Однако по-настоящему неприятности начались на исходе шестого дня. В наступавшей темноте и при непрерывно идущем дожде на них напали пираты. Возможно, вовсе и не пираты, а просто помешанные на традициях и разбое жители Скеллиге. Разницы не было.

      Команда действовала на удивление спокойно и слаженно. Над палубой раздавались окрики старпома. Матросы споро натягивали прочную веревочную сеть для защиты от падающих обломков рангоута, подкатывали наполненные железным ломом бочки к проходу на полуют, воздвигая что-то вроде баррикады, на марс забрались сразу пятеро арбалетчиков. Ощетинившись короткими саблями и топорами, «Рыжая Дженни» готовилась к абордажу.

      Фрейя отлепилась от мачты, неотрывно глядя в сторону, совершенно противоположную той, откуда, как слышал Эскель, подплывали пираты. В сумерках ее лицо казалось совсем белым.

      — Мой посох. Мне нужен мой посох, — сказала она нервно и тут же прижала ладонь ко рту.

      Судно мягко качнулось, маневрируя. Капитан упорно пытался уйти от столкновения с неизбежным.

      — Тебя тошнит, — назидательно изрек Эскель, скрестив руки на груди. — Здесь тебе не место.

      Он подтолкнул Фрейю в сторону лестницы, и чародейка на удивление послушалась. Внизу было темно и совсем пусто — вся команда уже собралась на верхней палубе. Налетая на волны, корабль содрогался, будто загнанный зверь. По узкому коридору Фрейя шла неуклюже, то и дело на что-нибудь натыкаясь. Когда она в третий раз ойкнула, чувствительно приложившись плечом о переборку, Эскель сообразил, что ей попросту ничего не видно в темноте. Притянул к себе в попытке уберечь от падения во время очередного маневра и застыл, ощутив под ладонями острые лопатки. Слишком близко. Слишком не вовремя. Фрейя слепо щурилась, поводя головой из стороны в сторону, напрасно пыталась разглядеть хоть что-то. Если бы она не чувствовала исходившее от него обычное человеческое тепло, то решила бы, что рядом и вовсе никого нет. Ведьмак, казалось, даже не дышал.

      Совершенно четко отдавая себе отчет в действиях, Эскель наклонил голову, и Фрейя замерла, уткнувшись носом ему в щеку, едва касаясь губами подбородка. Губы были горячими, а кончик носа совсем холодным. Дальнейшее помнилось отрывочно. Вот она чуть отстранилась, а потом слепо, но уверенно потянулась к нему, а он — к ней. Вот сильный толчок, пришедшийся в борт корабля, кинул их в сторону. Вот Фрейя вжалась в стену, а он вжался в Фрейю, и между ними оказалось невыносимо много слоев одежды и совсем мало воздуха. Поцелуй был жадным, даже грубым, но Эскель чувствовал, что все было правильно, все было так, как должно. Спустя целую вечность Фрейя судорожно вздохнула и испуганно отвернулась, только сейчас услышав то, что он понял еще с самой первой конвульсии судна — наверху идет бой.

      Судя по доносившимся звукам, «Рыжую Дженни» брали уверенно и нахраписто, нисколько не заботясь о ее согласии. Она отбивалась двумя сотнями рук, истошно матерясь. Раздавались глухие шлепки, звон стали, запах моря смешивался с запахом крови.

      Эскель схватил Фрейю за плечо, молча потащил вперед к каюте. Пинком распахнул дверь и втолкнул чародейку внутрь. Темнота была плотной, как кисель. Фрейя растерянно остановилась, держась за дверь, махнула рукой, и перед ней загорелся магический огонек. Эскель недовольно скривился, сузив зрачки — яркий, но маленький, он скорее мешал, освещая лишь небольшой пятачок, где стояла чародейка. Фрейя увеличила его до размера дыни и щелчком отправила в середину комнаты. Стало значительно светлее. Фрейя прислонилась к прохладному дереву двери, исподлобья глядя на то, как Эскель молча роется в зачарованной сумке. С торжествующим возгласом он вытащил небольшой узорчатый сундучок и неуловимо быстро постучал по изображению в разных местах. Сухо щелкнув, крышка открылась — внутри, в выложенных сухой травой отделениях, плотно стояли флакончики темного стекла. Фрейя напрягла зрение в попытке разглядеть их получше, но ничего толком не увидела.

      Недолго подумав, Эскель выбрал отвар из катакана. Не обращая внимания на изнывавшую от любопытства Фрейю, откупорил пробку и осторожно отпил. Едва успел положить флакончик на место, как его скрутило. С глухим стоном Эскель упал на колени. Казалось, с каждым ударом сердца по телу разносился жидкий огонь, сжигая плоть, обугливая кости. Он испытывал такое сотни раз, но каждый казался последним и самым непереносимым. С трудом соображая, оттолкнул метнувшуюся к нему Фрейю и, еле ворочая языком, прохрипел: «Нельзя». Она, закусив губу, недоверчиво покачала головой, но все же отодвинулась.

      Как и всегда, все быстро прошло. Эскель тягучим движением поднялся и посмотрел на сидевшую у его ног чародейку.

      — Задвинь засов. И никому не открывай. Никому, кроме меня. — Уже в дверях обернулся. — Если дело пойдет плохо — уходи телепортом.

      — Я могу попытаться нас…

      — Нет.

      Не намереваясь спорить дальше, он захлопнул дверь и, едва дождавшись скрежета засова, ринулся на верхнюю палубу.

      В сражении на скользкой от дождя и крови палубе, по мнению Эскеля, не было ни одного приятного момента. Слишком живо напоминало, как в детстве Весемир разливал масло на небольшом деревянном помосте в дюжине футов над землей, и они с Геральтом лупили друг друга мечами, то и дело оскальзываясь. Была в той забаве двойная наука — не просто меньше падать, но и, если все же упадешь, постараться не напороться на свой же меч, или хотя бы напороться так, чтобы не лишиться важных частей тела. В лучшем случае дело оканчивалось тем, что, пока Весемир дремал, оба стояли, ухватившись друг за дружку, боясь лишний раз вздохнуть, чтобы не растянуться на скользкой поверхности. В худшем кто-то из них падал вниз, истекая кровью.

      Островитяне бились упрямо и со знанием дела. Они использовали каждый дюйм пространства, прорываясь к румпелю. Эскель чуть пригнулся, уходя от удара короткой абордажной сабли, и, не мешкая, пнул кого-то в голень. Парировал чей-то удар уже с другой стороны, развернулся, черканув клинком по животу ближайшего пирата. На грязно-серой рубахе жутковатой улыбкой расплылось красное пятно. Пират некоторое время беззвучно разевал рот, прижимая ладони к животу, потом попятился и перевалился через фальшборт.

      Этого Эскель уже не видел. Он шел вперед, рубя направо и налево, уклоняясь от случайных атак. Никакого изящного фехтования, никакой работы ног — только скорость и напор. Эскель был опытнее любого из своих нечаянных противников, а под действием отвара к тому же гораздо быстрее и ловчее. Может, это и было нечестно по отношению к пиратам, но вопросы морали Эскеля сейчас не занимали — он был профессионалом, а не героем. Щит Квен дважды лопался с золотистой вспышкой, оглушая находившихся рядом матросов и пиратов. Эскель не сразу замечал его отсутствие, занятый раздачей зуботычин и смертоносных ударов мечом. Отвар из катакана что-то менял в восприятии, придавал скорость и хирургическую точность атакам, вдобавок расцвечивая всех, на кого смотрел ведьмак, нежно-розовым орнаментом вен, артерий и сосудов. Практической пользы от последнего было мало, зато глаз радовался. К сверхчеловеческим ведьмачьим рефлексам прибавлялись, пусть и не в полной мере, нечеловеческие способности проклятого. Эскель и сам не знал, как оно работало, но в эффективности сомневаться не приходилось — уж очень споро умирали его противники.

      Рядом с баррикадой на корме бой шел особенно ожесточенно. За бочками метался старпом, зычно отдавал команды матросам, не гнушаясь и самому работать мечом, судя по количеству тел — весьма успешно. Эскель поискал взглядом капитана. «Убит? Ранен?» — подумал он и сразу же отвлекся. В доски, там, где он только что стоял, с силой вонзилась секира. Здоровенный рыжий детина, весь измазанный своей и чужой кровью, зверски оскалился и легко выдернул оружие. Он неуловимо отличался от других пиратов — было что-то особенное в развороте его плеч, посадке головы. Эскель втянул носом воздух. Кровь островитянина сладко пахла молодостью и здоровьем. Вожак. Главарь. Сильный противник.

      Ведьмак крутанул запястьем, стряхивая с меча красные капли, немного отступил, перенося вес тела на левую ногу. Пират прищурился и, коротко замахнувшись, ринулся на него. Эскель кувыркнулся вперед, нырнул прямо под лезвие. Оказавшись за спиной островитянина, перехватил меч и практически распластался в выпаде, целясь противнику под колено — туда, где, скрытая лишь тканью, рассветно-розовым пульсировала бедренная артерия. Рыжий, избегая смертоносного удара, с неожиданным для своей комплекции проворством подпрыгнул, разворачиваясь. Эскель ушел от атаки перекатом. Тут же вскочил на ноги и, походя саданув кого-то из подвернувшихся под руку пиратов оголовьем меча, снова ринулся на него.

      Бой был скоротечным, но непростым. Главарь пиратов, хитрый и дьявольски быстрый, явно красовался, полукругом обходя Эскеля и вычерчивая в воздухе восьмерки широким, чуть асимметричным лезвием. Это оружие, безусловно, было предметом особой гордости пирата — смертоносно-прекрасное от тонкой вязи серебряной нити на полотне до украшенного рунами противовеса. Секира бабочкой порхала в его руках, со звоном встречаясь с мечом Эскеля. Из внезапного приступа благородства Эскель не применял ведьмачьих знаков, наслаждаясь каждым мгновением схватки с почти равным противником. Почти. Рыжий островитянин был хорош — так, как может быть хорош молодой и сильный воин, чьи предки поколениями силой брали себе и женщин, и богатства. И он, кажется, так и не смог понять, в какой момент допустил смертельную ошибку, с удивлением глядя на кончик ведьмачьего меча, торчащий из живота. Секира с глухим стуком выпала из его руки. Этот звук невероятным образом перекрыл грохот и шум сражения. Пират поднял глаза и встретился взглядом с кем-то из своей команды. Попытался ободряюще улыбнуться уже непослушными губами, с уголка рта капала слюна вперемешку с кровью. Пнув его в крестец, Эскель выдернул меч.

*  *  *

      Закрыв за ведьмаком дверь, Фрейя сразу помрачнела. Наедине с самой собой не имело смысла лукавить — у нее не было ни сил, ни мастерства для того, чтобы в сложившейся ситуации телепортировать с корабля их обоих. На такое были бы способны лишь магистры и щедро одаренные Силой самородки вроде Трисс Меригольд.

      Фрейя вынула из сумки завернутый в несколько слоев ткани кинжал и положила на стол, угрюмо уставившись на него. Что станет с Вольным государством Саскии, если она не использует свой шанс спастись с «Рыжей Дженни»? А что станет с ведьмаком, если использует?

      Фрейя нахмурилась и с силой дернула себя за кончик косы. Ее рациональная часть, которую старательно взращивали сначала в Аретузе, а затем и Литта Нейд по прозвищу Коралл, однозначно высказывалась за то, чтобы, не мешкая, открыть портал, пока не стало слишком поздно. В конце концов, сидя тут и пытаясь бороться с морской болезнью, она ничем не могла помочь ведьмаку. Было бы просто непозволительно глупо рисковать свободой Вергена ради кого-то одного.

       «Эскель-Эскель, — подумала она, неосознанным движением проводя кончиками пальцев по губам, — это похоже на какую-то изощренную шутку судьбы. С того самого момента, как я попала в обучение к Коралл, то и дело слышала про Белого Волка — ведьмака, от одного упоминания имени которого бледнела Мозаика, сама Коралл начинала не к месту язвить, Трисс Меригольд краснела и переводила разговор на погоду, а Йеннефер из Венгерберга становилась очень задумчивой. Вся эта… патетика просто по отношению к человеку? Точнее, даже не совсем человеку. Ох, я решительно этого не понимала. И даже в глубине души осуждала — ведь чародейка должна быть… как Тиссая де Врие. Кристальное, ледяное ratio. Боги, ну какой ведьмак? О чем они вообще думали? А потом… Потом был Содден, и годы скитаний, и Танедд, и много-много всего. И в итоге я встретилась с тем самым ведьмаком. Знаменитый Геральт из Ривии был усталым и ироничным. Но на фоне постоянного хамства Йорвета, Филиппы с этой ее Цинтией, беготни с отравлением Саскии и проклятым туманом я почти не заметила его присутствия. Приходилось столько лечить. Когда в непрерывном потоке раненых скоятаэлей, краснолюдов и людей оказывался и ведьмак, было не до разговоров, да и Геральт был очень, гм, лаконичен. Позже я все так же не могла понять, ну что все находят в ведьмаках… А теперь сижу и распускаю сопли хуже Мозаики, честное слово. Ох, Эскель-Эскель, что же мне делать?»

      Фрейя уронила голову на скрещенные руки, продолжая негромко бубнить под нос. Чем дальше она вела сама с собой этот пространный диалог, тем сильнее в ней нарастала мрачная, злобная решимость. «А пошло оно все к дьяволу в задницу, — шептала она, стискивая кулаки. — Честь? Совесть? Моральный долг? Саския, я уверена, недолго раздумывала, прежде чем предложить мне стать, пусть и ненадолго, но предательницей в глазах всего Вергена. Ха-ха, для общего блага! Но и я недолго размышляла, согласившись почти сразу. Потому что есть ситуации, когда надо просто что-то делать. Я — чародейка! А чародейка должна действовать! Плохо ли, хорошо ли — но уж точно не сидеть за запертой дверью, причитая. Действовать, чтобы никогда не стыдить себя за то, что не попыталась поспорить с судьбой, перебороть слабость или трусость. Действовать, чтобы спасти тех, кто дорог». Фрейя встала со скамьи, резко сдернула с кинжала полотно и, обернув рукоять так, чтобы не касаться голой кожей, засунула за пояс. Взяла лежащий поперек кровати посох и… с глухим стоном упала на колени, крепко зажмурившись, сжав зубы в попытке утихомирить бунтующий желудок. Переждала немного, вытерла повлажневшие ладони о покрывало и, пошатываясь, направилась к двери. Тяжелый, темный от времени и морской влаги засов поддался не сразу. Фрейя упрямо тянула и тянула его, пока что-то не клацнуло и дверь не распахнулась. В нос ударил запах моря. Она зажгла магический огонек и почти твердо пошла вперед.

      Первое, что увидела Фрейя, выбравшись наружу, — кровь. Кровь причудливыми завитушками смешивалась с дождем и струйками стекала в море. Фрейя закрутила головой в поисках ведьмака. В тусклом свете фонарей человеческие силуэты ошалело метались по палубе, уши закладывало от жуткой какофонии из ругани, звона стали, стонов раненых и криков умирающих. Под ноги ей упал молоденький матрос, хрипя, вцепился цепенеющими пальцами в лодыжку, изо рта у него толчками выплескивалась кровь. Фрейя склонилась, понимая, что здесь ничего уже сделать нельзя, положила узкую прохладную ладонь ему на лоб и прошептала слабое сонное заклятье. Его силы должно было хватить от силы на дюжину минут, но мальчику большего и не требовалось.

      Выпрямилась и тут же упала на четвереньки, получив сильный тычок пониже поясницы. Ее грубо схватили за косу, задирая голову, сбоку появилась осклабившаяся рожа пирата. Он шлепнул ее по заду, что-то сказал и сделал весьма недвусмысленное движение бедрами. Фрейю вырвало желчью ему на сапоги. Сразу прояснилось в голове, как она знала — ненадолго. Пока пират брезгливо вытирал сапог о тело мальчишки-матроса, Фрейя вытянула руку в его сторону и чуть шевельнула губами. Покрывшись инеем, пират застыл в исключающей всякое равновесие позе, примерзнув к мокрым доскам палубы. Фрейя поднялась, тяжело опираясь на посох, и с мстительным удовлетворением ткнула ледяную фигуру змеиной головой. Сухо потрескивая, пират рассыпался кровавыми осколками, которые, быстро плавя, смывал дождь.

      Фрейя опять огляделась по сторонам в поисках Эскеля. Заметила его около странной конструкции из бочек ближе к корме. Ведьмак, действуя с пугающей скоростью, сражался со здоровенным рыжим пиратом. Рядом с ними само собой быстро образовалось пустое место. Фрейя только успела испугаться, глядя на то, как ловко пират уклоняется от ведьмачьего клинка и переходит в наступление сам, как Эскель, оттолкнувшись от бочки, красивым пируэтом оказался за его спиной и всадил в него меч.

      Наступила какая-то неестественная тишина. Она длилась секунды, но именно в эти мгновения все поняли, что абордаж отбит. Пираты без всякого видимого внешнего руководства споро, как крысы, бежали с «Рыжей Дженни». Вслед им летели оскорбления, какие-то особо ретивые матросы пытались продолжить бой с жалкими остатками островитян. Палуба быстро опустела. Старпом что-то прокричал — Фрейя не расслышала, что именно, — и из-за баррикады трое матросов вынесли на широкой доске капитана. Голова его была замотана окровавленной тряпицей. Эскель обернулся и, наконец, увидел Фрейю. Взмахнул мечом, убирая его в ножны, и очень неприятно скривился. За его спиной старпом указал на чародейку матросам, которые несли капитана. Она, игнорируя колючий взгляд ведьмака, побежала навстречу, на ходу активируя диагностирующие чары. Знаком попросила поставить импровизированные носилки на палубу и опустилась на колени. Осторожно размотала мокрую грязную тряпицу.

      Нижняя челюсть капитана была разрублена и обильно кровоточила. Подсвеченные голубым зоны, видные только ей, говорили о множественных травмах челюстно-лицевой области проникающего характера. Фрейя поморщилась — такого рода ранения она не любила, слишком уж много на них требовалось сил и времени. Нащупала пульс, вглядываясь в разноцветные кляксы на ауре. «Обширное повреждение тканей? Да, определенно. Асфиксия? Обтурация верхнего отдела дыхательных путей тромбом? Нет, кажется, нет. Обширная кровопотеря и аспирация крови в трахеобронхиальное дерево? О да. И травматический шок. Дюввельшайз, у меня совсем мало времени!» Фрейя прикрыла глаза, целиком отдаваясь магии. Теплые волны Силы проходили через нее, возвращая на места осколки раздробленной кости, точечно прижигая разорванные сосуды, сращивая, исцеляя.

      Поглощенная работой, она полностью выпала из реальности. Кто-то принес ей сумку, кто-то подал медицинские инструменты, Фрейя сдержанно поблагодарила не глядя и снова погрузилась в работу. Ужасно затекли и болели ноги, штаны промокли насквозь, хотя матросы споро соорудили над ней некое подобие навеса, но она не отвлекалась ни на что, пока пульс не пришел в норму, а состояние капитана перестало вызывать опасения. Когда его отнесли в каюту, Фрейя так и осталась сидеть на палубе, уронив руки на лежащий на коленях посох. Ее опять начало тошнить, голова была тяжелой и гудела. Она с трудом заставила себя открыть глаза. Эскель, скрестив руки на груди, сидел на бочке напротив и смотрел на Фрейю очень странным взглядом. Ей хотелось бы думать, что взгляд был полон уважения и восхищения ее мастерством, но, судя по крепко сжатым губам и недоброму прищуру, она сильно ошибалась.

      — Ты не ранен? — устало поинтересовалась Фрейя, выдавливая улыбку. — Сейчас я передохну немного, тогда смогу осмотреть тебя и остальных.

      — Я ведьмак, и с парой царапин вполне способен управиться сам. — Эскель подался вперед, упираясь локтями в колени, и его взгляд из тяжелого превратился в очень тяжелый. — А вот ты выглядишь прескверно.

      — Это пройдет. Где другие раненые? Внизу? Мне нужно туда. А, дьявол.

      Фрейя попыталась подняться, но снова плюхнулась на палубу.

      — Ты даже встать сама не можешь, — констатировал Эскель.

      — Встать не могу, — согласилась она. — Но лечить — вполне. Помоги мне, пожалуйста, спуститься в трюм.

      Он не пошевелился.

      — Я все равно пойду.

      Тишина. Фрейя поджала губы и отвернулась.

      — Ты бесчувственный, как деревянная колода, — с досадой сказала она, снова пытаясь встать.

      Эскель все так же молча подошел и подал ей руку. Фрейя удивленно, даже несколько смущенно улыбнулась и только собралась что-то сказать, но он легко поднял ее на руки и направился в сторону трапа.

      — Мой посох! И инструменты! — вяло запротестовала она.

      Эскель очень многозначительно вздохнул. Фрейя замолчала и уткнулась лбом в его плечо. От него пахло кровью, совсем чуть-чуть — потом, а еще чем-то свежим, травянистым. Запах был необыкновенный, ни на что не похожий, но очень знакомый. Она втянула носом воздух, вспоминая, что же это могло быть. «Гм, зверобой?» — подумала Фрейя, и ее тут же начало тошнить.

      — Эскель, — сдавленно пробормотала она в ворот куртки, — Эскель, мне плохо.

      — Немудрено. Ты потратила много сил, — хмыкнул он в ответ.

      — Нет, мне по-другому плохо. Опусти меня скорее.

      Ее снова рвало желчью, на этот раз долго и мучительно. Перегнувшись через борт, Фрейя с ужасом думала, что сейчас просто вывернется наизнанку от рвотных позывов. В желудке было совершенно пусто, но ее упорно скручивало каждый раз, стоило лишь попытаться выпрямиться. Сложившись пополам, совсем обессиленная, она тряпкой висела на перилах и, если бы не Эскель, невозмутимо державший ее за плечи, уже давно свалилась в море. Когда немного полегчало, Фрейя в изнеможении села на палубу, прислонившись спиной к резным столбикам фальшборта. Ей казалось, что тело стало легким-легким, как пушинка, в голове царила гулкая пустота.

      — Я сейчас встану и спущусь вниз. Я нужна там, — безнадежно протянула Фрейя, не двигаясь.

      — Нужна, — очень серьезно подтвердил Эскель, присев перед ней на корточки.

      Ей очень хотелось сказать в ответ что-нибудь значительное и мудрое, но ничего не приходило на ум.

      Ведьмак с чародейкой на руках вызвал в трюме вполне ожидаемое возбуждение. Раненые матросы из тех, кто был способен говорить, тянулись к Фрейе, наперебой звали ее, пытались схватить за руки, за одежду. Таких Эскель ставил на место одним лишь взглядом. Лечение требовалось всем, но Фрейе пришлось сначала заняться теми, кто был без сознания или в тяжелом состоянии. Эскель споро выполнял мелкие поручения, штопал несерьезные раны, помогал там, где требовалась грубая сила. Они, можно сказать, легко отделались — около трех десятков раненых, но всего восемь из них находились на грани жизни и смерти. Трое умерли, так и не дождавшись своей очереди.

      С матросами работа была более грубая, чем с лицом капитана, и требовала на порядок меньше сил, но одуревшая от вони и крови Фрейя находилась уже далеко за пределами усталости и едва ли могла вспомнить, кто она и где находится. Иногда, когда становилось совсем дурно, ей на лоб ложилась шершавая теплая ладонь. Это вполне невинное прикосновение отдавалось во всем теле пронзительно острой эйфорией, которой хватало совсем ненадолго, но она помогала продержаться еще чуть-чуть, и еще чуть-чуть, и еще… Глаза немилосердно щипало, Фрейя боялась как следует их потереть, зная, что если хоть на мгновение прикроет веки, то просто не сможет потом заставить себя их снова открыть. Она чисто механически выполняла все необходимое и уже даже не пыталась вытирать непрерывно идущую носом кровь. Матросы сливались в ее сознании в какое-то огромное многорукое-многоногое, бесконечно больное чудовище, которое она безуспешно пыталась излечить. Закончилось все довольно прозаически и весьма ожидаемо — она все-таки потеряла сознание.

      Через три дня немного потрепанная, постанывающая при резких движениях, но по-прежнему неунывающая «Рыжая Дженни» вошла в порт Горс Велена.