Нэнэ обещание решил сдержать и влез во все дела учительницы музыки. С самого утра он искал ее взглядом, пока она не вошла в столовую. Он высказал ей за опоздание на пять минут после звонка, потом критично осмотрел внешний вид, придрался к расстегнутой пуговице на воротнике, вынудил застегнуть ее, одернуть юбку, затем поправить волосы и смыть макияж. Ильза была в шоке, Магда удивилась и даже не рискнула спрашивать, что случилось прошлым вечером. Но девице пришлось-таки умыться перед началом занятий. Нэнэ выкроил время даже для того, чтобы посидеть на паре ее уроков, устроившись за задней партой, давя на психику тяжелым взглядом и ледяным выражением лица. Щека, на которой осталась ссадина, была замазана светлым гримом, еще светлее обычного, и Ильзу это убивало. Неужели она ударила директора, а он ее не уволил?.. Но он и сам хорош, поцеловал ее. Это было хорошо… И очень приятно… Но потом выпихнул так, что она ударилась локтями – это пахло садизмом, причем без намека на интим.
Ильза вытерпела все, после занятий он еще раз осмотрел ее внешний вид за обедом, не нашел, к чему можно было бы придраться, промолчал и отвязался. И ему ужасно приятно было услышать облегченный вздох учительницы, когда она поняла, что ее наконец оставят в покое.
Ну как объяснить человеку, что если у тебя все плохо, купи козу? Купи ее, а потом убей, и ты поймешь, как тебе здорово живется, хоть ничего и не изменилось.
Лукас с утра был никакой. Физически он чувствовал себя превосходно, но присутствовала жуткая разбитость от разрозненности мыслей. Он не смотрел на стол Гранатов, взглянул лишь раз, столкнулся взглядом с Рудольфом, тот побагровел, Лукас наоборот – побелел, и оба опять уткнулись в свои тарелки. Диего не удержался.
- Что-то долго тебя не было ночью…
- Ты не спал? – удивился Вампадур.
- Нет, не спал. Я думал, ты пошел отлить, а тебя все нет и нет…
- Да я просто…
«Библиотека ночью открыта или закрыта? А, ладно».
- В библиотеке был. Не мог заснуть, решил полистать пару книг, - он пожал плечами.
- Понятно… Библиотекарша разве разрешает брать на ночь, без записи? – Раппард прищурился скептически. Тео тоже выгнул бровь, подозревая, что это – наглая ложь.
- Я через вторую дверь зашел, в читальный зал. Он-то открыт, я ничего не брал.
- Ясно, - фыркнул уже Фон Фарте. – Тогда почему вон тот пацан так на тебя смотрит уже в сто двадцать пятый раз за десять минут? Мы так подумали… Тебя не было ровно столько, сколько хватит на то, чтобы... – он наклонился к Лукасу близко-близко и прошептал ехидно. – Чтобы дойти до их спальни, вытащить его оттуда, уволочь куда-нибудь и позаниматься дополнительно бадминтоном.
- Это парень, который вчера передал для Глена записку, - мрачно пояснил Лукас, Тео остыл, улыбка с его лица пропала, Глен кивнул, мол, записку и правда кто-то передал. Эйприл тоже выглядел спокойным, ведь он видел это все в коридоре и парня с косой и зеленовато-прозрачными глазами помнил. Вот только даже Кле видел, что парень изменился. Если вчера он был глупее Бэмби со своими распахнутыми наивными глазами, то сегодня он умнее не стал, конечно, но что-то в нем появилось другое… Будто он и правда ночью делал что-то, что в рамки невинности и наивности не вписывалось.
Но Лукас на такое не способен, он же не голубой, он сам сказал ему, Эйприлу. Хотя, Кле гораздо больше интересовало то, что вчера он видел двух привидений, и они с ним разговаривали. Более того, среди них был Гаррет, и все шесть часов на занятиях Эйприл думал про него, а не про Лукаса, с которым сидел рядом. Он даже не хотел уже отсесть подальше, его все устраивало, потому что Вампадур не магнитил так сильно, как Андерсен.
Гаррет увидел его издалека, хотя раньше мало обращал внимание. И он оставил Одри стоять за спиной Нэнэ и давить ему на психику, а сам ненавязчиво прошагал по всей столовой к столу Турмалинов.
- Доброе утро, - наклонился он к Эйприлу, чем заставил того напрячься, вздрогнуть и сильно заволноваться. Не смотря на то, что Гаррет был прохладным во всех смыслах, его появление заставило температуру немного повыситься.
- Доброе утро, - ответил Кле, и на него в шоке уставился Глен, который не был увлечен обсуждением бурной ночи Вампадура. Фрэнсис тоже покосился на Эйприла немного удивленно. Они не разговаривали, но все равно постепенно снова сближались.
- В смысле, день хороший, солнце там… - пояснил парень, жутко смутившись, поняв, что лучше не отвечать Гаррету вслух. Но он не читал мыслей, так как с ним поговорить? Говорить очень хотелось и именно с ним, ни с кем больше.
Глен двинул бровями с выражением лица «все ясно», не стал смотреть на Жульена, хотя очень тянуло. Он думал, что ему делать, ведь…
Диего выразительно давил на Лукаса взглядом и голосом, потому что тот уже устал отбиваться и просто решил сдаться.
- Да, я поимел кое-кого сегодня. Но я не скажу, кого, - буркнул он.
- А все и так понятно, - Фон Фарте первым отодвинулся и успокоился. Глен ковырялся вилкой в тарелке и думал снова о том, чего от него ждал Жульен. Это было смешно и интересно – целовать его, проверять, сколько он позволит, как далеко разрешит зайти. Но проблема оказалась в том, что Глен представил себе, что будет, разреши вдруг Янтарь зайти очень далеко, почти до конца. Сезанн просто… Просто не хотел таких отношений. Не с ним. Почему так бывает? Почему с человеком забавно, интересно смотреть на его реакцию, общаться с ним, рассматривать его, но по-настоящему Хочется совсем не его? Хочется другого человека, который совсем не подходит, который не нравится изначально, которого ты почти презираешь, который даже бесит порой.
Жульен сильно обидится? Стоит сказать ему о том, что это все – просто шуточки? А может, постараться подольше подержать его рядом с собой, не заходя дальше ласк выше пояса, чтобы он не наделал глупостей и не сделал «этого» с кем-то еще? Что же делать… И что делать с тем, что нашло на него самого? Забыть. Забыть и не вспоминать никогда, потому что это – бред.
Лукас понял, что его спалили именно из-за постоянных взглядов Рудольфа, которому было жутко стыдно, и это Вампадура разозлило до предела. Захотелось вычеркнуть случившееся из памяти, чтобы никогда не вспоминать.
Гномы, волынки, пиво со странным вкусом, грязная земля и сено на ней, ледяная вода. Все это было такой милой сказкой, преследовавшей Граната везде, куда бы он ни пошел. Он сам был не от мира сего, он был странный и волшебный, просто очаровательный.
Хотелось причинить ему боль.
Нет, не в том смысле, в котором подумал бы тот же Диего, услышь он вдруг мысли соседа по команде. Лукасу хотелось то ли растоптать его, сделав «это» еще раз, только в трезвом, адекватном состоянии, чтобы все запомнилось и очень сильно и долго болело, то ли уничтожить его чертово очарование, разломать сказку, разбить всю эту прелесть. По Рудольфу видно было, что он в полном порядке, и это тоже раздражало. Он испортил Лукасу все своим существованием, он сделал его каким-то гомиком, который переспал с парнем и действительно получил удовольствие от этого. Он был таким глупым, глупее не придумаешь, просто тупым, как дерево, хоть и учился хорошо. Его начитанность и способность к учебе никак не отражались на простом поведении в социуме.
Хотелось увидеть, как он плачет, как ему больно морально, как он растоптан и унижен. Но Лукас понятия не имел, как это сделать, он просто никогда этого не делал. Он не знал, что желая чего-то очень страстно, ты никогда этого не получишь. Гаррет, который растоптал немногих, но окончательно и почти насмерть, никогда не собирался делать этого нарочно, специально. Просто так получалось, что он поступал в соответствии со своими желаниями, а они шли вразрез с понятиями общества о нравственности. Что поделать.
Лукас перебрал миллион способов унизить человека так, чтобы не просто унизить, а сначала завоевать доверие, чтобы потом уничтожить.
Милые, странные, необычные всегда раздражают. А когда они еще и не самодостаточные, не способны укусить и огрызнуться, не способны защититься, им хочется причинить много боли, сделать их такими же грязными, как все остальные, вымазать в этой реальности, спустить с небес на землю, показать все ужасы правды. Лукас почувствовал себя грязным из-за этого малолетнего идиота. Он и так был не показательным парнем, он занимался много чем за последние полгода своей жизни, но стать гомиком из-за какого-то безмозглого малолетки было слишком унизительно. Должно быть, для Рудольфа это было романтикой, сказкой в каком-то смысле, но для Лукаса это было отвратительно. Если и становиться гомиком, то только красиво, а не так, не на земле при толпах галлюцинаций в каком-то безумном порыве. Это было не то, что он хотел, о чем он мечтал.
Именно поэтому он остановил Рудольфа после обеда, схватил его за запястье и потащил удивленного Граната за собой, прочь из столовой, на улицу, чтобы остановить возле скамейки и развернуться, зашипеть ему в лицо.
- Что ты пялился на меня целый час, а?.. Тебе что, не хватило? Так понравилось, да? Я не знаю, что ты туда подмешал, чем ты меня напоил, но чтоб я еще раз ширнулся этой дрянью… Я понятия не имею, как тебе удалось всю эту дрянь мне навязать, почему мне это все глючило, но если ты хоть кому-нибудь хоть слово скажешь об этом… Я тебя придушу вот этими руками, - пообещал он, а Рудольф просто опешил. Да, он хотел поговорить с Турмалином о вчерашнем, тоже хотел попросить никому не говорить, сказать, что он не знает, что это был за странный сон такой… Но не таким образом. Поэтому он просто молча смотрел на Лукаса, который казался ему еще вчера таким необычным внешне и по характеру, не подлецом, как Диего, которого все уже обсуждали… Лукас оказался не таким, он оказался еще хуже, мелочным, низким, закомплексованным. Но Рудольф даже слов таких не знал.
- Что ты пялишься?.. Ты думаешь, мне вчера доставило это? Да я просто трахнул тебя, потому что ты меня напоил этой мерзостью. И меня до сих пор тошнит от мысли, что я вообще тебя трогал, идиота ты кусок. Ты половину слов, по-моему, которые я тебе сейчас говорю, не понимаешь. Правда же? И не надейся даже, что это такая у тебя будет обалденная романтика. Знаю я вас, что бабы придурочные, что ты такой же… Хлопаете своими тупыми глазами, ни капли мысли вообще на лице, просто кретинки и кретины, а сами рассчитываете на то, что какой-то придурок западет на ваш необыкновенный «внутренний мир» и втюхается по уши. Не надейся даже. Забудь про это и, знаешь… Ты ничтожество. Лучше больше ни с кем и никогда этого не делай, не позорься, потому что ты не просто бревно, ты просто ничего не умеешь. И слишком тупой, чтобы научиться даже этому.
Странность Рудольфа была в том, что если другому человеку все эти слова взорвали бы мозг и ранили бы его чувства, порвали в клочки душу, то он ничего такого не почувствовал. Другой бы на его месте сказал: «Да пошел ты» и ушел. А может, ехидно спросил бы: «А ты-то много умеешь?» Можно было холодно процедить: «Все сказал?» а потом развернуться и уйти, чтобы затаить жуткую обиду. И Одри, стоявший рядом и смотревший на эту попытку сломать ни в чем не виноватого человека, ожидал от него именно этого. Рудольф убил обоих, хоть второго и не видел.
- Можно я пойду? – уточнил он, подняв брови, совершенно беззлобно.
Лукас отдышался от своих откровений, уставился на него в шоке, очень зло и возмущенно.
- Ты ВООБЩЕ меня слушал?!
- Да. Я понял, - Рудольф кивнул. – Извини, пожалуйста. Я не знаю, что это ночью было, я не подмешивал ничего, я правда лунатик. Меня ближе к полнолунию начинает немного… Вести. Я сам не думал, что так получится. Может, это просто сон был? У меня ничего даже не болит.
У Лукаса не осталось даже царапин на спине. Ну неужели они просто отключились, и им приснился одинаковый сон, который они оба помнят? Бред собачий. Но его удивляло в данный момент не это.
- Ты издеваешься, да?.. Или ты пытаешься показаться крутым, показать, как тебе пофиг, а потом пойдешь реветь где-нибудь втихаря, да? Тебе же обидно?
- Нет, - Рудольф покачал головой, улыбнулся. – Я не знаю, как так получилось, мне правда жаль, если тебя это так обидело… Я не хотел. А может в тот момент и хотел, я не помню. Я на самом деле про парней вообще не думал никогда, сейчас тоже не думаю, я просто в первый раз это делал, так что не знаю, как надо себя вести, все такое… Мне стыдно, - он виновато улыбнулся снова.
- За что?.. – выдохнул Лукас, глядя на него, как на дьявола во плоти. У Одри появилось примерно такое же ощущение.
- Что я бревно и ничего не умею, ты же сам сказал, - это прозвучало бы ехидно и ядовито, если бы не его тон и выражение лица. Тон был спокойный, немного удивленный, будто он говорил: «Ты что, уже забыл, как сказал это?» А лицо такое спокойное, открытое, как и вчера.
Боргес не понимал, за что белобрысый Турмалин начал на парня наезжать. Насколько привидение помнило, Гранат был не виноват в том, что случилось, первым «волшебное пиво» выпил сам Лукас. А потом они просто накинулись друг на друга, никто никого не совращал и не принуждал. И Одри совершенно не способен был понять реакцию Рудольфа на подобное унижение. Рудольф Энсор был то ли глухим, то ли очень сильным морально, способным пережить обиду в какие-то секунды, то ли просто тупым до предела.
Судя по всему, это был третий вариант.
- В общем, мне жаль, - повторил он. – Я никому не скажу, правда. И я думаю, что это в самом деле был сон. И все равно извини, что тебе так не понравилось, ты прав, я вообще никто. Не смотри на меня больше, ладно? Вообще не смотри, даже там, - он кивнул на интернат.
- Почему? – Лукас озвучил вопрос Одри, который просто остолбенел, чуть не воскреснув от возмущения. Хотелось закричать: «Ты что, глухой?! Он тебя оскорбил! Ответь ему или хотя бы обидься!» но он не мог или просто не стал, не рискнул снова проявиться, как получилось с Эйприлом. Последняя просьба Рудольфа звучала, как реплика какого-то обиженного человека, трагично требующего, чтобы его оставили в покое. Вот только тот же самый тон и улыбка говорили об обратном. Он не был обижен, он правда этого хотел.
- Ну, потому что мне стыдно, - парень нервно улыбнулся, пожал плечами. Похоже, его действительно волновало только смущение, что он не сумел доставить Лукасу удовольствие.
Это была наглая ложь, но кто ему-то об этом скажет? Одри? Гаррет? О, будь Гаррет рядом, присутствуй он при этой сцене, он бы не остался в стороне. Он высказал бы что-нибудь либо Лукасу, либо Рудольфу, и Боргес не знал, на чью сторону встал бы Андерсен. Он любил унижать, как унизил Сэнди, он рассказывал об этом, и это Одри убило. Он даже понял, почему Блуверд стал таким к моменту, как он появился в Стрэтхоллане. Но Гаррет любил унижать и видеть, как человек страдает, он давил на факты, убивал человека правдой.
Лукас же врал о том, что ему не понравилось, обвинял парня ни за что, а тот и не плакал, не обижался совсем, просто улыбался и извинялся, лишая Одри самообладания, заставляя его возненавидеть белобрысого Турмалина. А Лукаса он просто заставил растеряться, потерять путь, на который он сам себя поставил – путь мести и унижения. Невозможно унизить человека, которому нечего стыдиться.
- Я… - Вампадур просто понятия не имел, что сказать, накатило разочарование пополам с яростью. Ярость пришла от бессилия против этой чертовой волшебности, этой непохожести на нормальных людей. Он что, действительно был туп, как бутылочное дно?
- Я же тебе не нравлюсь? – не понимал Рудольф, но старался рассуждать здраво. – И ты не хочешь, чтобы я кому-то рассказал, не хочешь помнить об этом сне? Тогда просто не смотри на меня, - он пожал плечами. – А то посмотришь и опять вспомнишь.
Лукас стоял и просто моргал редко, будучи в глубоком ступоре.
- Ну, можно мне идти уже? – Энсор поднял руку, согнул ее в локте и показал большим пальцем себе за спину, на интернат.
- Как хочешь. Мне плевать, - эта отчаянная попытка его задеть Одри не разозлила, Боргес поймал себя на том, что не смотря на презрение к лжецу Лукасу, он испытывал странное раздражение от поведения малявки Граната. Может, все дело было именно в том, что он внешне напоминал ровесника Фрэнсиса или Эйприла, а умственно недалеко ушел от Жульена? Да нет, Жульен был просто гением по сравнению с ним.
Такого простого парня Одри не встречал никогда. Что бы с ним случилось в Стрэтхоллане? Он бы сломался и стал таким, как все, или сводил бы всех с ума в не самом хорошем смысле этих слов своей непоколебимой, неразрушимой наивностью? Не хотелось даже думать, что случилось бы с ним в обычном приюте после потери стариков, которые за ним присматривали и которые его воспитывали. Он был чересчур домашний и хороший, добрый, а Стрэтхоллан, настоящий ад для такой личности, в сравнении с обычным приютом был просто раем. Рудольф в обычном приюте не прожил бы и недели.
Сон. Ничего себе «сон». С ума свихнуться, какой это был сон. А он по-прежнему был невиннее утренней росы. И ни капли злости, ни тени обиды.
С другой стороны, а что еще он мог подумать, если его «грубо поимели» ночью, а он сам пешком дошел до интерната, принял душ, будто просто повалялся на мельнице по земле, и лег спать? Наутро у человека, которого жестко пользовали, как элемент для сексуального удовлетворения, вряд ли будет такое прекрасное физическое состояние. Ничто даже не напоминало об «этом». Ни одного синяка, не говоря уже о боли между раздвигавшихся ночью ног. Конечно, это был ПРОСТО коллективный сон.
- Сумасшедший дом, - выдал Одри, стоя прямо за спиной Лукаса, который смотрел вслед легкомысленно уходящему Гранату.
- Психушка, - сказал Вампадур, не услышав призрака, просто высказав свое мнение относительно ситуации.
* * *
- Что грустишь? – спросил Гаррет, не удержавшись, снова показавшись Эйприлу, который сидел в раздевалке перед душевой. Туда никто не заходил, а Кле ни с кем не хотелось разговаривать, он заткнул уши наушниками и думал о том, кто он и что собой представляет.
- Я не грущу, - улыбнулся он искренне, не кокетливо, как делал это обычно с живыми людьми. С Гарретом он чувствовал себя совсем малолеткой, не зная о том, что после смерти человек просто не взрослел. И Гаррету не было все тридцать, он остался тем же двадцатилетним придурком.
И этого придурка убивала та искренность, с которой Кле к нему обращался. И его голос тоже убивал, тихий, тягучий, потому что и Гаррет, и Одри теперь знали, каким громким может быть Турмалин, когда поет.
- Хочешь? – Гаррет жестом фокусника вытащил из кармана абсолютно реальный чупа-чупс, который захватил из вазы со сладостями в гостиной. Он собирался отдать его именно Эйприлу, заметив, как тот болел по конфетам и леденцам.
- Настоящий, что ли?.. – парень удивился, взял из призрачных пальцев белую палочку и убедился в материальности чупа-чупса. – А как ты его держишь, если меня потрогать не можешь?
- Не знаю, - Гаррет пожал плечами, сел рядом на пол, не на корточки, как сначала. Он по привычке согнул одну ногу, вторую вытянул, и Эйприлу показалось на секунду, что некоторые его мечты сбываются. Просто сидеть рядом с таким крутым парнем рядом, наедине, разговаривать. Но у него всегда все через задницу, ведь даже в подобной ситуации есть «но». Гаррет – покойник.
- Наверное, чтобы смерть медом не казалась, - предположил Андерсен, задумчиво глядя в окно. – Предметы трогать – сколько угодно, а людей – никак.
- И что, за десять лет ни разу не хотелось?..
- Ты читал «Лола-Роза» в средней школе? Ее всех заставляют читать.
- Читал, - парень удивленно кивнул.
- Вот помнишь, как там Виктория говорила? «Соси и молчи».
Эйприл надулся, как мышь на крупу, но сразу разворачивать чупа-чупс не стал, просто замолчал. Подарок с того света не хотелось просто съесть и потерять.
Вдруг кончик его короткого, аккуратного носа тронул палец Гаррета, и парень опешил. Ведь привидения не могут прикасаться к людям? Но он уставился на абсолютно реальную руку, торчавшую из рукава кожаной куртки покойного певца, пальцы были согнуты, только указательный вытянут. Он и тронул его лицо. Гаррет следил за изменениями эмоций, потом засмеялся и высунул свою настоящую руку, в которой держал конечность манекена, припасенную еще из дома Нэнэ. Манекены Нэнэ любил, а потому пиджаки у него не висели на плечиках в шкафу, а красовались на манекенах. От одного Гаррет и отодрал кисть, издеваясь над самим Сомори и над всеми, над кем мог.
- Ужас! – Эйприл шарахнулся к батарее, противный Андерсен загоготал, все еще держа пластиковую кисть за запястье и тыкая ей Турмалину в бок. Но потом он кисть спрятал в глубокий карман куртки и утих, рассматривая зашуганного парня, который не знал, стоит ли убегать от ужаса. Но от Гаррета то ли не хотелось убегать, то ли просто невозможно было сбежать.
- Хочешь посмеяться? – уточнил он.
- Если будет на самом деле смешно, - ответил Эйприл неуверенно, ответ Гаррета удивил и даже понравился ему.
- Вчера после ужина ваша учительница пыталась директора засосать. Правда не получилось.
- Которая? – в шоке округлил глаза Кле.
- По музыке, какая еще-то. Не старая же овца какая-нибудь.
- Обалдеть. А почему не получилось?
- Он выгнал ее. Вот такая ерунда, пока ты теряешь время и занимаешься всяким бредом.
- Я не занимаюсь бредом.
- Ты тратишь часы, просто сидя тут и гоняя плеер.
- А чем еще мне заниматься?
- Ты в интернате для мальчиков, разве нечем заняться?
- Ты тоже учился в интернате, в этом Стрэтхоллане. И что, тебе было весело?
- Мне было просто зашибись, - заверил Гаррет. – Постоянно что-то случалось.
- А у меня ничего не случается, - Эйприл прошептал, двинув бровями, одновременно замечая, что уже вжался в угол, так что левую лопатку грела батарея, локти стояли на полу, он отклонился, потому что Гаррет нависал сверху, прислушиваясь к шепоту. Эйприл подумал, что чувствовал бы, будь это тело рядом настоящим, материальным. Наверное, он бы не смог больше сидеть на месте, свихнулся бы и либо сбежал, либо попытался поцеловать. Но тела будто не было, только холод, а внешне Гаррет выглядел настоящим.
- Все зависит не от тебя, - заметил он. – С тобой все случится, если оно должно произойти, и неважно, что ты будешь делать для этого или от этого.
- Тогда со мной точно ничего не случится. Судьба такая, - хмыкнул Эйприл. – Мне не судьба была оказаться на той кровати в первую ночь, не судьба с Диего потом разбираться. Мне судьба влюбиться в этого придурка, а потом понять, что он нормальный.
- Не думаю, что он нормальный, - Гаррет покачал головой, вспоминая прошедшую ночь на мельнице.
- Ну, или просто не для меня. В этой жизни все так, все не для тебя.
- Может, ты просто лучше их всех.
- Лучше кого? Лучше тех, кому достаются лучшие парни?
- Лучше тех, кого эти «лучшие» сейчас потрут и пошлют, - пожал плечами Гаррет, сидя так же вальяжно, раскинувшись, так что Эйприл не знал, чего ему хотелось больше – подвинуться или отодвинуться. Приближаться было бесполезно, ведь Гаррета не потрогать, но отодвигаться совсем не хотелось, казалось невозможным. – Может, не стоит тратиться на это все? Это только сейчас кажется крутым, уж поверь мне. Сейчас тебе хочется всего и сразу, побольше.
- Ну и что. Я очень хочу.
- Чего ты хочешь? – Гаррет ехидно выгнул бровь, усмехнулся.
- Ну, всего, - Эйприл буркнул, решив на него не смотреть. – Потому что… Ну, ты же привидение, можно тебе сказать?
- Если бы мне было не интересно, я бы не спросил.
- Правда?
- Правда.
- Просто все эти их взгляды, а тот же Глен еще и подружку себе нашел в этом Янтаре. И они постоянно куда-нибудь сваливают на улицу и там обнимаются, целуются.
- Тебе так хочется? А если я скажу тебе, что точно знаю, что у них все несерьезно? Что ваш Глен его не хочет по-настоящему? Он скоро бросит его, потому что влюблен в кое-кого другого. И после этого тебе все еще хочется оказаться на месте того беленького, мелкого?
- Нет, я не это имел в виду. Мне не нравится Глен, я просто хотел бы…
- Хотел бы, чтобы к тебе тоже лезли, приставали, а потом бросили, потому что просто забавлялись?
Эйприл сдулся, поняв, что Гаррет прав.
- А в кого он влюблен? – вдруг удивился он. – Если не в этого? Они же ходят там, постоянно лижутся… А Лукас вообще на этого тупого, который постоянно глазами хлопает, так смотрел вчера.
Гаррет почувствовал, что слегка смутился сам. Ведь нельзя было рассказывать о том, что он сам чуть не свихнулся прошлой ночью на мельнице.
- Если сам не видишь, с какой стати я тебе буду говорить, в кого он влюблен? Но я думаю, вот у него-то все по-настоящему. И шансы есть. А насчет твоего этого белобрысого и малявки из Граната я не знаю.
Сложно было что-то решить после ночного приключения.
- То есть, у них что-то может быть всерьез? – уныло уточнил Эйприл.
- Я не знаю, - Гаррет покачал головой.
- Я никогда… Ну, никогда раньше не то что не думал, даже представить не мог, что ты будешь со мной разговаривать о таком. Да причем тут «такое», я не мог представить, что ты вообще будешь разговаривать с таким, как я.
- А что с тобой не так? – Гаррет ухмыльнулся. Он раньше, перед переездом в Стрэтхоллан тоже считал себя дефектным и каким-то неудачником.
- Не знаю. Со мной все не так. Ты говоришь, что это лучше, что меня никто не трогает, что ко мне никто не лезет. А я скоро свихнусь уже, что я никому не нужен, - у него еще сильнее обострилась депрессия и тоска, он чуть не заплакал, но вспомнил, что он не такой плакса, как чертов Фицбергер, который приманивает парней именно своими слезами.
- Да расслабься. Найдется тот, кому ты нужен.
- А если он будет не нужен мне?
Гаррета убивали эти вопросы, которые били прямо в цель и по больному. У него с Домиником так и было, с Сэнди, со всеми. Он был нужен, а ему – нет.
- Глупости, - в этот момент он себя впервые почувствовал взрослым. Только взрослые способны знать правду, но врать из принципа, скрывая свой собственный опыт. Они способны врать, чтобы давать надежду тем, кто младше. – У тебя все будет зашибись. Найдется тот, кому ты нужен, а он будет нужен тебе. Так же бывает.
- Но очень редко, - Эйприл вздохнул, а Гаррету стало по-настоящему тоскливо от его реализма. Это даже пессимизмом не казалось, Кле был реалистом и осознавал, что у него нет шансов. Гаррет ненавидел тех, кто мечтал о сказке, кто надеялся на лучшее, он презирал трусливых пессимистов, что надеялись на худшее. Но ему захотелось, чтобы у Эйприла все было по-другому, не так, как он думал. Ведь зачем жить, если ты с самого начала знаешь, что все будет уныло, обычно, как у большинства?
- Слушай, - Андерсен прищурился, рассматривая эту картину отчаяния, достал из кармана пластиковую кисть и все же тронул физиономию манерного Турмалина. Он поднял его лицо, тронув пластиковым пальцем подбородок, повернув мордашку к себе. – Пусть даже это бывает редко, но у тебя все будет. Просто не сейчас.
- А когда? Лет через десять? Тогда я вообще никому буду не нужен.
- Не через десять. Я тебе обещаю, очень скоро будет, но не именно сегодня, не на этой неделе. Обязательно будет, - убедительно, своим низким голосом, внушающим доверие, заверил он, и Эйприлу в самом деле захотелось поверить. – Просто считай, что ты – тот самый редкий случай, у тебя все будет эксклюзивно, не как у всех. Раз и навсегда, по-настоящему.
- Честно? Как ты можешь мне обещать, ты же не знаешь, что у меня будет в жизни? Я сам не знаю, что завтра будет, - Эйприл чуть не заревел опять от избытка эмоций, чувствуя, как сдавило горло, и печет глаза. Слезы все же потекли, но было можно, ведь его никто не видел. Ни одна живая душа.
- А я тебе гарантирую. Только все будет, если ты условие выполнишь, - Гаррет прищурился, он не мог без условий, не мог без препятствий.
- Какое еще условие?.. – проныл Кле.
- Если ты не будешь кидаться на первого попавшегося, кто предложит просто трахнуться. Не думай, что это круто, цени себя, не будь тряпкой. От каждого последующего круче ты становиться не будешь.
- А что делать?.. В монахи податься? Мне хочется, как ты не понимаешь? Хочется.
- Чего тебе хочется? Секса? – Гаррет поморщился.
- Ну и что в этом плохого?
- А ты знаешь, что это приятно только с тем, кто реально нужен тебе? Просто так, от нечего делать это просто мерзко, никакого удовольствия. А у тебя по глазам видно, чего ты хочешь.
- Чего я хочу? – Эйприл с вызовом подался к нему, тоже прищурился. – Как ты можешь знать, чего я хочу?..
Гаррет остолбенел, когда у него получилось то, что получилось десять лет назад у Ромуальда с Хэйданом. Он просто так сильно, до трясучки захотел прикоснуться к этому упрямому ослу, что левая рука перестала слушаться Эйприла, она сама собой поднялась и закрыла ладонью ему рот. Гаррет чуть не заорал от радости, подавил желание прыгать по раздевалке от полученной возможности хоть как-то ощутить настоящее, живое прикосновение. Эйприл мычал в собственную ладонь, понимая, что не может отодрать ее второй рукой, будто она вообще ему не принадлежит.
- Тихо, - Гаррет шепнул, стараясь не слишком концентрироваться на том, что мычание вибрацией отдавалось в чужой руке, которую он контролировал. – И уж поверь, я знаю, чего ты хочешь. Хочешь, чтобы он тебя целовал в губы, медленно и долго, да? А потом вот сюда, - Эйприл не мог остановить непослушную руку, а Гаррет следил за движениями этой руки, которую двигал сам по шее, ведя чужими пальцами по чужой же коже. – Стаскивал бы с тебя одежду, - такое ощущение было чисто внешне, что Эйприл пытался кого-то соблазнить, левой рукой спуская с плеча воротник футболки. Так показалось бы любому вошедшему случайно в раздевалку человеку, но никого не было.
- Не только, - заявил Кле нахально, потому что рот снова был открыт.
- Человек, который тебя не любит, никогда не станет делать этого так, как тебе захочется. Тебе не будет нравиться. А человек, которого не любишь ты, даже если сделает это в совершенстве, не сможет тебе доставить удовольствия.
- Не бывает, что оба любят.
- Бывает.
- У тебя было?
- У меня – нет. Но у кого-то же было? И у тебя будет.
- Я что, особенный? – Эйприл засмеялся, не замечая, что его собственная рука, окончательно онемев и отказав слушаться, сжимает его же плечо, открытое стянутым воротником. Она не просто сжимала его, она будто старалась стиснуть его до боли, запомнить ощущения, каждое мгновение живого и горячего тела.
- Не с каждым разговаривают привидения, - Гаррет двинул бровями, посмотрел на него в упор, не отводя взгляд, так что Эйприл наконец в это поверил. Покойный Андерсен явился не нытику Фрэнсису, которого все хотели за его слезы, не туповатому Гранату, который привлекал нежностью, не Жульену, который просто умел притягивать взгляды. Он явился ему лично, он с ним разговаривал обо всяких глупостях, он прикасался к нему. Да, именно так, хоть Эйприл и не понял этого пока, но Гаррет искал любую возможность прикоснуться. Он не думал о таком все десять лет, ему не хотелось до такого ужаса потрогать хоть кого-нибудь, а Кле притягивал. Пластиковой кистью манекена, заняв его собственную руку, любым способом ощутить.
- Почему ты умер, а?.. – Эйприл сделал брови домиком, посмотрел на него уже очень тоскливо, чувствуя, как руку покалывают сотни иголочек, будто он ее отлежал, но все равно она уже под его контролем, Гаррет отодвинулся.
- Потому что нажрался, как свинья, и выбросился из окна, - пояснили ему ехидно.
- Нет, зачем ты это сделал? Просто по пьяни, что ли?
- А зачем люди заканчивают жизнь самоубийством?
Ответа Гаррет не дождался, пожал плечами и пояснил сам.
- Может, просто больше не хотелось жить. Цели не было. Может, просто позавидовал Одри. Он взял и умер вот так быстро и случайно, раз – и его нет, все его проблемы пропали.
- У тебя что, были такие проблемы?
- У меня по жизни и смерти одна проблема, это я, - Гаррет закатил глаза, расслабленно запрокинул голову, прижавшись затылком к кафельной стене. – Меня все ненавидели. И никому я не был нужен, знаешь, как бесило?
- По такой логике мне тоже нужно выброситься из окна.
- Ты не знаешь, кто тебя любит, кому ты нужен, так что лучше не тупи.
- А почему ты думаешь, что ты знал, кто тебя любит?
- А я знал. Мне говорили, что меня любят, но дело-то в том, что хоть и знал об этом, Я их НЕ любил. Мне не нужно это было.
- И тот, кого любил ты, не любил тебя? – предположил Эйприл, поправив футболку, вернув ее на место, но все равно плечо жгло.
- Это же не кино, я вообще никого не любил. Тошнит от жизни, когда никого не любишь, когда ты настолько урод и ничтожество, что не способен даже полюбить того, кому ты нужен. Чувствуешь себя мразью и ублюдком, эгоистом.
- А может, что-нибудь изменилось бы потом, откуда тебе знать? Может, появился бы кто-то, кого ты полюбил бы?
- Тогда меня сейчас не было бы здесь, согласись?
- И что? Не говори, что тебе было бы жаль со мной не познакомиться, я же знаю, что это не так, - Кле вздохнул, но улыбнулся.
- Если бы я тогда не умер, я бы вообще тебя не знал. Но раз уж сейчас уже знаю, то было бы жаль не сказать тебе все это. Ты, балбес, кинулся бы на первого попавшегося.
- Тебе что, меня жалко?
- Есть немного. Я не знаю, но думаю, что ты заслуживаешь большего.
- Спасибо, - машинально поблагодарил Эйприл, понятия не имея о том, что Гаррет испытывал, пока это говорил. Он впервые нес подобную чушь и сам от себя был в шоке. Неужели ему и правда не наплевать, кто кого там трахнет? Почему так не хотелось, чтобы Эйприлу разбили сердце и душу, все такое? Почему сжималось что-то в призрачной душе за неимением живого сердца?
- Я ничего не хотел бы менять, - выдал он честно. – Представь? Еще год назад я бы об этом не подумал, а для меня время летит незаметно. Знаешь, как это противно? Десять лет назад ваш директор был совсем не таким, он был чуть старше тебя, красился, как проститутка – гуталином, носил кружева под одеждой, мечтал о сексе и давал всем, кто попросит, а Одри продинамил. Он сам говорил. И это чучело умирало на уроках физкультуры, которые я проводил, а я вообще физкультуру терпеть не мог, просто мучил его там, заняться нечем было. И вот все это пролетело, я такой же, Одри такой же, а он вырос, повзрослел, он стал совсем другим, почти ничего не осталось от того чучела. Ты представь, как это отстойно, видеть, как какая-то малявка становится старше тебя, проживает жизнь, ловит от нее кайф, испытывает боль, а ты – нет, ты можешь только смотреть?
- Что хорошего в боли?
- Ты не представляешь, как приятно испытывать боль от любви, даже невзаимной. Тебе сейчас кажется, что это ужасно, но когда этого нет, тебе хочется умереть. А как мне умереть, если я уже мертв?
- Ты не можешь исчезнуть? Я имею в виду, не все мертвецы становятся призраками, почему вы стали?
- Потому что нам так хочется, рядом с Нэнэ можно существовать вечно, он как батарейка.
- Круто… А если вам надоест?
- Можно просто исчезнуть, просто перестать быть и все.
- Почему ты этого не сделаешь, если тебе надоело все это? Я бы спятил без возможности кого-то потрогать.
- Ты живешь и никого не трогаешь уже семнадцать с лишним лет, а я – всего десять, так кому из нас надо исчезнуть? – Гаррет не удержался, хмыкнул.
- Но ты тоже лет до семнадцати никого не трогал.
- До пятнадцати. В пятнадцать я переспал с какой-то девкой. Я даже не помню, как она выглядела, обалдеть. А сейчас она, наверное, уже замужем, все такое. Я боюсь исчезнуть.
- Призраки чего-то боятся?
- Я не призрак, я – это я, только без моего тела, такой, как был. И я боюсь все забыть, потерять это. А что, если я потом просто стану другим человеком. Еще раз прожить жизнь до семнадцати, снова влюбиться, переспать и снова жить? Не перенесу, не хочу снова, хочу сохранить всю память, понимаешь?
- Понимаю, - Эйприл кивнул. Он тоже не хотел бы потерять все то, о чем помнил, пусть даже ничего интересного в его жизни еще не произошло.
Гаррет не стал уточнять, что почему-то ему будет совсем неприятно увидеть, как Эйприл найдет кого-то, или кто-то найдет его самого. Неприятно увидеть, как ему причинят боль незаслуженно, как он поверит, доверится, а его растопчут, уничтожат эту наивность, которая все равно еще осталась. Это было даже не так, как с Нэнэ, за взрослением которого оба привидения наблюдали. Нэнэ уже испытал любовь, боль, все это он пережил в Стрэтхоллане, а Эйприл о таком и понятия не имел, хотя мечтал о любви, о страсти. У Гаррета поехала бы крыша, он стал бы призраком-психом, если бы увидел, как этого милого балбеса меняют, ломают, делают серым ничтожеством, обозленным на весь мир и на все человечество. Но остановить это Гаррет не мог, не мог же он ему запретить жить, влюбляться.
Андерсен был подлецом, это точно, но все зависело от того, с какой стороны смотреть на его подлость. Подлость в одном была благородством в другом. И он решил эгоистично не позволить никому вообще приблизиться к этому тоскливому, грустному Турмалину. Он решил, что если кто-то посмеет хотя бы намекнуть на что-то «такое» Эйприлу, то он появится, он заставит услышать свой голос, он напугает того гада до полусмерти, ведь он привидение. Он отпугнет от Кле всех, совсем всех, но не позволит его сломать и изменить. Это было подло, потому что Эйприл и так страдал от одиночества, от голода по «таким» прикосновениям, но это было благородно по отношению к его чувствам. Гаррет сам не хотел, не думал об этом, он заботился только о себе, скорее всего, но тем самым хотел защитить чужие чувства от неизбежных ран.
- А… - Эйприл начал опять выносить ему мозги вопросами, не заметил, как Гаррет вытащил из его кармана спрятанный туда чупа-чупс, развернул его и сунул в приоткрывшийся рот.
- Соси и молчи, - хмыкнул Андерсен, наблюдая за удивленным выражением лица. Кле вытащил чупа-чупс, облизнулся, посмотрел на него, вспоминая, что хотел сказать. И только он опять открыл рот, восстановив забытую фразу, как привидение просто испарилось, оставшись блестящей пылью в воздухе. Пыль даже не осталась на полу, просто пропала.
- Ну подожди! – парень возмутился, вскакивая и глядя по сторонам. – Ты же не можешь так исчезнуть, ты где-то тут же!
В ответ раздалась тишина.