Эх, сбитый телегой волча, ну почему я не взял тебя с собой? Сейчас бы распотрошил тушку, соскреб со шкуры мясцо и мехом вовнутрь намотал на задницу. Ну ладно, погодка в Данстаре – это, конечно, не минус тридцать, но десять градусов ниже нуля для голой задницы, на которой сиротливо болтается набедренная повязка и нижняя часть ламеллярной брони, всё же слишком. Про открытые плечи, руки, ноги и уши я даже молчу. Где же теперь моя бабуля с шапкой и варежками, эх… По городку я пробирался почти что в режиме скрытности. Конечно, придурка, который враскоряку шарится по кустам, трудно не заметить. Но, по крайней мере, я мог не бояться, что меня напрягут каким-нибудь квестом – народ справедливо полагал, что с головой у меня не всё в порядке, и держался подальше.

До двери в убежище Темного Братства я добирался уже ползком. Руки окоченели, ноги не двигались, а длинные эльфийские уши грозились вот-вот рассыпаться ледяной крошкой. Из последних сил я лег на холодный песок, повернулся ногами к двери, и стал бить в неё левой пяткой, надрывно вопя:

– Цицерон! Цицероооон!

Дверь гулко гремела, я орал, где-то на пригорке грустно выли волки. Вся эта вакханалия продолжалась примерно полчаса, пока за дверью не раздался высокий нервный голос:

– Ты что делаешь там, придурок?! Штурмом хочешь взять Цицерона?! Нечестно, без предупреждения! Я не приготовил горящей смолы, чтоб лить на врагов!

– Цицерон! – я обрадовался как бабулька, увидавшая в живую Якубовича. – Цицерон! Родной, братюня! Открой!!! Спаси!!! Ради Ситиса и нашей Матушки!

– Ты кто такой? И как смеешь ты произносить имя нашей Матери?!

– Свой я, свой! – я чуть не зарыдал и принялся скрести дверь руками – от надежды на спасение внезапно появились силы.

Дверь со страшным скрипом приоткрылась, оттуда высунулась рука в перчатке, ухватила меня за шиворот, и втащила внутрь.

Я почти заплакал, когда ощутил, что на меня повеял теплый воздух. Ну да, подземелье не очень-то протопишь, но здесь всё равно было теплее, чем на улице.

Каменный коридорчик еле освещался коптящими факелами, так что рассмотреть лицо Цицерона я пока не мог. Хотя в темноте угадывались сурово сдвинутые брови и сложенные на груди руки, и они ясно показывали, что меня тут никто не ждал.

– Выкладывай, мерзкий червяк, кто ты такой и откуда знаешь меня?!

Ой. А что если Мать Ночи со мной не заговорит, а я сейчас заявлю, что я Слышащий? Блин, это плохо.

– Ну, зовут меня Хаэльвандир. Я хочу вступить в Братство! Обещаю выполнять все пять догматов, почитать Мать Ночи и вообще быть хорошим. Ты только не истери и не пыряй меня ножичком!

– Чего?..

Цицерон явно растерялся, но ненадолго. Ухватив меня за шкирку, он поволок мою вяло сопротивлявшуюся тушку дальше по коридору, швырнув в конце-концов на освещенную площадку перед гигантским гробом. Блин, а мужик для своего телосложения достаточно сильный. Меня тянул как пушинку.

– Выкладывай, – процедил он сквозь зубы и вперился в меня взглядом.

Тут я наконец-то смог его рассмотреть.

Вообще-то я парень, и мужскую красоту никогда не оценивал, но… Некстати вспомнился Фаркас, отчего захотелось громко и долго материться. В общем, даже я признал, что шут был красивым. По крайней мере, ярким, и почему огромная куча женщин по всему миру визжали от восторга, теперь стало более понятно. Я даже немного пожалел, что не вселился в него. Ходил бы по городам Скайрима с развевающимися на ветру медными волосами, подмигивал девчонкам (обычным, а не бабо-мужикам вроде Лидии) ярко-чайными глазами, да хитро усмехался этой неповторимой улыбочкой. Эдакий сумасшедший ассасин, психованный и жестокий, но красивый и верный.

Стоп, а с чего это вообще мне в голову пришли такие мысли?.. Мне Цицерон нравился в игре, потому что просто прикольный чувак, а теперь я почему-то заговорил о медных волосах… Мать моя женщина… Данмер… Данмер-то и впрямь педик… Хаэльвандир хренов… А если я не смогу с девчонками?.. Эй, это НЕЧЕСТНО!!!

Весь ужас ситуации открылся передо мной, повергнув в пучину отчаяния.

– Я, кажется, мужиков люблю… – выдавил я с трудом и еле сдержался, чтобы от нервного потрясения не расстаться со съеденным два часа назад яблоком.

– Хм. Поздравляю. Или сочувствую? Цицерон никогда не понимал ваших эльфийских извращений. И ради этого ты стучал в дверь?

– Нет! Я хочу стать ассасином Темного Братства! Ты же один остался, Слышащего нет. Вдруг повезет, и я услышу Мать? Ну а если… – договорить я не успел, потому что мне в горло уткнулся кончик острия кинжала. Причем хоть и произошло это за секунду, было понятно, что Цицерон меня за соперника вообще не считает, и все его движения, невероятно быстрые для меня, для него были как ленивое баловство. Впечатляет.

– А ну-ка отвечай на вопросы. Откуда знаешь меня, откуда узнал, что я один, и откуда тебе вообще известно про Мать Ночи?

– Нууу… Эээ…

И что соврать? Что я праправнучек защитника Сиродила и решил продолжить семейную традицию? Сказать правду: данмер, в чьем теле я нахожусь, прикончил Астрид и всё Братство, а я такой весь красавец решил теперь всё исправить и поиграть в средневекового киллера? Медведь прострелил мне колено, и на меня снизошла благодать Ситиса?

Я всё же остановился на праправнуке обливионской героини.

Болтал я долго, по крупицам вспоминая прохождение Обливиона, линейку квестов того ТБ, и даже приплел выдуманную наспех клятву помочь при необходимости когда-нибудь возродить Братство, которую дети дали моей помирающей прапрабабке. Та вроде как чувствовала огромную вину за прямое и косвенное отношение к выпиливанию всего Чейдинхолского убежища и Люсьена Лашанса в частности. Когда я заявил, что Лашанс – мой тайный прапрадед, я понял, что пора отрезать себе язык, но было уже поздно. Надеюсь, Цицерон не умеет призывать Призрачного Ассасина, а я «дедулю» тем более не буду беспокоить. А уж про Шеогората Цицерон точно ничего не мог знать, так что будем считать, что бабка и впрямь померла, а не стала вдруг бородатым даэдра.

– Ну, допустим. Это не лишено смысла, данмер. Но Цицерон будет следить за тобой, ясно?!

– Конечно, следи, мне не жалко.

Я вытер со лба испарину и выдохнул. Ну и прекрасно, главное, что шут не укокошил меня, а позволил наплести чуши. Только вот как заставить говорить Мать Ночи? Всё-таки влезать в её гроб при Цицероне будет немного… странно.

– Ладно, данмер. Цицерон милостиво разрешает тебе остаться в его убежище и даже присмотреть за Матушкой. Раз уж я теперь главный в Братстве, вот тебе моё задание: Мать нужно смазать маслом. Вот масло, вот тряпки.

Шут поставил рядом со мной ведро, от которого разило лавандой и чем-то похожим на мяту, и кинул кучку льняных свертков.

Сам он снял с головы колпак, пригладил волосы, и напялил на себя вполне приличный меховой плащ. У меня закрались сомнения, и я осмелился спросить:

– Цицерон, а куда ты собрался?

– Что значит куда? Искать новых членов братства. Желательно голубоглазых и стройных. А тебе кого, данмер? Какого-нибудь накачанного норда?

От такого заявления я аж рот разинул, но вовремя сообразил, что бить морду Хранителю – не лучшая идея. Жить ещё хочется.

– Это было помутнение рассудка, – процедил я сквозь зубы, – мне нравятся девушки.

– Ага, Цицерон верит... Ну, я пошел. И, это, не ходи в ледяной лаз – там тролль живёт.

– Эй, а духи-стражи? – завопил я уже в спину уходившему шуту.

– Да нормальные они ребята, только рожи им не корчь. Они этого не любят.

И Цицерон ушел, насвистывая какой-то весёлый мотивчик.