Боргес тоже подумал о том, что слишком редко пользуется возможностью пошалить, в отличие от Гаррета, который этим злоупотреблял от души. И Одри занялся именно тем, что решил слегка отомстить старшему Гранату за то, что он испортил момент интима между Рудольфом и Лукасом. Ведь Одри так хотелось на это посмотреть, он голосовал бы за них, будь это реалити-шоу по телевизору. Весьма забавно было порой смотреть тому же Дитеру, как мобильник Нэнэ поднимался в воздух и отчаянно пищал. Одри проявлялся только потом, и становились видны его пальцы, жмущие на кнопки, отправляющие какое-то слово на «короткий номер»…
В общем, Анжело ему все испортил, да еще и заманчиво тряхнул юбкой, если выражаться образно. Нельзя же испортить настроение привидению и уйти в большую, пустую душевую в гордом одиночестве. Это просто слишком заманчиво.
Даже чересчур, если речь идет о человеке, который умер на рассвете своей молодости и вот уже десять лет не мог прикоснуться ни к одному живому существу.
Анжело выматерился, когда что-то щелкнуло за спиной, вспыхнуло, и в душевой вдруг стало темнее на одну из шести ламп. Лампы были не длинные и голубые, как в Стрэтхоллане, ведь Нэнэ прекрасно помнил, как ненавидел этот жуткий свет. Лампы были маленькие и круглые, но тоже светлые. Гранат закрутил краны, протянул руку и взял полотенце, намотал его вокруг бедер.
- Очень смешно, - громко сообщил он, думая, что кто-то просто выключил свет. Пол был весь мокрый, и он боялся поскользнуться, поэтому переступал аккуратно, на цыпочках, одной рукой придерживая края полотенца, а второй вытерев нос, с которого капала вода. Нос у него был козырный – вздернутый, но длинный. – Кто здесь? – он выглянул из-за матовой стенки, за которой обычно можно было скрыться и не показываться, если не хотелось светить своим телом. Бывали же скромники. Он к таким не относился, но предпочитал не красоваться при всех, а потому даже ночью стоял за этой стенкой.
В душевой никого не было, на полу лежали осколки лампочки, будто она не просто перегорела, а ее кто-то разбил.
Анжело невольно вздрогнул, заметив, что в помещении неестественно похолодало. Он же только что стоял под душем, почти под кипятком, шел пар, и пальцы до сих пор выглядели, будто обгоревшие, распарившись от жары. По телу пошли мурашки, вода, стекавшая с мокрых волос по позвоночнику, тоже стала холодной и неприятной.
Одри понравилось шалить, и он не заметил появившегося рядом Гаррета.
- Ку-ку, как дела? – Андерсен просто издевнулся, задав этот тупой вопрос. Он и так видел, как у Одри были дела. – Что ты над ребенком издеваешься?
- Ребенок все мне испортил, Вампадур почти решился забить на свою нормальность и поцеловать нашего тормоза, но этот вот… - Одри кивнул на «этого вот». – Явился и утащил его к Нэнэ. Что ему надо было?
- Ну, насчет спектакля.
- А, понятно. Но все равно, никто не просил. Рано или поздно сам бы пришел.
- По-моему тебе просто скучно, - протянул Гаррет загадочно, двинул бровями. И Боргес знал, что это правда, просто не хотел признаваться.
- Нет, не скучно. Посмотри, какая татушка, кстати, - он подошел к ничего не подозревавшему Гранату сзади, и пока Анжело оглядывался, пальцем зацепил край его полотенца спереди, потянул его вниз. Мэлоун заметил не сразу и подхватил полотенце тоже не сразу, так что Гаррет успел увидеть и признать, что идея неплохая. В районе аппендикса, рядом с тазовой косточкой у старшего Граната была родинка. Просто черное пятнышко, к которому мастер пририсовал крылышки и усики, как у бабочки. Под родинкой, превратившейся в насекомое, припала к «земле» кошка, смотревшая на эту бабочку. Татуировка была маленькая, Анжело обычно закрывал ее одеждой, но сейчас привидения рассмотрели.
- Сексуальненько... А как насчет похихикать? – Андерсен протянул руку и прижал ладонь к длинному зеркалу в углу, где помимо основных раковин, что стояли в середине душевой, было еще четыре. Анжело округлил глаза, застыв и не замечая, что в помещении уже совсем холодно, и его дыхание вырывается если не клубами пара, то маленькими облачками. Зеркало на его глазах затуманилось, побелело и почти покрылось инеем.
Нэнэ, уже растянувшись на кровати, застонал, закрыв лицо руками. Голова болела нещадно, даже таблетки не помогали, и он уже не мог дождаться, когда привидения перебесятся.
Выражение лица Анжело стоило того, чтобы помучить «батарейку». Гаррет просто чуть не разрыдался, наблюдая за его округлившимися глазами и приоткрывшимся ртом, из которого вырвался такой сорванный и нежный вздох, что он напоминал почти стон. Мэлоун заскулил, закрыв рот рукой и шарахнувшись, когда на замороженном зеркале вдруг чей-то невидимый палец вывел «Здравствуй».
- Блин, ты дебил, - Гаррет с шипением выдохнул.
- Чего это я дебил-то?! – возмутился Боргес, который и выводил это на зеркале.
- «Здравствуй», блин. А чего сразу не «Добрый вечер»? Благородный ты наш.
- Черт…
Анжело передернулся, схватил одежду, которая висела на крючке, и метнулся к двери, чтобы вылететь в коридор и согреться, избавиться от ощущения, будто попал в триллер. Но Гаррет любезно дверь подержал. Правда в обратную сторону, не позволяя ее открыть и просто привалившись к ней спиной.
Анжело заныл, дергая ручку и косясь на зеркало, где «Здравствуй» замерзло и исчезло, зато ниже появилось еще более кошмарное: «В смысле, привет».
- Я сейчас описаюсь от смеха, - Гаррет затрясся, хихикая и жмурясь. – Ты бы еще смайлик нарисовал.
Одри подавился смешком, протянул руку, и Анжело не понял ничего. Рядом с «привет» появилась одна вертикальная линия, рядом - почти параллельная ей вторая линия… Когда под ними лихо провели дугу вместо улыбки, Мэлоун отключился и сполз по двери. Гаррет на это посмотрел широко открытыми глазами, поднял взгляд на умиравшего от смеха приятеля и уточнил.
- Я когда-нибудь говорил, что Нэнэ нас пришибет рано или поздно? Кто его теперь потащит в комнату? Он замерзнет и простудится, а мы потом виноваты.
- Это все ты со своими смайликами! – психанул Одри, тоже думая, что им делать.
- Ага, я, как же. И это ВОТ ЭТОТ человек мне говорил, что нельзя издеваться над живыми. Сам-то…
- Это все ты!
- Конечно, надо же на кого-то все свалить…
- Но согласись, глаза он забавно закатил.
- Это да.
* * *
Диего подошел к Глену после звонка на отбой, отдал ему свернутый лист нежно-сиреневого цвета. Он даже решил взять эту красоту у учительницы литературы, которая раздавала цветные листы для красивых сочинений. Правда раздавала она их малышне, а Диего объяснил все тем, что хотел над кем-то подшутить. Учительница не одобрила, но листы дала, даже не один.
Сезанн замер, он лежал под одеялом, закрыв им ноги, и листал журнал.
- Отдашь это тому идиоту, ладно? Или скажешь, наконец, кто это был? – Раппард прищурился, а Глен протянул руку и взял письмо. Его аж затрясло от желания его побыстрее прочесть, но он удержался и даже вида не подал.
- Не скажу, - он усмехнулся. – Так не честно, он же просил. Отдам завтра. А ты так шустро ответ написал, я смотрю, - Глен двинул бровью, и Диего невольно смутился, чуть выдвинул нижнюю челюсть, перекатил жвачку во рту и пожал плечами.
- Вы же все так психику треплете, что попробуй не напиши.
- Мне просто было интересно, что он ответит потом, - Фрэнсис оправдался. Это он надавил на Раппарда, и тот не смог отказать. Эйприлу было почти все равно, Лукас просто злился на старшего Граната, а Тео задал волнующий Глена вопрос. Сезанн его мысленно даже поблагодарил.
- И что ты там ему написал? Может, прочтешь для нас вслух?
- Ага, сейчас, уже бегу. Трибунку мне подгонишь?
- Зануда, - Фон Фарте ничуть не обиженно хмыкнул. – Ты написал там кучу пошлостей, злобный педик?
Что странно, Тео не перестал относиться к приятелю, как к крутому парню. Ведь иметь девчонок – круто. А если ты имеешь парней, значит, ты еще круче, чем обычные парни, которые имеют девчонок?.. В общем, разница между тем же Эйприлом и Диего просматривалась отлично.
- Конечно. Написал ему список требований, типа «ноги побрить, одеколон выкинуть и купить духи, желательно сладкие, называть меня «мой тигрик» и без вопросов сосать, когда прикажут», - заверил его Диего, закатывая глаза и залезая на свою полку.
Глен засмеялся, Фрэнсис подхватил, даже Лукас улыбнулся, но никто не понял, что смех-то у Глена был истерический, нервный. Еще бы, услышать такое от человека, к которому испытываешь определенные нежные чувства, и которого хочешь получить в собственное пользование.
- Болит твой язык? – осведомился Раппард, и Сезанн незаметно вздрогнул.
- Не то чтобы болит… - он перевернул страницу журнала, придержав за краешек, посмотрел на обратную сторону, пробежался по ней взглядом, и только потом повернулся к Диего, посмотрел снизу вверх на его полку. – А что?
- Нет, ничего, - парень поднял брови и сделал наплевательский вид, растянулся с комфортом, закинул руки за голову, закрыл глаза. – Я просто подумал, что ты так ныл тогда… Может, заражение начнется.
- Не начнется, все же стерильно, - Лукас отмахнулся в буквальном смысле и оставил руку свешенной с полки над Гленом. Его эта рука успокоила. Он поднял свою руку и пожал ладонь Вампадура.
- Здравствуйте, ага.
Лукас хмыкнул и руку убрал обратно, к себе.
- Я думаю, тебе стоит накрасить ногти, - вдруг выдал Эйприл, не глядя на свою бывшую любовь, а читая «Тома Сойера», вспоминая детство и ностальгируя. – В смысле, у тебя руки ничего, феньки килограммами носишь. А ногти просто как-то смотрятся. Накрась синим или голубым, глаза подчеркнешь, а то всем кажется, что они черные, и ты реально азиат, просто морковки много кушал и вырос дылда такая.
- А губы мне помадой фиолетовой накрасить, чтоб фингал подчеркнуть, да? – Вампадур не удержался, огрызнулся, но это не утихомирило всех, а насмешило, Тео прыснул от смеха.
- Будешь отлично смотреться. Еще заколочку с бабочками и маечку на лямках, вообще зашибись будет.
- Чулочки, гетры, юбочку, шпильки, - подстегнул Глен, по-прежнему глядя в журнал.
- Ну и фантазии тут у кого-то, - Фон Фарте было не заткнуть. – Такое ощущение, что ты прямо сам так обычно одевался раньше. Все по полочкам, по очереди описал.
- Да по-любому же, я только так и ходил. Ну, там, лифчик, вата в нем, все сексуально, - согласился Сезанн со вздохом и улыбкой.
- Придурки, - вздохнул Эйприл, посмотрел на Фрэнсиса, тот согласно покрутил пальцем у виска. – У тебя колени сильно болят?
- Терпимо, - Фицбергер поморщился. – Да ладно, черт с ними.
- Слышь, модник, - Вампадур кинул в Эйприла пушистым брелком от сумки. Брелок был кислотно-красного цвета, представлял собой что-то, типа мыши или кошки без ушей. – Ты не забыл, что должен мне еще одну правду?
- Какую правду? – Тео сразу влез, как обычно.
- Он выпытал у меня все мои интимные секреты, - вульгарным, тянущим голосом пояснил Кле шутки ради. – И я ему теперь должен ответить правду на один последний вопрос. Так что ты, Вампадур, подумай, как бы не продешевить. Может, еще потерпишь, пока ничего интересного не нарисуется?
- Нет, мне уже сейчас интересно. Ты такой довольный ходишь уже третий день, аж прямо снегиря напоминаешь. Влюбился, что ли?
- Это твой вопрос?
- Нет, погоди, - Лукас спохватился. – Хотя… Ты влюбился в кого-то, кто сейчас в этой комнате?
- Нет, - Эйприл покачал головой.
- Врешь.
- Честное слово, мамой клянусь.
- Ну и ладно, - Лукас обиделся сам на себя, что так промахнулся. – Но я все равно вижу, что ты по кому-то сохнешь, - он усмехнулся.
- Ты не поверишь, но я тебе и на этот вопрос правду отвечу. Чисто из человеколюбия, бесплатно.
- Да ну?
- Ну, да. Я действительно сохну по кое-кому. Но он не в нашей команде. И вообще ни в одной из команд.
- Только не говори, что в директора влюбился, ладно? Он на тебя громче всех орал.
- Нет, не в него, - Кле покачал головой. – Видишь? Уже на три вопроса правду ответил, так что отвяжись.
Глен сидел, смотрел на одну и ту же страницу журнала уже минуты три и благодарил бога за то, что не его Лукас со своими детективными способностями отмороженного Шерлока Холмса поймал с поличным. Ведь если бы Вампадур заполучил во владение одну правду на свой вопрос и задал бы ему, Глену, тот же вопрос, что Эйприлу… Было бы очень не смешно. Точнее, было бы ОЧЕНЬ смешно, только не ему. И метод Вампадура помог бы вычислить, к кому именно из их команды Глен неровно дышит.
- Слышь, Сезанн. А какого, прости, хрена ты женский журнал читаешь? – Фон Фарте был иногда даже чересчур наблюдательным.
- Правда? – Фрэнсис даже вытянулся в струнку, чтобы проверить, не врет ли вездесущий пакостник. – Зачем он тебе?
- Сплетен про звезд много, про Голливуд. Отзывы к новым фильмам, к премьерам, к модным книгам, все такое. Я же в ваши интересы не лезу, - холодно и напевно ответил Глен.
- Ну, конечно, как же, отзывы к фильмам он читает, - Фон Фарте явно не поверил. И никто не поверил, так что Сезанн обиделся и решил говорить с ними на их языке.
- Как вы четко меня раскусили. Конечно же, я ищу себе новые духи, обязательно сладкие, а еще охренительную машинку для эпиляции…
- Нафига? – Лукас даже свесился со своей полки, Глен на него посмотрел и ухмыльнулся.
- Ну, мало ли. Вдруг фанату нашего Казановы не повезет, так хоть я счастья попытаю.
Вся комната благодарно заржала, публика съела издевку, Тео притих, Фрэнсис втихаря проникся к Глену симпатией. Он был такой спокойный и всегда находил на все достойный ответ, что с ним хотелось общаться постоянно.
- Один вопрос можно? – Глен посмотрел на Диего, решившись на этот тяжелый шаг.
- Ну?
- А почему «тигрик»? – он улыбнулся широко, не удержавшись.
- Не знаю. Не «ежик» же, в конце концов.
- Понятно.
- Ты что, уже примерился на роль его бабы, что ли? Не знал, не знал… - Фон Фарте бесился, что его поставили на место, а потому начал хамить.
- По-любому, - согласился Глен. – Вот сейчас обстановку выясняю. Получится у этого придурка из малышни или нет. Если нет, то не буду повторять его ошибок.
- Так звучит, будто ты серьезно, - Фицбергер заметил очень некстати.
- Да, правда, - согласился Эйприл, и Глен понял, что переборщил.
- В театральный собираюсь поступать после выпускного, тренируюсь.
- Ясно, - с огромным скепсисом в голосе «поверил» Диего. Парню немного поплохело, потому что шутки шутками, а подозрения он в сердца соседей по команде вселил.
«Черт…»
- А в самом деле, Сезанн… - вдруг задумчиво протянул Эйприл, глядя, как все выключают свет, кроме Фрэнсиса. Тот вообще долго зачитывался обычно. Кле тоже щелкнул своей лампочкой над головой и убрал книгу. – Будь ты на месте этого мелкого… Ведь он же тебя выбрал, чтобы записку передать? Видать, почуял своего.
- Смешно, ха-ха.
- Я серьезно. Ну, ладно, ты нормальный, я не спорю.
«А я бы поспорил», - подумал Лукас, вспоминая, как увлеченно Глен лизался с Жульеном. Но, судя по сегодняшней сцене у них же в комнате, Янтарь с Гленом остались просто друзьями. С кем не бывает. Ведь в этом месте всегда не хватает прикосновений. Он вообще умудрился переспать с малолеткой, и не факт, что это был сон, как хочется думать.
Эйприл продолжал.
- Но если бы вот ты был на его месте, ты бы стал с нашим Казановой встречаться?
- Нет, - Глен засмеялся, и опять никто не уловил истерию в его голосе. Он лежал на спине, закрыв глаза и скрестив руки на груди.
- Ничего, что я здесь? – Диего уточнил почти скромно, потому что обсуждали его и обсуждали нагло.
- Не мешаешь, не бойся, - отмахнулся Эйприл. – Ну Глен. Я не имею в виду, что если бы ты был этим малявкой. Я имею в виду, вот ты его понимаешь, вообще? Его поведение, его вот эти письма, все ахи-охи-вздохи? Видишь хоть что-нибудь привлекательное в Диего?
- Что ты привязался?
- Мне интересно.
- Если ты любишь парней постарше и вообще парней, не надо всех такими считать, - Глен начал отбиваться, сам того не замечая.
- Не психуй ты так, - Фрэнсис его осадил. – Просто спрашивают. Сложно ответить, что ли?
- Нет, я не вижу ничего привлекательного в Диего, я нормальный, я вообще чисто теоретически даже не могу увидеть что-то привлекательное в парне. В любом парне, так что не обижайся, Диего.
- Мне по барабану, - успокоили его, но стало только хуже.
- Представляю, как тебе тогда противно передавать все эти записочки, - хмыкнул Эйприл. – Видеть перед собой какого-то придурка, которого ты даже понять не можешь. Другое дело, если бы ты сам на Диего слюнями капал, а так… Но ты нормальный, извини.
Все замолчали, Глен больше не ответил, скоро свет погас и у Фрэнсиса, комната погрузилась в темноту. Но не спал никто. Лукас думал о Рудольфе и о долбанном Мэлоуне, Эйприл чуть не начал плакать в подушку, задумавшись о несправедливости бытия в очередной раз, нарисовав в мыслях Гаррета. Глен боялся, что Эйприл говорил так уверенно лишь потому, что сам уже заподозрил неладное и просек его интриги до самого истока. Но он это думал зря, потому что Кле всегда ко всем привязывался со своими психологическими штучками, а вот Фрэнсис в самом деле заподозрил, услышав страх в его последних ответах. Диего размышлял о том, что ему напишет неведомый малолетний поклонник в ответ на довольно своеобразное письмо и напишет ли вообще. Раппард вообще сам себя не узнавал, поймав на том, что его действительно волнует этот поклонник и его письмо, его чувства. Он не тупой, он не слащавый, не ехидный, не наивный. Но он какой-то… Он нежный, а для Диего это было диким. Ему два последних года бурной личной жизни встречались два типа парней – тупые девственники и умные потаскухи. Первых трахнуть ничего не стоило, лишь нужно было подождать и поуговаривать две недели. Вторые давали просто так, по-дружески. И никто не трогал его чувства. Было ощущение, что этот неведомый фанат в самом деле нормальный, и для него самого его влюбленность внезапна, она пугает, и он не знает, что делать. Диего даже стало его немного жалко, это вызывало улыбку – чуть надменную, но все равно восторженную и довольную, даже гордую, что на него кто-то так серьезно запал.
Через полчаса Глен не выдержал, подумал, что все уже спят, и встал с кровати, вылетел в коридор вместе с письмом. Мозги кипели, очень хотелось прочесть и узнать. Но Диего вообще не спал, он последние десять минут лежал и смотрел на любителя женских журналов, а потом просто опешил и возмутился, увидев эту картину. Нет, передать письмо он мог, конечно, мог прочитать, там не было ничего «такого», но читать его втихаря и без спроса?..
Пока он натянул штаны и сунул ноги в патрули, Глен ушел уже довольно далеко, он холода не боялся и умчался без обуви. И даже без штанов, если уж совсем честно. Когда Диего нашел его в третьем по счету туалете, было уже слишком поздно, Глен успел дочитать до конца. И он дернулся, улыбка стерлась с лица, взгляд стал испуганным, а дыхание сорвалось, когда дверь туалета открылась. Он сидел в последней кабинке, опустив сиденье унитаза и забравшись на него с ногами на всякий случай. Он затих, не зная, кто вошел, но решил, что кто бы это ни был, проблем ему не надо.
- Эй, Сезанн. Ты тут, я знаю, - Диего неожиданно разозлился. – Не оборзел ли – чужие письма читать? Тебя передать просили, насколько я помню. Я тебе разрешал читать? И вообще, вот так подло, ночью, один, даже не при всех… Тебе что, своей личной жизни не хватает, хочется в чужой покопаться?
Глен молчал, не зная, как реагировать и стоит ли реагировать вообще.
Диего дернул дверь первой кабинки, никого там не нашел, дернул дверь второй. Когда он дошел до последней, Глен окончательно убедился в решении притворяться пустым местом и затих.
- Замечательно. Открой дверь, - Диего вздохнул, дернул за ручку еще раз, но бесполезно, защелка была повернута изнутри. – Я же не буду тебя бить. Может быть.
- Может быть? – Глен усмехнулся и закрыл себе рот, но поздно.
«Вот идиот…» - подумал он сам о себе. Надо было упорно делать вид, что его там нет.
- Вылезай оттуда и объясни, какого хрена это было. Зачем тебе это письмо. Так интересно, что ли? И что, прочитал? Зашибись, как весело там?
- Нет, очень мило.
- МИЛО? – у Диего глаза на лоб вылезли, и Глен понял, что слово не совсем подходящее. – Ты вообще оборзел, да? Тебе смешно, да?
- Нет, почему…
- Потому что ты не педик, а я тебя охренеть, как веселю, и тебе кажется забавным, по-моему, что я ему ответил!
- У тебя комплексы из-за твоей ориентации, - понял Глен, но понял как-то неудачно и вслух, а потому Раппард взбесился окончательно. Да, у него были комплексы, и они легко объяснялись, ведь всем хотелось поржать над его предпочтениями. Большинство не делили «таких» на верхних и нижних, не понимали, что каждый ведет себя соответственно своему внутреннему «Я». Диего был нормальным парнем, просто возбуждали его не девушки, а парни. Не такие, как он, а изящные, женственные. Он совсем не был похож на манерного Эйприла, которому нравились наоборот – здоровые и сильные, крутые. Половина интерната уже уверена была, что они созданы с Эйприлом друг для друга, ведь они – два гея разных лагерей. Один из «женского», другой – из «мужского». Но по такой логике любой мужчина подходит любой женщине, ведь теоретически они могут быть вместе, а на деле все не так. Раппард разозлился, и в этом была вина Глена, который понятия не имел о чужих комплексах.
Самым гениальным поступком было то, как резко Диего просто протянул руку над невысокой, в общем-то, дверцей кабинки, опустил ее с другой стороны и, нащупав защелку, повернул ее на глазах у обалдевшего соседа по команде. Глен даже отреагировать не успел, он такого не ожидал, просто забыл, что Диего высокий, а дверца низкая и открыть ее изнутри ему легче, чем два пальца… Об асфальт.
Письмо из его руки вырвали, а сам Диего немного мешал встать и удалиться из кабинки, поэтому Глен так и продолжал глупо сидеть, подтянув коленки к груди и поставив пятки на край сиденья.
- Извини, - тупо выдал он, имея в виду письмо. Очень тянуло сказать: «Да не злись ты, я бы все равно его прочел, потому что писал-то тебе я», но он сдержался, понимая, что это будет полный провал.
- Придурок, - Раппард невольно ухмыльнулся и окинул его надменным взглядом.
Видок тот еще был. Поза тоже неплохая, учитывая, что одет он был весьма относительно – в болтавшуюся на нем черную майку и такие же черные трусы. Они даже не были боксерами, напоминали девичьи, вот только были более закрытыми, а потому согнутые и прижатые коленками к груди ноги позволяли видеть все прекрасно.
Если мысленно белье убрать…
- Что ты уставился? – грубо поинтересовался Глен, строя из себя очень нормального, а Диего мысленно отвесил себе пощечину.
«Ну все, дошел, кого попало раздеваю».
«Кто попало» наконец осознал и опустил ноги, сел нормально. В темноте, только в синем свечении из узких окон под потолком он смотрелся изумительно, что и скрывать. У Диего был опыт рассматривания парней в полумраке, в свете, в темноте и в глухом мраке. Все выглядели по-разному, и не всегда выигрышно, а вот Глену темнота шла. Кожа становилась подчеркнуто светлой, волосы - столь же явно темными, глаза - выразительными, губы – пусть и не яркими, но блестящими от того, что он постоянно облизывался. А еще у него была дебильная манера говорить что-то, постепенно понижая голос, почти совсем замолкая на половине фразы, и отводить при этом взгляд. Будто он следил за радугой в небе, проводя взглядом по дуге под потолком. Это раздражало, потому что казалось, будто он относится к собеседнику наплевательски.
- Хочешь знать, что я думаю? – Сезанн наконец встал, одернул свои модные трусы, одернул заодно и майку, облизнулся и чуть заметно надул губы. Он не замечал сам, но иногда от страха вел себя немного манерно, бросал такие взгляды из-под ресниц, что внизу живота могло потеплеть не только у Раппарда.
- Вообще, не очень, но скажи.
- Я думаю, что ему понравится то, что ты написал. Ну, так искренне. Я от тебя даже не ожидал, - Глен отодвинуть его со своего пути не старался, просто сложил руки на груди и уставился Диего куда-то в ключицы, чтобы не смотреть в глаза и вообще на лицо.
- Меня пугает, что ты вообще хоть что-то от меня ожидал, - Раппард скептически на него посмотрел. – Тебя так волнует, что я ему напишу? Кто это? Скажи уже, я ему сам письмо отдам и сразу скажу, что может запросто признаваться.
- Запросто? – Глен удивился. – Ты этого не написал в письме или я не заметил?
Диего шагнул назад, открывая спиной дверцу и выходя из кабинки, Глен машинально шагнул за ним.
- И слава богу, что не написал. А то всякие умные лезут и читают чужие письма.
- Я уже извинился. Мне просто было любопытно.
- Так любопытно, что сорвался и метнулся читать. Ты прям пугаешь меня, - Диего хмыкнул. После того, как он сказал вслух о том, что Глен слишком странно повел себя для «почтальона» между двумя отправителями-получателями, в голове Раппарда зашевелились какие-то мысли, но подозрения были слишком слабыми, поэтому он не услышал их.
- Какой ты, блин, пугливый, - Глен хмыкнул, наклонился к раковине, включил холодную воду и плеснул в лицо, чтобы немного остудить начавшие гореть щеки, чтобы успокоиться и прийти в себя, не сдаться с потрохами чисто случайно. – То боишься моих ожиданий, то моего любопытства. Я у тебя один такой, твоя личная фобия, или нас много?
- Ревнуешь, что ли? – Диего выпалил машинально, а потом уловил, что разговор ушел совсем не туда.
- О, очень ревную. Прямо умираю, не видишь, что ли? – Сезанн вздохнул. Было сложно оставаться спокойным, стоя в темноте с Ним, в одной комнате, наедине, да еще учитывая голый торс Раппарда. От мыслей о нем и взглядов на этот торс хотелось надеть штаны, очень срочно надеть, потому что он вообще чувствовал себя не слишком комфортно. Пол был холодный, на ноги он ничего нацепить не додумался и теперь об этом жалел.
Глен понял, что желание целовать Жульена очень отличалось от желания целовать Диего. С Янтарем это было сладко, но приятно чисто физически, от мыслей его не трясло. А вот с Раппардом даже от мыслей было так хорошо, что даже плохо, и хотелось до дрожи.
- Ну так кто это?
- Не скажу, - Глен на цыпочках пошел к двери, но его вернули мягко назад, придержав за руку.
- Да куда ты торопишься, завтра суббота. И вообще, почему ты так паришься, чтобы я не узнал, кто написал? Он тебе что, такой близкий друг? По-моему, вы сказали, что вообще с ним не общаетесь, просто он попросил из-за того, что ты со мной в одной команде.
- Ну, да. Просто он же просил тебе не говорить. Это предательство какое-то будет, если я скажу, - Глен принялся выкручиваться, нажимая на совесть Раппарда. Она была очень маленькая, поэтому нажать не получалось. – И меня больше никогда не попросят никому ничего передать, просто не будут верить. Еще начнут говорить, что я всем растрепал, кто тебе писал. А если вы еще и встречаться не будете, вообще караул.
- Я по-любому буду с ним встречаться, - Диего фыркнул. До него постепенно начинало доходить. И почерк с петельками тоже постепенно вспомнился. У кого он списывал ответы по истории в среду?.. У Глена.
«Да не может этого быть», - Диего сам себя одернул, а потом подумал, с чего вдруг он так надеется, что его догадка верна. Почему так хотелось, чтобы это действительно оказался нелепый и плохо продуманный обман двух дружков – Глена и Жульена?
- Почему по-любому?
- Потому что мы в мужском интернате, детка, - Диего развел руками, окинул взглядом туалет. – С кем еще здесь встречаться? Только с парнями, а мне они доставляют, сам знаешь. Хотя, что ты понимаешь, ты же нормальный, - последнее звучало так издевательски, что Глен это почувствовал очень четко.
- И вообще, лучше синица в руках, чем журавль в небе, слышал такое? Если на меня кто-то запал, то лучше хватать его сразу, чтобы не передумал, а уж потом разберусь.
- А если он тебе не понравится? Просто так встречаться будешь, что ли?
- Ну и что? Трахаться хочется всем, про что ты говоришь?
- Ну, он-то в тебя влюбился, а ты просто трахаться хочешь? – в голосе Глена звучала не только юношеская грубость, не только женское возмущение, но и такая досада с разочарованием, что Диего почти на сто процентов убедился.
Все тайное обязательно становится явным.
- Почему тебя так парит, что я с ним буду делать? Если он на меня запал, то ему все будет нравиться, а я люблю трахаться. Так в чем проблема?
- Ты считаешь его настолько тупым? Думаешь, ему будет приятно только от того, что ты снизошел до того, чтобы трахнуть его? А тебе не приходило в голову, что ты далеко не подарок и ничего особенного собой не представляешь? Он нормальный, он же написал тебе, он просто немного запутался и не знает, что делать, решил признаться тебе просто анонимно, чтобы понять, как дальше быть. И ты считаешь, что он прямо бросится к тебе на шею и будет балдеть от секса? О, да, мечтай, - Глен так эмоционально высказал даже последнюю фразу, что все сложилось, как детский паззл для детей «до 3 лет».
- А почему нет? – рискнул распалить его еще сильнее Диего. Глен не заметил от злости.
- Ты циник. Тупой циник и придурок. Ты даже вообще не знаешь, что такое «влюбиться». Трахнул Фрэнсиса, потом пошел, погулял, как так и надо, теперь плевать хотел на то, что в тебя кто-то влюбился, думаешь только про трах. А ты бы подумал лучше о том, что он может не согласиться. А ты и уговаривать не станешь, стопроцентно, я уверен. Ты сразу скажешь: «Ну-у-у, какой ты проблемный, еще ломаешься… Пошел ты, найду себе попроще». Ну и найди себе какого-нибудь придурка, как ты сам, - Глен это выдал, развернулся и мрачно пошел на выход уже очень уверенно.
- Эм… Прошу прощения… - Диего безжалостно душил в себе тупой смех и старался прикинуться культурным человеком.
- Что еще?.. – Сезанн оглянулся, взявшись за ручку двери, но еще не открыв ее.
- Вопрос о том, почему тебя так парит его судьба, снимается, - выдавил Диего с нарочно серьезным выражением лица.
- Почему это? Я разве ответил?
- О, ты ответил. Ты зашибись, как ответил, - заверили его на полном серьезе. – Вот только один момент… Как ты думаешь, как долго он планирует ломаться, проблемный этот, а? Просто я же тупой циник, мне-то откуда знать. А ты, как сторонний наблюдатель, совершенно незаинтересованный в этом вопросе, мне посоветуй, как мне себя с ним вести.
- Да ты еще даже не знаешь, как он выглядит. Может, он урод уродом, да еще и малявка, я же говорил. Не веришь, у Жульена спроси. И ты думаешь, что ты способен долго упрашивать парня, который тебе не только безразличен, но и внешне не нравится?
- Такое ощущение, будто ты мамка из гей-борделя, разъяснил мне все так круто, а я такой мальчик-актив, нихрена вообще не шарю.
Глен вздохнул тяжело.
- Ты все опошляешь. Научись думать мозгами, а не кое-чем другим.
- Короче, умник, - Диего сорвался и шагнул к двери, оттащил от нее «умника». – Насчет возраста ты гонишь, тебе почти восемнадцать, так что не надо. Насчет внешности – это чисто твое дебильное желание похвастаться. Или ты на комплименты нарываешься, я не знаю. А еще надо было кого-нибудь поумнее в сообщники выбрать, а то у него все по лицу видно, только сейчас понял. Сначала не заметил как-то. И письмо надо было распечатать, чтобы почерк не узнать было. Понял?
Глен понял. Понял, что такое паралич. Не двигались ни руки, ни ноги, ни голосовые связки. Даже ничего нечленораздельного, типа «э-э-э» он воспроизвести не мог, не говоря уже о связной речи.
В голове не было мыслей, если не считать за мысль дурацкую картинку-ассоциацию – ровную линию пульса на черном экране аппарата. Такие обычно стоят возле кроватей тяжело больных в госпитале. И вот у Глена линия перестала кривляться вообще, в ушах четко слышался равномерный писк.
- Ну и что? Хочешь ты со мной встречаться или нет?
- Я-я-я… - Глен жутко тормозил, не веря своим ушам, но ясно было, что ответ положительный. Диего не удержался, решил хотя бы попробовать то, что ему теперь принадлежало почти официально.
У Глена чуть не заискрил замкнувшийся мозг, но приблизившийся Раппард его целовать глубоко и откровенно не стал, помня о проколотом языке. Но это было еще хуже, чем если бы он целовал его взасос, а так это было просто очень… Очень смущающе и волнующе – закрыть глаза и только прихватывать губами чужие губы, слушать в темноте и тишине эти дурацкие чмокающие звуки.
Диего удивило то, что к нему не полезли обниматься, Глен сохранял дистанцию, ничем не прикасаясь к нему, кроме губ. Так вот, значит, как себя ведут «нормальные», решившие перебраться в лагерь «ненормальных». Сезанн был профессиональным лжецом, можно сказать, только сейчас Диего подумал, каких усилий бедняге стоило строить из себя обычного «почтальона», да еще и выслушивать глупости, которые вся команда несла. А каково ему было слушать, как Диего зачитывал его письмо при всех?..
Губы стали непривычно мягкими и горячими, ничего круче делать было нельзя, Диего подавил желание вцепиться в плечи соседа по команде мертвой хваткой и просто не переставать чувствовать вкус этих губ. Ничего особенного, но почему-то он был настолько приятным, что трясло. Глен растаял от мысли, что мечты наконец-то сбываются. Он и не думал еще недавно, когда даже целовался с Жульеном, что чья-то близость может быть НАСТОЛЬКО волнующей.
- Я не такой уж тупой, - сообщил Диего, все же не удержавшись и прижав его к стенке возле раковин. – И циник тоже не всегда.
- Беру свои слова обратно, - сразу отреагировал Глен, немного отодвигаясь, но было, во-первых, некуда, а во-вторых, поздно. За ним была стена, а сам он уже потерял основной контроль над собой. Лицо Диего, выражение этого лица, вид широких крепких плеч, крупных ладоней… На все это Глен еще вчера просто смотрел, а теперь все это было очень близко, и все практически принадлежало ему, стоило только захотеть. И попросить, на что он был, конечно, не способен.
И он так дернулся, когда его потрогали немного ниже пояса, что врезался в край столешницы с раковинами. Тут он и попался.
- Да не дергайся ты, тебе же нравится, - Диего хмыкнул, снова поцеловав его так легонько, как целуются в детском саду. Хотя, нет, как в первом классе, наверное, уже дольше, чем просто влажный и скользкий чмок.
- Я так и знал. Вот знал же, я же сказал, что ты только про всякую мерзость думаешь! – Глен не послушал и начал вырываться. Слева была стена, сзади – раковины, спереди – Диего, справа – никого и ничего. Но дернуться все равно не получалось.
- Извини, но это у тебя на меня стоит, а не у меня на тебя, - Раппард не удержался и ухмыльнулся. Злое и обиженное лицо Сезанна просто провоцировало прижать его посильнее, чтобы при дыхании ребра касались его ребер. А уж какой был соблазн протиснуть руку между бедер, стащить белье и потрогать то, что как раз на него и встало.
- А, вот как, значит… - Глен прищурился, пихнул его в грудь и чуть не упал, потому что сзади никакой опоры не было. – Я же говорил, что ему не надо из вежливости, раз он тебе не нравится.
- Тебе, ты имеешь в виду?
- Чего?..
- Он – это ты, так что это тебе не надо из вежливости? – Диего пытался привести его в чувства и относительную вменяемость, правда делал это только словами. Физически он вменяемость отбирал, задрав чужую майку и все же просунув руку за резинку трусов.
- Вот не надо! – Глен решил больше не морозить пятки, и раз уж Раппард стоял так близко, он незаметно поставил ноги на его патрули. Диего заметил не сразу, а потом почему-то умилился, левой рукой обнял его за пояс, но ладонь поднял, чтобы прижать ближе. Так жутко хотелось, что ему сносило мозги. Да, он был циником и тупицей, но секс он и правда любил. А Глен сам виноват – записки пишет, письма, строит из себя черт знает, кого. Такой недотрога, что расплакаться можно. А Фрэнсиса Диего изнасиловал аж неделю назад, и в данный момент его клинило.
- Так все делают. Мы же в мужском интернате, - еще раз напомнил он, трогая аккуратно, даже аккуратнее, чем самого себя. Глену приятно было чувствовать и эти прикосновения, которые смущали до ужаса, и то прикосновение большой ладони, что прижалась между лопаток к его спине. Сам он все же взялся руками за крепкие плечи, понадеялся, что руки у него не вспотели от волнения, потому
что не хотел показаться слабонервной малявкой. И это желание быть круче и старше вынудило его прижаться вплотную самому, вздохнуть Диего прямо на в ухо и чуть пошевелиться. Раппард самодовольно осклабился, поставив подбородок ему на плечо.
- Я же говорил, что тебе понравится, - он хмыкнул, болея от реакции. Все же, мужское тело было прекрасно и привлекало его куда сильнее женского. Особенно, когда оно было такое, как у Глена. – И не только потому что все так делают, - заверил он на всякий случай, ведь с «телок» что взять, они сами себе надумают и обидятся, если не сказать, что они единственные и неповторимые. – Ты же сам хотел со мной встречаться.
Глен подумал совсем не о том, он вспомнил слова Жульена, когда тот объяснял, почему отказал бы Диего в любом случае. Хильдегард совершенно точно угадал манеру поведения Раппарда, ведь стоило объявить даже шепотом и наедине с ним, что они встречаются, он сразу начинал склонять ко всему «такому». И Глену в самом деле было приятно, но еще очень стыдно от того, как он сдался. Он же «нормальный», он не должен обниматься ночью в туалете с каким-то борзым Казановой и так вздыхать только от того, что его слегка приласкали. Ну, не слегка, но… Но все равно, это неправильно, он к такому не привык, и его пугало, как это ему нравилось. Он что, получается, совсем гей, что ли?..
Кошмар.
- Жульен говорил, что не стал бы с тобой встречаться из-за этого… - выпалил он, пока воздуха в легких хватило. Диего остолбенел.
- Что?! Из-за чего не стал бы?!
- Потому что ты сразу… Начинаешь вот это все делать… А ты что, хотел бы с ним? – Глен начал обижаться.
- Да пошел он. Слишком мелкий еще, - Диего ухмыльнулся совсем близко от его уха, выдохнув в него. – И что, значит, я тебя заставляю, да?.. Потом ему расскажешь, что я тебя вынудил?
- Нет, я это не из-за этого делаю, мне просто…
- Просто? – Диего посмотрел на его волосы, за неимением возможности посмотреть на лицо. Глен вздрогнул, ойкнул, чувствуя, что вот-вот накатит, зажмурился.
- Просто нравится…
- Просто ты старше, чем он. И умнее.
- А еще что?
- И красивее, - Диего знал, что это нравится не только девчонкам, но и парням. Но он говорил искренне, не преувеличивая.
- Как ты там просил тебя называть? – Глену стало смешно, он решил, что если они это делают ночью, и этого никто больше не видит и не слышит, то утром он запросто сделает вид, будто ничего не произошло. А сейчас можно пошалить.
Диего передернулся весь, даже закрыл глаза, когда ему в ухо зашептали так, будто Глен был совсем «не нормальным».
- Ты тигр… Тигренок… О, нет! Я вспомнил. Тигрик… - он кончиком языка провел по его уху, по самому краю, чувствуя себя таким развратным, что Кле удавился бы от зависти. И Диего непременно забыл бы про Фрэнсиса. – Ой…
Диего это «ой» расшифровал правильно и естественно не стал бы слушать никаких «отпусти». Глен и не просил отпустить, он застонал сквозь зубы, стиснув их, согнул пальцы, но ногти были обкусаны, так что никаких шансов поцарапать Диего не оставалось. Раппард воспользовался ситуацией, пока парень приходил в себя, он чувствовал липкую скользкость на своей ладони, но не шевелился, только прикусил Глену шею. Обычно это место было закрыто волосами, но сейчас Сезанн наклонил голову, пряча лицо, и шея оголилась. Точно, парни лучше девчонок, они не такие мягкие, их проще укусить. Диего это сделал из самолюбия, чтобы уж точно кто-нибудь, да заметил в субботу, что Глен не такой «нормальный», каким хочет казаться. И он уже натворил всякого «такого» с кем-то. А потом Раппард похвастается, что это был он.
Почему-то в Дримсвуде не получалось вести себя грубо, получалось тайно и по-взрослому, как Диего совсем не привык. И эта новизна его только подстегивала, давала надежду на то, что «это» надолго.
Глен шарахнулся, багровея от стыда, но стараясь удержать образ такого взрослого и искушенного, ничего не боящегося на месте. Он поправил белье, одернул майку и убрал руки от плеч Диего. Тот выключил воду в раковине, где ополоснул руку холодной водой, усмехнулся. Шум воды Глена и привел окончательно в чувства, отрезвил.
- Мне так с тобой и идти до спальни обратно? – уточнил Диего, не убирая левую руку от его спины, сделал шаг назад. Глен вспомнил, что стоит на его патрулях, и встал на пол, показавшийся мерзко ледяным.
- Я так и знал, что вот так все получится, - вздохнул он.
- Тебе же понравилось.
- Теперь я тебе должен, а я не люблю быть в долгу, - Глен буркнул и первым вышел в темный коридор.
- Я не говорил, что ты мне должен. Но если ты так хочешь, подумай, как мне отплатить, - Раппард продолжал издеваться, больше не прикасаясь к нему из принципа. Сам прибежит. Диего очень хотелось, чтобы Глен снова полез к нему, но теперь уже сам, по своей инициативе, поняв, что это все совсем не страшно. Это жутко приятно им двоим и круто на взгляд остальных.
- Конечно… - Сезанн вздохнул. – А что завтра сказать всем? Почему «он» не ответит на твое письмо?
- Либо говоришь, что это был ты, либо продолжаешь делать вид, что ты просто почтальон, - Диего пожал плечами, потому что вариантов больше не было.
- Может, они и не спросят, - Глен остановился перед дверью и с надеждой прошептал это.
- О, да, забудут. Массовая амнезия резко.
- Если спросят, я скажу. Только ты ничего не говори. Не потому что ты, а потому что мне стремно, что я эти записки писал и делал вид, что это не я, - объяснил Глен сразу.
- Можешь не распаляться, я не тупая малолетка, сам пойму как-нибудь. А если не пойму – спрошу, - он толкнул дверь комнаты Турмалинов и пропустил Глена вперед. И на него больше от стыда даже не смотрели.
Точнее, это Глен на него больше не смотрел, а единственным человеком, кто все это видел и слышал, был Гаррет. Он хоть и не был живым, но все равно оставался свидетелем. В полной темноте Эйприл его не видел, он вообще спал, лежал на боку, свернувшись клубком, Гаррет разлегся за его спиной тоже боком, жалея, что нельзя обнять. То есть, обнять-то можно, но Эйприл все равно не почувствует. Он только взял одеяло за край и накрыл его получше, оставив открытым только плечо, которое ему так нравилось. Во сне Кле не становился милее, но становился еще притягательнее, кокетливее, будто даже в бессознательном состоянии пытался кого-то соблазнить. Шоколадный лак, дешевые тонкие колечки на полусогнутых пальцах, плетеные из бисера и деревянные феньки на запястьях, на все это почему-то очень хотелось смотреть.
Гаррет разозлился от невозможности даже почувствовать запах от его кожи. Он мог уловить только запах души – пахло марципаном и сахарной пудрой, а еще, наверное, сиренью. Он знал и запах души Одри, о приближении которого обычно узнавал издалека именно по усилению этого аромата – мяты и клюквы. Сам Гаррет был не в курсе, как пахла его душа, но Боргес знал, что это похоже на запах выдержанного гранатового сока.
Почти незаметно, никого не разбудив, открылась форточка, откинулось одеяло Эйприла, так что осталось оно у него вообще в ногах. В комнате стало прохладно, а от злости Гаррета и вовсе холодно, Кле свернулся клубком и потянулся во сне за одеялом. Но оно как-то все отдалялось и отползало само по себе, Гаррету хотелось, чтобы он мучился, чтобы он постоянно помнил, что рядом с ним тот, от кого не уйти и даже не сбежать, нигде не спрятаться. Что он в полной власти. Пусть помнит и даже не думает ни о ком и ни о чем другом.
Все парни накрылись одеялами и свернулись, им стало тепло, никакая форточка не страшила. А вот Эйприлу пришлось проснуться и, недовольно бурча, полезть за одеялом, упавшим с кровати.
Оно вдруг поползло еще и по полу к двери, будто его кто-то отодвинул ногой. И Эйприл наконец увидел эту ногу, поднял взгляд, столкнулся со взглядом Гаррета.
- Это ты, - шепотом то ли спросил, то ли констатировал он, не зная, улыбнуться или не стоит.
- А кого еще ты ждал? – Гаррет выгнул бровь.
- Вообще, если честно, никого не ждал, я спал. Зачем ты меня разбудил?
- Захотел и разбудил, - Андерсен поднял одеяло и швырнул его обратно на кровать.
- Что-то случилось?
- Ничего не случилось, - он пожал плечами, а потом сел прямо перед Эйприлом, который накрылся одеялом со спины и стал похож на сугроб. – Я просто думаю, вспомнишь ли ты обо мне, когда будешь трахаться с кем-нибудь из этих придурков.
- Я не буду, ты же говорил, что не надо, - тихим шепотом, чтобы никого не разбудить, ответил Кле. Он вообще не понимал, почему вдруг Гаррет начал с ним говорить таким тоном, да еще о таких вещах.
- Как будто тебе важно, что я говорил. Ты живой, тебе же хочется, ты это тоже говорил, не помнишь?
- Помню. Но способен потерпеть, уж поверь. Ты сказал, что не надо тратиться, я и не буду тратиться.
- Да тебе кто-нибудь предложит и все, ты уже растаешь. Ваш Сезанн, вон, строил из себя недотрогу и натурала, а сам только что пришел вместе с Раппардом. Интересно, что они там делали?
- Так это он написал письмо! – Эйприл вытаращил глаза.
- Он. И завтра он в этом признается, так что уж поддержи человека, он крутой.
- Ладно… А с чего ты взял, что я буду, как он? Ему Диего если и нравится, то он с ним это и делает, я-то здесь причем?
- А если тебе предложит тот, кто нравится тебе, ты даже думать не станешь, вообще забьешь, что я все увижу. А я все увижу, будь уверен. И ты тоже будешь в курсе, что я там, рядом. Я тебе мозг вынесу весь потом.
- Чего ты злишься? – Эйприл начал обижаться, а Гаррета это еще сильнее разозлило, он почувствовал себя уродом, но в то же время так сильно захотел заставить думать только о себе, что сил никаких не было.
- А то, что ты такой же, как он, как все.
- Ты же меня поцеловал вчера, - Эйприл покраснел, но в темноте не было заметно.
- И жалею об этом, - огрызнулся Андерсен и встал с его кровати.
- Да не соглашусь я ни с кем ничего делать! Потому что тот, кто мне нравится, мне никогда не предложит!
- Никогда не говори «никогда», - Гаррет хмыкнул. – Сезанн тоже думал, что никогда не предложат ему. А ведь предложили.
- Просто мертвец вряд ли предложит мне с ним переспать, - зло прошипел Эйприл, решив тоже сорвать себе стоп-кран и не делать скидок на чувства. Гаррет заткнулся, заикнулся, подавившись словами, которые уже готов был сказать.
«Ах, вот оно как…»
- Ты что, смеешься надо мной? – он сам нервно, неприятно засмеялся.
- Похоже, что мне весело? – Эйприл прищурился.
- Не надо мне врать, что я тебе нравлюсь.
- Я этого не говорил. И не скажу, потому что тебе никто не нужен, и я тоже не нужен. Тебе сейчас просто обидно. Может, я тебе сейчас немного нравлюсь, но выбора-то у тебя и так нет, тебя только я вижу и директор. Не к нему же лезть, так ко мне, да? А будь ты живым, ты бы быстро добился меня или просто трахнул, а потом бы сразу бросил. И тебя бесит, что ты не можешь этого сделать. Так что это ТЫ не ври, что тебе не наплевать. Это пройдет, так что оставь меня в покое, - Эйприл откинулся на спину, потом снова свернулся клубком и накрылся одеялом уже с головой, чтобы точно никого не видеть.
В чем-то он был прав. Но так было всего два дня назад, до поцелуя, который разорвал даже призрачное сердце. Гаррета аж затрясло от того, какого о нем был мнения человек, которому он уже почти признался. Но проблема оставалась проблемой, ведь он мертв, а Эйприл жив, и ему нужна нормальная любовь, нормальные прикосновения и отношения. А еще холм на его кровати, в который он превратился, накрывшись одеялом, вздрагивал и всхлипывал. Оказалось, что мечты сбываются, но не полностью. Да, Эйприл познакомился со своим идеалом, он один был таким избранным, что смог общаться с Гарретом. Но вот Андерсен был мертв, и ему ничего не светило. Либо всю жизнь оставаться одному, либо попытаться влюбиться в кого-то другого, живого. И все равно это будет не то, ведь он будет знать, что Гаррет «жив». Все перемешалось и перепуталось, поэтому он сам не выдержал и повел себя позорно, как Фрэнсис. Фицбергер даже проснулся, услышав плач и решив, что во сне умудрился зареветь. Как оказалось, плакал Кле, и Фрэнсис не стал к нему лезть, чтобы не нарваться на грубость. Когда парню хочется плакать, это не просто жалость к себе, это реакция на реальную проблему.
- Это не пройдет, - наконец решился сказать и сам лично понял Гаррет, встал на колени перед кроватью Эйприла, прямо перед ним, закрывшимся одеялом. Он попытался одеяло отодвинуть, но Эйприл дернулся и стиснул его края еще сильнее, чтобы привидение не увидело его зареванного лица. – Да послушай ты меня! – Андерсен начал беситься, наклонился вплотную, так что его «дыхание» захолодило Эйприлу лицо сквозь одеяло. – Не пройдет нихрена, это не просто так, мне не просто обидно. Я просто не хочу тебя отдавать, а если бы я был жив, я бы убил их всех, но никто бы к тебе не подошел, честное слово. Клянусь, я не вру, я не просто хочу добиться тебя. И меня бесит, мать твою, что я не могу ничего сделать! Ты не понимаешь, как это, я просто ничего не могу, я хочу и не могу, это невыносимо!
- Я не понимаю?! – страшным шепотом отозвалось одеяло. – Я хочу обнять тебя, я хотел ответить тебе, я хотел тебя целовать, но я не могу, потому что ты долбанный труп! Почему ты умер?! Зачем ты это сделал, а?! Ты что, не мог подождать?!
- И это было бы нормально, что мне было бы тридцать, а тебе – семнадцать?!
- Мне скоро будет восемнадцать! Ну, ты прав, мы бы даже не были знакомы тогда… Но почему, а?! Почему ты не можешь ожить?! – одеяло зарыдало еще громче, но уже от злости, от обиды на судьбу.
Фрэнсис был в ступоре. Он решил, что Эйприлу просто что-то снилось, и он говорил во сне.
- Не плачь, у меня сердце разрывается!
- У тебя нет сердца!
- Ты понял, о чем я! Перестань плакать, успокойся. Ну пожалуйста. А то я тоже заплачу.
- Ты не заплачешь, привидения не плачут, - еле слышно проворчал Эйприл. – И ты же крутой, ты такой…
- Клянись, что никогда и ни к кому не прикоснешься. И не позволишь к тебе прикоснуться.
- Кроме тебя?
- Я никогда к тебе не прикоснусь! – рявкнул Гаррет и выматерился вслед за этим так злобно, что Эйприл поверил в его разочарование. – Клянись, что никому не позволишь!
- Кроме тебя! Клянусь, что никому, кроме тебя.
- Почему ты так уверен, что я когда-нибудь к тебе прикоснусь? – Гаррет даже засмеялся, причем сам над собой, совсем не весело.
- Потому что если я умру, ты сможешь ко мне прикоснуться. Ты можешь прикасаться к Одри.
- Это почти то же самое, что прикасаться к тебе, просто сквозь него я не прохожу. Но он ничего не чувствует. И я ничего не чувствую, поэтому даже не думай об этом.
- Я не хочу жить без тебя, - Эйприл опять зашелся, задыхаясь от нехватки воздуха под жарким одеялом, не дыша носом. – Не хочу я ничего вообще, нахрена мне этот интернат, эти уроки каждый день, эти придурки все…
- Ты же с ними дружишь, - закатил глаза Гаррет. – У меня были друзья. Но я их всех предал, потому что я урод. Но в интернате мы дружили, и честное слово, это было лучшее в моей жизни.
- Ты влюбляешься быстро и бросаешь тоже, ты просто теряешь интерес.
- А к тебе не потеряю. Не слушай Одри, никого больше, слушай только меня. Ты им веришь или мне?
- Тебе. Я покончу с собой, я не хочу больше жить. Я слабый, ты не понимаешь, я не смогу жить всю жизнь без тебя до самой смерти, ты что, издеваешься?..
Гаррет понял по-своему.
- Ты хочешь сказать, что сорвешься, закрутишь с кем-то, да?.. – нехорошим, не обещающим ничего приятного тоном начал он.
- Какого ты обо мне мнения! – с сарказмом заметил Эйприл злобно из-под одеяла. – Я просто не смогу. Я умру, я свихнусь, и меня посадят в психушку, потому что я буду постоянно реветь и сходить с ума, говорить о тебе. А тебя больше никто не видит, они решат, что я псих! Не издевайся надо мной, ты и сам жил только до двадцати, ты покончил с собой! Ты же сказал, что просто не смог больше, да?! А почему ты думаешь, что я смогу?! Смогу до двадцати, до тридцати, до сорока, да?! Я не железный, я не супермэн, я люблю тебя!.. – он зашелся таким плачем и так заскулил, что проснулся даже Лукас, а потом и Тео. Они и Фрэнсис уже начали думать, что сосед по команде сошел с ума.
- Я давно тебя люблю, я не просто фанатом был, я реально влюбился в тебя, во все клипы, все видео и интервью, все песни заслушал, не могу жить без твоего голоса, а теперь ты здесь, это же судьба… Разве не судьба?! Не может просто так случиться, что я от тебя без ума, и ты вдруг просто так появляешься ни для чего! Если ты не можешь со мной быть, то я буду с тобой!
- Каким образом?.. – Гаррет даже улыбнулся совсем невесело.
- Я покончу с собой, честное слово. Ты думаешь, мне слабо? Мне нифига не слабо, возьму и повешусь. Или прыгну из окна, как ты. Или не знаю, что еще, но я с тобой буду. Лучше быть с тобой и ни о чем не беспокоиться, не иметь возможности потрогать, чем жить одному и так же не трогать. Согласись, это же лучше!
- Ты спятил, что ты несешь… - Гаррет застонал. Еще год назад он бы радостно сверкнул глазами и воскликнул: «Отлично! Давай, покажи, как ты любишь меня, докажи, что это всерьез!» А теперь ему было больно даже подумать и очень стыдно понимать, что он сам вынудил Эйприла думать о таком.
- Не заставляй меня жить, а?.. – Кле задрожал снова, свернулся совсем клубком и начал уже давиться слезами, переходя на истерику. – Я не смогу. Я уже сейчас не могу, не хочу проснуться утром и тащиться со всеми куда-то, не хочу с ними разговаривать, хочу быть с тобой только…
- Не сходи с ума.
- Я уже сошел!
- Прости меня, - Гаррет поймал себя на том, что с этим парнем научился даже искренне извиняться. – Я дебил… Я тако-о-о-ой дебил, - он засмеялся, уткнувшись лбом в край кровати. – Одри мне говорил, что я зря это делаю. И я реально зря это делаю, у тебя уже крыша едет. Забудь, что я говорил, ладно? Это тебе не вампирский романчик, не книжки, которые ты читаешь. Реально забудь про меня, я больше не появлюсь, не буду тебе мозги трепать, а то ты спятишь.
- Ты как этот тупой Эдвард из «Сумерек»! – рявкнул Эйприл, и Фрэнсис не выдержал, встал с места и пересел к нему на кровать.
- Эй, проснись.
- Я не сплю! Слышишь меня?! Я с тобой говорю! – Кле, сел и уставился в пустоту, потом увидел Гаррета уже у двери. – Пожалуйста, не уходи. Я точно умру. Если ты уйдешь, я покончу с собой, тогда точно покончу и достану тебя из-под земли, я тебя буду преследовать, понял?! И ты будешь виноват, что я умер, понял?! Не смей уходить, я все равно тебя найду!
- Вот только Эдвард-то был живой и мог к ней прикоснуться, мог убить нахрен всех, кто на нее посмотрит. А я не могу. И не имею права запрещать тебе встречаться с кем-то, ты живой, тебе это нужно, у тебя все еще впереди, - с какой-то злой обидой прошипел Гаррет. Обижался он на судьбу, а не на Эйприла, конечно. Он впервые в жизни подумал о ком-то другом, а не только о себе, решил отменить все клятвы. Он просто не имел права портить человеку жизнь из собственной прихоти.
- Эйприл, - Фрэнсис тряхнул его за плечи, и тут же парень понял, что все, конец, его считают придурком в этой спальне. Психом и лунатиком. А может, даже шизофреником.
- А? Что? – он «удивился», моргнув и широко, наивно распахнув глаза. Будто он спал.
- Ты бредишь во сне, - Фицбергер усмехнулся. – С кем ты разговаривал? Орал тут, что покончишь с собой. Кто тебе снился?
- Да… фигня какая-то… - он медленно лег обратно, накрылся одеялом до самого подбородка.
- Я даже проснулся от твоих воплей, - ехидно заметил Лукас с верхней полки.
- И я, - Фон Фарте вздохнул. – Не ори больше, самоубийца во имя любви, ладно?
Это была всего лишь шутка, и Эйприл похихикал со всеми, но когда Фрэнсис вернулся на свою кровать и снова заснул, Кле по-прежнему смотрел в полку над собой. Лицо у него было такое холодное и равнодушное, что казалось пластиковым, а слезы вытекали и по вискам прокладывали дорожки в подушку сами по себе, он даже не моргал.
Чертова жизнь и чертова любовь, будь они прокляты обе.