Луну то и дело закрывают набегающие облака. А ночь в это время года всегда приносит с Понтара стылую прохладу. «Ну и ветер», — думает он, прикрывая трубку при каждой затяжке. Не то что Роше боится, что кто-то его заметит, но старая привычка курить вот так — скрытно, используя любую возможность, — дает о себе знать. Разгораясь, трубка слегка обжигает загрубевшую, покрытую мозолями от оружия ладонь. На миг блаженное тепло пронизывает руку от кончиков пальцев до запястья.

      Он склоняет голову, прислушиваясь к треску веток в саду поместья, и морщится. Слишком громко, но ей так и положено — она из тех, кто редко продирается сквозь заросли кустов по ночам. А может, и не редко. Дьявол этих аристократок разберет. Роше с сожалением вытряхивает остатки табака из трубки и прячет ее в кисет. Сливаясь с тенями, стоит, внимательно рассматривая закутанную в плащ фигуру. Не ищет подвох, нет — просто привык проявлять осторожность. Отлепляется от стены, лишь убедившись, что это та, кого он ждал.

      Она нервничает. Неровно дышит, длинные белые пальцы комкают завязки плаща. Заметив его, вся подается вперед, но тут же будто одергивает себя и остается на месте. Неподвижно-беспокойная, похожая на загнанную лань. Облитая лунным светом и по-прежнему очень красивая. «Королевская шлюха, — думает он, заглядывая в огромные, черные в сумерках глаза. — Шлюха по-королевски».

      — Баронесса.

      — Роше.

      Он молчит, предоставляя ей вести в этом разговоре. Тоже привык.

      — Мне сказали, что после… что ты неподалеку.

      Она запинается и отводит взгляд. Боится? Роше любит, когда собеседник сразу дает ему ниточку, за которую можно дернуть.

      — Кто сказал? Уж не Морвран ли Воорхис?

      — Даже если и так, то что?

      Что-то такое появляется в голосе баронессы, что ему почти становится ее жаль. Почти. Шлюх, даже королевских, не жалеют.

      — Ничего, — как можно паскуднее ухмыляется Роше. — Во внезапный патриотизм я не поверю. Так зачем эта встреча? Тут, в полночь?

      Он широким жестом указывает на высокую стену поместья Вегельбудов. Пожалуй, получилось даже театрально, но его сейчас слишком колотит от желания придушить баронессу Ла Валетт. Вот прямо здесь, в кустах. Свернуть шею и бросить труп, предварительно порезав запястья, чтобы запах крови быстрее приманил лесных хищников.

      — Не патриотизм, — шепчет она едва слышно, опуская голову. И в этом шепоте столько глухой, отчаянной тоски, что Роше невольно хмурится. — Что с ней, Роше? Она в порядке? Здорова? Ей что-нибудь нужно? Скажи, я…

      — Ах вот оно что, — внезапно ощущая ледяную ярость, тянет Роше. — Про нее тебе тоже Воорхис напомнил?

      — Да как ты смеешь! — шипит баронесса, оскаливаясь так, что от ее красоты не остается ни следа. — Я не смогла бы защитить ее! Я не смогла бы защитить никого из них! Ты и сам, Роше, не смог! Мой малыш… мой маленький Бусси…

      Роше не дает ей договорить. В один шаг преодолевает разделяющее их расстояние и хватает ее за горло. Молча, страшно выкатив налившиеся кровью глаза, сжимает тонкую, но неожиданно твердую шею баронессы Ла Валетт. Она хрипит, извиваясь, царапает его длинными ухоженными ногтями, обламывая их под корень. Роше приходит в себя, лишь когда женщина в его руках, обмякнув, почти прекращает сопротивляться, слабо пытаясь сделать вдох. Отшвыривает ее, с омерзением вытирая руки об одежду. Баронесса лежит на земле, похожая на сломанную дорогую куклу. Судорожно дышит, захлебываясь кашлем.

      — Я хотя бы попытался их спасти, — отрывисто выплевывает Роше в ее сторону. Скулы у него сводит от бешенства. — Я сделал все, чтобы осталась жива Анаис. А что сделала ты? Села на нильфгаардский хер? Веселишься на скачках и жрешь устриц, пока Темерия лежит в руинах, а в деревнях рядом с твоим замком гули доедают труп очередного ребенка, умершего от голода?

      Со злостью Роше пинает попавшийся под ноги камень и снова смотрит на неловко пытающуюся сесть баронессу.

      — Но я отвечу тебе, госпожа Ла Валетт. Нет, ей от тебя ничего не нужно. И пока меня не вздернули на ближайшем дереве нильфы, она будет в порядке.

      Он круто разворачивается, собираясь уходить, но сиплый голос за спиной вынуждает остановиться:

      — Тебя… твоих… не… тронут… если… не будешь лезть. — Баронесса говорит с трудом, еле-еле проталкивая по слову через распухшее горло. — Приказ… приказ Ватье де Ридо…

      Роше сплевывает, ругаясь сквозь зубы.

      — Скажи… скажи спасибо, что я… села на нужный… хер, — истерически смеется Мария-Луиза ла Валетт. Хрипло, каркающе, срываясь на переходящий в рыдание кашель.

      Этот смех раздается набатом в ушах Роше всю дорогу до лагеря.