Отражение свечей на поверхности зеркала разгоняло унылую серость дождливого вечера, населяя комнату загадками, скрывавшимися в полутенях.
Зевран сбросил влажный от дождя камзол и повесил его на спинку стула.
- Кстати, о Господин Пленитель, может я наконец-то смогу получить свои личные вещи в полном объеме?
- Давай я буду редким гадом и скажу «нет». А что конкретно тебя интересует?
- Во-первых, я хотела взять что-то из своей одежды. Во-вторых, мне нужна моя шкатулка и кошель с косметикой и духами. В третьих, у меня есть идея.
- Какая?
- Увидишь. Просто способ не опухнуть со скуки, сидя в этой дыре и занимаясь дегустацией съестного.
- Считай, что ты меня заинтриговала.
Зевран вынул из шкафа рюкзак.
- Бери все, что тебе нужно.
Шайра приподняла бровь.
- Я все поняла – это способ держать меня на привязи.
- Конечно. Я не люблю, когда дождем с веток смывает маленьких певчих птичек, поэтому до конца ненастья предпочитаю не выпускать их из клетки.
Шайра раскрыла рюкзак и принялась из него вытаскивать вещи.
- Ужас! Лишили всего, нажитого нечестным трудом в поте лица!
Зевран засмеялся. Его забавляло и, пожалуй, даже умиляло всё, связанное с этой маленькой эльфийкой. Сравнить её с портретом в пышной раме? Нет. С чем же? На неё можно было долго любоваться, общаться с ней, и не испытывать при этом… что он сейчас имел в виду?
Шайра насупилась в притворном гневе.
- И вообще, уйди отсюда, глаза твои бесстыжие. Я переодеваться буду.
- Хорошо.
Она внезапно почувствовала себя хозяйкой положення.
Ворон вышел, ничего не сказав про рюкзак.
Когда он вернулся, девушка, стоя перед зеркалом, поправляла большие красные цветы из шёлка, вставленные в волосы, сколотые сзади высоким гребнем-пейнетой. На ней была длинная ярко-алая шёлковая юбка, украшенная оборками понизу, белая блуза из тончайшего батиста с волнистым каскадом манжет и тёмно-синяя курточка-болеро с коротким рукавом и глубоким вырезом на груди, вышитая замысловатым узором из красной блестящей нити. На запястьях - множество тонких медных браслетов-колец с крошечными бубенцами, тихонько звенящими при движении рук, в ушах – такие же кольца-серьги. Так одевались танцовщицы из бродячих цирков. Крохотные блёстки в волосах и на лбу вместе с броской, но не безвкусной косметикой, делали ее похожей на дорогую куклу для богатых девочек.
- И что теперь?
- Теперь – я возьму гитару и мы пойдем вниз. И я зажгу этот вечер.

Зал встретил их ленивой тишиной, едва озвученной нудным фоном шумящего за окнами дождя и столь же унылыми фразами ни о чём, подстать непогоде. Посетители, как и вчера, сохли от скуки. Их ещё больше угнетало сознание того, что все застряли тут на целую неделю. Явление гильдмастера опять внесло немного оживления, скорее даже, причастности к значительному, и некоторой опаски, смешанной с любопытством – хотя бы потому, что постояльцы уже успели за сутки разобраться, кто этот эльф, чуть свысока и с поразительной иронией взирающий на этот пошлый мир. Ещё интереснее было наличие в его компании той же дамы занятной внешности: хорошенькой, молоденькой эльфийки, которую многие видели сегодня за обедом вместе с ним. Кто-то узнал в ней девушку, сидевшую вчера вон в том углу с видом голодной кошки. Внимание публики было заранее обеспечено и шёпот пробежал по залу.

Шайра, стуча каблучками, подошла к стойке и, с ловкостью жонглёра, повернула один из стульев в сторону зала. Села, закинула ногу на ногу, звеня кольцами медных браслетов, подтянула рукава, чтоб не мешали, и устроила гитару у себя на колене.
- Добрый вечер всем! Итак, похоже, мы все застряли тут надолго? И самое бы время пить вино и обнимать хорошеньких девушек, чтоб завтра с рассветом иметь душевные силы встретить превый день Недели Гнева в полном благочестии. А мы тут сидим без дела. Не самое лучшее положение вещей. Не правда ли?
В такую пору даже пробегающий из щели в щель таракан был чуть ли не событием, а если на него бросался кот – это активно обсуждалось ещё полчаса. А тут – весьма такая миленькая девушка-эльфийка, к тому же с гитарой, что обещало развлечение. Да, да, рассказывай хоть что-нибудь
Из зала раздалось подначивающим тоном:
- На все воля Создателя!
Шайра лукаво прищурилась
- О да! Именно поэтому я здесь. И предлагаю вам песню. Песнь Света у нас будет завтра и в избытке, а сегодня, я думаю, хотелось бы чего-нибудь повеселей. Да? Вот такое, например.
Девушка пробежалась рукой по струнам и запела, легко и радостно, разгоняя голосом повисшее в зале уныние.

Нету просвета, видно только
как пальцем небо грозит сквозь дождь.
Но не печалюсь я нисколько.
Коль нету солнца - его так ждёшь!
Если нам свет закрыли тучи,
чтоб ждалось лучше,
я пропою:

Лазурью наполнись, небо, улыбнись и дай немного тепла.
Впредь будет реальность чудом. И какой бы она ни была…
Счастье – то, что мы вместе
И эта песня
Звучит для нас
Где бы,
Какой день не был -
Наполним жизнь мы светом наших глаз.

Зевран сел за столик, за которым они с бардессой сегодня обедали. Стол пустовал, поскольку никто больше не решался занять его. И тотчас же атаман был едва ли не припёрт к стене рыжим телохранителем, здоровым, как бугай, отрезавшим хозяина от зала. Ещё два Ворона – ушастый эльф с серьгами и тот, который приставал вчера, встали в проходе в жилой коридор. Эльфийка дерзко ухмыльнулась им обоим: утритесь и смотрите на меня, как на богиню.
Задорный мотив захлестнул слушателей. Зевран понимал, что девушка поёт ему. Поёт о той самой чистой и беззаботной радости, простой и необходимой как воздух и вода, наполняя окружающее переливами звонкого сопрано.
Когда песня закончилась, бардесса на миг остановилась, потом взяла несколько лирических минорных аккордов.

- А теперь я хочу рассказать вам одну историю. Итак, «Баллада о гитаре». Кто знает, зачем вот это круглое отверстие и как оно возникло?
- Гитарщик вырезал, - фыркнула девка в кудрявом парике и откровенно проследила за взглядом гильдмастера: куда он смотрит, на руки эльфийки или в её глубоко расстёгнутый ворот? Ведь подцепила же малявка за хвост удачу!
- Не всё так просто, - улыбнулась Шайра. – Мы сами делаем причёски, но волосы нам дал Создатель…
- Уж кому дал, кому не дал, - хихикнула супруга хозяина таверны – полная дама в добротном шерстяном платье и изящной плетёной шали.
Публика оживилась.
- Давай, давай, красавица, рассказывай, - отвлёк народ от своей лысины хозяин.
- Когда-то, - загадочно сказала Шайра, - дека гитары была гладкой.
Вновь будоражащий сердца аккорд и после тихий перебор фоном к её балладе.
- Говорят, жил в давние времена король и был он настолько суров и жесток, что подданные опасались произносить его имя без особой нужды, потому ныне оно забыто. Никогда улыбка не касалась уст короля, никогда в глазах его не светился свет, корме случаев, когда государь смотрел на собственного сына. Юноша был статен и прекрасен и одарен Создателем всеми добродетелями.

Легенду о гитаре послушайте, друзья.
Забвению предали встарь имя короля,
Боясь его припомнить - железною рукой
Владел правитель тёмный богатою страной.

Народ петлёй и плахой он в трепете держал,
Сокровища и славу стократ приумножал
Соседям всем на зависть, врагам своим - на страх.
Но, право, прорастают цветы и на камнях.

Не ледяное сердце стучит в живой груди,
Но светоч государя - он был всего один.
И малых добрым словом дарил их господин,
Когда глазам суровым являлся юный сын.

На принца с упованьем молился весь народ…
Но он тревожной ранью с охоты не придёт…
Король утратил милость, как ярый лев рычит.
За малую провинность карает и казнит.

Кто сына мне доставит – стократ озолочу,
Дурная ж весть добавит работы палачу.
Коль новости такие мне принесет гонец,
Ему залью я в горло расплавленный свинец.

- Я понимаю этого папашу-короля.
- Фич, прекрати.
Зевран уже догадался, лекция какого рода грозит начаться. Рыжебородый гигант, который, ещё будучи выпускником учебки, знал Зеврана семилетним рекрутом, по всей видимости, воспринимал атамана как своего слегка заблудшего родственника, о котором надо позаботиться. И поэтому не особенно одобрял его затянувшуюся связь с Палачом. Ну, собственно, лишь по одной причине.
- Нет, знаешь, босс, в деревне ведь у меня четверо. Такая радость их увидеть хоть иногда.
- Давай не будем начинать.
- Давай.
Он опустил глаза, уставившись на какой-то сучок на крышке стола, но голос Шайры звал в далёкую страну, вещая о напрасных поисках несчастного царевича, о скорби повелителя и войске, возвращающемся ко дворцу.

Сменила грусть отвагу, дрожь пробирает в зной.
Навстречу им бродяга с гитарой за спиной.
- Что ж воешь, как вдовица, отважный генерал?
Печаль и смерть на лицах… Неужто, принц мой пал?

- Мы три луны скакали по долам и горам,
Пока воронья стая не указала нам
Ту рощу, где под сенью, средь мёртвых лошадей
Растерзаны, как ветошь, лежат тела людей.

И среди них наследник – погиб, вонзив стилет
Ужасному дракону в зазубренный хребет.
Мы чести долг отдали, предав огню тела.
Я в думах, я в печали и жизнь мне не мила.

Как нам раскрыть находку пред царственным отцом?
Король зальёт мне глотку расплавленным свинцом.
Но бард, звеня струною, мелодию завёл.
Кивнул бойцам: «За мною!» и впереди пошёл.

- Она тебе нравится, да?
- Не заводи опять шарманку, Фич. Я тебя очень прошу. Иногда ты можешь довести до ручки даже пепел с погребального костра.
- Как знаешь, босс, как знаешь…

И вот ласкает струны бродяга во дворце,
И музыке внимает король в златом венце.
А в ней звенят копыта, погони жарок хмель,
И вот стрелой убита игривая газель.

Но вдруг, что клёкот птичий, переменился звон.
«Отдай мою добычу!» - ревёт шальной дракон.
И ведомо гитаре, как слышал юный принц
И рёв летящей твари, и страшных крыльев свист.

Гитара вздохнула, зазвенела тревожно, и в её звуках послышался шум гигантских крыльев, зажатая ногтями струна издала пронзительный визг нападающего дракона, а потом резкое стокатто зазвенело сталью клинков… и смолкло. Гитара вздохнула и заплакала, как будто каждая нота вытекала каплей крови из разорванной груди.

Фич снова дёрнул Зеврана за рукав:
- Хочешь, я сам скажу об этом Палачу?
- О чём?
- Ну… вот о ней. Хорошая девчонка ведь. Да, босс?
- И что ты скажешь?
- Ну… я не знаю.
- И я не знаю. Пример Рикко тебя не научил?
- Меня-то некому за это выпороть.
- А голову тебе снести?
- Босс, ты позволишь? Слушай, Палач ведь - не дурак, он всё поймёт, если сказать нормально. Я не имею ничего против него, Зевран, за исключением одного момента: ему бы не мешало быть женщиной.
- Заткнёшься ты когда-нибудь? Услышат парни, будет сплетен. Слушай, Джей Фич, ты ошибаешься. Я к этой девушке иначе отношусь… как…
- Как к кому?
Зевран не знал что ответить. Он не мог найти названия тому, что происходило между ним и этой малышкой.
- Короче, прекращай и всё!

А гитара пела. Рвала душу звуком струн под девичьими пальцами.

Вот стон под сводом зала под королевский плач:
«Горячего металла дай вестнику, палач!»
Бродяга встал проворно, печально так вздохнул,
И палачу покорно гитару протянул.

«На всё, Владыка, воля высокая твоя
Но вот он – вестник горя, тот вестник был не я».
И, ждёт монаршьей воли, в испуге замер зал.
«Да будет так. Ведь правда… Ты слова не сказал».

Свинец по струнам льётся и дерево горит…
Так старая легенда об этом говорит.
Пройдя сквозь бег столетий, она всегда права.
А музыка расскажет вам больше, чем слова…

Последняя нота смолкла и повисла тишина. Шайра неторопливо окинула взглядом слушателей.
- С тех самых пор у всех гитар под струнами отверстие – как раз на верхней деке. Но это им абсолютно не мешает. Они так же могут рассказать больше чем слова, как в стародавние времена. Возможно, даже еще лучше. О радости и горе, о любви и разлуке, о жизни.

Этого можно было и не уточнять. Дамы тихонько всхлипывали, тронутые балладой, да и все посетители прониклись. Возможно, кто-то бы и поощрил бардессу аплодисментами, но тема была слишком грустная. Подвыпивший мужчина подошёл: «Я понимаю, что наша певица гордая и денег не возьмёт. А этой можно заплатить?» И опустил в гитару несколько серебряных монет. Его товарищ сделал то же самое. Тогда зал будто бы очнулся, Шайре захлопали.
Фич крикнул: «Эй, милая, давай-ка теперь что-нибудь повеселее!»

Рука эльфийки вновь коснулась струн.

Палач, как и Зевран, любил смотреть на танцы. Особенно как женщины изображают чувства в изгибах тел, ритмичных па и стуке каблучков, пламенных взорах, в которых нет ни капли фальши, пока не кончен танец. Но когда зажигательный ритм гитар брал за душу и требовал движения, Эвлар кивал ему и любовался, как Зевран подхватывает незнакомую партнёршу, ловко ведёт её на середину зала и за минуты превращает в королеву вечера. Не отрывая взора от сияющих глаз танцовщицы, красиво вскидывая бровь, он мог смутить и матрону, и барышню, и потаскушку.
Эвлар не ревновал к подобным мелочам, даже когда Зевран шептал девице романтические глупости или привычно трогал поцелуем раскрасневшуюся щёчку. Но если он врывался в танец соло, то доводил любовника до исступления, и зачастую, срывая шквал аплодисментов, тут же ловил в толпе приковывающий взгляд с обещанием бессонной и очень горячей ночи. Пожалуй, таких взглядов было много, но он-то отвечал лишь на один.

Когда новый звук струн разнёсся по оживлённому залу, то сразу затронул и пробудил самое яркое: жажду полёта, вихря, жизни. Девица, та, что ловко тасовала карты, и дочь хозяина вмиг поддались очарованию мелодии и выскочили танцевать. Зал оживился. Двое гостей таверны охотно присоединились к девушкам, а следующий танец увлёк ещё больше желающих. И Вороны не отказались принять участие в веселье. Особенно Шатун, который накануне уже полагал, что юная бардесса не отвертится. Ну и подумаешь - гильдмастер ей покровительствует, побаловался и хватит. Рано или поздно появится Палач, а Вороны прекрасно знают, какие у них отношения. Эльфийка не хотела связываться с Шатуном, но не могла ведь она убежать сейчас, бросив гитару. Пусть поглядит, как пышет страстью сердце влюблённого разбойника. Танцор он был весьма посредственный, но до конца мелодии не отступал от Шайры так, что она была вынуждена хотя бы иногда на него смотреть. Когда бардесса уложила гитару на колени, разминая руки, Шатун нагнулся к ней, бормоча что-то, в его понятиях, любезное. Но её личико скривилось от омерзения. Шайра опять взяла гитару, давая разбойнику понять, что люди ждут продолжения.
Паузу разорвали звуки пасадобля. Зевран перехватил разящий выстрел серых глаз. Он встал из-за стола, и отодвинул от эльфийки донявшего её мужчину:
- Пойди-ка, отдохни, да поучись, пока я жив, малыш.

Да разве этому научишься, коль от рожденья не дано? И то… оттачивая мастерство до совершенства, помешанный на точности танцмейстер за каждое неверное движенье длинным бичом доставал любого ученика. И ты был рад, когда к концу занятия насчитывал не более двух-трёх свежих отметин. И ты не должен был сбиваться, тем более протестовать: попытка защититься означала, что после тренировки тебе светит не отдых, а жестокий воспитательный процесс. Даже странно, что большинство из тех, кого готовили к карьере соблазнителя, сумели не возненавидеть танец, музыку и всё прекрасное на свете.

Сейчас же пальцы «Рины», как много лет назад, виртуозно перебирали струны, а взгляд манил…
Зевран, как грациозный хищник, скользнул на середину зала. Его разбойники издали радостные вопли в предвкушении эффектного зрелища. Ворон поймал за талию помятую красотку, изящно закружил её, потом, как пёрышко, отбросил на колени Шатуна.
Он танцевал легко, до умопомрачения красиво, как будто каждое движение было даровано ему Создателем. Он завораживал своей природной грацией и страстью, и женские сердца, как масло, плавились от доведённого до совершенства жеста, от поворота головы. Каждой казалось, что вот сейчас этот прекрасный принц послал взор ей… Чего бы он ни дал сейчас, чтобы почувствовать тот самый взгляд, вызвать чуть напряжённую улыбку, заметить, как вздрагивают ноздри от желания… Шайра перебирала струны, как в полусне. Она не сводит глаз с Зеврана. Неужто он не замечает? Последний тур этого танца сейчас окончится… но можно повторить! Шайра не поняла, как оказалась вдруг во власти вихря. Зевран поймал её, ловко отнял гитару, отдал кому-то... Чарующие звуки стихли, но ритм остался. Музыка продолжалась в голове, и зрители поддерживали пару, хлопая в такт. «Рина» их не разочаровала, но танцевала она для себя, это было волшебно. Сердце затрепетало, как крылья бабочки, когда этот мужчина приковал её взор своим янтарно-золотистым, и оторваться было невозможно. В последнем па рука эльфийки с его плеча переместилась на затылок и, в порыве, сдёрнула заколку, мешающую всей ладонью охватить его и притянуть к себе. А в следующий миг спина прогнулась, опрокидывая на руки партнёра в таком же грандиозном завершении полёта, каким был сам полёт. Их лица сблизились, и волосы Зеврана, рассыпавшись, образовали занавес. Снаружи раздались аплодисменты и одобрительные возгласы, а двое, оставались в чудесном светлом шёлковом шатре. Что было в эти несколько секунд?

Хлопки ещё не стихли, когда оба вернулись к столу. А для них прошло немало времени.
Когда бардесса поняла, что их с Зевраном сопровождает даже взгляд кота, она подумала, что нипочём не станет здесь сидеть, как кукла, рядом с его подручными. Неужто, сказка так быстро окончилась? Всё было так великолепно… «Сядь, я сейчас поправлю». Она раскрутила до сих пор зажатый в кулаке ремешок и встала за спину Зеврана, прибирая ему волосы. Это была не просто смелость… Их прилюдные разговоры, прогулки по таверне и даже ночёвка в одной комнате могли ещё ничего не значить, но не такой личный момент. Шайра как будто объявила всем: это мой парень. Разбойники притихли, заражая тревожным настроением весь зал, и рыжебородый Фич, постукивая по столу, тихонько пробормотал: «Ты бы поосторожней…» К кому он обращался. К Зеврану, или к этой обнаглевшей девушке?

Если некая половина Антивы ненавидела признанного большинством Воронов «гильдмастера» за то, что безнадёжно поколебал их позиции, то остальная половина, за то же самое, а более всего - за неотразимый шарм, обожала его до самозабвения. А что до пресловутого долийца Эвлара, явившегося будто из другого мира, - того боялись все, одновременно уважая за мастерство и справедливость. Палач не оставляет раненых врагов, Палач казнит и милует, нутром распознавая ложь, он никогда не ошибается. Палач не тронет невиновного, но он не знает жалости к предателям.

Нескладный перезвон прорезал напряжённое затишье: хозяйский внук добрался до гитары. Шайра всем телом обернулась, и тотчас её ноги потеряли опору. Зевран, перешагнув через скамейку, поднял девушку на руки и, не приемля возражений, которых, впрочем, почти не было, легко понёс её наверх по лестнице. Кажется, снизу раздалось немало возгласов одобрения, задорный свист и кто-то вновь зааплодировал.