можно медленней. Фрейя молча кивнула, почему-то избегая его взгляда. Эскель нахмурился. Что-то было не так, но сейчас не оставалось времени на раздумья. Он сложил пальцы в Знак Квен и мягким шагом вышел из тоннеля, держа перед собой серебряный меч. На усиленном магическими глифами клинке были по всей длине вытравлены древние руны.

      «Сверканье мое, — прошептал он, перекатом уходя от первого накера, — разорвет тьму».

      Не глядя, ориентируясь только на слух, ткнул острием меча назад под левый локоть. Меч вошел во что-то мягкое, раздался придушенный хрип. Одновременно левой рукой послал Аард прямо в набегающую толпу тварей.

       «Свет мой — мрак разгонит».

      Эскель с криком вонзил коротко вспыхнувший серебром клинок в еще не очухавшегося после психокинетического удара накера-воина. И пропустил атаку второго, только чудом избежав удара уродливой лапы с длинными и острыми, как бритва, когтями. Эскель смотрел в противоположный конец пещеры. Маленькая фигурка, придерживая на боку зачарованную сумку, бежала прямо в гнездо накеров, полускрытое изломом стены. По ощущениям ведьмака, все еще находившегося под действием «Пурги», она двигалась очень неспешно, будто под водой. Если в гнезде остался хоть один монстр, Фрейе был конец.

       Накер-воин, потерявший равновесие после неудачной атаки, плюхнулся мордой на камень, но быстро сориентировался и, проявив несвойственную смекалку, со всей дури укусил Эскелев сапог. Короткие, похожие на иглы зубы не справились с жесткой кожей, и он самым натуральным образом застрял. Эскель выматерился. Балансировать на одной ноге, отбиваясь от десятка мелких, но очень шустрых тварей было… неприятно. Это живо вызывало воспоминания о Маятнике в Каэр Морхене. Оставалось только поблагодарить судьбу за то, что, в отличие от тренировки на Маятнике, глаза у него завязаны не были.

      Эскель снова ударил Знаком Аард в набежавшую толпу и безуспешно попытался стряхнуть накера. Уродец мотал башкой, изо всех сил упираясь лапами. Парочка отлетевших к стене чудищ уже начинала вставать. Ведьмак сцепил зубы и рубанул по шее воина. Драться с одной лишь башкой накера на сапоге было не в пример удобнее, чем с целым накером. К тому моменту, как очухался оставшийся вожак, Эскель успел зарубить трех простых накеров и отсечь лапу еще одному. Без руководства воина они нападали бестолково, толкаясь и всячески мешая друг другу.

      Пятеро оставшихся начали атаку совсем по-другому. Враз поумневший после гибели собратьев воин не делал попыток приблизиться к ведьмаку, что-то гортанно выкрикивая. Достать его, не разобравшись с нападающими, не было никакой возможности. Накеры окружали его полукругом, держали максимальную дистанцию на случай, если ведьмак решит ударить Знаком. «Ну же, еще чуть-чуть! Дайте мне еще чуть-чуть времени!» — подумал Эскель, сложив пальцы в Знак Аксий. Поймав взгляд вожака, он хмыкнул и поднял вперед руку, бросая Знак. Накер-воин перестал вопить и со всей дури прыгнул на ближайшего своего сородича, отрывая тому голову. Ничего не понимающие твари кучей кинулись к своему предводителю. На пару мгновений образовалась страшная неразбериха, клубок серых тел сжался и тут же распался. Полетели отсеченные конечности, куски плоти, веером разлеталась черная кровь.

      Накер-воин встал, отряхиваясь от тел. Его шатало от ран и действия усиленного Аксия. Где-то там, в недрах темного, искореженного разума, билось понимание того, что двуногое существо с огромным сверкающим когтем перед ним — опасный хищник, только прикидывающийся похожим на еду, и он может причинить много-много боли. Надо защитить гнездо. Не сводя глаз с блестящего когтя, он стал медленно отходить в сторону гнезда. Признавая поражение, всем своим видом демонстрируя, что уступает территорию сильнейшему.

      Расстояние между Эскелем и накером-воином было слишком большим для любого из Знаков. К тому же ведьмак был очень истощен, подчинив, пусть и ненадолго, злобную, чудовищную волю накера. И еще он не слышал ни звука оттуда, где находилось гнездо тварей. Ничего, что говорило бы о том, что Фрейя жива.

      Он сделал шаг вслед за монстром. И вдруг ощутил, как дергается на цепочке медальон. Еще один шаг. Медальон начал мелко дрожать. Эскель моргнул, осознав, что медальон вибрирует уже давно, просто он не заметил в пылу боя. Неужели все-таки Место Силы? Еще шаг.

      Раздался треск. Накер, удивленно крякнув, раздулся и лопнул, окатив стену позади себя фонтаном черной жижи. В паре шагов от Эскеля материализовалась чародейка, живая, здоровая и очень довольная.

      — Извини, пожалуйста. Я не хотела вмешиваться, но у меня просто сдали нервы.

      Эскель опустил меч и покачал головой. Ему слишком многое хотелось сейчас сказать о том, что он думает по поводу дурных чародеек, которые лезут куда не просят. Но промолчал.

      Он молчал до самого лагеря. Считал до десяти, потом еще раз до десяти, слушая восторженную болтовню Фрейи: «Боги, ведьмак, ты бы видел себя со стороны! Какая скорость! А пластика движений! Если бы я не осматривала тебя лично, то решила бы, что в тебе нет ни единой косточки! Как ты их, а? Невероятно же!» Досчитав до десяти в третий раз, он дошел до точки абсолютного и всепоглощающего бешенства.

      Еще в детстве Эскель считался очень рассудительным и спокойным ребенком. В молодости он редко раздражался и никогда не повышал голос, доводя оппонентов до белого каления бронебойной уверенностью в собственной правоте и манерой произносить каждую фразу так, словно изрекает вселенскую истину. Ламберт, из-за своего паскудного характера частенько встревающий с ним в споры, примерно через минуту начинал брызгать слюной и орать, что такой затраханный мудак, как Эскель, может пойти и утопиться в нужнике со своим драгоценным мнением. Столь бурных эмоций Эскель не понимал, к пятидесяти годам научившись просто отмалчиваться в ответ.

      Но вот сейчас, приволакивая ногу с вцепившейся в сапог башкой накера, он с трудом сдерживал желание ударить чародейку. Развернуться, вжать в стену и ударить. Это настолько удивило его самого, что вместо кровавой расправы он, буркнув что-то нечленораздельное, ретировался к реке сразу, как только они вышли из пещеры.

      Избавившись от злополучного накера, Эскель немного успокоился. «В конце концов, — рассуждал он, — в конце концов, это же чародейка. Противоестественно было бы ожидать, что она поймет степень опасности, которой подвергла нас обоих. И уж тем более противоестественно было бы ожидать от нее послушания. Вспомни ту же Йеннефер, например. Тебя, дуралей, ввели в заблуждение кроткие улыбки и то, что она не шарахается от твоей морды, как остальные. А на деле это самая настоящая безмозглая, капризная, своенравная чародейка».

      — Эскель? — раздался за спиной тихий голос.

      Он вздрогнул. Так увлекшись самобичеванием, совершенно не услышал ее шагов. Фрейя нерешительно потопталась, но все же подошла и села рядом.

      — Я вовсе не безмозглая и капризная.

      — Не надо читать мои мысли, — закипая снова, ответил Эскель.

      — Я не читала, честное слово. Ты просто очень громко думал, а во мне сейчас слишком много Силы.

       «Вот холера, да уйди ж ты с глаз долой!» — как можно громче подумал Эскель.

      — Не уйду. Можешь кричать, можешь даже ударить. Но я не уйду. Пока не объясню. Пока ты не простишь меня.

      — Я никогда не кричу и не бью женщин.

      — Не перебивай, пожалуйста. Выслушай.

      «К дьяволу тебя в задницу, говори уже», — подумал он устало.

      Фрейя сидела совсем близко, касаясь его теплым бедром, и снова одуряюще пахла чистотой и ромашкой. А он ужасно вымотался.

      — Я увидела, как дрожит твой медальон там перед тем, как ты ушел. Прости, я знаю, я должна была подождать, но... — Она отвернулась, прикусив губу. — Их было так много и они были такие быстрые. Эскель, я ведь говорила тебе, что я ужасная трусиха. Я испугалась. Я испугалась, что они тебя...

      Эскель молчал.

      — Место Силы было где-то совсем близко, — продолжила она, кашлянув. — Я тоже уже чувствовала его, видишь ли, когда рядом интерсекция, сводит безымянный палец. Вот так, видишь? Прости, ты опять думаешь, что я безмозглая. Но я всего лишь хотела помочь. Там, около интерсекции, так много Силы. Это непередаваемое чувство — снова быть целой, ведьмак, непередаваемое! Я накинула невидимость и не собиралась мешать тебе, действительно не собиралась. Но эта тварь. У этого были такие мерзкие, черные, липкие, как паутина, мысли. Не мысли даже, а намерения. Дикая злоба. Прости меня, пожалуйста. Я открою портал, как только ты будешь готов.

      Эскель молчал. Фрейя посидела немного рядом и тоже молча ушла.