Данаим-младший всего лишь за сутки перестал быть смазливым сопляком. Точнее, несмотря на изможденность и глубокие запавшие под глазами черные тени, невероятно смазливым он по-прежнему оставался, но теперь выглядел так, как будто за ночь прожил не менее десяти лет. Кеннета доставили в частные апартаменты в Апатии, где вот-вот должны были начаться переговоры, прямиком из больницы и только что передали на руки отцу, прибывшему с многочисленными охранниками. 

Конечно, никаких подобных методов, как в отношении Бьерна Цена, мы к юноше не могли себе позволить применить, но складывалось ощущение, что он только что вышел из пыточной. Беглый медицинский осмотр, возможно, с принудительной фиксацией, пара безвредных внутривенных инъекций для проформы, потом размещение в комфортабельнейшей палате со всеми удобствами, за исключением связи с внешним миром. 

Это даже близко не стояло с тем, через что прошёл Бьерн. Но почему-то синие опустошенные глаза Кеннета, сидящего сейчас напротив меня в кресле, также как у Церна неподвижно смотрели прямо перед собой, и из них полностью исчез юношеский блеск, осталась только лютая ненависть… ко мне лично? Или ко всем, кто находился в роскошной золоченой зале для переговоров? Даже к собственному отцу, пытающемуся сейчас выторговать для себя наилучшие варианты возмещения ущерба.

— …Поскольку ряд технологий уже были частично позаимствованы и воспроизведены в некоторых пилотных образцах, то было бы логичным передать вам безвозмездно долю в таких проектах. Это позволит в какой-то мере компенсировать понесённые вами потери. Размер доли мы готовы обсуждать. Я понимаю, случившееся можно расценивать только как крайне негативный фактор в развитии государственных взаимоотношений Федерации и Амои, но давайте подходить к вопросу с точки зрения бизнеса. Промышленный шпионаж — явление, порицаемое всеми сторонами, но де-факто существующее…

То, что говорил сейчас Рон Данаим, можно было слушать в пол-уха, для этого на переговорах присутствовал Рауль, гораздо важнее мне показалось сосредоточиться на том, из-за кого мы здесь собрались. Потому что с этим юношей явно было что-то не так, а значит, проблемы дальше могли возникнуть уже у нас. Кеннета словно перестало волновать все, что происходит вокруг, вот уже час он сидел, ни на что не реагируя, даже когда упоминалось собственное имя, как будто ожидая чего-то. 

Знал ли тогда этот ещё желторотый юнец, когда соглашался, чем заканчиваются игры с блонди, и каковы были планы Данаимов? Купить предательство Церна деньгами и обещанием свободы на другой планете, или отец изначально хладнокровно собирался подложить своего сына под подходящую кандидатуру? 

Очевидно, что со шпионской карьерой Кеннета после такого скандального и грандиозного провала покончено раз и навсегда, и если юноша не клинический идиот, то сам все понимает. Но что-то подсказывает — это не основная причина его сегодняшнего аутизма. Если бы все для него являлось только игрой, то сейчас он благодарил бы нас за то, что отпускаем. Но благодарности в его глазах не наблюдалось. Скорее, наоборот — желание умереть. 

«Ты не понимаешь, Ясон, что такое любить, и когда это взаимно. Я ни о чем не жалею и готов к смерти», — бросил мне в лицо Бьерн. Неужели, это все-таки правда, а не плохая профессиональная игра со стороны Кеннета, раз он попался? Желать умереть из-за другого биологического существа — алогично, нефункционально и противоестественно. И если для Данаима-младшего это ещё можно объяснить психологическими особенностями другой расы, то такой ответ совсем не подходит для Церна.

— И, как вы понимаете, господин Кеннет Данаим, с учётом специфических обстоятельств вашего нахождения на Амои в последние сутки и оказанной вам экстренной медицинской помощи в течение ближайших тридцати лет для вас будет введен карантинный запрет на пребывание в нашей стране. Не рекомендую лично вам нарушать наше законодательство, потому что в таком случае мы уже не посчитаемся с репутацией вашего отца. Вы слышите меня, Кеннет Данаим? — отчеканил на исходе третьего часа переговоров Второй Консул, а я осознал, что за своими рассуждениями совсем не обратил внимания, как пролетело время.

Только сейчас я заметил и ещё одну странность, Рауль Эм казался крайне бледным, почти зелёным. Должны быть, переговоры его совсем вымотали, а я… вместо того, чтобы помочь, выходит зря потратил время на никчемные и неоправдавшиеся предположения в отношении того, что Кеннет ещё устроит нам шоу? 

— Да, — впервые за два часа разлепились ссохшиеся губы юноши, — что теперь будет с ним, и вы рассказали ему о том… какую гнусную клевету придумали, чтобы задержать меня?

— О ком вы, господин Кеннет Данаим? — не замечая вторую часть вопроса, брезгливо уточнил Рауль, хотя, как и я, прекрасно знал ответ на этот вопрос. Все-таки я не ошибся. Шоу нас всех ещё ожидало. 

— Простите моего сына за вмешательство… — посерел федерал, поднимаясь с кресла и кивая охранникам. — Мы уходим, Кеннет. Неме…

— Я спрашиваю, какова дальнейшая судьба Бьерна Церна? — резко перебил его сын, поднимая прямой взгляд на меня и не двигаясь с места. — Он рассказывал мне, что Юпитер не прощает такого. Это так, господин Айсмен? Вы хоть знаете, за что именно вы получили такую кличку у блонди?

— Господин Первый Консул, вы не возражаете, если я покину завершившиеся переговоры ради других спешных дел? — не по делу засуетился Эм.

— Буду благодарен, если раскроете этот маленький секрет большой компании, — приподнял бровь я, делая жест рукой, останавливающей Рона и Рауля.

Дело и вправду начало принимать занятый оборот, судя по тому, как ещё больше позеленел, а потом пошёл красными пятнами Эм. Жаль, что в тот момент я не знал ещё одной пикантной причины такого плохого внешнего вида Второго Консула. Но вот в том, что Главный Нейкорректор был в курсе моего прозвища, никаких сомнений я почему-то не испытывал. 

— Потому что для всех Вы всего лишь просто-напросто бездушная машина, лишённая каких-бы то ни было чувств и эмоций. У всех других блонди есть хоть какие-то увлечения и занятия по душе, есть те, кого они называют приятелем. А у вас ничего нет, кроме власти. По существу, вы тот же дроид, хоть и самый совершенный из всех! — выплюнул мне в лицо в полной тишине юноша.

— Кеннет! Господин Минк, извините нас! 

— В таком случае это можно счесть превосходным комплиментом, — сузил глаза я, не сводя взгляда с юноши и не обращая внимания на его раскрасневшегося отца. Кажется, теперь понятно, что привлекло Бьерна в этом отпрыске Данаимов. Такая же отчаянная прямота и смелость, характерная для моего Рики. Но монгрел дорого поплатился за неё, высокой цена будет и для Кеннета, если его психика выдержит. Но ведь и тот, и другой сами напросились. — Вы действительно хотите услышать, что будет с Церном? Во всех деталях?

— Кеннет, пожалуйста, я прошу тебя — пойдём… Господин Ясон Минк!

— Да, — слишком поспешно выдохнул Кеннет, подтверждая свое желание и приставая с кресла. — Я… я должен знать.

— Господин Рауль Эм, расскажите всем присутствующим с самого начала, как поэтапно проходит утилизация блонди, — я перевел холодный взгляд на Главного Нейрокорректора, застывшего с неподвижной маской на лице.

— Утилизация? Это что ещё? — заметалось непонимание в синих глазах юноши. — Но отец… ты говорил, а Бьерн потом тоже… что в крайнем случае просто сотрут память.

— Ваш отец и Бьерн солгали вам, молодой человек. Если хотите услышать, то держите рот на замке, — болезненно сморщился на секунду Эм и впервые за все переговоры нарушил этикет. — Ясон, ты уверен, что и сам хочешь знать? На первых двух ты отсутствовал и пришёл лишь, когда… нужно было поставить подпись. 

Это было правдой. 

— Господин Второй Консул, соблюдайте приличия, — поднял на полтона голос я, — и, как я понимаю, соответствующее приглашение Юпитер на обязательное присутствие во время утилизации Церна вы хотели передать мне чуть позже и лично? Скажем, я предвосхитил дальнейшее развитие событий. Так что давайте проведём для всех нас ознакомительную экскурсию. И прошу минимально использоваться научные и медицинские термины, так, чтобы у господина Кеннета Данаима больше не осталось к нам вопросов. 

И лучше бы я тогда не приказывал Раулю. Дело заключалось в том, что, хотя с самой процедурой я был знаком в общих чертах, но как раз об этой подготовительной части все данные хранились в файлах с допуском только по специальному разрешению Рауля Эма. Это я обнаружил, когда просчитал вероятность принятия Юпитер решения о моем обязательном присутствии на утилизации Бьерна с восьмидесяти трёх процентной точностью. За тридцать минут до нашего с Рики полёта. 

Устройство, по внешнему виду напоминающее широкий металлический обруч, автоматически закреплялось на голове отправленного на утилизацию и прикованного захватами к металлическому креслу блонди за двенадцать часов до исполнения приговора. Для этого заранее полностью сбривались волосы. Устройство блокировало возможность обращения к какому-либо из компьютеров системы и одновременно проецировало в мозг, как в этой системе уничтожаются одна за другой все записи об утилизируемом. 

Одновременно вся информация перенаправлялась в специальную папку, где уже была обозначено конкретное время завершения утилизации с обратным отсчетом, так что можно было видеть, сколько конкретно часов, минут и секунд оставалось жить. Также там содержались данные о предстоящих впереди процедурах. 

Следующей шла подготовка биологического тела к завершению функционирования. Утилизируемому вводились препараты, способствующие непроизвольному испражнению содержимого кишечника и мочевого пузыря, дальше питательные вещества, необходимые для минимального поддержания жизнеспособности поступали через капельницу. 

Наиболее счастливые сорок процентов блонди после этих двух стадий начинали проявлять признаки прогрессирующей деградации умственных способностей, а попросту сходили с ума. В этом случае процесс ускорялся. Их погружали в сон. Всем остальным, менее удачливым, вводили сильнейшие седативные препараты, но не дающие заснуть. После чего следовал черед веществ, вызывающих паралич мышц…

— Достаточно, — хрипло оборвал Рауля Кеннет, вставая с кресла и шатаясь, как будто в состоянии сильнейшего опьянения. — Я могу занять его место? Это вас устроит? 

— Кеннет, умоляю тебя…

«Достаточно», — не имел права в такой ситуации сказать я. Оказывается, нейрокоррекция — это просто лёгкая прогулка, по сравнению… с утилизацией. И о, Юпитер, если когда-нибудь такое по-настоящему будет угрожать мне… Боюсь, я не смогу выполнить твою волю и предпочту самоубийство. А теперь — главное, сохранить лицо.

— Это невозможно, — снова приподнял уголки губ я. — Утилизация предусмотрена исключительно для блонди. Отчасти как последняя дань уважения и способ очистить свое имя и честь перед Юпитер.

Глаза Главного Нейрокорректора пристально и изучающе впились сначала в меня, а потом в юношу.

— Но Вам мы можем с удовольствием предложить кое-что другое. Как вы знаете, на Амои не запрещена эвтаназия. Так что если захотите, то всегда имеете право воспользоваться расстрельной кабиной или газовой камерой. А теперь, господа, все-таки вынужден откланяться.