Он же Обменёк, он же Обменёнок, он же Обменыш или Омменыш – ребёнок нечистого духа, подмененный на человеческое дитя, человек, подмененный нечистой силой.

По общераспространённым поверьям почти все нечистые духи (домовой, банник, обдериха, леший, чёрт), а так же ведьмы и колдуны могут подменять и похищать детей. Такой подменой объясняли уродства новорожденного и обнаруживающиеся впоследствии психические недостатки детей.
Причиной подмены младенца могло стать случайное или обдуманное проклятие матери во время беременности, родов.

Поскольку нередко крестьянки рожали в бане (см. выше) банные хозяева считались особенно опасными для младенцев. Они всем силами старались забрать малыша к себе, тем более, пока он не был окрещён.
Нечистая сила, домовой, леший могли похитить, подменить и ребёнка постарше, которого не перекрестили на ночь или не сказали «будь здоров» при чихании, а так же детей проклятых, обруганных матерью под горячую руку.

Крестьянских детей нечистики уносили без следа или подкладывали на их место своих детей. Такой обменёнок был уродлив, плохо рос, не говорил до семи лет или не обнаруживал признаков разума ещё дольше, беспрерывно требовал есть, кричал. При этом он нередко отличался устрашающей силой – «был силён как конь». Ругаясь, крестьяне часто называли обменятами и обычных, но шумливых и непослушных детей, а так же неуклюжих людей.

Нередко обменёнок представлял собой полено(горелое полено), осиновый чурбан, головешку или веник-голик – всё это могло быть «подделано» нечистой силой под младенца.

Обменята жили недолго («До пятнадцати лет живут, а потом куда-то деваются».). иногда они старались убежать в лес, но чаще годами оставались в зыбке, вконец измучив обмороченных нечистой силой родителей.

По поверьям некоторых районов России обменёнок мог расти почти неотличимым от обычных детей. Иногда считали, что обменёнок лешего от рождения наделён колдовскими способностями. Он вырастает очень деятельным, приносит родным достаток, но при этом мало бывает дома. Такой обменёнок стремится умереть скоропостижно, чтобы избежать церковного покаяния. По смерти он становится «еретиком», то есть не находит успокоения, пока не истлеют его кости.

Подмены детей очень опасались, поэтому роженицу и ребёнка первое время после родов старались не оставлять одних. Младенца старались побыстрее окрестить, и до крещения в избе всё время горела свеча. Да и после крещения, если малыша приходилось оставлять одного, принимали меры предосторожности – втыкали в притолоку у двери нож, а у порога избы или под зыбкой оставляли «веник-сторож», клали под зыбку топор, и т.д.

Первый раз вынося ребёнка из дому, мазали ему на лбу сажей крест. Повсеместно считалось необходимым крестить детей перед сном.

Есть и способы вернуть обмененного нечистой силе, получив обратно своё дитя. Один из них – бить обменёныша прутьями ольхи перед горящей печью. Тогда невидимая «хозяйка» сжалится над своим ребёнком и отдаст украденное. Другой способ – высоко поднять ребёнка над головой и сказать: «Сейчас брошу!» Тогда подменившая ребёнка нечисть может забрать своё дитя обратно, не желая ему смерти. Что характерно, наличие такого чувства, как материнская любовь не отрицается даже у нечисти.

Однако, прежде чем возвратить обменыша нечистой силе нужно прежде всего обнаружить пропажу настоящего ребёнка. В одной из быличек есть сюжет, в котором обменённая и воспитанная лешим проклятая дочь вырастает, выходит замуж, возвращается домой и лишь тогда выбрасывает из зыбки своего голосящего двойника. Младенец оказывается куском дерева. В схожем сюжете младенца-обменыша кладут на порог, и он в пыль рассыпается под ударом топора. Иногда, чтобы отличить обменыша, нужно было расколоть над ним новое деревянное корыто.

Понятно, что в суровой жизненной реальности такими обменами объяснялись разного рода отклонения у детей – как физические, так и психические. Но зачастую материнская любовь побеждала всё и крестьянки годами ухаживали за уродливыми детьми, которых все остальные обитатели деревни считали обменышами. Недаром одна известная пословица говорит: «В семье не без урода». Только вот не все знают продолжение, а звучит оно так:
«А урода жальче всех».