Никакого удовольствия это никому, конечно, не приносило. Это было ужасно скучно, жарко, даже душно, утомительно, долго… Но всем приходилось терпеть. Никто не разговаривал, автобус, подобравший всех в Толлум-Тауне, погрузился в тишину, каждый сидевший в нем, смотрел по возможности только в окно, рассматривая пейзажи.

Обычно в сиротских приютах звуки напоминают саундтрек зоопарка или цирковой арены, но собранные в этом автобусе мальчики и, по их собственным словам, «не такие уж мальчики» друг с другом не были даже знакомы. Приютов по всей Британии было полным-полно, а в отреставрированный, отремонтированный и на данный момент самый строгий отбирали олимпиадами. Поэтому туповатых там не нашлось.

Никто из них даже не разговаривал, и сопровождающая воспитательница от нового интерната думала, что это из-за возраста, ведь им было уже по семнадцать. В таком возрасте и обычные-то парни предпочитают быть сами по себе, не говоря уже о сиротах. Но это было ошибкой, приехавшие на предыдущих автобусах младшеклассники молчали точно так же, спокойно и мрачно смотрели куда угодно, только не друг на друга.

Все они привыкли к своим приютам, старым и уютным, обычным, с их равнодушными воспитателями и директорами, которые жили по принципу «Не мешайте мне получать деньги за то, что я здесь сижу, займитесь чем-нибудь».

Что такое сироты? Объяснять можно долго, даже один взгляд на сиротский приют не поможет увидеть все полностью, но достаточно просто вспомнить первый-второй класс в школе, когда все тебя не любят, ты – белая ворона, когда кто-то уже создал компанию, нашел друзей, а ты – нет. В школе помогали родители, они ругались с родителями обидчиков, они приходили разбираться к учителям в школу, они утешали дома, они подбадривали и говорили, что все пройдет, уверяли, что у них тоже так было, советовали что-то полезное… В общем, какой бы гадкой в то время жизнь ни казалась, как бы ни мучили одноклассники, всегда можно было убежать домой, запереться там и остаться в кругу любящих тебя людей, которым ты нужен любой, хоть убитый, хоть живой, хоть наркоман, хоть извращенец. У сирот ничего этого нет, вся их жизнь – сплошной школьный класс, где каждый может обидеть и оскорбить каждого, где нет взрослых, которым было бы не наплевать, где воспитатели думают только о том, чтобы поскорее закончить смену и уйти, где они могут только наказывать. Сироты привыкли решать все сами, а потому взрослеть быстрее, чтобы уже быть совершенно самостоятельными и не надеяться на помощь из ниоткуда, правила они тоже придумывают сами, а болевой порог у таких детей выше некуда, его слишком сложно пробить, но внутри та же самая глухая ненависть ко всем. Зато у каждого из них есть в жизни цель, они намного более организованны, они точно знают, чего хотят, и как этого добиться, они знают, что никто их пожизненно содержать и любить не будет, что они совершенно одни и вынуждены карабкаться своими силами. Правда еще в семнадцать лет редко у кого из них есть четкие мысли о работе в какой-то конкретной сфере, обычно в этом возрасте есть только желание: «Поскорее бы выпустили».

Теперь же те, кто машинально схватился за шанс попасть в новый интернат, думали о том, не совершили ли они ошибку. Ведь по логике, до выпускного им оставалось чуть меньше пяти месяцев, как только исполнится восемнадцать, как выпускной в обычной школе. И тогда они попытались бы поступить в университеты, хотя это очень сложно без денег, которых от государства хватило бы только на пару месяцев. Это только кажется, что сумма огромная, а отдельное жилище – и вовсе мечта. По всему получалось, что новый, невероятно строгий интернат – лучшее решение всех проблем, ведь прожить в нем аж до двадцати лет, не испытывая никакой нужды, продолжая учиться и выходя уже с правом на приличную работу, а не с призрачным шансом поступить куда-то. Или провалиться, чтобы работать до конца жизни официантом или контролером в метро. Никто даже не понимал, почему такой интернат – единственный на данный момент, зачем делать его экспериментальным, как уже сказали? Зачем отбирать по всей стране только самых умных? Чтобы государству было не так обидно тратить средства на отбросы общества, на никому не нужных детей, чтобы давать шанс только тем, кто за это борется?

И здесь несправедливость, но те, кто ехал в автобусе, думали не об этом, перед ними после обдумывания ситуации и глобальных ценностей стояли самые обычные проблемы: Что делать именно сейчас? Никого не знаешь, ничего не понимаешь, никаких правил нет, как все будет в интернате? Что там, какие там воспитатели, какие учителя, каким будет новый директор? Сложно ли будет учиться? Придется, как раньше, отбивать свое место, чтобы никто не лез, не насмехался?

Сопровождающая посмотрела на серьезные лица, казавшиеся бледными в сером свете из окна, под глазами новых учеников залегли тени, глаза были совершенно пустыми, но где-то в глубинах зрачков все равно горела злоба пополам с обидой, с желанием кричать и рыдать от ненависти к жизни, распорядившейся именно так. Сопровождающую звали Магдаленой Мэдли, и она уверена была, что новое место работы – лучшее, куда она могла попасть, ведь даже за жилье на острове платить не надо было, в интернате предусмотрен был этаж для преподавателей, воспитателей и самого директора. Да и вообще, кроме самого интерната, рядом ничего больше не было, только Толлум-Таун на самом берегу. Поэтому и выбора особого не наблюдалось. Для Магдалены это был лучший вариант, учитывая не особо высокий материальный достаток. Ей только очень жаль было этих парней, которые будто вообще ни о чем не мечтали, ни о чем таком красивом. Сироты мечтать не умеют. «Поступить в университет», «Получить крутую работу, сидеть в офисе с бумажками» и «Загрести побольше денег» - это не мечты. Нельзя путать мечты с целями. Цели – это хорошо, но у человека должна быть мечта, которая даже, наверное, не исполнится никогда. Мечтай о невозможном, в конце концов, тогда возможное появится само.

Магдалена была не красавицей, а потому не очень-то и переживала, что молодые-симпатичные воспитанники на нее не смотрели.Она вообще была единственной учительницей младше сорока лет и искренне не понимала, почему же среди преподавателей не было мужчин. Девушек – понятно, чтобы в них не влюблялись ученики, но мужчины нужны были, правда же? Пока она видела только дворника, совершенно ужасного, заросшего бородой здоровяка, больше похожего на чудовище из мультика. Девочек в новый приют тоже не принимали, это осталось загадкой для Магды, но она решила уточнить позже, после знакомства с назначенной директрисой. А еще она никак не могла понять, почему за всю неделю, что сама она здесь жила и изучала обстановку, погода не изменилась. Серые, будто ватные, но очень свежие облака появлялись ближе к ночи, с утра же небо было чистым, но таким же серым, а вовсе не ярко-голубым. О солнце приходилось лишь мечтать, хотя в этой местности оно обязано было радовать глаза видом и лица теплом.

На заднем сидении кто-то тяжело вздохнул, многим захотелось обернуться, но они не стали, только сидевший рядом парень вскинул брови и покосился на вздохнувшего, а потом на окно, в которое тот смотрел. Он закатил глаза, чуть сполз по сиденью и посмотрел в болотно-зеленый потолок автобуса.

Ему очень хотелось курить, его будто душили, но немного подташнивало, внутри все сжималось и подкатывало к горлу. Он не устал, не смотря на долгую дорогу, но готов был жизнь отдать за сигарету, пусть даже самодельную. Сглотнув в очередной раз, он покосился на сидевшего рядом парня и чуть брезгливо выгнул левую бровь, приподнял левый уголок рта.

Тот еще чудик с ним будет жить и учиться. Наверняка конченный ботаник, судя по очкам, в олимпиаде даже не из принципа, как все, а из искреннего желания участвовал.

У светловолосого очкарика рядом с ним болела голова, он поставил локоть на узкий автобусный подоконник, а ладонь приложил ко лбу, уже думая только о том, как бы поскорее упасть и уснуть. Но вряд ли им позволят это сделать, раз уж только пять часов. Через проход от него в полной отключке спал бледный брюнет с жуткими подглазниками. Он будто просто сидел, закрыв глаза, но ежу понятно было – он не в адеквате. За ним, у окна сидел еще один парень. Он втихаря разматывал обычный белый пластырь, похожий на клейкую ленту мешковины. Отодрав пластырь до половины, он занимался полной ерундой, отдирая ногтем подсохшую рану на порезах.

«Еще один… Неужели таких много», - подумал Лайам, решив, что интереснее все равно ничего нет. Он косился на это действо, зная, что парень все равно на него не смотрит. Его лица так и не было видно, он продолжал смотреть в окно, на ощупь осторожно цепляя ногтями засохшую кровь. Принцип был самый обыкновенный – подцепить с краев и с надеждой, что рана уже полностью затянулась, отодрать середину.

Лайам наблюдал, как короткий ноготь просовывается под края, парень пару секунд думает, потом тянет…
Автобус тряхнуло, ноготь соскользнул, обнажилась темно-розовая рана, из порванной кожи выступила капля крови. Лайам усмехнулся мысленно, отвернулся, больше не глядя, а парень замотал пластырь обратно и скрестил руки на груди.

Нет, его не мучили по ночам кошмары, у него не было травм детства, ведь все детство он провел в приюте, у него не было серьезных проблем. Ему просто было нечем заняться, а уродовать себя – вещь интересная, даже увлекательная. Через два раза боль не чувствуется, на четвертый ощущается, как что-то приятное, а после пятого тебе хочется только найти новый участок тела, который еще не занят порезами, чтобы его разодрать в кровь. Зачем?

На это ответа у парня не было. Это просто стало такой же частью жизни, как, например, месячные у девчонок.

Лайам думал о своей девчонке, которая осталась в приюте. Там были два разных корпуса, чтобы спальни находились подальше друг от друга, но приют был общим, не разделяя сирот по половому признаку. Он подумал, что через пару дней она найдет себе нового парня, а может и нет, кто знает. Он думал о том, как пахли ее волосы, пушистые и длинные, тонкие, но очень густые, думал о том, каким мягким был маленький животик, как красиво смотрелся пирсинг в пупке. Все девчонки в приюте делали его сами или друг другу, но ей повезло, никаких осложнений не пошло. Вместе они смотрелись потрясающе, но девушки и будущее – понятия не равносильные, даже сравнивать не стоит, Лайам выбрал, конечно, шанс поучиться в лучшем интернате и получить билет в жизнь. Конкретно сейчас он об этом на краткое время пожалел, потому что извращенные мысли постоянно скатывались к тонким, каким-то по-детски худым ногам, к тонким щиколоткам с браслетиками на них. Правда после подобной романтики мысли окончательно скатывались между этих ног, фантазия пускалась во все тяжкие, всплывали в памяти моменты, когда злобных стерв воспитательниц рядом не было, и Она только сгибала одну ногу, отодвигая ее, вторую вытягивала, руками обнимала за шею и точно знала, что выглядит красиво. Некрасиво она выглядеть просто не умела, поэтому Лайам ее и выбрал. Да, он был именно из тех парней, кто смеет выбирать, а не берет то, что предлагают.

Лайам выплыл из сладких мыслей, когда автобус опять тряхнуло, он подъехал к интернату, и все вытаращили глаза, будто желая уточнить: «ЭТО – новый интернат?!» Курить снова захотелось, вокруг сидели злобные ботаники, девушка осталась далеко-далеко, кругом только мужики и старые, стремные училки. Жизнь определенно удалась. Черное здание, стоптанные, стертые ступеньки из камня, зато новая, железная дверь. Все это приехавших парней впечатлило, хотя малышню, приехавшую парой дней раньше, это впечатлило не меньше. «Новый» интернат они представляли как-то иначе, но все еще было впереди. Внутри Стрэтхоллан тоже мало изменился.

Ученики не были в курсе, но воспитатели знали, что «экспериментальный интернат для юношей» вовсе не государственный проект, это всего лишь РАЗРЕШЕННЫЙ государством частный проект одного человека. Никто понятия не имел, откуда у женщины столько денег, но она выкупила ставший музеем интернат у владельца «живых музеев» и решила его восстановить, что с ее деньгами было не так уж и сложно. Рабочие недоумевали, зачем делать интернат таким же, каким он, кажется, и был. Владелице, назначившей себя директрисой и получившей, наконец, все права и документы, предлагали миллион вариантов. Можно было покрасить фасад в светлый цвет, внутри все переделать, переклеить, переложить…

Но она стояла на своем, размахивая разрешением, документами, справками и дипломом педагога.

Изменилось только качество материалов, полы сверкали паркетом, душевая стала куда гигиеничнее, обретя перегородки, но так и не обретя дверцы с кабинками. Темно-сиреневые обои в коричневый цветок облепили некогда серые стены, сделав интернат немного уютнее, лестницы стали надежнее, комнаты учителей и учебные кабинеты – теплее, богаче. Кабинет директриса, как ни странно, оставила тем же, лишь отреставрировав общий облик, проведя, так сказать, косметический ремонт. Пластиковые окна – одно из немногих новшеств, единственный телевизор, кроме учительских, стоял в гостиной и не ловил ничего, кроме приличных каналов. Двери, как и много лет назад, стали деревянными, тяжелыми, с жуткими замками. Замков лишены были только спальни воспитанников. По коридорам и учебным классам красовались подвешенные под потолком динамики, из которых в любой момент готов был прозвучать голос директрисы, если ей вздумается вызвать кого-то в свой кабинет или сделать объявление. Звонки остались теми же, с тем же жутким, разрывающим уши «тр-р-р», постепенно глохнущим в процессе звона.

«С ума сойти», - подумал Кермит, поправив очки на переносице и посмотрев на высокий потолок первого этажа. Все здание интерната и снаружи-то казалось сюрреалистическим, а внутри вообще потрясало обстановкой. Все было таким… Правильным, приличным, без намека на домашний уют, наблюдавшийся в старых интернатах. Будто они попали в монастырь, а не в уютный бабушкин домик.

- Проходите, пожалуйста, сюда, - Магда пропустила их в широкую арку столовой, где изменились, опять же, только обои на стенах, линолеум на полу и сами столы. Правда стояли они в тех же местах, что и раньше.

Лайам получил возможность посмотреть на всех «знакомых» из автобуса поближе, когда оказался за соседним с ними столом. Бледный брюнет с болезненно отрешенным видом казался вообще невменяемым, белобрысый очкарик сел рядом и опять приложил ладонь ко лбу, страдая от головной боли. Любитель уродовать свои руки сидел на длинной скамье у стены, так что от Лайама его отдаляли только два человека.

Вся столовая почему-то наполнилась шумом, гулом, хотя Лайаму и Кермиту казалось, что все молчат, никто друг с другом не разговаривает. Да и зачем?

Но неожиданно все стихло, Магдалена села за один из самых близких к выходу столов, там же сидело и еще не меньше пятнадцати женщин. В арку вошла высокая, статная брюнетка неопределенного возраста. Ей могло быть и тридцать пять и пятьдесят, но выглядела она безупречно.


- Здравствуйте, мальчики, - улыбка была такой широкой, но странно неестественной, что напоминала оскал акулы. – Я рада поприветствовать вас в школе-интернате для юношей «Стрэтхоллан». Как вам уже известно, это – эксперимент, разрешенный государством для проведения вдали от привычной для вас обстановки. Это сделано с целью занять вас только учебой. Младшие курсы, прибывшие вчера, уже тоже знают обо всем, но для вас у меня особые новости. Так как большинству из вас уже исполнилось семнадцать, вы – самые старшие на данный момент в нашем интернате, где вы проведете ближайшие три года. Для начала давайте познакомимся, меня зовут Шарлотта Грей Бишоп, но для вас я буду просто – мисс Бишоп. Я – директор этого интерната, а потому искренне надеюсь, что мы подружимся, и мне не придется проводить никаких неприятных воспитательных профилактик.

Начнем с того, что Стрэтхоллан – совсем не похож на те интернаты, где вы жили и учились раньше, сюда поступают только самые перспективные мальчики и юноши, и я надеюсь, что вы оправдаете наши надежды, докажете, что мы выбрали вас не зря. В Стрэтхоллане вам придется соблюдать свод правил, который будет озвучен в конце. Точно такой же вывешен в общей гостиной, где вы будете проводить время после занятий. Наш интернат… - она неожиданно споткнулась, покосившись на будущих учителей и воспитателей, но решила, что они уже привыкли к этой речи после нескольких повторов для младших учеников. В общем-то, директор может говорить, что угодно. – Наш интернат имеет такую традицию, как разделение учеников по командам. Но не по возрасту, а по способностям, в классах вы будете учиться, конечно, только с ровесниками.

- Тогда зачем эта фигня? – перебили ее откуда-то с заднего ряда, практически из-за колонны. Вся столовая сразу уставилась туда, несколько парней ухмылялись от радости, что их мысли кто-то озвучил. Лайам подумал, что это того стоило, это стоило даже строгого взгляда старых училок и странно слащавой улыбки директрисы. В конце концов, рано или поздно нужно будет ставить себя в обществе, придется показывать, к кому можно лезть, а к кому лучше подлизываться.

- Эта «фигня» нужна для того, чтобы научить вас ответственности. И я прекрасно знаю, что каждый из вас привык жить по принципу «сам за себя», - мисс Бишоп была странно вежлива, но в то же время беспощадна, напомнив всем вместе и каждому по отдельности, что они – сироты. – Но в Стрэтхоллане этого не будет, - ее голос звучал так тихо и спокойно, ровно и твердо, что никому не хотелось орать, это заставляло притихнуть и вслушиваться. Кермит подумал, что эта женщина раньше уже была директрисой, раз она не пытается выглядеть доброй, но и не строит из себя тирана, у нее уже, кажется, есть неплохой опыт.

Знал бы он, насколько неплох этот самый опыт…

- В нашем интернате вам придется разделиться на команды, в которых обязательно должен быть хотя бы один ученик младших курсов. Команды будут носить названия планет, такова традиция Стрэтхоллана.

«Какая к черту традиция, если это новый интернат?..» - бледный брюнет по имени Ясмин тоже подумал, что это странно, но не стал вдаваться в подробности. Ему, в принципе, было все равно.

- В каждой команде будет только один капитан со старшего курса, никаких заместителей. Вся команда беспрекословно подчиняется капитану, а капитан отвечает за поступки и проступки всей команды. Такова уж цена капитанства, - директриса улыбнулась. – Это нужно именно для того, чтобы в нашем интернате не было частой для приютов практики «боссов». Здесь боссов не будет, рабства тоже, издевательства над слабыми и младшими – тем более. Вся ответственность будет лежать на капитанах.

- Извините, - Лайам сначала подумал, что это он сам взбрыкнул вдруг, но потом посмотрел вправо и понял, что это даже не убитый брюнет, это был именно любитель порезать руки.

- Да? – мисс Бишоп подняла черные брови, одарив парня холодным взглядом серых глаз. Но холод был только из-за их цвета, в глубине зрачков затеплился интерес, ведь мало кто из сирот начинает свой вопрос с извинения за то, что перебил.

- Выбирать капитанов будете вы?

- Нет, выбирать будете вы сами.

- Тогда все передерутся нахрен, - даже не в адрес директрисы, а просто так, в пространство хмыкнул Лайам. – И никаких капитанов не будет. Зашибись.

Все тихо, мерзко захихикали, соглашаясь с ним. Особенно те, кто был старше хотя бы на месяц, чем большинство. Лайаму должно было исполниться восемнадцать в мае, так что он имел полное право быть боссом. И он никогда не любил быть одиночкой, он ненавидел политику «каждый сам за себя», он предпочитал быть во главе тех, кого все боятся.

- Что ж, неплохая мысль, - мисс Бишоп улыбнулась, она так и продолжала стоять ровно, выпрямив спину и опустив руки, держась правой за запястье левой. – Тогда мы всем учительским составом выберем капитанов завтра вечером. Завтра понедельник, первый день занятий, поэтому вам будут предложены тесты по каждому предмету.

Рука с пластырями опять поднялась.

- Да? – мисс Бишоп отреагировала странно без задержки, будто только и смотрела на этого умника.

- Значит, капитанами станут только те, кто наберет большее количество баллов?

Директриса улыбнулась.

- Именно. Как я уже говорила, в Стрэтхоллане важнее всего – ваши достижения. Но еще важнее – ваше поведение, так что настоятельно советую вам не нарушать правила.

- И я даже знаю, кто первым их нарушит, - просто в воздух прокомментировал мазохист, отвернулся и усмехнулся. Ясмин на него взглянул и тоже осклабился, парень это заметил, но реагировать особо не стал. Он только посмотрел на брюнета в ответ, не подумал улыбнуться, только сделал вид, будто не замечает выразительного взгляда Лайама.

Он не очень-то понял, с какой стати это чучело на него взъелось, они даже не разговаривали до сих пор, они даже не смотрели друг на друга, они не сталкивались взглядами, они вообще друг друга НЕ знали.

- Я не понял, тебе чего-то не хватает? – уточнил он, выгнув бровь и наклонившись вперед, к столу, чтобы удобнее было выглядывать из-за Кермита.

- Не обращай внимания, - посоветовал вдруг очкарик, так что Лайам на него покосился.

- Чего?

Кермит пожал плечами и ненавязчиво к нему наклонился, чтобы не обратила внимания директриса. Она в это время закончила свое выступление и уступила место завучу, огромной даме с огромным задом, которая зачитывала зверским голосом свод правил, которые придется соблюдать. И никто не замечал, что мисс Бишоп в упор смотрит именно на начинающуюся перепалку за колонной.

- Это Гаррет Андерсен, он из Манчестера. Постоянно участвует во всех олимпиадах, конкурсах. Обычно побеждает. Зануда и падла, о нем все знают, - Лайам ухмыльнулся, когда это услышал. Неужели, какая прелесть, он, оказывается, перепутал роли этих двоих. За ботаника сначала принял белобрысого, а теперь оказалось, что это мазохист.

- У кого-то обычный месячный маразм, - заметил он, откинулся на спинку скамьи, сунул руки в карманы кожаной куртки и вытянул ноги под столом.

- А я и не конкретизировал, - скромно уточнили справа, Кермит закатил глаза, поправил очки, Лайам вспомнил о ногах своей девушки, Ясмин задумался о том, что этот парень перед ним вполне может стать его другом. И пусть даже он будет боссом, все равно, куда приятнее иметь в боссах умного человека, а не тупого и самовлюбленного.

Директриса снова встала и сообщила самую «приятную» новость для всех.

- В нашем интернате мы пока что не устанавливаем правило обязательной школьной формы, но очень рекомендуем ее носить. Вот такая форма из нескольких костюмов для любой школьной активности полагается каждому ученику, ее вы найдете в спальнях. Сегодня можете располагаться, как пожелаете, но завтра вечером, после распределения на команды, придется съехаться в соответствии с названиями спален и команд. Ужин сегодня в восемь, правила вы прослушали, в письменном варианте найдете их в спальнях, могу только пожелать удачи. Надеюсь, что раньше завтрашнего вечера ни с кем из вас мне лично встретиться не придется, потому что не хочется начинать полугодие с наказаний, - она улыбнулась, слегка опустила подбородок, кивнув, и вышла из столовой. За Магдаленой потянулись парни, которые устали, как собаки, хотя ничего такого и не делали. И все были безумно рады, что никто их никуда не припряг, остался впереди только ужин и долгожданный сон.

Лайам подумал, что ни за какие пряники на свете не наденет дурацкую форму, как бы ее ни нахваливали. Зачем, если есть чемодан шмоток? Только кажется, что сироты обожают равенство в одежде, на самом деле у каждого есть болезненное чувство самовыражения, и Лайам выражаться умел замечательно.

Гаррет скрылся за дверью, на которой был нарисован тритон. Он вообще не смотрел на дверь, толкнул ее от балды, затащил чемодан и засунул его под кровать возле стены. Заняться было откровенно нечем, он залез на кровать с ногами, согнул колени и опять отодрал пластырь. Заняться действительно нечем, так почему бы не продолжить сеанс мазохизма? Он давно заметил, что когда причиняешь боль сам себе, это не так мерзко и, как ни странно, не так больно. То есть, ты всегда контролируешь силу, нажим, удар или порез, место, время, направление. А когда над тобой кто-то издевается, это действительно больно, это не приносит никакого удовольствия.

Дверь открылась с пинка, Лайам застыл на пороге, перемалывая челюстями жвачку, выдал что-то, вроде «Аргх», развернулся и вышел. Здоровенную сумку он держал за плечом, одной рукой.

Андерсен решил не концентрировать внимание, но и ему стало понятно, что благодаря одной, неудачно брошенной в адрес этого фаната «Паник» фразе, теперь начнется война.

Насколько понял Гаррет, этот красавчик из Фолсворта был одним из тех, кого принято считать «боссами». Сам Гаррет таким никогда не был, но очень хотел, а из-за невозможности и неисполнимости его мечты, стал их презирать и уверять себя, что одиночкой быть лучше. Самым мерзким в одиночестве было то, что действительно не с кем было поговорить, и все считали его немножко психом. С другой стороны, это было куда лучше, чем бегать в подчинении у боссов. Ах, да. Босс без девчонки – гомик. Так что Гаррет действительно радовался порой своему одиночеству, потому что ему не приходилось искать себе девчонку из числа тех страшилищ, что были в их приюте. Но у него было аж три девицы, это он точно помнил. Одна еще давно, вторая (куда симпатичнее) лет в четырнадцать, и последняя, с которой он разобрался-таки, что, куда и как вставлять, совсем недавно. Правда последняя была самой страшной, это не вдохновляло. А еще ее не устраивала привычка Андерсена забавляться с бритвой, после чего руки приходилось обматывать пластырем, а иногда и бинтами. Она уверяла его, что можно занести заразу, спирт для нее был не аргументом, другие антисептики – тоже. Она рассказывала страшные вещи о том, что можно задеть нерв или сухожилие, но Гаррет мало это слушал, он-то знал, что дорезаться до сухожилия можно только в неадеквате, если пилить усердно и глубоко. Он же предпочитал пилить масштабно, а не вглубь. Эффект потрясающий, болит долго, крови – весь пол душевой при желании залить можно, последствий никаких.

Кермит как раз хотел зайти в спальню будущих «Нептунов», но наткнулся на вышедшего из нее Лайама.

- Там Мистер ПМС, заходи, - он ехидно осклабился, даже изобразил жест швейцара, а очкарик сделал страшные глаза, поморщился и развернулся.

- Нет, спасибо, - он и сам удивился, как способствовала обстановка интерната общаться на культурном уровне. Правда Лайам это все превращал в фарс.

- Извольте, - он фыркнул, открывая дверь напротив, где красовался воин с мечом.

- Благодарю, - белобрысый вошел в спальню, включил свет и сразу затолкал сумку на малюсеньких колесиках под кровать возле окна. Лайам предпочел почти то же самое, что Гаррет – кровать у стены, чтобы можно было не пялиться на кого-то во сне. И чтобы на него не пялились.

- Кермит Друри, - очкарик протянул ему ладонь, Лайам по привычке не пожал ее а встретил небрежным хлопком.

- Лайам. Трампер, - добавил нехотя. Кермит привязываться больше не стал, он открыл окно и уставился на улицу. Вид был потрясающий, как ему показалось, но какой-то тоже странный, если не сказать хуже. Из окна было видно озеро с восстановленными вышками, лес с двух сторон, сад, большое деревянное нечто. Парень засомневался, но по всему выходило, что это именно конюшня. Конюшня?..

Конный спорт?..

Замечательно, что может быть хуже.

Лайам вывалился до пояса из второго окна, медленно закуривая одну из оставшихся сигарет. Очень хотелось надеяться, что можно будет достать еще, иначе он свихнется.

Дверь снова распахнулась, на пороге застыл Ясмин, больше похожий на привидение. Он уже засомневался, что хочет быть в друзьях у этого самоуверенного красавчика и потому не знал, заходить или выйти.

- Тебе в дверь напротив, - обернувшись и усмехнувшись, посоветовал Трампер весело.

- Почему это?.. – парень прищурился.

- Там твой приятель сидит, ждет тебя, - отозвался за Лайама Кермит. Лайам в этот момент подумал, что один мальчик на побегушках у него уже появился, успех почти закреплен.

- Где хочу, там сижу, - огрызнулся Ясмин и из принципа кинул сумку на кровать возле двери, сам туда же плюхнулся и скрестил руки на груди.

Лайам от недостатка общения не страдал, он выбросил окурок из окна, закрыл его и сел на кровать. Поза прекрасная – откинуться на один локоть, спиной привалиться к стене и развлекаться с зажигалкой, вертя ее в пальцах и то и дело открывая, чтобы посмотреть на огонек.

- Кто собирается попробоваться в капитаны? – уточнил Кермит, чтобы хоть как-то нарушить тишину.

Ясмин на него взглянул мрачно, ибо не любил четырехглазых.

- Ой, какая разница… - Лайам повел плечом и поморщился. – Кому это надо, вообще? Какая-то мелочь где-то нагадит, а ты виноват. Счастье-счастье! – он саркастически воздел руки к потолку. – И все только затем, чтобы командовать шайкой дебилов.

- Это почему это дебилов?.. – Ясмин опять прищурился.

Лайам со сладкой улыбкой его игнорировал, рассматривая огонек зажигалки.

- Я с тобой разговариваю, - не смотря на то, что брюнета могло ветром унести, таким он был призрачным, в драку он полезть готов был хоть сейчас.

- Чтоб ты спросил, - вежливо ответили ему, парень заткнулся и совсем помрачнел.

- Никто не держит, дверь перед тобой, - посоветовал Кермит, поняв, что если даже они и не приятели с Лайамом, то в случае драки он за него вступится.

Может быть.

В этот раз на открывшуюся дверь Трампер даже не взглянул, стало не интересно, он продолжал заниматься ерундой, зато Кермит и Ясмин уставились на мальчишку лет четырнадцати. Он выглядел не злобно, но вполне воинственно.

В полной тишине прошел к кровати Лайама, залез на верхнюю полку и принялся рыться в чемодане. Парень сделал страшные глаза, выгнул бровь и посмотрел сначала на очкарика, потом на костлявого брюнета. Оба сделали умные лица, все трое поняли, что разница в возрасте напрямую означает разницу в интеллекте. Все они в четырнадцать лет мечтали о том, чтобы спать на верхних полках подобных двойных кроватей, но сейчас все понимали, что нижняя куда выгоднее.

Эрик, заползший наверх и решивший больше не слезать до ужина, подумал, что началось все самое страшное. Теперь с ним в спальне оказались целых трое старшекурсников, и один из них – явный босс. Если рассказанные директрисой сказки про команды не сбудутся, ему придется совсем не сладко. В Норфолке, к примеру, он заколебался бегать и исполнять прихоти старших, а пожаловаться было некому.

За ужином Лайаму стало не намного проще из-за постоянных мыслей о девушке, по которой он начал зверски скучать, которая хоть и раздражала, когда была рядом, но которую можно было помучить, потискать. А что делать в этом интернате? Мужиков мучить, что ли? И того нельзя, мелких директриса защищает, старые тетки кругом ходят, контролируют. Особо не разгуляешься. Но с другой стороны, общаться с совершенно незнакомыми людьми было куда легче, чем со знакомыми. Особенно просто было начать бессмысленный треп с парнем, который сидел рядом с ним за столом, их разделял только угол. Его звали Грэг, и у него была потрясающая татуировка на открытом безрукавкой плече. У Лайама татуировки тоже были, но не на таких видных местах.

- Девок не хватает, - пожаловался парень, глядя по сторонам, Лайам был с ним согласен.

- Где же телки… - протянул он с огромной долей юмора в голосе.

- На лугу, травку щиплют, - незамедлительно отозвались из-за соседнего стола.

Лицо у Грэга было такое, будто ему все фантазии о девушках испортили одной фразой.

- Борец за эмансипацию, - заметил Кермит философски.

- Кто?.. – хором переспросили Грэг и Лайам, покосились друг на друга, потом снова уставились на очкарика.

- Ну, не любит, когда о девушках пренебрежительно говорят.

- Гомик, короче, - припечатал Грэг и потянулся, довольный собой. Ему на тарелку из-за соседнего стола ненавязчиво прилетел кусочек булки, который кинул Гаррет. Он хотел попасть именно в качка, но тот вовремя отклонился.

- Слышь, ты! – парень возмутился и повернулся, за соседним столом все снова было тихо. Только костлявый Ясмин ухмылялся.

Начинать скандал не хотелось, но даже Лайам почуял – скоро что-то будет, должны же как-то все поделиться на две части, если не больше?

К Грэгу на тарелку прилетел еще кусочек, за соседним столом начали хихикать, парень встал, хихиканье заглохло. Ясмин что-то шепнул мазохисту, с которым вообще не разговаривал до этого, и умник из Манчестера тоже посмотрел на поднявшегося здоровяка. Для семнадцати лет выглядел Грэг замечательно, мог бы дотянуть до двадцати, захоти вдруг.

- Еще раз… - он выставил палец в сторону борца за эмансипацию.

- И что? – Гаррет поднял брови, выразительно глянув на этот палец, потом на самого Грэга. – Что будет?

- Получишь по шее, - нежно пообещал Грэг. – Обычно я телок не бью, но ты станешь исключением.

- Слушай, ты… - парень тоже вскочил, так что стул чуть не упал. А ростом, как оказалось, он уступал Грэгу только полголовы. – Очень не советую тебе меня так называть. И советую вообще закрыть рот и сесть на место, понятно?

- Ой, кто меня тут пугает?! – парень засмеялся, две надзирательницы застыли на своих местах и уставились на них, не решаясь вмешаться именно сейчас, но готовые бежать к директрисе за помощью, если вдруг начнется драка.

- А что, если я завтра стану капитаном? Что тогда ты будешь делать? – Гаррет прищурился.

- Ты сначала стань, - посоветовал ему Кермит.

- А тебя вообще никто не спрашивает.

- Да, и с чего ты взял, что будешь капитаном? – вскочил совершенно посторонний парень с длинными, аж до плеч рыжими волосами. У него в ухе красовалась серьга, видок был тот еще мерзкий, так что ясно было – Андерсен влип. Лайам наслаждался концертом, повернувшись боком на стуле, закинув ногу на ногу и рассматривая всех троих. Ему чисто любопытно было, до чего это все дойдет – до обычного мордобоя между Грэгом и этим мазохистом или до массового избиения Гаррета? Потому что не только Грэг и Кермит не разделяли его стремлений стать капитаном.

- Потому что ты опровергаешь теорию Дарвина, дебил, - пояснил парень спокойно, отвлекшись на патлатого.

- Чего-чего, повтори, чучело?.. – тот начал пробираться к нему через всю столовую.

- Так, успокоились! – гаркнула одна из надзирательниц, и парню пришлось сесть, прожигая взглядом распоясавшегося мазохиста. А тот надменно двинул бровями, ухмыльнулся и продолжил.

- Повторяю для особо одаренных. Это не ты от обезьяны произошел, это она от тебя произошла.

Вся столовая грубо заржала, поклонников у Гаррета ненавязчиво прибавилось, особенно, среди малолеток, потому что те прекрасно знали, чего стоит бегать по приказам таких вот патлатых с серьгами.

- Купи себе тампон, - посоветовал Лайам в его адрес тихо, чтобы парень не услышал, но после того, как Кермит и Грэг отсмеялись, Гаррет умудрился заткнуть еще и его заодно, за компанию.

- А ты купи себе два, заодно рот заткнешь.

Лайам отреагировал более чем неожиданно, даже не став предупреждать, он просто вскочил и пихнул обидчика в грудь, а когда тот шарахнулся, запнувшись за собственный стул, Трампер ему сообщил.

- А что, если я завтра стану капитаном, а, педик? Я тебе такую жизнь устрою, не обрадуешься, - он ухмыльнулся, столовая снова загудела, поклонники плавно переметнулись на сторону Лайама.

- Мечтай, - отреагировал Гаррет, а когда парень все же не выдержал и схватил его за грудки, решив затем швырнуть на стол и отметелить, как следует, в столовую вбежала Магдалена.

- Мальчики! Мальчики, что за дела, перестаньте сейчас же! Что еще такое?! – она тоненьким голосом принялась их успокаивать, потом подбежала вплотную и растолкала в стороны. – Сели и успокоились!

«Мальчики» сели и успокоились, правда настроение уже было сильно подпорчено. Грэг тоже расслабился и сел на место, помрачнев.

- Вот мудак.

- Ну должен же быть хоть один, - Лайам фыркнул.

- Значит, я второй? – уточнил Гаррет.

- Ты по жизни второй, - огрызнулся Грэг.

Стимул отлично написать тест появился сразу у всех, кто был против Гаррета. А сам он делал вид, что так и надо, не понимая, откуда взялось это удовольствие от причинения вреда самому себе. Он всегда так делал, всегда настраивал всех против себя, а потом наслаждался последствиями.

Особенно круто было наслаждаться ими, возвышаясь надо всеми. Это срабатывало, когда он получал лучшие оценки, когда его больше хвалили скупые на комплименты учителя, когда он что-то выигрывал. И теперь очень хотелось заранее настроить всех на войну, чтобы потом стать капитаном и получить над ними неограниченную власть. Ну, относительно неограниченную.