Кто бы знал, что лежать на боку окажется так невыносимо. Кровать слишком мягкая – ей неудобно. Ладонь под головой давно затекла. Становилось трудно дышать. Каждый вздох давался с неимоверным усилием, а хриплые прерывистые выдохи – тихие и рваные, будто женщина боялась кого-то спугнуть. Кого-то, кто сладко сопел рядом.
Тяжелая, покоящаяся на изгибах талии рука прижимала к себе всякий раз, когда рядом с большим оконным проемом проносился шумный транспорт. Выработанные годами тренировок и тяжелой службой в турианских войсках рефлексы даже во сне давали о себе знать. «Все еще боится» – пронеслось в голове, отчего женщина улыбнулась и коснулась пальцами блестящей, пластинчатой кисти, чьи длинные пальцы с лаской обнимали грудь.
— Не спишь… опять из-за меня?
Неожиданное щелканье желвак над ухом приятно удивило Шепард. Ей хотелось кое-что сказать: кое-что важное и, на первый взгляд, похожее на бред сумасшедшего. «Не поверит. Даже я не верю».

В тот раз Забалетта вновь просиживал вторые сутки в баре. Не сумев вылечиться от психологической травмы, что засела глубоко в подсознании от встречи с батарианскими наемниками, он запил. На его глазах творили всякую мерзость, какую только может сотворить одно разумное существо с другим, – не каждому удастся такое пережить. И он не смог, заливая посттравматический стресс спиртным. Шепард на правах близкого друга пыталась помочь, но кто она против высокопоставленных лиц Альянса? Его спихнули в запас, про него забыли, и Эрнесто, оставшись со своими страхами наедине, спускал накопленную зарплату лейтенанта на крепкий синий эль.

— Просто дурной сон, Найлус, не более, — с притворным спокойствием Шепард села на кровать и свесила ноги. Холодок с плиточного пола приятно бодрил. Ладони вжались в матрац и стиснули белоснежные простыни. Ханна с потупленной головой разглядывала худые лодыжки и прятала тревожный взгляд от зеленых глаз. Ей требовалось это сказать, но как такое сказать вообще? Спектр чувствовал неладное: ее вранье, утаивающий что-то взгляд, эта треклятая поза к нему спиной – он никогда не понимал людей. У турианцев все проще: если их что-то тревожило, они говорили все напрямую и ни от кого не бегали, особенно от близких.
— Эээй, — три длинных пальца легонько дотронулись до обнаженной поясницы, — Шепард, я заслуживаю более правдивого ответа. Разве нет?

После всего дерьма, что пришлось пережить Эрнесто, находиться с другими расами стало труднее. Каждый взгляд, обращенный в его сторону, вселял недоверие и опасность. Внутренний голос повторял, что никакой угрозы нет, но, черт возьми, не действовало. Напряжение росло и резко подскакивало, стоило только безобидному саларианцу невзначай посмотреть. Тогда бывший лейтенант кривил губы, чувствуя на себе внимание, резко поднимал свой стакан и выпивал светящееся содержимое до дна. Пьяным с этим как-то легче жилось, но в этот раз эль не успокаивал, а поддразнивал его, изнутри соблазнял к любой потасовке. На Омеге они нередки: кто-то что-то не поделил – драка, вылетело из головы заплатить за выпивку – драка, сжульничал в «Трусливый кроган» – мордобой. Эрнесто украдкой подглядывал за рядом сидящими, возможными претендентами возле барной стойки. «Ни одного достойного. Все козлы» – крутилось в голове.
— Алмаз меня подери, Найлус! — возглас бармена родом из Палавен привлек лейтенанта, и он с интересом наблюдал, как работник «Загробной жизни» пожал руку подошедшему турианцу и мгновенно вытащил какой-то фиолетовый сосуд. — Не изменяешь себе, как обычно?
В ответ тот кивнул, облокотился отростками на широкую стойку и ждал напитка от сородича. Он выглядел насупленным и серьезным, острые зубы, выглядывающие за желваками, заставили Забалетта проверить, не забыл ли он надеть на руки легкую броню. Оглянулся – надел. Надрался мужчина прилично, отчего инстинкт самосохранения, который примерно в таких случаях дергал за руку со словом «заткнись», чтобы его обладатель остался невредимым, нарочно молчал и, кажется, даже с предвкушением ждал начала:
— Что, на родной планете настолько худо и выпить турианцы сюда летают?
Так примерно прозвучало в его голове, на деле же это вышло… немного по-другому:
— Шт…то, на ро-о-ной пла-а-нте на-ст-о-ко хдо…
Остальные слова бывший лейтенант и вовсе прожевал, отчего Найлус только ухмыльнулся, его желваки разошлись:
— Простите? Вы это мне?
Сообразив, что речь от эля исказилась, Эрнесто собрался с остатком мыслей и попробовал еще раз отчеканить:
— Сообразительный турианец в наше время – большая редкость. Сидели бы тихо у себя на Родине и развивались, яйца бы откладывали или что вы там делаете?
— Вы, люди, молодой вид, — на лице Найлуса не было и следа раздражения. Он неторопливо наклонил голову вниз и, как почудилось Эрнесто, печально ухмыльнулся, словно человеческий род в очередной раз подвел его ожидания, — поэтому еще не достаточно хорошо изучили другие расы.
— То есть, я, по…по-твоему, неуч, ты, выродок ящерообразной твари, как и все твои соро…
Договорить он не успел: сильная рука схватила за шиворот Забалетта и притянула вплотную, отрывая тушу от пола и поднимая вверх, дабы глаза оказались на одном уровне. Взгляд растерянного Эрнесто скакал по суровому лицу турианца, который, несмотря на хладнокровность, не смог стерпеть подобного оскорбления, задевающего не только его, но и весь народ родной планеты.
— Умоляю, стойте!

— Ты помнишь нашу первую встречу на Омеге? — с толикой надежды в голосе Ханна, не оглядываясь, встала с постели и не спеша направилась к оконному проему. Скоро рассвет – проснулось желание его встретить лицом к лицу. Пять лет прошло после первой встречи с Найлусом, а в памяти она настолько яркая и красочная, как будто произошла вчера. В тот день Забалетта чудом остался жив, хоть и норовил даже после уговоров Ханны продолжить словесные оскорбления в сторону Спектра, за что мгновенно поплатился и получил от своей спасительницы хук левой.
— Как я могу забыть ту назойливую выскочку, из-за которой мне пришлось тащить дебошира до его квартиры?
С изумлением в глазах Шепард наконец взглянула на турианца. Тот неохотно приподнялся с кровати, натягивая на ноги штаны от костюма, что валялся рядом на полу, и лениво пошел к ней. Иногда хотелось стукнуть его по голове.
— Так вот, значит, кого ты увидел? Назойливую выскочку?
— О, да-а. Назойливая, наглая, безрассудная выскочка, которая лихо отправила в нокаут друга. Ты напомнила мне тогда наших женщин, только в рукопашной они показывают свою страсть, непозволительную роскошь, от которой их отучают в женских подразделениях с первых лет обучения. В такие моменты они превращаются… в амазонок? Кажется, так называли племена сильных и независимых женщин в вашей истории, — Спектр осекся, заметив, как полуобнаженная Шепард хихикала себе в ладонь. — Что?
— Они показывают свою страсть… Ты серьезно?
— Ты понимаешь это иначе, для турианок страсть – это свобода мысли, раскрепощенность в движениях и публичный показ эмоций, на которые многие из них скупы. Нам это не свойственно. Я знаю, что у людей с этим проще, вы с дисциплиной не дружите, а встреча с тобой убедила меня в этом еще больше.
— Мистер Крайк!
— Но. Запах зелени и фиалок с тех пор не покидал меня ни на минуту. Он привязал меня к тебе. Я потерялся в нем. Потерялся в тебе.
Найлус подходил ближе, а женщина не собиралась терять обороны и выставила вперед выпрямленные руки:
— Не подлизывайся, Крайк. Ты наказан, — с прищуром сдерживалась Шепард. Кончики пальцев ощутили твердый панцирь, турианец стоял прямо перед ней, смотрел в глаза своей упрямице и сдерживал порыв стряхнуть ее руки и прижать к окну. — Знаешь, что? Я прощу тебя, если ты дашь мне турианский поцелуй.
Спектр устало выдохнул, разводя желваками. Они когда-то уже затрагивали эту тему, и по неведомым ему причинам капитан повторяла одну и ту же ошибку:
— Я же говорил, мы не называем так… Ох, невыносимая женщина.
Сильные руки аккуратно и ласково обхватили женское лицо в тот же миг, стоило только сломить собственную оборону и ступить навстречу к ним. Их лбы соприкоснулись в тишине. На цыпочках она слышала его урчание и блаженно улыбалась. Оно походило на кошачье: текучее, плавное, успокаивающее. Спектр не закрывал глаз, всматриваясь в ее полузакрытые веки и приподнятые уголки губ, вслушиваясь в ровное дыхание, и с тяжестью осознавая, что совсем скоро им вновь суждено расстаться. Ему надоели эти короткие встречи, но предложить другого он пока не мог. Это «пока» длилось вот уже пять лет, отчего саднило в груди сильнее.
— Найлус, — оробелым шепотом. Она словно прочла потаенные мысли, — я не знаю, когда мы снова встретимся, поэтому... Можно попросить тебя кое о чем?
— Если это касается турианского шоколада, то нет, он опасен для человеческого здоровья.
— Глупый, — Ханна нахмурилась, — его я могу без тебя достать. Это касается моей дочери.
Женщина, теряясь в новой, еще более удушающей волне испуга, отпрянула назад и развернулась к широкому окну и почти растаявшим в свете звездам. Бил озноб.
— Девочка вся в отца: притягивает к себе неприятности.
Она обняла себя за плечи и лихорадочно сжимала кожу меж пальцами пока теплые ладони со спины не легли на ее дрожащие руки.
— Я видел твою дочь, Ханна. Она способная девушка, таких замечают на службе.
— Знаю, именно поэтому боюсь. Мне снятся кошмары, интуиция гадко шепчет на ухо, что случится беда. Может, я уже схожу с ума, но, пожалуйста, умоляю, если так случится, если ее отправят на опасное задание, будь рядом. Защити.
Турианец немного опешил.
— Ты так уверена, что я смогу заранее узнать, куда Альянс ее отправит? Я редко работаю с людьми и привык…
— …действовать один, — закончила капитан. Он неоднократно это повторял, Шепард успела запомнить. — Мне больше не к кому обратиться. Найлус, ты Спектр, тебя уважают и с Андерсом ты знаком не хуже меня. Пожалуйста, не оставляй ее. Во всей бездонной галактике кроме вас двоих у меня никого больше нет. Пообещай!

Сильные руки сзади соскользнули на талию и стиснули под грудью. Не выдержав ее натиска, умоляющего голоса и отчаяния, от которого внутри заклокотало, он сдался:
— Обещаю.
И потерялся. Пудровый аромат с сахарными нотками дразнил зарыться в локоны лицом. От пышной копны черных волос с редкими тонкими белыми прядями по-прежнему веяло свежей зеленью и фиалками. Для него она всегда останется той любимицей варьете, которая влечет за собой тяжелые шторы будуара и манит нагловатым кокетством. Для нее он сделает все. Немного времени, ему требуется совсем немного времени, чтобы прийти в себя, вспомнить, как все начиналось у них этой ночью и вернуться сердцем в реальность, где спустя час в его съемной квартире останется лишь ее запах. Запах зелени и фиалок.
 

Дочка приятно щебетала на другом конце связи, и Ханна, не переставая улыбаться, внимательно слушала. Ее девочка столько пережила: то война с гетами и Сареном, то сотрудничество с Цербером, то теперь отстранение от службы – судьба ее не жалела. Но девичий голос радостный, переполненный эмоциями, когда она рассказывала, что приобрела за эти путешествия.
Найлус сдержал слово, обещал оказаться с ее дочерью тогда, когда придет время. Оно пришло два года назад и забрало его. Несправедливо. Он был единственным, кому она доверила бы собственную жизнь, и единственным, за кого бы она ее отдала. Если знать заранее, на что обрекаешь близких тебе людей, то невольно задумываешься о роли палача, которая начинает преследовать в кошмарах. Ханну преследовала по сей день.
Она слышала голос дочери, но не слушала его. Самые сокровенные воспоминания оголялись в памяти от брошенного невзначай взгляда на совместную голограмму, одиноко стоящую на тумбе возле кровати. Женщина вздрогнула, словно почувствовала родные руки на плечах, и обняла себя, ощущая, как в висках отбивал угрожающий ритм собственный пульс.
— Девочка моя, любовь к турианцу досталась тебе в наследство.
Шепард ухмыльнулась, еще не до конца осознав, что сказала.
— Что? Мам, тут какие-то помехи. Повтори еще раз.
Ханна встрепенулась.
— Так как, говоришь, его зовут? Гаррус?