Темнота.
Боль.
Слабый звон в голове, словно бы где-то на границе сознания вздорный мальчишка дергает в колокольчик, возвещающий о конце урока. Мир возвращается медленно, словно нехотя, отзывается пробуждающейся болью во всем теле. Ноют затекшие, туго перетянутые веревками запястья, мучительно даже попробовать пошевелиться. И ничего не можешь вспомнить...
Ах да, вчера... Лес Бресилиан, рассыпающиеся в благодарностях долийские эльфы, в глазах которых читается: "Убирайтесь уже поскорее, шемы!.." Что вы и сделали. Потом был дневной переход, лес начали скрадывать сумерки, я приказала остановиться на привал, поспорив с остальными, чья очередь, мы с Алистером пошли принести воды...
И - все, мрак, ничего дальше.
Рот завязан, ничего, кроме невнятного, чуть слышного мычания, не получается. Дует легкий ветерок, неприятно холодящий обнаженную кожу. Что случилось? Где я, где моя одежда, где, в конце концов, Алистер, почему я связана, почему у меня завязаны глаза? Сколько времени я была без сознания? Почему я все еще жива?
В голове целый ворох вопросов и ни одного мало-мальски разумного ответа. А вокруг лишь звенящая тишина леса, только чуть слышен шепот листьев, ласково перебираемых ветром.
Дергаюсь, выворачиваюсь пытаюсь выбраться из пут, наверное, обдирая тонкие запястья до крови... Бесполезно, связали на совесть.
За упрямыми попытками вырваться не слышны тихие шаги. Я вздрагиваю и замираю от неожиданности, когда чей-то палец касается моей шеи. Слегка царапая кожу длинным ногтем, он спускается ниже, делает кружок вокруг левого соска, дальше - наискосок по животу и истаивает, едва коснувшись бедра. От одного только прикосновения боль уходит, а по моей спине невольно пробегают мурашки.
- Солона...
Не так много на свете тех, кто знает мое имя. А уж этот мягкий, тихий, внимательный голос я бы распознала в хоре сотен тысяч голосов. Не веря своим ушам, выдыхаю возмущенное:
- М-м?!
- Тише, подожди, сейчас я выну кляп и ты сможешь говорить.
Он осторожно, бережно развязывает ткань... Ровно за тем, чтобы заткнуть рот снова, стоит мне только начать вопить:
- Йован!! Ах ты паршивый сукин сын! Отродье порождем-м-м-м...
- Жаль, видимо, придется оставить, - в голосе его слышны ноты искреннего огорчения.
Мне снимают повязку с глаз. Вокруг царит ночной полумрак, тускло мерцают огоньки свечей, расставленных по кругу. Йован, чуть склонив голову на бок, внимательно смотрит на меня. А я жалею, что не могу испепелять взглядом.
- Подожди чуть-чуть, это ненадолго, обещаю, - сообщает мне он, отбрасывая тряпку, которой были завязаны мои глаза, и уходит куда-то за спину. А я тем временем лихорадочно оглядываюсь по сторонам.
На поляне мы не одни. К дереву напротив меня привязана какая-то эльфийка, невысокая, молодая, хрупкая, тоненькая, белокурые косы в беспорядке, голова безвольно лежит на плече, в широко распахнутых глазах пляшут отблески огней. Она, так же как и я, раздета. А чуть поодаль стоит... Мое сердце начинает торопливо и радостно стучать - Алистер, живой, невредимый! Но почему он... Впрочем, в его потускневших глазах, в следах алых капель на светлых доспехах я легко нахожу ответ.
Проклятая магия, магия крови. Заставляет застыть душу, прогибает под себя даже самую сильную волю, делая тебя послушной марионеткой заклинателя.
В груди начинает разгораться обжигающий огонь - досада, разочарование, ненависть. Я спасала твою неуклюжую задницу два раза, Йован, и вот какова твоя благодарность?!
- Тише, тише, не волнуйся так, - теплые руки ложатся на бедра, скользят вверх, губы ласково касаются шеи в невесомом поцелуе. - Твоя кровь так и кипит от злости, Солона. Ах, как бы мне хотелось, чтобы ты поняла...
Предательское тело отзывается на его ласковые прикосновения, ему, гадине, ведь совершенно все равно, что пальцы, рассеяно поглаживающие мою грудь, принадлежат отступнику, малефикару, убийце! И он еще имел наглость моим другом называться! И я его еще отпустила!
- Уже лучше, - шепчет он, целуя меня в ухо. - Мне жаль, что все складывается вот так, жаль, что я не сумею тебе всего объяснить. Просто запомни - это все я делаю для тебя. Я помню, что ты дважды спасла мне жизнь. Теперь я отдаю долг, спасая твою... Или, может, вон того Серого Стража. Он же тебе дорог, так?
Руки исчезают, и хотя я все еще зла, мне жаль, что он ушел. Йован тем временем неспеша обходит дерево, к которому я привязана, внимательно оглядывает полянку, эльфийку, круг свечей. Глядит на Алистера и тот послушно отступает на несколько шагов назад, скрываясь в ночных тенях. Маг крови аккуратно берет с пенька чашу, от которой поднимается странный синеватый дымок, и причудливо изогнутый кинжал. Блики пляшут на его остро отточенных гранях. Он медленно закатывает рукав и проводит кинжалом по своему запястью, даже не вздрогнув от боли, и заворожено следит, как темные капли торопливо сбегают в чашу.

Пламенем очерчен круг,
Тьмой и росчерком огней.
Здесь свяжу я кровь, испуг,
Жизни памятью теней.

Его голос спокоен, размерен и тих. От одного прикосновения затягивается порез, Йован ставит чашу на землю у одной из свечей и неторопливо стягивает мантию через голову. Оборачивается на меня, улыбается чуть заметно, самым уголком рта.

Я взываю к силам тем,
Что за гранью смерти ждут,
Холод, мрак, погибель, тлен -
Пусть пройти они дадут.

Я заворожено слежу за тем, как он поднимает чашу и подходит к эльфийке. В ее глазах появляется осознанность происходящего, она видит окровавленный кинжал в его руке, и страх искажает ее утонченные черты. Йован вычерчивает кинжалом непонятные пугающие символы на ее руках, лице, теле. Из порезов сочится кровь, сбегает вниз, оставляя темные дорожки на светлой коже. Меня мутит, начинает кружиться голова, но отвести взгляда я не могу. Она молчит, но мне ясно видно, что на донышке миндалевидных глаз плещется боль. Йован хранит спокойствие и старательно выговаривает слова:

Так прими же плату, Смерть,
Так прими же плату, Тьма –
Умирающего стон,
Страх и боль, и кровь из ран.

Он уверенным росчерком перерезает ей горло. Тихий вздох, из глаз уходит свет жизни. Маг наполняет чашу, обмакивает палец в кровь и начинает вырисовывать те же знаки на своей коже. Закончив, он подходит ко мне и покрывает мое тело пугающими символами. Я бы рада сопротивляться, дергаться, все что угодно, лишь бы его пальцы не коснулись меня! Но слабая плоть вновь предает меня, я не могу даже шевельнуться. Кровь быстро высыхает, темно-алые, с чуть синеватым отливом линии матово мерцают в отблесках пламени.

Душу ту, чья в чаше кровь,
До остатка в зелье лью
Разомкнись же, тьмы покров!
Жизнь я новую даю.

Йован поднимает чашу и пьет кровь. Меня передергивает от омерзения. А он подносит зелье к моим губам, мягко говоря:

Пей глоток.

Пей, пей, пей, пей... - Словно бы шепчет ветер. Но это уже чересчур, ни за что не позволю этой дряни даже губ моих коснуться! Упрямо отворачиваюсь, Йован хмурится, преподнося чашу чуть ближе. Он, видимо, не может ничего сказать, чтобы не нарушить течение обряда. Я мотаю головой, крепко сжав губы.
Расстроенный маг делает неуловимый жест свободной рукой, и из полумрака показывается фигура Алистера. Он не переступает границ круга, а просто выходит на свет. Стягивает шлем, вынимает из-за пояса кинжал и, глядя на меня пустыми, невидящими глазами, медленно подносит лезвие к своему горлу.
- М-м-м!! - истерично мычу я, дергаясь и силясь вырваться. Йован, довольный, вновь поднимает чашу к моему лицу. Ему и не нужно ничего говорить, все понятно и так - пей, Солона, иначе твой спутник умрет.
Был бы это кто угодно другой, я бы... Но это же... Алистер. И дело не только в том, что он, возможно, будущий король и единственный кроме меня Серый Страж Ферелдена.
Я покорно делаю глоток, другой. Зелье совсем не мерзостное, как представлялось мне, а пряное, густое чуть солоноватое на вкус. Йован облегченно выдыхает:

Дана цена,
И уплачена душа,
Сущность в плоть облечена,
Сделать лишь последний шаг...

Он выливает остатки зелья на ладонь, кладет руку мне на живот, оставив темный отпечаток. Неожиданно приятное тепло растекается по моему продрогшему телу. А в его руке вновь появляется кинжал. Он осторожно, почти что укалывает меня им чуть пониже груди и алая дорожка перечеркивает густо-алый отпечаток.

Будет поймана душа,
Сделать лишь последний шаг.

Произнеся эти слова, маг вздыхает с видимым облегчением, утирает выступившие на лбу капельки пота тыльной стороной ладони и устало мне улыбается:
- Уф, вот и все, завершена... Подготовка. Я выну кляп и развяжу тебя, хорошо? Только не кричи больше. Мне, право, не хотелось бы, чтобы все было... Вот так.
Я и не думаю вопить или вырываться. Мир вокруг плывет и кружится, танцуя вместе с пламенем свечей и растворяясь в тенях, голова непривычно легка, а во рту остался странный, солоновато-пряный привкус. Йован отвязывает меня, недовольно качает головой, увидев следы, оставленные веревками на запястьях. От легкого прикосновения его губ ссадины вмиг затягиваются.
- Я на самом деле был такой дурак... С тех самых пор, с нашего разговора с часовне, когда я познакомил тебя и Лили, как ты сказала, что я... нравился тебе, не перестаю думать - а ведь все могло быть совсем по-другому, да?
Он бережно поднимает меня на руки и укладывает в центр круга. Земля еще не до конца рассталась с дневным теплом, а устилающая ее трава шелковиста и мягка. Он целует мою шею, ямочку между ключиц, ложбинку на груди, опускается ниже, требовательно разводя колени в стороны и дразняще ласкает меня.
А я в моем затуманенном чародейством разуме всплывают картины былого, одна за другой. Как мы дружили там, в башне Круга, в другой, далекой, уже кажется, и не моей жизни. Как проводили вечера в библиотеке, склонившись над одной книгой, и его волосы щекотали мою кожу. Как списывали друг у друга на контрольных. Как я боялась колдовать на практических занятиях, потому что со мной в паре вечно был он, а мне не хотелось причинить ему вред. Как приятно екало и начинало быстрее стучать сердце, когда взгляд выхватывал из толпы остальных учеников его фигуру, чуть сутуловатую и еще по-юношески неуклюжую. Как каждое утро начиналось с его голоса и его улыбки.
- Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.
Он поднимается наверх, и его шепот приятно щекочет мое ухо. Стон срывается с губ, я невольно выгибаю бедра ему навстречу. Мне уже, право, все равно, что это малефикар, отступник, ренегат, убийца. Это просто Йован, мой Йован. И он вздрагивает, когда я обнимаю его и притягиваю к себе.
- Да, - только и шепчу я, улыбаясь ему сквозь скрадывающий весь мир вокруг синевато-алый туман.


Волк сомневался.
Он был еще молод и неопытен. Еда лежала в чаще леса. Она аппетитно пахла свежей кровью, и еще чем-то - незнакомым, подозрительным. Волк был голоден. Но внутреннее чутье подсказывало ему, что что-то здесь не так. Он обнюхал траву вокруг - она пахла болью и огнем. Запаха еды на ней не было. Если бы зверь был чуть-чуть умней, он бы задумался, откуда еда взялась здесь... Но он был голоден, он не ел два дня.
Одна еда вся была покрыта блестящей чешуей. Волк знал - чешуя невкусная, крепкая, сломаешь зубы, пока доберешься до свежего, сочного мяса. Вот вторая еда - только обернутая в безвкусную, тонкую шерсть. Совсем без меха. Шерсть рвется легко, волк знал. Просто есть. Такая еда вкусная. И беззащитная. Но пахнет - подозрительно.
Волк наконец решился. Он приблизился к лежавшим на земле телам и осторожно лизнул руку женщины. Обычная на вкус кровь, чуть солоноватая, как у всех двуногих... Вкусная еда. Беззащитная.
Тугой свист, стремительный росчерк - стрела вонзилась в бок зверю и откинула его назад прежде, чем он успел вцепиться зубами в легкую добычу. Волк жалобно заскулил, попытался подняться, но жизнь уже покидала его. На поляну, залитую яркими солнечными лучами, выскочили Лелиана и Стен.
- Хвала Создателю! - выдохнула бард, подбегая к Алистеру и Амелл, что спокойно лежали рядышком - будто бы просто прилегли отдохнуть. Она начала было хлопотать вокруг них, хлопала по щекам, желая привести их в чувство, но Стен, храня невозмутимое спокойствие, легко поднял мага на руки и понес к лагерю. Потом вернулся с Огреном и они вместе отнесли и Алистера.
Они пришли в себя почти одновременно, вечером. Ни один не помнил, что случилось. Пошли за водой и - все, темнота, как ножом отрезали. Оба чувствовали себя нормально, только вот у Амелл чуть-чуть кружилась голова...


- Морриган, а в чем суть этого твоего самого ритуала?
Амелл слушала ведьму со странным и задумчивым выражением лица.
- Погибнет Серый Страж, который дух Архидемона в себя, того повергнув, примет, - терпеливо ответила она. - И выберет того он, кто духом боле слаб, и скверны больше в ком. Но нерожденное дитя, родителем чьим Серый Страж был, его в себя пленит. И будет создана печать, и в круг перерождения, сливаясь с смертной сутью, великий дух войдет. Но смертный слаб младенец, и смерть его напрасной будет. Я знаю ритуал, который провести необходимо, чтобы дитя сумело с духом совладать.
- А что для этого нужно? Нет, я сама и не подумаю плясать голышом вокруг костра с пучком крапивы в зубах... Просто должна же я знать, на что обрекаю Алистера, так?
- Нужно немногое - девицы капля крови, с мужчиной не делила что постель. Немного зелья, что вы, маги, для поддержанья связи с Тенью пьете. И верные сказать слова, чтоб донести до духов желание свое... В порядке ль ты?
Лицо Амелл отчего-то побледнело, она смотрела куда-то сквозь Морриган. Та не поняла, чего такого ужасного услышала маг в ее словах? Но взгляд Солоны быстро приобрел осмысленность.
- Знаешь... Наверное, я отвечу тебе "нет". Никаких не надо ритуалов, - закусив губу, ответила девушка. И, ничего больше не говоря, вышла из комнаты, оставив разозленную отказом ведьму за спиной.


- Странно, да?
И не верится, что все позади, все закончилось. Тяжело привыкнуть к тому, что опасность хотя бы на время отступила, и можно спокойно сидеть в комнате, у камина, смотреть на пляшущее ярко-алое пламя.
- Что странно?
- Ну, помнишь, что говорил нам Риордан? Что тот из Стражей, кто убьет Архидемона, погибнет и сам. А мы с тобой оба живы-здоровы, даже синяков после работы магов не осталось.
Амелл пожала плечами:
- А ты не рад?
- Нет, что ты, рад, очень! Знаешь, как я испугался, когда понял, что не успеваю, что ты пробилась к дракону первой? Ты вонзила в него меч, а потом от твари начал подниматься черный туман и потянулся к тебе... - Алистер, отгоняя вставшую перед глазами картину, покрепче прижал девушку к себе.
- Ну все же уже хорошо. Ты жив, я жива, на троне сидит Анора, и мы с тобой теперь знатные землевладельцы - целый эрлинг в распоряжении! Честь и имя Серых Стражей восстановлены, а мы теперь герои, а не бродяги вне закона. И еще знаешь... - она глубоко вздохнула и торопливо выпалила. - Кажется, я беременна.
Алистер удивленно моргнул, переваривая услышанное, а потом разъяренно зашипел:
- И ты ничего не сказала раньше?! Да я бы ни за что...
- ... Не позволил мне выйти на поле боя, - целуя его, заметила маг сквозь смех. - Потому-то и не сказала.
- Видимо, в ордене много на счет чего ошибаются, - храмовник быстро оттаял и заинтересованно склонился ухом к животу Амелл. - Тоже мне, скверна в крови...
Та улыбнулась снова, но в улыбке ее было куда больше грусти, чем искренней радости.
Милый, доверчивый, глупый Алистер...
Хорошо что у нее, как и у Йована, темные волосы и серо-голубые глаза.