Тоскливое утро все постояльцы встретили, таясь по номерам, хотя, невзирая на ранний час, никто давно не спал, даже те, кто смог уснуть в эту ночь. Когда Эвлар явился в зал таверны, там оказались только Вороны. Фич поднялся к нему навстречу и принял плащ, поскольку коридорный Джанни благоразумно решил не высовываться – ну их всех, бешеных, своя голова дороже. Палач умудрялся казаться высоким даже рядом с рыжебородым здоровяком, хотя эльф по определению не может быть крупнее человека. Фич проводил долийца к столу. На языке бородача назойливо вертелись слова, в уместности которых он был не совсем уверен… Он обожал Зеврана, как своего начальника и как меньшого брата, поскольку хорошо помнил его юнцом. Но стоило ли вмешиваться в происходящее? Гигант понимал, что дождь заставит любовников поговорить начистоту. Зевран всегда ловко расставлял всё на свои места, в этом ему нельзя было отказать. Но, с одной стороны – помощь никогда не повредит, а с другой - что он мог сказать в его защиту? В любом случае, спешить не следовало. По крайней мере, пока.
Эвлар спокойно сел за стол рядом с разбойниками. Из кухни донеслась приглушённая брань и чересчур ярко накрашенная женщина с огромным декольте и в фартуке поверх измятой юбки приблизилась к столу.
- Холодная свинина, масло, хлеб. Сегодня ещё не готовили. И… что будете пить?
- Воды, - ответил Рикко за молчаливого долийца. И не преминул шлёпнуть девку. Палач едва заметно ожил:
- С какой поры в тавернах шлюхи подают еду?
- А с той поры, мастер, когда прислуга боится выйти в зал при Вас. Они все думают, что Вас не удовлетворит свинина, и Вы напьётесь чьей-то крови. Кто-то рассказывал... Вы вправду это делаете?
- А ты что думаешь?
- Я? Ах, Мастер! Это мужчинам удается трагически пасть от руки…. Женщины редко когда падают ниже кровати.
Эвлар, кажется, даже усмехнулся, хоть и невесело: губы чуть дрогнули. Разбойники, сообразив, что можно начать действовать, постарались разговорить его и начал снова Рикко:
- Ну, как Ваша кобыла, босс? Не заболела?
- Ничего. Шёлк – старушка крепкая. Ещё поскачет.
- Палач, Вы не хотите ничего спросить?
Нет, только не Шатун! Фич сверкнул в его сторону глазами: «Молчи, дурак! Или со вчерашнего вечера болеть перестало, приключений опять захотелось?» Гигант не любил хромого по двум причинам. Шатун был принятой, он не заканчивал учебки, а нанялся работать на Воронов лет восемь как. Притом, на того босса, которого прикончил сам гильдмастер, а, стало быть, был перебежчиком. Следует отдать ему должное – он был непревзойдённым стрелком. Стрелком, что называется, от Создателя, и, вроде бы, пока работал хорошо. Но при том, и это было второй причиной неприязни, он был склочником, причём, склочником подлючим и злопамятным. Зевран увёл у него девчушку из-под носа и теперь от этого паразита можно было ожидать всего чего угодно – таков уж был Шатун по натуре.
Но было поздно. Долиец хотел знать и без единого слова дал понять это.
- Вы, думаю, об этой... Эта девица уже была в таверне, когда мы прибыли, и в первую же ночь… Да я и сам, признаться, успел уже… штучка горяченькая. Вон, парни видели, как она сидела у меня на коленке прямо здесь, за этим вот столом.
- Мы видели, как она от тебя сбежала в туалет.
- Она от ваших рож сбежала. Надо вам было после заглянуть в кладовку со швабрами. Простите, босс, что мы тут разболтались. Вы ведь хотели знать, что у гильдмастера с бардессой? Вряд ли серьёзно, хотя он её от себя, гляжу, не отпускает. Ну, побалуетеся, как всегда…
Долиец вскинул взор и Шатун завертелся, как на сковородке.
- Что значит «как всегда»?
- Ну… босс… Я полагал, Вы знаете. Да не волнуйтесь Вы, это ведь так, чтоб кровь не кисла, как говорится.
Фич, сидевший напротив, закатил глаза:
- Шатун, вот чё ты врёшь? Мы-то не знаем, мож у них ничё и не было!
- Да не выкручивайся за гильдмастера, Фич! А Вы не верьте! Зевран давно обманывает Вас – ему всё шуточки. Вы ничего не слышали о его похождениях близ Киркволла?
Косточки резко проступили на сжатом кулаке и зубы скрипнули. Вилка, до этого лежавшая без дела на столе, переломилась пополам. Разбойник пожалел о своей дерзости, но тут откуда-то раздался звук гитары.
- Допоздна бренчала – не уснёшь, - поспешно выдохнул рыжебородый, пытаясь как-то перевести внимание Палача.
Мелодия внезапно оборвалась. Долиец какое-то время смотрел сквозь Шатуна и тот не мог определить, видит его Палач или ушёл куда-то в свой тайный мир. Это основательно истрепало нервы разбойника, и что-либо добавить он был уже не в состоянии. К его великой радости девица принесла тарелку. Эльф принялся за завтрак, но видимо, лишь потому, что его организм был вымотан как долгим переходом под дождём, так и тяжёлой ночью: ему необходимы были силы. По крайней мере, он мог бы с таким видом жевать солому, а не отлично подкопчённую свинину. Ножом он пользовался весьма своеобразно: держа рульку за кость, тянул мясо зубами и ловко отрезал кусок у самых губ, как это делают, наверное, его собратья-дикари в лесу. Смотреть на это было жутковато, а сбежать нельзя. Вдруг он прервал трапезу, смял в руке салфетку. О, дикарь знает, зачем салфетка? Жаль, что нельзя вслух подтрунить над этим. Главное – больше в упор не смотрит, заметил что-то. А, вот – её.
Слух эльфа различил быстрые лёгкие шаги. Палач спиной почувствовал, что кто-то, стараясь не привлекать внимания, проскользнул возле самой стены, вероятно, пригнувшись за стойкой, и поднялся в мансарду. На лицах Воронов читалось ожидание чего угодно…
Эвлар покинул спутников и устремился вверх по лестнице.

- Шатун, ты просто сбрендил, говорить ему такое!
- Палач ведь любит правду? Рикко, чего ты ржёшь? Давно кнута не обещали?
- Палач любит Зеврана, - нервно хихикнул обвешанный золотом эльф. Рыжебородый оборвал его:
- Шатун, мы же ничё по-правде не знаем. Было там – не было. Ты чё, в щелку подглядывал? Я видал босса ещё когда он в учебке был шпингалетом мелким, а у меня первые татуировки заживали. И потом, когда у Зеврана Араннай при виде каждой юбки в поле зренья ещё краснели уши, но уже глаза горели. Так вот, или я стал подслеповат, или он эти сутки проносился с мелкой как с дитём. Оно и не удивительно – ему уже, пусть не дочку пора замуж отдавать, но учеников иметь уже самое время. А девка вёрткая, как надо, иначе бы тебе, Шатун, она позавчера так ловко нос не натянула б. Хотя, конечно, старовата для начала… Да и что б там ни было, а пусть и что-то было б, не надо подставлять его, пускай сам разбирается. Кстати, откуда ты взял про историю в Киркволле?
Рикко ухмыльнулся:
- А он у нас – великий сказочник. Ты помнишь, Фич, как он поссорил старину Беркела с его любовницей? Вот смеху было! И я ещё раз посмеялся бы, когда тебя, Шатун, Палач удавит твоими собственными кишками. Только на сей раз я согласен с Фичем: правда там или нет, но ещё нам не хватало, чтобы наш босс сцепился с Палачом!
- Давно хотел узнать, кто из них круче.

Пальцы бежали по струнам. Сказка окончена. Сказки случаются с маленькими девочками раз в году с четверга на пятницу. И даже если тебе кажется, что это не так – ущипни себя и проснись.
Гитара вздохнула.
А что это ты себе там сочинила? Что ты больше чем пустое место в этом мире? Что ты интересуешь кого-то как личность? Больше чем то, что можно просто использовать? Не важно для чего – хотя бы для того чтоб поиграться с ностальгией, называя тебя чужим именем.
Крысёныш! Ты слишком высоко взлетела – приятного полета вниз. Летать ведь можно в разных направлениях? Почему бы не вниз?
Шайра закусила губу.
Ей почему-то очень хотелось или расплакаться или ударить. Кого-нибудь. Наотмашь. Больно. Кого-нибудь виноватого. Себя? Хорошо бы себя - за глупость и наивность. Да можно и себя, только после такого стремительного падения - что-то вряд ли будет ощутимо, хоть лоб о стены бей.
Она отложила инструмент, и несколько раз неторопливо выдохнула полной грудью.
Сначала надо забрать свой рюкзак. Сходить с ума и громить окружающее будем потом. Ведь правда, Крысёныш? Лишь бы там только не было Зеврана. Сейчас умыться – и туда.

Зеврана тут не оказалось.
Девушка открыла дверцу шкафа, когда в комнату кто-то вошёл.
Натренированный взор Палача отметил нетронутое покрывало. Осколки на полу, дыра в стекле. Рваные тряпки на кровати и брызги запекшейся крови… при чём тут кровь?
Вчера что-то произошло, а сегодня Зевран тут вряд ли ночевал… Эльфийка юная, хорошенькая, но ничего особенного. Но как понять, чего хочет внезапная любовь? Что вдруг произошло когда-то с ним самим и с Морриган, которую Эвлар почти ненавидел?
Шайра окинула взглядом вошедшего.
Убийца Архидемона… Тоже красивый эльф. Ещё недавно она залюбовалась бы таким, тем более, не зная, кто он. Но только… как некстати он здесь.
Она закрыла глаза и снова открыла, снова пробуя мир на реальность, попыталась найти во внешности Эвлара что-то гадкое. Какое бледное лицо… Но это его совсем не портит, скорее, придаёт таинственности. Татуировки как загадочная паутина, как прожилки на мраморном изваянии, а длинные, тёмно-медного цвета, волосы оттеняют его кожу так, что она будто светится. Две рукояти мечей над плечами, напомнили суставы сложенных крыльев. Проклятый гонец смерти! В тебе непостижимым образом сочетается гармония и ужас, который ты распространяешь, как будто бы несёшь печать какой-то скверны. В тебе нет изъяна, но ты такой надменный, будто правишь миром и приобщён тайнам древних богов. Или ты сам – один из них?
О, Шайра! Что ты себе вообразила? Просто красивый дикарь, которого когда-то где-то подцепил Зевран. Но этот синий взгляд из-под бровей, изогнутых как долийский лук, холодный и пронзающий… и зти рукояти из-за спины – как крылья… если эти крылья развернутся, то скорее всего, окажутся перепончатыми… как у летучей мыши… или дракона… Ну, не молчи, скажи хоть что-нибудь.
- Его здесь нет. Он так и не пришёл после того как ты изобразила эффектный выход на лестницу?
Шайра одними губами улыбнулась в ответ. Как ты некстати, Мастер Смерть. Мне так хотелось кого-нибудь ударить. Почему бы нет? В конце концов, я имею право умереть от руки самого Палача. А если не имею – то возьму его, это право. Даже если ты брезгуешь крысами.
- Хочешь убить меня или его? Или нас обоих?
Палач прошёл к столу, взял щипчики для снятия нагара и протянул ей:
- Попробуй вырвать себе ногти. Медленно. А после мы зажжём свечу…
И упомянутые свечи раскатились по столу. Подсвечник? Хорошее оружие для одного удара. И всё можно представить как несчастный случай…
- Ты… ты мне угрожаешь пыткой?
- Нет. Предлагаю выяснить, почувствуешь ли ты всё это так же сильно, как опасность потерять любимого. Слабый пример того, чувствует сейчас вот это существо перед тобой, которое пол-Антивы считает бессердечной тварью похуже порождений Тьмы. Не хочешь испытать?
Его тонкие и невероятно сильные пальцы терзали канделябр, отламывая бронзовые чашечки. Кто мог подумать, что в груди этой холодной статуи бушует пламя?
Эльфийка чиркнула огнивом на трут и неторопливо зажгла свечу. Ее руки двигались медленно.
- Знаешь, Палач. Жизнь – это как последний паршивый андрис. Когда кажется, что теряешь его – так хочется этого избежать. Но при этом – он остается бесполезной вещью, если за него нельзя взять то, что действительно нужно.
- Скажи только одно: он тебе дорог?
Шайра кивнула:
- Да. У меня в жизни никогда не было… такого. Дорог ли мне Зевран? А как ты думаешь? Существа моего типа не влюбляются. По крайней мере, вот так, сходу. Но тем не менее... Я знаю, кто ты и что ты его, наверное, любишь по-своему. Но я ведь – женщина, так и должно было случиться. Это естественно.
- Воспоминания о прошлом или пустая блажь.
Ах, так?! Пустая блажь?! Ты... ты не знаешь… ты не знаешь, как можно драться словом, убийца! Я не вещь! Я не вещь, я живая! Я сейчас... тебе… тебя…
Шайра вновь улыбнулась. Как можно небрежнее.
- Судьба – это такая стерва! Развлечься с парнем хорошо, но ведь останется он с женщиной.
- Развлечься? Девочка, ты, кажется, не знаешь ничего. Мы вместе пережили столько… Спроси у Воронов и тебе скажут: Палач пойдёт за Аранная на костёр.
Он помолчал:
- И знает, что Зевран способен сделать то же для него… Я это знал ещё вчера.
- Я не пытаюсь держать его… И держаться за него – тем паче. Держатся за мужчину – это не в моих правилах. И даже сейчас, когда, после почти двадцати лет выдирания чего-то у этого паршивого мира, жизнь наконец-то дала мне что-то сама. Случайно, потому что у кого-то там, наверху с утра было хорошее настроение или зачесалась левая пятка… Я не буду за это хвататься. А с ним мы просто слишком похожи. Это больше чем страсть, это не описывается словом «любовь». Это от рождения… Прими это, Палач. Прими или убей меня.
Она ласкающим движением поиграла пальцами с пламенем свечи, а потом остановила ладонь как раз над ним, в нём…
- Убей меня, Палач. Убей – и проиграешь. И ты его потеряешь. Даже не его. Какую-то его часть, но безвозвратно.
В глаза Эвлара спокойно, почти безэмоционально посмотрели ее серые глаза с медленно расширяющимися от боли зрачками. По комнате пополз запах припалённой кожи.
"Она ещё жива? Неужто она победила?" - Эвлар вышел из комнаты, затем из таверны.
Шайра долго смотрела на захлопнувшуюся за ним дверь. И с горечью, желала, чтоб её последние слова были правдой.

Девушка вздохнула, достала из шкафа рюкзак и принялась переодеваться. Потом свернула и спрятала в него юбку и курточку, сложила туда же туфли, одела сапоги, валявшиеся у кровати. Взяла с полочки сфарцильи и привычным движением засунула их за голенища.
Вот и всё. Она прикрыла дверцу шкафа, повесила рюкзак на плечо, сгребла в горсть те самые медяки с секретера, вздохнула, сунула их в карман и направилась к выходу из номера.
Ей не хватило нескольких шагов – дверь открылась и в комнату вошёл Зевран. Бардесса остановилась. Она не знала, чего ей хочется сейчас – молча пройти мимо или… Собственно, зачем какие-то «или»... Она целенаправленно перевела взгляд куда-то мимо Ворона и пошла дальше, надеясь просто выйти из комнаты и уйти. Навсегда и как можно дальше – ко всем демонам Тени, к огру в зубы, к коту под хвост...
Смуглая рука легла бардессе на плечо, когда она поравнялась с эльфом. Девушка остановилась, привычным детским жестом поправила непослушную прядь у виска, потом вздохнула, чуть повернула голову, подняла глаза и встретилась взглядами с Зевраном.
- Ты был на чердаке?
- Откуда ты узнала?
- От тебя пахнет сыростью… и ещё ночью там кто-то гремел задвижкой на ветровом окне.
- Неужели я был таким громким?
- Нет. У меня просто музыкальный слух.
- Я хотел сказать тебе…
Она вопросительно посмотрела на него снизу вверх.
- Я хотел попросить прощения за вчерашнее. Я вёл себя как бесчувственный идиот.
- Честно-честно? Я просто плохо разбираюсь в идиотах.
- Ну, зато, судя по вчерашнему по разговору с Шатуном, неплохо разбираешься с ними в случае необходимости.
Она улыбнулась.
- О да! Имею опыт.
- Так я прощён?
- Зев, ты сделал мне больно… Я не имею в виду твои отношения с Палачом – он твой любимый. Ты знаешь, что это такое и по тебе это очень видно – ты с ним, даже когда его рядом нет. Так есть. Так будет. Я не имею на тебя никаких прав. Но ты просто вдруг отшвырнул меня как… как какую-то тряпку…
- Солнышко моё… Понимаешь… тогда, вечером. Когда ты рылась у меня в секретере… Ты очень похожа на одну женщину, которая была мне близка.
- Вы расстались?
- Нет, она погибла. Из-за меня. Когда я увидел тебя – это было как искупление вины, как будто старая, но дающая помнить о себе рана – перестала ныть… А потом… А потом я понял какая ты. И, пусть это звучит смешно – я потерялся. Я не знал, что с этим делать. У меня никогда не было семьи. Не было сестры, а мать свою я даже не увидел – она умерла, рожая меня. У меня нет детей. А ты… ты такая… такая близкая. Я не знаю, как это назвать и куда правильно поместить в своем мире, но я не хотел бы, чтоб ты из него ушла. Я к тебе очень привязался. Ну, как бы к родному человеку.
Шайра приподняла брови, улыбнулась и легонько ткнула маленьким кулачком Зеврана в живот, чуть ниже рёбер.
- Ну вот. Такой большой, а такой глупый.
В её голосе прозвучали нарочито детские интонации. Она уже не сердилась.
- Ну что, моя малышка, могу ли я рассчитывать на помилование?
- Ну, поскольку я не могу вменить тебе каторжные работы по еде и сну – то придётся амнистировать. Но ты знаешь, я такого наворотила…..
- Я видел. Но если тебя волнует Нунцио или Шатун, то Нунцио и его ячейка – уже отдыхают в Тени. А Шатун…
- Насчет Нунцио – спасибо, что сказал.
- Ну вот, а Шатун…
- Шатун – сейчас дело десятое. Тут был Палач. Мы поговорили. В итоге – мы с тобой стоим друг друга по способности ляпнуть не то и не тогда…
Взгляд Зеврана встревожено скользнул по комнате и наткнулся на изломанный подсвечник.
- Эвлар был здесь? Где он?
- Пошёл вниз. Не стой столбом – иди за ним….
- Не вытворил ещё Создатель ничего… но мне бы не хотелось думать…
- Беги же, догоняй!
Когда за спиной Зеврана захлопнулась дверь, улыбка на лице Шайры плавно погасла. Радость вперемешку с грустью – это изысканный напиток. Его можно пить и холодным и горячим… только в свежем виде - он имеет горьковатый вкус…

Под навесом у конюшни, сквозь дождевые струи, заметно движение: Эвлар выводит свою лошадь и поправляет на ней сбрую. Зевран метнулся туда через лужи.
- Эв, мы ведь так и не сказали друг другу ничего.
- Не о чем больше говорить, Зевран. Я ухожу, а ты, пожалуй, разберись, что тебе нужно в жизни. Будь счастлив, если сможешь.
- Создатель! Ты меня не слушаешь? Пошли, мы оба вымокнем до нитки. Пожалуйста, пойдём. Нельзя ехать сейчас, пока ливень не кончился. Ты пропадёшь.
- Сюда я как-то дохромал. Подумаешь – снесённый мост, потоки грязи, объезд по бездорожью, какие-то бродяги едва не перерезали мне горло. Всё как всегда. Не стоит беспокойства. Да, кстати, Зев, серьгу я тебе не отдам. Пусть будет память.
Его последние слова утонули в раскатах грома, молнии перечеркнули небосвод. Гроза не собиралась отступать прямо сейчас, и ливень с новой силой набросился на мир Антивы.
Долиец проверил подпругу, перекинул поводья и взялся за стремя. Зевран перехватил его, отталкивая от лошади:
- Кобылу хоть пожалей, она вместе с тобой утонет.
- Ты предлагаешь мне пойти пешком?
- Я предлагаю выяснить всё до конца.
И снова раскат грома. Под этот грохот Зевран вцепился в Палача и крикнул:
- Я ждал тебя, так ждал!
- Да, я заметил. Довольно слов.
- Нет, не довольно. Одно несказанное вовремя слово может наделать бед не меньше, чем сказанное, да не то. Я что, не стою даже нескольких минут внимания, которых у тебя прошу? Хоть по одной минуте за год счастья быть с тобой. Оставь кобылу, пусть отдохнёт. Здесь ни черта не слышно. Пойдём же!
Зевран схватил друга за руку и потянул его в таверну. В такую бурю ехать невозможно. Но скорее не здравый смысл, а упорство Зеврана убедило Эвлара последовать за ним. «Это больше чем страсть» - так сказала та девушка. Но говорила она за себя. Дай ему шанс, Эвлар, хотя бы что-то вымолвить в свою защиту.

Шайра, выскользнув со второго этажа вслед за Зевраном и пользуясь тем, что внимание сидевших в зале отвлечено, шмыгнула в коридор, ведущий к шестому номеру. У двери она снова надела на себя маску беззаботности. Хозяйка комнаты сидела, расположившись за туалетным столиком и резала на части большую синеватую луковицу. На тарелке лежало мясо, сыр, хлеб и свежая зелень. Рядом стоял графин, на четверть наполненный белым вином и два стакана.
- О! А я пришла – тебя нет. Думаю – куда это ты девалась.
-За вещами наверх ходила.
Проститутка вытерла нож о край фартука и кивнула в сторону тарелки, приглашая девушку присоединяться.
-А… Я гляжу, и переодеться успела.
- Прости. Я даже не спросила вчера как тебя зовут.
- Кармела.
- Меня Шайра.
Бардесса взяла кусок хлеба, положила на него мясо и веточку зелени.
Кармела разлила вино по стаканам и протянула один из них собеседнице.
- Ну, за знакомство. А то голова раскалывается после вчерашнего…
- За знакомство.
Шайра немного отхлебнула из стакана – вино было очень ароматным, с чуть терпковатой кислинкой. «Как жизнь», - подумала бардесса. Кармела с лёгким стуком поставила пустой стакан на стол.
- Хм… Жизнь налаживается. Прямо как Песнь Света на душу. Ну так, рассказывай. Чего такая довольная? И ешь, давай.
Шайра опустила стакан, чуть наклонила его и заглянула внутрь, рассматривая, как играют блики света в вине.
- Мы… Мы помирились.
- Так ты у нас опять важная особа?
- Да, уж куда какая важная – сейчас лопну.
Девушка откусила кусок мяса с хлебом и принялась жевать.
- Ну, так что, он тебя забирает?
Шайра чуть не поперхнулась.
- Да ты что, куда?! В Вороны?
- Ну… Я не совсем это имела ввиду. Нет, я и так вижу, что ты не просто так девочка – птицу узнают по полету, воровку – по рукам. Но не пойму я вас всех – хоть убейте меня. Один - мрачнее тучи за столом. Лицо такое, что краше на погребальный костер кладут. Второй мечется, как Демон Желания его щекочет. Эти трое сидят как мокрые щеглы. И ты – ночью в слезах, а теперь – цветёшь и пахнешь. И к чему все это?
- Да ни к чему. Быть Вороном – это, конечно, очень почётно. Но я собиралась в Орлей. В бардессы.
- Ты что, с ума сдурела? Зевран Араннай, тёпленький. Это ж такие бабки!
- Он любит Палача, Кармел.
- Ох-ох- ох! Дурочка ты, дурочка. Любовь-шмубовь, эх…
- У нас ничего с Араннаем не было. В смысле постели. Он просто славный, добрый и такой родной… Как половинка меня. Да, я понимаю, что я люблю его. Но вмешиваться в его личную жизнь именно так – не хочу. Любовные треугольники к добру не приводят. Он не может взять то, что мне хотелось бы отдать – место занято. А носиться с излишками – у них слишком острые края… по сердцу резать будет И ещё, знаешь, хочется добиться всего самой. Денег, положения, славы. Сейчас – ещё больше чем когда бы ни было.
- Вот я ж и говорю – дурочка. Или это: «какая ж ты антиванка, если голой задницей морского ежа не убьёшь»?
- Скорее второе.
- Ну, тогда оно, конечно да.
Шайра поставила стакан на стол.
- Кармел, у меня к тебе большущая просьба. Ты не могла бы передать Палачу кое-что?
- Что?
- Да вот это.
Шайра изобразила жест, один из тех, которые знала любая… из тех, женщин, кто слишком тесно был связан с портом Риалто. И не только с ним.
- И ещё скажи ему, что я прошу прощения за сегодняшнее утро. Хорошо? Я начудила с утра, в общем, объясни ему… И возьми нам ещё бутылку вина. Я не хочу сейчас выходить в зал.
Эльфийка вытряхнула из гитары серебряный и протянула его Кармеле.
- Пропьём Песнь Света по случаю Недели Гнева?
- Ну, где-то так.
- Вот греховодница! Белого или красного?
- Красного.
Кармела подмигнула знакомой и исчезла за дверью.

Когда Эвлар и Зевран оказались в спасительном уюте здания, то сразу поняли, что им сейчас некуда пойти поговорить: мансарда занята.
Всё население таверны поспешило убраться прочь при появлении Палача, но кто-то не успел, те вынуждены были полюбоваться бесплатным спектаклем, вжимаясь в самые тёмные углы. Лишь Вороны не прятались.
Поскольку идти было некуда, долиец, сделав несколько шагов, резко обернулся, веер брызг с его плаща очертил на полу кольцо. Он не смотрел в глаза Зеврана, смотрел куда-то в стену, а то и сквозь неё. Палач боялся, что встретив этот золотистый взгляд, уже владеть собой не будет. Ему хотелось верить, что всё – нелепая ошибка, но он же видел сам… вон там наверху лестницы стоит полуголая девушка… Нет, главное даже не это, а её огромные зрачки – последнее, что он запомнил, хлопнув дверью комнаты. Поэтому он не хотел смотреть в глаза Зеврана: боялся в них увидеть то же самое – безумие любви.
Не в состоянии изменить хоть что-то в положении вещей, долиец мысленно проклял грозу и тут же догадался, как может объясниться с другом прямо здесь. Он начал по-эльфийски:
- Ну, ты уже придумал, что соврать?
Но тот не поддержал эту идею: наверное, ему уже было плевать, кто что услышит.
- Эвлар, постой, дай мне прийти в себя!
- Я всё могу понять. Наверное, могу…
- Хотя бы постарался! Но ты и выслушать меня не хочешь.
- Но почему ты так поступил со мной? Ты что, не мог сразу честно сказать, что между нами всё…
- Между нами не может быть всё кончено. Дай отдышаться, не руби сплеча.
- Рубить – это по мне. Уйду в наёмники.
- Тогда ударь сюда. Ты больше мне не веришь!
- А сам ты себе веришь?
Эти слова прозвучали громче, чем хотелось, наверное, дождь слегка притих, чтобы прислушаться. Но слушать было больше нечего.
Вороны перебрасывались знаками. И если бы к ним кто-то пригляделся, то понял бы, что Фич переживает за гильдмастера и, наверняка, способен бросится к нему на помощь, если нужно. Что Рикко думает, куда бы смыться, а Шатун, довольный ссорой, всё ещё не оставил надежды на кровопролитие.

Шайра встряхнула рюкзак и затянула завязки на нём, расстегнула одну из лямок.
Вот и всё. Ну что ж, благословясь... Наверное, так будет лучше. Всем. Я и так уже натворила дел. А видеть их вдвоём… Нет. Пока что - я ещё не готова. Не сейчас. Возможно, позже, когда-нибудь, но не сейчас. Как там…. Панцаротти надо тырить, пока они горячие и сыр внутри не застыл. Лучше уж хорошие воспоминания, чем кто-нибудь… да даже сама головушка моя бедовая превратит это в плохую реальность.
А теперь – надо спешить. Пока Зевран не уговорил меня остаться. А ведь уговорит , если захочет. И пока Кармела не вернулась.
- Ну, что ж…
Она подмигнула своему отражению в зеркале, подошла к окну, звякнула щеколдой на оконной раме, открыла одну из створок, потом пристроила рюкзак на подоконнике, сбросив распущенную лямку вниз, на улицу.
- Будь счастлив Зев.
Бардесса поудобней устроила гитару через плечо , легко взлетела на подоконник и спрыгнула вниз - в пушистый и мокрый розмариновый ковёр. Дёрнула свисающую из окна лямку, словила летящий вниз рюкзак и исчезла в мокрых кустах жасмина.

- Измена есть измена, Зев. Не думай, что я упаду к тебе в объятия…
- Мы что, начнём сначала? Послушай, Эв, хватит смешить народ. Все понимают суть того, о чём мы говорим. Пойдём наверх и потолкуем. Если девушка там, она и подтвердит мои слова. Впрочем, для неё, думаю, сразу найдётся место, если я очень попрошу хозяина. И мы сможем поговорить спокойно, без свидетелей.
- Тебе всё шуточки?
- Я ничего не скрою и, если хочешь, поклянусь, хоть на крови…
Эльфийский воин заставил себя поглядеть в глаза разбойнику – он был всё тот же: его Зевран. Он произнёс что-то не вполне внятное, мешая ферелденское наречие с эльфийским:
- Если я поднимусь в мансарду, то за себя не отвечаю. Ты непременно сумеешь затащить меня в постель. Там моя воля ничего не будет стоить.
- Разве плохо? Зато потом ты будешь поспокойнее.
- Всё глупо выглядит. Я… я хочу тебя и ты, паршивец, это знаешь.
- Мы не раз мирились именно так.
- Но не по поводу измены.
- Какой измены, Эв? О чём ты?
- Зевран, ты как всегда меня запутал.
- А что со мною происходит тебе плевать? – гильдмастер снова перешёл на свой родной язык. Эмоции слишком захлёстывали, чтобы ещё и вспоминать напевные слова эльфийских предков.
- Наверное, ты где-то дал слабину. Может быть, ты уже раскаялся, или же просто струсил. Нет? Что такого быть не может? Есть ещё вариант: хочешь остаться на двух стульях. Но ты прав в том, что я даже не хочу вникать в подробности. Видишь ли, время вспять не оборачивается. Ошибка или глупость – это свершилось. И я сейчас на все твои попытки затуманить мне мозги просто отвечу тебе: «Нет». Сейчас утешься тем, что вынудил меня поговорить и я поеду. Всё.
- Нет, не «всё»! Ты это слово часто говоришь перед тем, как взмахнуть мечом.
- Хм, я всего лишь доберусь до Ансбурга – тут уже не так далеко. И там подумаю в тиши другой гостиницы куда ляжет мой путь. С твоим он больше не пересечётся. Прощай.
Зевран встал поперёк двери.
- Послушай меня. Просто послушай и не перебивай. Ничего не было, Эв. Измены не было. Если поцеловать в лоб ребёнка – это измена, то можешь сейчас плюнуть мне в лицо, назвать меня сукиным сыном и уйти. А впрочем, тогда я должен уйти. Но я повторяю – ничего криминального не было. Это не то, про что ты подумал. И это, демон побери, не то, что я подумал сам вначале. Я после расскажу тебе всё слово в слово. Идём сейчас…
- Ты полагаешь, что я вот так просто поверю тебе после всего, что видел?
- А таким как я – верят?
Долиец вздрогнул от чуть слышной фразы - этого крика души - как от пощёчины. Помнишь, Эвлар, помнишь, как тебя кто-то не свыше, а будто из сердца толкнул: не убивай его? Как верный друг Алистер скрипнул зубами, когда ты жестом велел ему убрать меч, а на шее поверженного врага отпечаталась вдавленная полоска от лезвия… Эти сияющие золотистые глаза могли пленить и сладко лгать, но не тебе. И ты тогда почувствовал, что твой несостоявшийся убийца, не просто старается спасти свою шкуру – он был уже готов погибнуть, потеряв последний козырь, но он просто не в силах говорить тебе неправду и сам, по-видимому, этим удивлён.
И после… этот страшный день, когда твоё сердце рвалось на части: ты и Зевран – вы были вместе, кажется, всю жизнь, на деле же совсем недолго и прежде у него была своя судьба. Что перевесит? В том, ограждённом облупленными стенами проулке Денерима, на верху лестницы возник темноволосый, статный, уверенный в себе мужчина. Он ухмыляется. Сейчас он свистнет, и Зевран… если Зевран сделает хоть шаг вверх по ступеням…
Потом ты вспорешь себе грудь тем же мечом, который всадишь ему под лопатку. Какой, к собакам, Архидемон? Твоя жизнь кончена. Алистер справится и без тебя, пусть учится командовать.
А твой несостоявшийся убийца, твой любимый… он продвигается вперёд из-за твоей спины и, вскидывает два кинжала… и отсекает своё прошлое.
Ты всё ещё ему не доверяешь?

Никто вокруг не смел пошевелиться в этом гнетущем состоянии. Очередной раскат грома прогремел откуда-то издалека, все звуки стихли, даже шум дождя стал приглушён. И вдруг служанка, выронила поднос. Грохот бьющейся посуды всех разбудил.
Эвлар посмотрел на неё долгим взглядом.
- Бутылку агуардиенте. Покрепче.
Девушка суетливо метнулась к бару и спешно вернулась с заказом. Долиец взял поданную выпивку, сбросил на пол свой мокрый плащ и опустился на скамейку. Зевран сейчас же сел напротив, пытаясь разглядеть хоть тень эмоций на лице, казавшемся точёным из мрамора. Затем, протянув руку через стол, он попытался отобрать бутылку:
- Не смей, Эв! Я терпеть не могу, когда ты напиваешься.
Стальная хватка уступила его упорству, и Ворон крепко стиснул белую кисть в своих смуглых ладонях. Палач промедлил несколько секунд, но после отнял руку и встал так резко обернувшись, что оказался нос к носу с разбойниками, торчавших до того у него за спиной. И тут же услышал семенящие шажки, как цокот козьих копытец.
- Палач?
Долиец оглянулся и увидел подошедшую к столику проститутку.
- Малышка попросила передать тебе вот это.
Шлюха подняла руки, и ее пальцы сплелись в каких-то быстрых жестах.
- И что?
- И еще сказать: «Прости» за сегодняшнее утро.
Шатун осклабился похабно:
- Палач, Вы что, не знаете вот этот жест? Тырк-тырк. Ну, значит, ей понравилось.
- Я не знаком с намёками антивских проституток.
- Шатун, это когда отдельно - секс, - робко вмешался Рикко. – А в сочетании с вот этим…
Он боязливо отступил. Собеседник многозначительно кашлянул, а он был выше не только ростом, но и по чину – он был Вороном, не конюхом.
- Мне что, пытать вас? – безразличным голосом спросил Палач, разглядывая свои ногти и напрягая пальцы, будто кого-то собирался разорвать. Все трое замерли.
Зевран окликнул:
- Меня спросить не хочешь?
- Нет.
Тут же долиец почувствовал удушающий запах иланга пополам с перегаром. Картёжница-красотка, которая давно перестала бояться хоть чёрта, приобняла его и, щекоча фальшивыми кудрями, шепнула в ухо: «У них «этого самого» не было. Понятно? Это значит – клиент «на поговорить». Ну, бывают просто такие мужчины, которым надо просто выговориться, и больше ничего…» Сказанного ею никто больше не слышал, но Зевран повеселел.
- Милашка, первый танец твой.
Гости тихонько подбирались к залу, выглядывали из дверей: любопытство превыше страха, Вороны не смели шевельнуться. Палач стоял с закрытыми глазами, сцепив руки в замок. Ни единая чёрточка не дёрнулась, но Зевран следил за ним из-за стола и был уверен, что его друг сейчас мысленно произносит что-нибудь вроде «Митал-Защитница».
Ну, успокойся, милый, всё образуется. Как же ты мог подумать, что я тебя предал? Это было другое, совсем другое. Это… Но ты же снова веришь мне?
Он ошибался только в том, что друг его беззвучно молится сейчас. «Постой, - сказал себе Эвлар, - не надо было горячиться»… Что, собственно, ты видел? Нет, не тогда, не прошлым вечером. Тогда ты так устал, что был не в состоянии соображать, тем более – потребовать ответа. Ты даже смог заснуть, забыться сном после такого страшного удара, на ворохе соломы в конском стойле. Да, эта девушка на лестнице, полураздетая. Потом она же в комнате Зеврана. Рваные тряпки на кровати – это рубашки, перепачканные кровью. Только не говорите бывшему Серому Стражу, что это не кровь. Это кровь, но он тогда и не подумал, чья. Что за повязка была сейчас видна из рукава Зеврана? Он ранен? По сердцу снова полоснуло болью. Другой. Не ревностью – тревогой. Серые, как туман, как тень, глаза эльфийки сменил солнечный взгляд, который доказал ему когда-то, что жить на свете стоит. Он мог обманывать кого угодно, но не тебя.
Внезапно хлопнула дверь и в зал вбежал перепуганный местный конюх, держась рукой за висок, на котором уже стал набираться кровью здоровенный синяк: «Хозяин! Эта эльфийка с гитарой… Она украла лошадь гостя и ускакала по дороге на Ансбург!»
- Что? Мою лошадь? Мою Шёлк?
- Да. Она ещё и ногами дерётся!
Рикко понимающе поднял глаза на Палача.
- Постойте, господин, бесполезно её догонять. Там такой дождь, что не видно дальше своей руки! Вы просто пропадёте там, под ливнем. Подождите погоды, авось, она бросит кобылу или Вы её после разыщете в Ансбурге… Если оба туда доберутся…
Зевран резко встал.
- Я сейчас верну твою Шёлк.
Эвлар посмотрел на антиванца.
- И не только её, разумеется?
- Эв, она ребёнок. Бестолковое, рисковое дитя. И ездить верхом толком не умеет. Она и лошадь загубит в такую погоду, и сама шею сломает.
- Ты ранен. Не говори, что это не так. Ты ранен, я поеду на твоей… Гнев Фен-Харела! Да я и пешком её догоню, если надо!
- Дыханье Создателя! Я тебя прошу. Мы с тобой – два взрослых мужчины и понимаем, что сейчас надо делать. Я быстро. В этом… во всём этом что-то не так! Рикко!: Выводи вороную, живо. К демону седло! Атаман вышел из-за стола и бросился вверх по лестнице, чтоб набросить на себя что-нибудь способное защитить от дождя.
Фич посмотрел ему вслед с чуть снисходительной улыбкой.
- Хм. Папаша!
Возможно, ему, со стороны было виднее.
Когда атаман скрылся из виду, хлопнула дверь за спиной вышедшего во двор Рикко. И следом за этим хлопком последовал удар грома, не близкий, но необычайно громкий, сопровождающийся нестройным шумом, напоминающим раскатистое эхо. Звук пронёсся по залу, отозвался звоном посуды в баре, всколыхнул напитки в бокалах, на кухне что-то упало, зазвенев металлом, и кто-то испуганно охнул. После чего стало неожиданно тихо – шум ливня уже казался слабей, чем раньше….

Гроза, казалось, уходит всё дальше. С улицы даже послышалось что-то ещё. Похожее на чавканье копыт по грязи. И тут же донеслось конское ржание. Эвлар немедля выбежал во двор.
- Вернулась, моя умница!
Он ухватил кобылу под уздцы и сразу отпустил, заметив розовую пену. Лошадь была испачкана в брызгах песка и глины, дождь потёками размазывал грязь по гладкой чёрной шерсти. Гильдмастер и вся его воронья свита, ещё какие-то люди из любопытства тоже оказались на крыльце. Палач, наконец-то не скрывая гнева, воскликнул, обернувшись на Зеврана:
- Твоя «ребёнок» разорвала ей губы удилами!
- Она сбросила Шайру!
- Шайру? Эту девицу зовут Шайра?
- Надо её найти!
Атаман отодвинул засов и открыл ворота… И остановился, пытаясь осознать – что не так. Там, за воротами, было что-то не так… Песчаной громады Scarpata di Sabbia, нависавшей над дорогой не было – вместо неё тракт пересекала полоса сошедшего оползня, уходя дальше, в глубь низинки по другую его сторону и заполняя её.
Кто-то сзади выдохнул:
- Создатель милостивый!

Шайра ёжилась, пытаясь не позволить струям дождя затекать за ворот. Как же… как же это всё неудобно. И ноги до стремян не достают... Но хорошо, что хоть так – это была единственная осёдланная лошадь на всей конюшне, тут уж не попривередничаешь. Сутки назад ей не пришло бы в голову угнать чью-нибудь лошадь, но Шайра уже полагала, что сможет справиться. Надо бы подтянуть стремена повыше… Только не мешало бы знать, как это делается. «Ты, главное, увези меня отсюда поскорее. Потом, клянусь, я тебя отпущу. Его же отпустила».
Капли хлестали по лицу, гитара сползла по плечу и поправить её никак не получалось: конский бок мешал. Кобыла то и дело нервно вскидывала голову, а иногда даже слегка подбрасывала задом и со свистом стегала свои бока хвостом: ей очень уж не нравилась неопытная всадница, что больно дёргала узду и колотила пятками в бока… Шайре хотелось сесть удобнее, но как только она пыталась поёрзать в седле, колени ползли вверх, казалось, сейчас соскользнёшь и свалишься, а выпустить поводья из одной руки, чтобы второй поправить свои вещи, было боязно. От каждого толчка ногами, лошадь пускалась рысью, и девушку подбрасывало в седле так, что она, придерживаясь за луку, только и думала: сейчас я окажусь в грязи, да ещё и, чего доброго, эта громадная зверюга меня задавит. Через несколько тактов рыси лошадь приостанавливалась, переходя на шаг, страх испарялся и Шайра вновь лупила её каблуками: скорей же!
Но это – так и надо. Пусть уходит... вот это, со сладкой и тянущей болью воспоминаний… оно не нужно. От этого лучше не будет ни кому… А когда пройдет время… Тедас не так уж велик. Я обязательно найду его, когда смогу переносить это всё спокойно. Когда моё присутствие не будет мешать. Тогда я, может быть, смогу воспринимать его как брата. И всё будет хорошо… А верится в это или нет – не важно. Всё будет хорошо.
Лошадь остановилась, прижимая уши, попятилась и попыталась развернуться. Эльфийка с силой натянула левый повод, сворачивая голову животного: «Не смей! Ты не пойдёшь туда! Ты довезёшь меня до города, а после делай, что желаешь». Но лошадь, видно, не хотела с ней поладить, считая себя умнее. Она шарахнулась вбок. Повод больно врезался в обожжённую ладонь и заскользил по ней, сдирая повязку. Эльфийка вскрикнула, выпуская намокший ремень. Голова лошади тотчас перекинулась направо, кобыла потеряла равновесие, её копыта разъехались на скользком грунте. Всадница чудом удержалась и даже изловчилась снова натянуть поводья, кружа на месте рвущееся к конюшне животное. Они боролись несколько секунд, но это вымотало девушку.
- Да что ж это такое!
Где-то совсем низко прокатился угрожающий гул. Шелк взвизгнула, вскинулась на дыбы. Шайра почувствовала, что сползает из мокрого седла. Эльфийка сделала попытку ухватиться за конскую гриву, путаясь и прилипая к ней мокрыми пальцами… Сжала колени, чтоб удержаться, но скользнула по мокрой коже и полетела спиной вниз, напоследок таки успев вывернуться на бок и откатиться в сторону из-под копыт, теряя гитару на лету.
Сверху сверкнуло, перечеркивая небо вспышкой молнии. Девушка приподнялась и встала, скользя по грязи, сопровождаемая оглушительным раскатом грома, прозвучавшим прямо над головой, и последовавшим за ним грохотом, в котором утонуло испуганное ржание… Шёлк в панике метнулась и помчалась прочь. Откуда-то, не понять откуда, полетели брызги мокрого песка. Бардесса подняла глаза. Сверху, бурлящей лавиной под гонимыми ветрами струями дождя, рушился на дорогу Scarpata di Sabbia.
Три долгих удара сердца. Мышцы сжимаются, чтоб развернуть тело и отбросить как можно дальше. Прочь, бежать… Ноги, слегка скользя, отталкиваются от земли…Удар… И мирозданье тонет, захлёстнутое лавиной из мокрого песка, камней и треска ломающихся костей.

Зевран бежал. Он бежал, почти не касаясь подошвами сапог размокшей земли, не думая как это сделать и почему у него это получается, его нёс отточенный автоматизм движений, построенный на инстинктах, и именно инстинкт гнал его сквозь затихающий дождь. Инстинкт не тот, который призван спасти себя - другой, который укладывался в голове в два слова: «моя маленькая». Лицо атамана не отображало ничего, а в груди горячим пузырем взорвалось что-то – лопнуло и теперь текло по венам. «Моя маленькая девочка». Из-за спины быстро приближался стук копыт. Затем сильные руки подхватили гильдмастера подмышки, вскинули в воздух, через мгновение он сидел боком на холке лошади, притиснутый к груди Эвлара, лошадь, кажется, ни на секунду не замедлила бега. Под этим всадником она не опасалась нестись хоть на край света и даже к той ужасной западне… Вот и она… там, где была дорога…
Впереди расстилалась бугристая скатерть мокрого песка, из которой местами выпирали валуны, торчали обломки веток и невдалеке, как будто чудом… недобрым чудом, виднелся гриф гитары, выглядывающий из разорванного чехла.
Зевран спрыгнул на землю. Какое-то время он блуждал взглядом по поверхности оползня, не обращая внимание на постепенно подходящих сзади: Фич, Рикко, хозяин таверны и какие-то люди из прислуги и постояльцев, скользящая по грязи вымокшая пьяная Кармела, Шатун, паренёк-поварёнок – шлёпающие по лужам шаги. Чавканье грязи и шум притихшего дождя. Здесь не могло остаться ничего живого… Эвлар молчал. Он тоже спешился, но стоял неподвижно, будто статуя, а его непривязанная лошадь искала утешения от пережитого страха, уткнувшись носом в ладонь своего господина.

Трактирщик суеверно поцеловал святой оберег, висящий у него на шее.
- Какая страшная смерть, спаси и сохрани Андрасте…
Лицо толстяка было непривычно бледным.
Дождь постепенно утихал, становясь просто дождём. Противным, мокрым, холодным, напрочь лишённым зловещего мистического смысла. Но он всё ещё оставался тоскливым фоном разыгравшейся трагедии, а может быть, её причиной.
Зевран сделал несколько шагов, не обращая внимания на то, что его ноги оставляют слишком глубокие следы в мокром песке…
Кармела размазывала сбегающие по лицу капли ладонью.
- Неделя Гнева. На всё воля Создателя. Да?
Ворон отрешённо глядел туда, где из простирающейся поверхности сошедшего оползня виднелся прорвавший чехол гриф гитары. В горле стоял комок. Хотелось бы повернуть время вспять. Всего на несколько минут. И всё бы стало по-другому. Но так ведь не бывает…
Ветер гнал над его головой тучи, унося их прочь.

«Поднимешь голову вверх – а там небо и птицы в нем. Не думать о том, что тебя используют и никого не использовать. Не быть ни жертвой, ни палачом, не бояться ни сумы, ни тюрьмы. Быть кому-то по-настоящему нужной и для кого-то по-настоящему важной».

- Как же ты так, глупенькая… Зачем… ведь там нет ни неба, ни птиц…
Проклятый дождь. Встретить своего двойника это к скорой смерти. Да?
Он снова погубил жизнь. Жизнь той, кто должна была жить… в его мире она должна была жить. Только там она теперь и останется. Где-то там, а памяти, она всегда жива, но это будто шрамы на душе…
Рина. Тал. Мама. Шайра.
Губы Ворона зашевелились, произнося беззвучно: «доченька». Толпа практически не шевелилась, свидетели беды не смели нарушить гнетущую неумолимость происходящего, хотя уже никак не могли повлиять на всё это.
Поварёнок натянул капюшон на мокнущие вихры.
- Наверное, Андрасте захотела, чтоб кто-то подыгрывал ей на гитаре.
Хозяин таверны встрепенулся от услышанного:
- Не кощунствуй!
Зевран очнулся от своих тяжёлых дум и подошёл к Эвлару. Его взгляд вновь поймал сияние осколков неба, проглянувшего меж туч и отражённого в глазах долийца. Никто не мог услышать, что они друг другу говорили, но главное, что слышали они.
- За что всё это? Для чего?
- Мне жаль.
Эвлар вложил в ладонь Зеврана медный бубенчик, обнаруженный в гриве Шёлк. Зевран посмотрел на безделушку, потом на долийца.
- Теперь-то ты мне веришь?
Помедлил несколько секунд, а потом резко замер, сдерживая порыв закричать во весь голос, и сдавленно выдал только что явившуюся догадку, полную ужаса:
- Ведь это ты хотел поехать!
Они какое-то время стояли, молча глядя друг на друга. Молча, потому что слова были больше не нужны… Даже эльфийские. Всё было понятно и так.
Потом долиец всё-таки сказал на древнем языке:
- Постой. Есть одно дело.
Эвлар вдруг оставил Зеврана, быстро направился к его опешившим спутникам. В мгновенье ока он выхватил меч, и лезвие сверкнуло последней молнией утихнувшей грозы. Обезглавленное тело Шатуна ещё некоторое время оставалось на ногах, а после тяжело рухнуло в грязь. Кто-то из толпы испуганно вскрикнул. Долиец же невозмутимо бросил двум оставшимся разбойникам: «Уберите эту лживую падаль с дороги».

Потом вернулся и крепко обнял Зеврана. Тот прерывисто вздохнул, отвечая на объятие, склонил голову на его плечо и почувствовал тёплое дыхание милого друга.
- Прости, это всё дождь. Проклятый дождь…
Им было наплевать, кто на них смотрит и что думает. Сердца их бились в такт.