Антон всегда знал, что умрет рано. С самого детства он был не особо здоровым человеком, и все, что ему оставалось — это радоваться жизни, наслаждаться отпущенным сроком и любить так, как он мог, от чистого сердца. И Антон любил.

Его звали Владимир, и они познакомились на выставке электронных изобретений, где тот работал. Антон же пришел с компанией друзей. Парня сразу привлекли обстоятельный вид и несколько суровое выражение лица Владимира, которое так не подходило веселой плюшевой божьей коровке, приколотой к галстуку. Антон попросил посчитать расстояние от Юпитера до эскимо на Фонтанке, и Владимир ответил что-то в своем духе, цитатой из «Гамлета» или «Маленького принца».

Антон полюбил его сразу, ведь времени на сомнения и размышления у него не оставалось, а Владимир немного попозже, но зато в сто раз сильнее. Причем настолько, что собирал все блеклые белые волосы Антона, выпавшие от химиотерапии, в отдельную коробку и хранил на полке. Он действительно любил. А еще верил, что Бог поможет.

Вместе они объездили всех старцев и монастыри со святынями, которым Владимир так поклонялся. Он держал Антона за руку и в слезах умолял иконы не быть глухими к людским словам. А больной парень смотрел на него с кроткой улыбкой и просто был счастлив.

Часто Антон спрашивал: «Если я умру, ты будешь тосковать по мне?» — а Владимир моментально отвечал: «Если ты умрешь, я последую за тобой».

Антон умер осенним вечером. Лейкемия победила, и сердце перестало биться. Владимир провел всю ночь у постели парня, держа уже остывшую ладонь в своей горячей руке. Он не плакал. Его боль была такой сильной, что он не нашел в себе сил пролить даже одну слезу. Антон искренне боялся, что Владимир убьет себя, но и не хотел, чтобы тот совсем не тосковал.

После похорон Владимир запил, бросил работу, порвал с религией. Он каждый день приходил на кладбище и проклинал Антона за ту адскую боль, что тот ему причинил. А по прошествии трех месяцев все стало сходить на нет.

Владимир нашел новую работу, чему Антон, конечно же, радовался. В общении с коллегами забылись старые раны, он встретил добрую девушку, и вскоре они съехались. Единственным напоминанием об умершем парне осталась свеча, которую Владимир зажигал в день смерти Антона. Но через три года и этого не стало.

Могила заросла травой, кроме Владимира, парень больше никому не был нужен. Ведь сын-гей не то, чем можно похвастаться в маленьком городе. Но и возлюбленный Антона предпочел забыть его и оставить в прошлом. После женитьбы его поведение совсем изменилось. Антон стал замечать, с каким презрением Владимир говорит о людях нетрадиционной ориентации, как сторонится этой темы, насколько ему неприятны даже намеки на однополую любовь. Сначала парня это удивляло, ведь у них было настоящее светлое чувство, чистое и почти невинное. Антон искал и не находил никаких оснований для столь странного поведения. Ему было неприятно.

Дальше удивление переросло в настоящий шок. Владимир вступил в ряды воинствующих сторонников «чистых» отношений, стал ходить на встречи борцов с сексуальными меньшинствами, спонсировал гомофобные движения. Он снова посещал церковь, но теперь его душа была наполнена не чистотой и радостью, а воинственной жаждой возмездия ни в чем не повинным людям.

Антон совершенно не узнавал столь близкого некогда человека. Владимир с такой легкостью отрекся от прошлого, от своих клятв, от своих чувств, что Антон мог бы сойти с ума от страданий, если бы, конечно, был жив. Но он понимал, что ничего не смог бы изменить, хоть несправедливость глубоко ранила.

Однажды осенним вечером, когда ветер бросал крупные капли дождя на черепицы крыш, а Антон хандрил и скучал, к нему подошел ангел и мягко опустил руку на плечо. Парень вздрогнул.

— Пора, брат Антон, — тихо проговорил ангел.

— Куда? — удивленно произнес тот.

— Возвращаться на Землю.

— Мне?

— Да.

— Но кем?

Ангел ничего не ответил, он приложил ладонь к глазам собрата, и в следующую секунду тот уже очнулся в теплых объятиях женщины. Она качала Антона, свое новорожденное чадо, и напевала какую-то старую русскую песню. Он невольно заулыбался, подумав о том, как через некоторое время скажет Владимиру: «Отец, прости, но я — гей».