Утро третьего дня после двадцатилетия застало Тома Риддла за столиком маггловского кафе. Хозяйка недовольно считала магические деньги и ворчала, что ходють тут и ходють, а потом их гроши к уродцам ушастым тащи. По подсчетам хозяйки, в сикле оказывалось двадцать пять кнатов, а в галлеоне пятнадцать сиклей, но для бывшего Темного Лорда обращать на это внимание было мелко. Белла, впрочем, чисто из принципа реагировала на обсчет взломом защиты на бокалах и доливающим заклятием.

Приставать с непристойными предложениями к Северусу Снейпу, истерзанному годами педагогической работы, семейной жизнью, пасынком, а в последнее время еще и патологическим вниманием туристок-магглянок, было почти равносильно самоубийству. Когда Том и Гарри взбежали на Астрономическую башню, Дамблдор уже подлетал к ее подножью, провожаемый гомофобскими репликами Снейпа. Оно конечно, абы кого не берут в Темные Лорды, но несмотря на все усилия Тома Риддла, Дамблдор грохнулся об землю на славу.

Люциус Малфой, хотя и был аристократом, любил грешным делом побуянить после выигрыша любимой команды. На квиддиче ему это обычно сходило с рук, а вот выступление после выигрыша Челси у Арсенала вылилось для Люциуса в неприятное знакомство с полицейскими Ее Величества. Отмаза, что это была любительская постановка Мастера и Маргариты с Люциусом в роли Воланда, не прокатила. Процесс обещал быть громким. Взяток полиция не брала. Вернее, просила очень много.

Министерство, стоящее на страже неразглашения секретов магического мира, с некоторых пор стало главным нарушителем своих законов. Стоило практически любому служащему Министерства появиться в оживленном маггловском месте: в магазине, на площади, на вокзале, – как ему или ей тут же приходила в голову мысль использовать самые заметные и самые несерьезные заклятия. Большинство оправдывалось тем, что им привиделись воскресшие из мертвых Вольдеморт и Беллатрикс Лестранж, в обнимку и с нехорошим выражением лица.

Северус Снейп никогда не любил квиддич. И хотя за последние три года, в которые его пасынок дважды выиграл для родного факультета кубок школы, он стал относиться к квиддичу более тепло, постоянные игры полными составами команд под окном его супружеской спальни его категорически не устраивали. Особенно шокирующим он находил вид бывшего Темного Лорда без майки, с увлечением огуливающего дубиной бладжеры и порой направляющего их в Гарри Поттера, словно по привычке.

орд Вольдеморт, земля ему пухом, как начали теперь говорить Гарри и Драко, чтобы подразнить Гермиону, навел в свое время в волшебном мире такой шухер, что про простого сироту Тома Риддла все давно забыли. Так что потерявшему память Темному Лорду даже не пришлось менять фамилию – просто сразу за парту и учись заново. Можно и без биографии, какая там у приютских биография. А что при виде Тома профессор Флитвик упал под стол, а потом вылетел из-под него шутихой и сразу принял дуэльную позицию – так это с кем на старости лет не бывает. Дедушка просто расшалился.

Лорд Вольдеморт не понимал, что есть на свете участь хуже смерти, хотя виноват в этом был тот же Дамблдор, который в свое время не допустил его к преподаванию. Беда пришла к Темному Лорду сама. В одно зимнее утро в заснеженном албанском лесу появились четверо. Один был похож на Малфоя, другой на Уизли, третий на проклятого Поттера. Четвертая была вообще ни на что не похожа, с ее-то лыжной шапочкой и бобриными зубами. Но Темного Лорда, уже замыслившего темную пакость, засекла именно она.

Люциус Малфой любил антиквариат. Особенно тот, которым спекулировал выжига Борджин – к этому антиквариату надо было еще подобрать ключик. Несколько раз Люциус бывал рад как мальчишка, когда оказывалось, что за такую на самом-то деле уникальную вещь Борджин запросил такую низкую цену. Со старым потрепанным дневником тоже пришлось повозиться, и именно когда Люциус почти его понял, дневник со стола исчез. Люциус перевернул кабинет вверх дном и отлупил Добби. Дневника не было. Люциус отлупил Добби еще раз. Досада не прошла.

Заседание комиссии после первого курса сына Люциус запомнил на всю жизнь. Даже в самых страшных кошмарах он не мог представить себе грязнокровку с Гриффиндора в мантии своего сына, которая будничным тоном сообщает всем, что он для нее просто Драко, а потом еще и рассказывает, как Драко спасал одного из этих предателей Уизли. «Ой, он на меня рассердится…»

Люпин оказался клиническим простаком, что даже подозрительно. Гарри практически каждый вечер восторженно нашептывал мне про азы самообороны, которым он только что научился. Надо отдать Люпину должное, над образованием Гарри он трудился не за страх, а за совесть, и проявил волчью хитрость – выбор заклятий и рекомендаций по их применению вполне подходящий для желторотика, которому надо спасти свою жизнь. Я бы разбавила черной магией, потому что она эффективнее, но слишком многого от Светлого требовать нельзя.

Я аппарировала довольно грубо и, признаться, глупо, прервав Олливандера на полуслове. Что же это за день такой несчастливый, что все сегодня пытаются втиснуть меня в образ трагической героини? В моем возрасте это уже смешно. То ли дело двадцать пять лет назад: черные кудри, бледная молодая кожа, Смертный Знак, с бравадой выглядывающий из-под короткого рукава строгой мантии. И ни одной Авады за плечами, никакой памяти о хрипах, сдавленном плаче и темных подтеках крови. Зато мрачный взгляд и фальшивая тень тьмы на челе. А потом оказалось, что нет ни света, ни тьмы, а просто есть жизнь и мой характер, такой, какой есть. На войне убивала, с врагами не сдерживалась. Жила как умела и не жалею: если бы жила по правилам, боялась закона, ада и совести, не была бы собой. «И только и свету – что в звездной колючей неправде… А жизнь проплывет театрального капора пеной…»

В выходной молодняк повалил в Хогсмид. Мама дорогая, а в клетку со львами можно вместо этого? Целый день среди радостных идиотов, я ж не выдержу. Пришла в голову противно благородная мысль остаться с Поттером. Чуть не накликала на себя общество Уизлика, хорошо, что его братья с собой утащили. Гарри смотрел на меня как на икону. Если посмеет в меня влюбиться, я не знаю, что я с ним сделаю. Еле отвязалась. Достал. Хотя ведь нам еще сегодня сидеть у камина и разговаривать про дневник Тома Риддла, а то в другие дни никак не соберусь

Сегодня хотела прощупать Поттера про дневник, а в результате смотрела Диккенса в постановке режиссера-садиста. То есть знакомилась с детством Гарри Поттера. Интересно, ничего не скажешь. Материала хватит на уголовные дела всем сотрудникам отдела опеки и попечительства. Заодно подумала о добре и зле, в своем любимом стиле.

Идея с времяворотом была дурная: накликала себе целый день в обществе довольных и милых Уизлей, порви их гиппогриф. Вот кого Тому надо было в свое время проредить, а не древние рода на грань исчезновения ставить. Он, конечно, не виноват был в том, что старый хрен Дамблдор никогда не шел на переговоры, и вместо того, чтобы поставить Министерство раком, нам из-за этого пришлось воевать с талантливыми чистокровными магами. Причем самому Дамблдору Министерство всегда было поперек горла. Загадочный человек, чтоб он сдох.

Что-то не совсем так вышло с этой природной магией. Наверно, прабабка с кем-то согрешила. Когда выбралась на шотландские камни, меня полчаса рвало соленой водой. Рычала под луной, как оборотень. Потом пошла через горы. Радости не было. Страшновато – было, даже после Азкабана: тишина, камни и звезды. «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»
Во время опасности у меня силы ниоткуда появляются. Наверно, тоже природная магия. Как бы я иначе за первые двое суток на столько ушла, после двенадцати лет тюрьмы? Иногда падала, обдиралась, съезжала вниз по склону, но только смеялась. Через двое суток перешла горы, ушла в лес. Упала на мох.

Гораций Слагхорн, к которому Джон Риддл не преминул зайти во второй раз, избавившись от Вольдемортова обличья, чувствовал большую вину за то, что так сурово обошелся с таким милым человеком. Чтобы загладить свою вину, Слагхорн по большому секрету нашептал Джону Риддлу, что его сводный брат создал множество хоркруксов, которые могут быть либо уничтожены вместе с частями души Вольдеморта, либо исчезнуть после раскаяния создателя. «В чем лично я сильно сомневаюсь,» - добавил Слагхорн, но Джон Риддл в глубине души решил, что нет ничего невозможного.