Прослушивание прошло ужасно. Так думал Гаррет, хотя и без его пессимистических заявлений всех колотило. Спели, сыграли, продемонстрировали самих себя они отлично, это было фактом, но шок и адреналин не проходили даже к вечеру, хотя прослушивание было утром. Это снимали на видео, чтобы потом показать по одному из главных каналов, так что под вечер у парней начался массовый припадок.

Кермит просто потерял дар речи, Брэд вытаращил глаза, Эрик молча уставился на следы ремня на руках кикимора. Гаррет вообще делал вид, что все в норме, он вошел в спальню, радуясь, что по коридорам уже не бродили надзирательницы, остановился у двери, захлопнув ее ногой.

Рассел на них смотрел в жестоком ступоре, затаившись за одним из шкафчиков, буквально стоя на четвереньках на полу и выглядывая из-за угла, чтобы не спалиться. Это было извращение, конечно, но так интересно, что умереть – не встать. Он мечтал посмотреть, что там делал тогда Гаррет с Сэнди, раз уж такие звуки доносились из спальни Нептунов после концерта. Он тогда подбивал всех, но не получилось. Он мечтал посмотреть, что он будет делать с француженкой, но просто не было возможности, это был огромный риск – всей командой или даже двумя оказаться застуканными на учительском этаже, под дверью, из-за которой слышится ТАКОЕ. И тут такая возможность представилась. Да еще и сложно было оторвать взгляд от женственного тела кикимора, пусть он и был насквозь мокрый. В конце концов, он напоминал настоящую кикимору теперь и все равно как-то притягивал. А может, Рассела притягивало видеть, как к нему прижимается куда более мужественное тело Нептуна, облепленное промокшей одеждой?

С утра кикимор противному и наглому красавчику все же отомстил. Точнее, он уже не собирался этого делать, но Лайам сам нарвался, он подошел со спины и предложил сладко-сладко, чисто ради всеобщего веселья, а не всерьез.

Это было, как шутка. Это было, когда Гаррета еще только начали доводить боссы, а Доминик выглядел, как невзрачная тринадцатилетняя неудачница. Они занимались совершенно мерзкими и аморальными гадостями в кабинете рисования, но это было всего лишь садомазохизмом без единого намека на чувства или эротику. По крайней мере – для Гаррета. Доминик же решил на всякий случай сообщить другу, что тот ему немного нравится, Андерсен удивленно спросил: «Тебе нравятся мальчики?»

Ясмина до утра так никто и не видел, ночевал он в конюшне. Рыдал от обиды тоже там, а потом решил, что больше никаких мужиков в его жизни не будет. Совершенно никаких. Встретился с соседями по ненавистной команде он уже в душевой, наполненной паром от горячей воды. Лайам не стал напоминать, Кермит – тоже, Гаррет сделал вид, что ему стыдно, но сам себя испугался, потому что стыдно не было абсолютно. Такой уж он человек, способен на все, лишь бы словить секундный кайф. Доминик же сразу извинился.

- Опять депрессия? Ты же уже развеселился? – Рассел сидел с третьекурсником на чердаке. Там оказалось пыльно, и вообще было много интересного. Открыть его было труда не составило, достаточно было только дернуть за кольцо люка посильнее и, подпрыгнув, зацепиться за край отверстия, подтянуться на руках. Первым Рассел затолкал Сэнди, а потом и сам залез. На чердаке было пыльно и темно, зато он напоминал еще один этаж с очень низким потолком. Сэнди, чтобы пройти, приходилось нагибаться, так что он предпочел ползти на четвереньках. И вот, они сидели у окна, открыв его немного, не слишком заметно, чтобы с улицы никто не увидел, и болтали о ерунде.

- Объясните мне, пожалуйста, какого черта вы решили с этим прослушиванием?! – психованно начал Гаррет, ворвавшись в кабинет директрисы без стука. Точнее, он пару раз пнул дверь перед тем, как войти, но стуком это считать было сложно. Мисс Бишоп подняла на него удивленный взгляд, выгнула бровь и даже не смогла поверить, что парень не рыдает, не бьется в истерике от того, что ему объявили бойкот?

- П-п-п-пусти меня-я-я!!! – Сэнди давился словами, а когда втягивал воздух, горло издавало такой жуткий звук, похожий на рычание медведя, потому что глотка от крика была уже ободрана и пересохла. Блондин закашлялся, вырываясь, сидя на полу в раздевалке перед душевой, Рассел его держал одной рукой поперек тела, осторожно сжав запястье пальцами и не давая дернуться, чтобы не повредить еле намотанные бинты. Сэнди колотило, он то пытался отползти, то почти отключался, теряя сознание, орал и рыдал, зажмурившись, пару раз назло себе ударившись затылком о железную дверцу чьего-то шкафчика.

Рассел не любил, когда кто-то думал, что знал о нем все. И он не любил, когда его неправильно понимали. А еще он терпеть не мог, когда ему не давали объяснить некоему идиоту, что идиот этот не прав. В общем, капитан Марсов все же поймал новичка Сатурна в душе и остановил, взяв за плечо. Робин дернулся, потом уставился на него, не зная, что говорить и как реагировать. Взгляд у него забегал, ни одного умного слова не вырвалось, парень был полуодет, как раз собирался завязывать галстук. Рассел же был уже при полном параде, так что осклабился, поднял руку, покрутил кольцо в ухе и посмотрел в зеркало искоса.

После обеда народ начал стекаться в музыкальный кабинет, так что там случилось столкновение реальностей. Рассел ненавязчиво стучал по установке, Гаррет что-то напевал, Лайам мучил свою гитару молча, думая над тем, что его отшивают все, кому не лень… Робин зашел, поздоровался с мисс Батори и начал с ней разговаривать, попутно выпросив акустическую гитару, чтобы поиграть. Женщина была на грани экстаза от такого количества любителей музыки и истинных ее ценителей. Но сильнее всех она начала лезть к новенькому, кикиморовидному Нептуну, расспрашивая его про учителя музыки в Манчестере. Мол, как хорошо он его научил петь. Парень скромно ответил, что научился скорее сам.

Понедельник стал эффектным хотя бы благодаря появлению новеньких в интернате. Все уверены были, что они будут держаться вместе, но это оказалось обычной иллюзией. Они лишь приехали вместе, а стоило им выйти из кабинета мисс Бишоп, и совершенно незнакомые друг с другом парни разошлись по разным углам. Точнее, мисс Бишоп сама спросила, куда хотел бы каждый из них, а на вопрос Доминика о Гаррете ответила прямо и честно, без хитростей. Но все же задала вопрос, с чего такой интерес к его персоне. Парень улыбнулся и пояснил, что они очень дружили в Манчестере, пока он не попал в больницу. Вышло из его рассказа так, что он просто не мог участвовать в олимпиаде, а Гаррету повезло, и он попал в Стрэтхоллан. Вот такая история.

Ночью Гаррет все равно не выдержал. В конце концов, он не так уж и убивался, это всего лишь был всплеск энергии и утомленность дорогой, но отключившись на два часа, около трех ночи он проснулся от чувства, что ждать уже невыносимо. Он не доживет, он либо умрет, либо убьет всех, потому что еще несколько долгих дневных часов до следующей ночи – мучение, пытка, извращение и насилие над собой. И над Сэнди, наверное, тоже.

Перед концертом началась массовая истерика, в огромном зале оказалось куда больше разных интернатов, просто пришли смотреть на это выступление не все воспитанники. В основном, там были директора, директрисы, завучи, главные воспитатели и их «юные дарования», за которые они болели. В жюри, собственно говоря, сидели даже не они, а целых восемь человек из министерства образования, которые о чем-то говорили с мисс Бишоп. Она только кивала с согласной и довольной улыбкой. Как выяснил позже сам Кермит, явившийся поболеть и просто посмотреть, призовых мест будет шесть. Золото, серебро и бронза среди девочек и то же самое среди мальчиков. Занявших эти места девочек переведут в лучший женский интернат, а вот получивших призы парней отправят… Ну, да, именно в Стрэтхоллан.

Грэга постепенно начало подташнивать от окружавших его людей. У него бывали приступы агрессии, неприязни, но чаще он был хладнокровен на все двести. Он любил молчать, находясь в тишине и одиночестве, потому что привык к этому за время, проведенное в старом приюте. Девчонки раздражали болтовней, а парни не интересовали, но когда с Грэгом Мафферсом заговаривал кто-то в Стрэтхоллане, его лицо практически не меняло своего выражения. Он оставался равнодушным, лишь поднимая брови или выгибая одну из них, усмехался иногда, отмазывался краткими фразами-рефлексами на рассказанное. По большей части, ему даже было не интересно.

Сэнди было так обидно, что жить не хотелось. Сначала появилось ощущение, что Гаррет его использовал, но потом пришло осознание, что Сэнди сам этого добивался. Причем долго, упорно добивался, влюбившись без памяти и не замечая недостатков, не видя реального отношения, не сравнивая слово «любовь» и поступки Гаррета по отношению к нему. Андерсен будто просто остепенился, ему было стыдно вести себя «нехорошо» с человеком, который в него так влюбился, но он от этого не изменился. Он нежничал, он тоже был влюблен, но это была только ласка.

В середине апреля общение начало теплеть, приближаться к минимально дружескому, но становилось чем-то чуть большим, чем просто дружба. Лайам предпочитал побольше молчать, наблюдая и много думая над тем, что стоит в себе поменять, чтобы больше не разочаровывать никого и не предавать, чтобы не казаться пустоголовым кобелем. Субботним вечером на улице все еще было светло, уже не темнело так рано, и стало намного теплее, так что с удовольствием можно было пошляться по окрестностям. Но все сидели в столовой, кто-то устал после развлекушечек во дворе интерната, кто-то после репетиции. Становилось все страшнее, в первых числах мая грозил случиться апокалипсис, и если они провалятся, обидно будет не только им самим, но и мисс Бишоп. Она больше всех надеялась, что идея не пропадет даром, что Стрэтхоллан заткнет за пояс все остальные школы-интернаты, мужские, женские и смешанные, частные и государственные из тех, что круче всех.

Рассел чувствовал себя полным придурком, потому что секса и правда очень хотелось, но он вдруг подумал – а если Трампер реально притащит малявку третьекурсника? Ну, если это окажется Сэнди, то все в порядке, правда перед Гарретом стремно оправдываться будет…

Рассел в субботу как увидел красавчика из Нептунов, так сразу и свернул к Грэгу, пошел подальше. Он не приближался к Трамперу на расстояние ближе десяти метров, если была такая возможность, потому что кто знает, что взбредет этому психу в голову в следующую секунду? Физически они равны, силы тоже одинаковые, так что кто знает, что получится, если вдруг Лайам на него кинется.

Через две недели от фонаря под красивым глазом Лайама не осталось и следа, песни для концерта приобрели намного более приличное звучание, а голоса звучали уже не так любительски, как раньше. Все же, тренировка – вещь великая. Ожог зажил, оставив только розовый шрам на руке Сэнди, который постоянно напоминал ему о неприятном моменте, о неприятном дне. Зато он напоминал о Гаррете, и это почему-то извращенно доставляло, Сэнди сам не знал, почему. Что за черт? Почему ему доставляет этот псих?

Гаррет смотрел стриптиз, а потому был немного занят. Душевая делилась на две части, два помещения, в одном вдоль стен тянулись вешалки для одежды, стояли шкафчики, в которых парни оставляли шампуни, всю личную ерунду, на подоконнике красовались стопки чистых полотенец, в углу – огромный короб для не таких уж чистых полотенец. Короб Патрик обычно оттаскивал в прачечную каждый вечер.

После шутливых слов Рассела о том, что он запал на качка, Ясмин и сам не раз ловил себя на том, что засматривался на огромные мышцы. Хотя, это была всего лишь здоровая, адекватная зависть, он в этом был уверен.

- Ну, что будем делать? – мисс Бишоп вздохнула, поставила локти на стол, пальцы сплела и поставила на них подбородок. Она изучала злого Нептуна внимательно, пытаясь разобраться, всерьез он третьекурснику угрожал или в шутку. Казалось, в шутку, но выражение лица было серьезное, без шуток. Взгляд вообще заверял в том, что Гаррет хотел его вышвырнуть с третьего этажа по-настоящему.

А в том, что что-то будет, даже сомневаться не приходилось, такое лицо стало у Гаррета. Он постоял, посмотрел еще, увидел, что Лайам-то отвечает, конечно… Но этот мелкий уродец изгалялся изо всех сил, он так старался, что не ответить было совершенно нереально. Гаррет не столько взревновал, сколько почувствовал, как его оскорбили. Он взъярился не из любви к Лайаму, но из чувства собственного достоинства. Если что-то принадлежит ему, пусть даже негласно, никто не смеет прикасаться к этому и предъявлять свои права. И протягивать грязные ручонки тоже не смеет.

Вот, значит, как оно все получалось. О нем знали даже старшекурсники… То есть, сначала о нем никто не знал, он вел себя тихо, думая, что Стрэтхоллан ничем не отличается от обычного приюта, где найдутся страшные, уродливые боссы на его честь или что там от нее осталось. Но потом осмелел, понял, что все совсем не так, что здесь можно делать (в плане отношений между учениками) все, что заблагорассудится, и принялся бузить. Он был очень высоким для четырнадцати лет, метр семьдесят пять там точно был. Впрочем, ему через две недели должно было исполниться пятнадцать.