Багровый закат превратил облака в причудливые золотисто–розовые комья, похожие на сахарную вату. Эрик блаженно щурился, подставив своё ещё более бледное, чем обычно, лицо под ускользающие, последние на сегодня, солнечные лучи. Волосы, которые он давно перестал собирать в хвост, трепал ветер, и когда я прищуривал глаза, казалось, что Эрик летит сквозь это золотое марево, а вокруг нас – только небо, карамельные облака и умирающий солнечный свет. 

 Холодный Виндхельм нещадно поливало дождём со снегом. Попрошайки жались к чашам с огнём в тщётных попытках согреться, а из дворца ярла вот уже час доносился раскатистый рёв Ульфрика.

Проснулся я снова плохо, уже в который раз. Этажом ниже, на кухне, мурлыкал песенку Фаркас, гремя кастрюльками, а я под сей пасторальный мотив аж взмок. Что теперь делать? На кой чёрт я… Стоп, получается, это была измена? Не то чтобы мы с Эриком… Но всё-таки иногда расслаблялись, и, так сказать…

Утром я проснулся в ужасном настроении, да и само пробуждение трудно было назвать приятным. Всё убежище будто стояло на ушах, гомонило, стучало, взрывалось криками и воплями. Как сомнамбула я дотащился до столовой, пытаясь по дороге выцепить хоть кого-то из братства, и узнать причину суматохи.

Месяц пролетел незаметно. Если у меня ещё оставалась хоть какая-то надежда, что мои соседи по поместью адекватные люди, то она пряталась где-то в глубинах подсознания и с каждым днём помаленьку сдувалась. Начнём с того, что на кухне безраздельно хозяйничала Сульга, ещё в первый же день нашего прибытия в Солитьюд отмытая и постриженная Эриком самолично. 

Свобода встретила нас ослепляющим утренним солнцем и тошнотворным запахом свежепойманной рыбы. Эрик не стал дожидаться, когда истечет срок заключения Маркурио, справедливо полагая, что маг может и ускакать в неизвестном направлении, передумав идти на службу к столь подозрительным личностям, поэтому сам заплатил за него штраф размером в сто двадцать септимов.

Всю нашу компанию рассадили в две соседние камеры по половому признаку: мальчиков налево, девочек направо. Фаркас жался в уголок, грустно и громко вздыхал, но в нашу с Эйлой полемику не вступал. Эрика больше волновала Сульга, и он с тревогой в голосе пытался успокоить девушку:

– Видишь ли, – Эрик поднял кружку с травяным чаем и с громким хлюпом сделал глоток, – твоё любименькое Тёмное братство и так выплывет, пока там есть Цицерон и мелкая вампирша. Нет, безусловно, такого расцвета как до заварушки с Лашансом оно уже не достигнет, но, кое-как будет держаться. Пока Хранитель не отбросит свои шутовские сапожки, конечно же. А там – кто знает, какие эти новички? Все ведь с чего-то начинали.

Двое новых Слышащих Тёмного братства (подумать только, двое Слышащих! Экая запасливость!) слегка пошатываясь и пьяно похихикивая, полуползком передвигались по коридору. Медовый запас Цицерона, спрятанный в третьей слева бочке направо от Матери, который я по глупости показал Эрику, быстро подошёл к концу.

Я сделал вид, что вопрос не услышал, и быстренько оттащил Эрика в уголок, более подробно рассказывая о своём появлении в Темном братстве. Приходилось периодически затыкать ему рот, потому что дикий хохот, который из него вырывался от моих бредней, гулким эхом раскатывался по всему убежищу.

Само собой, спать Эрик отправился в мою комнату. Кровать была слишком узкая для двоих, а лежать на полу он категорически отказался, мотивируя это несправедливостью и хреновым гостеприимством. Я тоже не хотел уступать свою постель и валяться на шкурах, поэтому, чтобы никому не было обидно, решили, что на полу будем спать мы оба.
 

Я на ватных ногах подполз к двери и открыл задвижку. На пороге стоял улыбающийся Цицерон.

Что на меня нашло? Не знаю, наверное, это психологическая травма после акта «любви» от Фаркаса. Как бы то ни было, я просто спрятался за спину Эрика, пытаясь оказаться как можно дальше от разъяренного Соратника. Влетевшие следом за ним Вилкас и Эйла остались на пороге, на всякий случай обнажив оружие. Вилкас сразу оценил ситуацию и бросил на брата жалостливый взгляд.

Вас когда-нибудь бил Чак Норрис полным мешком картошки по заднице очень и очень много раз подряд? Нет? И меня нет, но после трехчасовой поездки верхом я уже имел представление о том, какие ощущения должны при этом возникать.

В палатке меня встретил Лашанс, необычайно возбуждённый:

– Слышащий! Ты выполнил волю нашего Отца и Матери?!

– Чего?

Это было прекрасное, самое прекрасное время! Я и думать забыл о главаре, которого надо было пристукнуть, и просто наслаждался жизнью. Несколько раз ребята-охотники брали меня собой. Приятно было есть мясной суп, зная, что к поимке оленя, ароматные кусочки которого плавали в густом бульоне, ты сам приложил руку.

Лашанс отчего-то заартачился и тыкать себя ножичком отказался, мотивируя это тем, что без его присмотра меня тут же прибьют. Подозреваю, что на самом деле ему просто было скучно подвисать в Пустоте, и если бы бандиты на меня напали, ассасин бы только порадовался – куча душ во славу Ситиса и прочее в том же духе.

Через два дня меня чуть ли не пинком разбудили на рассвете, всунули в руки собранный мешок с провизией, дали карту и в пару предложений обрисовали задание. Ни Цицерон, ни Бабетта моему флегматичному настрою не удивились.

Я обиделся. Нет, даже не так. Я очень обиделся! Шут мне ни слова не говорил, молча шел в сторону конюшен, а я как идиот прыгал вокруг, пытаясь вытащить из него правду и заодно не попасться на глаза Фаркасу с братцем.
 

Всю дорогу Цицерон болтал, пел, пританцовывал, и вообще вел себя как человек, который полностью доволен жизнью. Я честно пытался смотреть куда угодно – на яркое солнце, облака, разноцветно-радужных бабочек и богатую флору Скайрима.

Бабетта читала заклинание и улыбалась. Хотя я бы назвал это не улыбкой, а оскалом.

Воздух перед нами сгустился, превратившись в огромный шар, по которому бежали искорки, и из небытия явился давно покойный Осведомитель Черной Руки собственной персоной.

Похоже, в убежище я застрял надолго. Но, с другой стороны, а в чем, собственно, проблема? Именно этого я и хотел. Пока Мать Ночи найдет более достойного Слышащего, может не один десяток лет пройти. Да и сомневаюсь я, что она сильно над этим заморачивается. «Ситис, милый, хо–хо–хо». Тьфу, тоже мне, Отец Ужаса и Матерь Ночи. А я могу потихоньку тренироваться, разминаться, и вообще, познавать Скайримскую жизнь воочию.

Я всего ожидал, но вот этого… Хотя, наверное, смазать трупик Матери Ночи маслом – это лучше, чем отправиться кого-нибудь убить. В последнее время у меня возникали большие сомнения в том, что я смогу хоть что-то сделать так же, как в игре.

Эх, сбитый телегой волча, ну почему я не взял тебя с собой? Сейчас бы распотрошил тушку, соскреб со шкуры мясцо и мехом вовнутрь намотал на задницу. Ну ладно, погодка в Данстаре – это, конечно, не минус тридцать, но десять градусов ниже нуля для голой задницы, на которой сиротливо болтается набедренная повязка и нижняя часть ламеллярной брони, всё же слишком.