«В Убежище — безопасно» — эта собственная фраза навязчиво крутилась в голове Гардиана, пока он прорубался через красных храмовников, надеясь, что сумеет задержать их достаточно долго и Адан с Миневой уведут Усмиренных, смогут спасти тех, кто не способен себя защитить. Думать о своей собственной жизни было некогда — звон стали, крики раненых и стоны умирающих, проклятия и яростный рык образовали дикую смесь звуков, от которой не спасал шлем, от нее невозможно было отгородиться.

Чужая боль была везде, накатывалась волной, как и страх, родившийся в тот момент, когда Гардиан впервые увидел, во что превращает красный лириум бывших товарищей по Ордену, и кто именно теперь руководит ими. Этот Старший оказался вовсе не человеком, да и разве под силу обычному человеку было бы разорвать завесу и подчинить себе Архидемона? Нет. Чтобы сотворить всё это, нужно быть чем-то большим.

Но думать о том, что на самом деле их враг, было некогда. Даже на молитвы не оставалось сил, да и в руках их было все меньше, меч с каждым мгновением становился все тяжелее, а отражать удары щитом — всё сложнее. Сколько раз его самого уже достали чужие клинки, Гардиан не считал, надеялся только, что хватит сил продержаться до тех пор, пока Терон и остальные усмиренные не будут в безопасности.

Свист стали, рассекающей воздух. Клинок ударяется в щит, который так тяжело поднимать и удерживать, но нужно найти силы. Для того чтобы не только отразить удар, но и ударить в ответ. Тяжело. Неимоверно тяжело, особенно если глаза, смотрящие на Гардиана из прорези шлема, кажутся такими знакомыми, несмотря на красный блеск.

— Симон? — вырывается с хрипом, пока щит блокирует следующий удар.

— Я, малыш Гарди, — легко, словно он не сражался все это время. — Устал?

— А ты — нет?

— Нисколько! Жаль, что ты так и не узнал, какую силу дает красный лириум! Хотя еще не поздно попробовать. Зачем нам драться, старый друг? Я всегда желал тебе только добра, даже от позорной страсти к остроухому спас.

— Так это ты… ты сдал нас? — заорал Гардиан, черпая силу в ярости этого крика и обрушивая меч на щит Симона.

— Я спас тебя, малыш, а ты так и не понял, — красные глаза Симона сами напоминали осколки лириума. — Рыцарь-командор пообещала мне, что не выгонит тебя из Ордена и сдержала слово.

— Я убью тебя! — новый удар, который должен был выбить из рук Симона щит, всего лишь заставил красного храмовника немного покачнуться, а сам Гардиан едва устоял на ногах.

— Сомневаюсь, ты вот-вот свалишься, Гарди, могу предложить тебе кое-что: один глоток красного лириума, и ты поймешь, почему я дышу ровно и готов сражаться дальше, а ты — падаешь от усталости. Давай же!

— Я не предатель! — крикнул Гардиан, молясь, чтобы хватило сил отправить в Тень того, кто принес столько горя и предлагает сейчас предать Вестника и Терона, стать слугой чудовища, разорвавшего Завесу.

— Ты дурак! Дураком был и дураком подохнешь! — насмешливо сказал Симон, снова бросаясь в атаку. — А самое смешное, что твоей остроухой подстилке будет на это наплевать!

— Будь ты проклят! — вложив последние силы в удар, который должен был поставить точку в этом бою, прорычал Гардиан, а потом наступила темнота…

***

— Лежи спокойно, — голос Терона доносился словно издалека, а лба касались знакомые прохладные пальцы, — ты серьёзно ранен, Гардиан.

— Ты… жив… — с трудом разлепляя спекшиеся губы, прохрипел юноша, приподнимая странно тяжелые веки.

— Да, — теперь губ Гардиана коснулась пропитанная водой ткань, — но нам предстоит долгий путь. Убежища больше нет.

— А… Вестник? — сейчас это казалось самым важным, ведь если Лавеллан мёртв, дальнейшая борьба со Старшим бессмысленна.

— Создатель не дал ему погибнуть, — сообщил Терон, продолжая промакивать губы Гардиана, — а сейчас тебе нужно поспать.

— Погоди, — поднять руку, чтобы взять кисть эльфа и удержать, не дать ему уйти, у юноши не получилось — тело было чужим и непослушным. — Что со мной?

— Ты поправишься, так сказал маг, который пришел из Редклифа. Я буду ухаживать за тобой и за другими ранеными. Сейчас — должен идти. Спи, Гардиан, — слышать этот голос таким спокойным было еще больнее, чем начать ощущать свое тело, в котором, казалось, не осталось ни одной целой кости, а кожа — содранная и обожженная — саднила и горела. И не осталось ничего другого, как смотреть в спину удаляющемуся эльфу, надеясь, что скоро он снова будет рядом. И Гардиан смотрел до тех пор, пока глаза не закрылись сами и юноша плавно соскользнул в сон.

Разбудила боль. Она вгрызлась в тело, словно оголодавший зверь и теперь вгоняла острые зубы все глубже в правый бок. Гардиан застонал сквозь стиснутые зубы и попробовал пошевелиться, но не смог. Тело — горячее, тяжелое и непослушное не желало повиноваться своему хозяину. Юноша мог только смотреть перед собой или немного скашивать глаза вбок, и видеть повозки, медленно движущиеся по дороге.

А в повозках лежали и сидели люди, те, кто уцелел в Убежище, сколько их было, Гардиан не знал, как и не знал и того — почему Симон его не убил, ведь мог же. Неужели в бывшем друге еще осталось что-то от того Симона, который когда-то помогал совсем юному Гардиану освоиться в Ордене? Или… ему просто не дали убить?

Да и неважно это теперь, когда во всем мире не остается ничего, кроме боли.
Она наваливается громадной каменной глыбой и буквально вдавливает Гардиана в дно повозки, и каждый камень, попадающий под колеса, ощущается так остро, что не стонать не получается. Хорошо, что никто этих стонов не слышит — громко скрипят колеса повозок, ржут лошади и переговариваются те, кому в том бою повезло больше, чем Гардиану.

— Создатель… — едва слышно прошептал юноша, облизывая губы и понимая, что отдал бы сейчас что угодно за глоток холодной воды. — Создатель…

— Сейчас я дам тебе воды, — Терон снова оказывается рядом, наклоняется низко, осторожно приподнимает голову юноши и подносит к губам небольшой сосуд. — Пей.

Еще никогда обычная вода не казалась Гардиану такой вкусной, и неясно было, почему Терон так быстро убрал её, не дав утолить жажду полностью.

— Ещё воды… — попросил юноша и услышал в ответ:

— Больше нельзя.

— Почему? — это прозвучало обиженно и по-детски, Гардиан с удивлением слышал сам себя.

— Так приказал целитель — только два глотка, не больше, — пояснил Терон, и снова осторожно промокнул губы юноши влажной тканью.

— Почему я не могу пошевелиться? Моя спина…

— Цела, сломаны ребра, правый бок проткнут мечом насквозь, ты потерял много крови, целитель наложил парализующее заклинание, чтобы быстрее срастались кости и затягивались раны, — эльф так же осторожно протер лицо Гардиана.

— Ясно, — прикрывая глаза, произнес юноша, — где мы?..

— Не знаю, дорогу указывает Вестник, говорят разное.

— Как долго я буду… таким? — спросил Гардиан, желая подольше удержать эльфа рядом с собой.

— Чувствительность вернется к вечеру, но вставать ты не сможешь еще несколько дней — рана серьезная, я уже говорил. Целитель сказал, что тебе повезло, погибли многие, — и это было сказано таким же ровным тоном, как и все, что теперь произносил Терон. — Я не могу долго быть здесь, раненым нужна помощь.

— Иди, — еле слышно сказал Гардиан, моля Создателя о том, чтобы поскорее встать на ноги.

В последний раз он был серьезно ранен в самом начале своей храмовнической службы. Тогда ученик не прошел Истязание и на рыцарей, дежуривших в комнате ритуала, набросился Одержимый демоном гнева. Юного Гардиана спас от смерти Симон, прикрыл своим щитом от огненной струи и оттолкнул новичка в сторону. Шрамы от ожогов целители залечили быстро, а с Симоном они с того дня стали настоящими друзьями. И вот чем закончилась многолетняя дружба…

***

Башни Скайхолда Гардиан увидел, полулежа на повозке. Его раны заживали не так быстро, как хотелось юноше, а потому приходилось большую часть времени лежать или полулежать, глядя на дорогу, которой, казалось, не будет конца. За это время он узнал, что нашел его, лежащего в луже собственной крови, Коул — странный мальчишка в большой нелепой шляпе, прибежавший в Убежище перед самым нападением Старшего.

Каким-то образом Коул догадался, что Гардиан жив и помог добраться до повозки. Всё это сейчас казалось еще одним чудом, таким же, как уцелевший Терон, спасшийся Вестник и древний замок, башни которого становились всё больше, занимая собой весь горизонт. Похоже, милосердие Создателя — не просто выдумка преподобных матерей.

Коула Гардиан увидел, когда его устроили в лазарете вместе с другими ранеными. Вернее, сначала услышал:

— Мы убежим в Минратос, там никто не запрет тебя в Круге, никто не помешает нам, никто не осудит. Там мы будем всегда вместе. Я никому не отдам тебя, убью любого, кто только попытается… Не уходи, пожалуйста, сегодня можно подольше, дежурит Симон, а он не сдаст меня…

— Что ты?.. — изумленно уставился Гардиан на мальчишку, появившегося неизвестно откуда и сейчас наклоняющегося над ним.

— Он следил за тобой. За вами. Каждый раз, как ты уходил. Следил, завидовал, а потом предал и рассказал ей, — сбивчивой скороговоркой продолжил Коул, словно не слышал вопроса.

— Симон?

— Потом ты ушел, а он изменился. Стал красным, теперь другой, больше не пожалеет тебя, если снова.

— Коул, — Гардиан приподнялся, коснулся руки странного мальчишки, — ты говоришь о Симоне?

— Да. Был другом. Предал. Но не убил тебя, вытащил меч и оставил умирать. Не хотел, чтобы твоя кровь была на его руках.

— Но… почему?

— Он помнит. Еще помнит, каким был раньше, и жалеет, что стал красным, но не скажет никому. Нельзя признавать слабость. Старший не любит слабых. Скоро изменится совсем и тогда… — тень от шляпы почти полностью скрывала лицо Коула, и Гардиан не видел его глаз, но от слов, произносимых так же быстро и сбивчиво, по спине бежал холодок.

— Кто ты? Откуда знаешь всё? — сорвался с губ вопрос, ответа на который снова не было, вместо него:

— Неужели больше никогда он не станет прежним? Не обнимет? Не улыбнется? Неужели ничего нельзя изменить? Я бы все отдал, чтобы…

— Прекрати! — слышать собственные мысли, преследующие Гардиана с самого Редклифа, было так больно, невыносимо больно. — Кто ты такой?

— Я — Коул, и я хочу помочь, — сказал мальчишка, снимая с пояса небольшой сосуд и поднося к губам Гардиана, — выпей это.

— Помочь? Тогда не ковыряйся в ранах ножом, — сморщился Гардиан, — а твои слова острее лезвия.

— Не хотел делать больно. Хочу помогать. Хочу понять… почему любят?

— Как будто я знаю, — горько усмехнулся Гардиан, — это само приходит, и неважно — хочешь ты или нет, понятно?

— Нет. Есть другие эльфы, почему ты не любишь их? — мальчишка был совершенно серьезен, и что ему на это ответить?

— Потому что они — не Терон. Они чужие, а он — мой.

— Это потому, что твое тело было в его теле?

— Дыхание Создателя, — воскликнул Гардиан, чувствуя, что краснеет, — не говори так!

— Почему?

— Потому что я прошу, это личное, понимаешь?

— Нет, но хочу понять, — Коул снова протянул сосуд с питьем, — я спрошу у Дориана, он разрешил. Он пояснит, почему Инквизитор — его?

— Инквизитор? — скрыть удивление Гардиан не смог, настолько поразила его новость, что Вестник и тевинтерский маг… Хотя, теперь ясно, почему тогда, в Убежище, Лавеллан не удивился и не возмутился, узнав о них с Тероном.

— Я спрошу Дориана, — повторил Коул, исчезая так же внезапно, как и появился.