С утра Рассел выслеживал эмо с упорством орнитолога. Птичка только села на ветку, и он не спеша к ней подбирался, чтобы не спугнуть. Он подошел со спины, глядя, как Ясмин наклонился к раковине, чтобы плеснуть в лицо водой и смыть пену. Он даже подождал, пока парень, не открывая глаз, возьмет полотенце, прикоснется им к лицу, потом поправит челку, начнет оборачиваться…

- Господи! – Нептун прижал руку к груди, где быстро забилось сердце, он испугался, повернувшись и наткнувшись на капитана Марсов, а тот осклабился, поймав его полотенце.

- Доброе утро педикам. Ну так что, не передумал? Можно быстро, пока звонок не прозвенел. Можно после уроков, как хочешь, - он поднял брови и ухмыльнулся, прищурил темные глаза, так что они вообще оказались непроницаемыми. Ясмин посмотрел на эту картину «Ехидство плещет через край» и отошел от него подальше, одергивая джинсы, чтобы не так сильно обтягивали багажник. Рассел остался на месте, глядя на раковину, перемалывая челюстями жвачку с ментолом и ухмыляясь. Потом он посмотрел на свое отражение в зеркале, кинул полотенце на полку и решил, что попытка – не пытка, можно попробовать еще раз. Еще два. Еще три, в конце концов, у них так много времени будет вместе.

Он даже не знал, на кой черт ему сдался этот костлявый, доходной эмо, но ему очень хотелось пожалеть его, утешить после ошибки долбанного Трампера, который не просто считал себя круче и красивее всех, а просто был красивее и круче всех. Это больно задевало самолюбие Марса, который готов был порвать всех соперников, но поделать ничего было нельзя.

- Что первым? – Кермит зевнул, Ясмин вытащил из стопки книг рядом с собой дневник и посмотрел на расписание.

- Музыка, - он вздохнул, закатывая глаза. Вот у кого никаких способностей к музыке не было, так это у него, не говоря уже о самом очкарике. Зато Гаррет порадовался, у него со знанием нот и их написанием все было просто класс, да и на обычной школьной гитаре он играл лучше всех. С пением было чуть сложнее, потому что стоило ему начать петь по просьбе учительницы, Трампера пробивал истерический смех, а Гаррет шел чистить ему шею. А что поделать, если ему идет либо орать, либо молчать? Ну, шептать он тоже неплохо умеет, но петь шепотом – это уже как-то не фонтан.

Петь умел именно Лайам, его голос, как назло, обладал теми качествами, о которых мечтал Гаррет. Он был хулиганским, такой голос не меняется даже с возрастом, в нем была легкая хрипотца, в нем был какой-то огонь и порок, его хотелось слушать и слушать. Гаррет завидовал по-черному, но ничего не мог поделать.

- Ненавижу музыку, - Кермит вздохнул.

- А я обожаю, - назло ему напомнил Гаррет.

- И я терпеть не могу, - Ясмин глянул на него впервые смело, а не подобострастно.

- Ну и прекрасно, - мазохист равнодушно пожал плечами, не собираясь соревноваться и отлично зная, что никакого сравнения эмо не выдержит.

- Я тоже люблю, - Лайам откинулся на спинку стула, они общались с Гарретом так, что остальная команда только удивлялась. Они болтали, спорили, ругались и вообще вели себя так, будто ночью ничего не было, будто они не обнимались до боли, не стонали, не задыхались от страсти, не целовались до потери пульса и головокружения. Нет, ничего будто не было.

- Вообще клево было бы играть в группе. Ну, типа альтернативы что-то или хотя бы рок, - он закатил глаза мечтательно.

- Мечтай, - Гаррет фыркнул, прикрыл глаза и посмотрел на капитана, ища поддержки. Не нашел.

- Он реально классно поет. Правда наша музыкалка вряд ли оценит «такие» песни, но ничего. Ну, и играешь ты тоже неплохо.

- Зашибись, ты просто талантище, - Гаррет обиделся.

- Но тебя не превзойти, ты у нас – монстр гитары, - Ясмин не удержался, мазохист посмотрел на него с подозрением, не прикол ли это.

- Я серьезно, - уточнил эмо.

Гаррет стал куда добрее и довольнее, а после звонка случилось то, чего он даже представить не мог. Он застыл на пороге музыкального кабинета в глубоком шоке, округлив глаза и потеряв дар речи. Мисс Бишоп стояла рядом с пухленькой, низкорослой учительницей и о чем-то с ней говорила.

- О, мальчики, - она обернулась и увидела выражение их лиц при виде нехилой установки. Но там была не только барабанная установка со всеми наворотами, там были две потрясающие гитары, двухуровневый синтезатор и потрясающий микрофон.

- Я подумала, что вам это должно понравиться. Когда в следующий раз приедет комиссия, мне хотелось бы, если честно, похвастаться нетрадиционным воспитанием и развитием ваших талантов. Во всех интернатах поют школьные гимны, играют на бубнах и все такое… Что, если нам попробовать создать что-то новое, свое, необычное? Как вы к этому относитесь?

- Я вас люблю, - выпалил Гаррет, глядя на нее такими глазами, что сердце строгой директрисы буквально расплавилось, такое обожание горело во взгляде Нептуна.

- Офонареть, - даже Лайам забыл про свой имидж «крутого, плохого» парня и бросился к гитаре, Гаррет метнулся за ним, Грэг застыл возле синтезатора, а капитан Марсов застонал при виде установки, чуть ли не любовно оглаживая ее.

- Вы серьезно? - Кермит уставился на директрису.

- Почему бы и нет? Вам осталось учиться здесь четыре года, что вы будете делать потом? Стрэтхоллан получит кучу рекомендаций, повысит свой уровень, прославится, в конце концов, своими методами обучения… А кто-то из вас получит буквально профессию. Среди вас же, надеюсь, кто-то любит музыку?

- О, да… - застонал Гаррет, чуть ли не капая слезами на гитару.

- Но сначала мисс Батори проверит ваше задание на сегодняшний день, да и все зависит от ваших оценок, от старания, от успехов. Просто так ничего не дается, вы же помните об этом? – она строго напомнила, оборвав восторги, но как только вышла за дверь, вой и крик поднялся снова.

- Так! Все по местам! – пышечка в очках разогнала их, пришло время гимна Стрэтхоллана, но Гаррет спрашивал через каждые пятнадцать минут: «Можно поиграть», так что в конце концов она не выдержала и призналась.

- Можно, только после уроков. После всех.

- Хорошо, - он покивал и успокоился, честно пропел все куплеты и фигурально на крыльях удалился в коридор, просто светясь и сверкая в своей белоснежной, форменной рубашке.

- Боже, жизнь удалась, - они оба, с Лайамом вздыхали и стонали, подпирая щеки кулаками на каждом уроке. На последнем, на французском Трампер даже не доставал соседа, просто передразнивал его через каждые пять минут: «Сэнфини?»

Когда Гаррет уставился на часы в миллиардный раз и поднял руку, уточняя у учительницы: «Сэнфини?» она стукнула себя по лбу запястьем и покачала головой.

- Да закончен, закончен… Идите уже, все равно сейчас звонок будет.

Они уже выходили, когда она беззлобно протянула вслед замечтавшимся мальчишкам: «Я говорила, что не надо было это все покупать… Они вообще теперь ни о чем другом думать не смогут».

Они смогли, они еще и как смогли думать о другом, правда за обедом никто не думал о еде, все мечтали ломануться в музыкальный кабинет и схватить новенькие инструменты, о которых раньше приходилось лишь мечтать.

После уроков их поджидал неприятный сюрприз – в кабинете оказалась и мисс Батори, и мисс Бишоп, которые сидели на диванчике возле шкафа со старыми пластинками и буквально распивали чаи, ожидая толпу оживленных парней. И правильно ожидали, потому что все вломились в кабинет огромной кучей – кто поиграть, а кто и просто послушать. Мало, кто любил музыку всерьез, чтобы учиться по-настоящему, а вот те, кто любил, просто на «нет» исходили, порываясь схватить и прижать к себе вожделенный инструмент.

- Ну, мисс Батори. Кто у нас там хорошо учится? – директриса явно издевалась, потому что это было с улыбкой.

Гаррет метнулся к гитаре первый, как только прозвучала его фамилия, так удачно оказавшаяся на букву «А». Зато, как выяснилось позже, не все те, кто учился хорошо, могли играть. Марсы – что капитан, что его неофициальный заместитель, оба уже когда-то пробовали в старых приютах, но на очень раздолбанных, спертых из каких-то занюханных клубов инструментах. Зато вот с гитарами проблем не было, мазохист честно отвоевал право практически присвоить себе одну из них. Его так разносило и вымораживало от звучания каждой ноты, что тело горело, как ночью – от удовольствия.

- Смотри, кайф ловит, - Лайам кивнул на него, глянув на Кермита, который сидел на подоконнике и просто смотрел, как и эмо. Одновременно Трампер заметил еще и то, что сидящий спиной к окну, за установкой Марс очень старается выпендриться перед Ясмином. Он будто нарочно надел футболку с обрезанными рукавами, чтобы спина смотрелась мощнее, а руки сильнее, будто специально обвешал запястья феньками и всякой лабудой. А Ясмин оправдывал его ожидания, хоть и невольно, он смотрел с удовольствием. Он вообще был из тех людей, что способны запросто признать чужой талант и отсутствие собственного.

- Ну, кто-нибудь что-нибудь споет пожилым женщинам, или вы так, посмеяться пришли? – директриса подняла брови, все зависли, звук пропал.

Кермит хихикнул почти неслышно.

- Давайте, отожгите, как в пятницу, вы тогда зашибись в караоке отрывались…

Гаррет уничтожил его взглядом, боясь, что напоминание об их выходке директрису разозлит, но мисс Бишоп заинтересованно взглянула на капитана Нептунов и протянула.

- Да, давайте, порадуйте нас. Что вы там такое репетировали, что пришлось весь интернат на уши поставить, - она хмыкнула, Лайам нервно улыбнулся, перестав вибрировать от ужаса, что сейчас вся радость обломится.

- Микрофон включить не забудь, - нежно и ласково, с ядом, капающим с клыков, напомнил Гаррет ему.

- Не забуду, - заверил его красавчик.

- А что вы там такое жгли? – не понял Грэг, покачиваясь с носков на пятки. Рассел решил не опускаться до обращения к противоположной команде и, тем более, к Лайаму. Ясмин бесхитростно ответил, что это было что-то из репертуара «BulletForMyValentine». А чего скрывать? Парни от этой песни тащились, и не только парни из Нептунов, а те взрослые девицы просто пищали от восторга, как Лайам там отжигал. С голосом у него и правда проблем не было.

Лайам запел, стараясь смотреть либо на микрофон, будто обращаясь к нему, либо оборачиваясь ненавязчиво на Гаррета, который увлеченно пытался по памяти вспомнить мелодию. Это было не сложно, если просто разобрать всю музыку песни на ноты, в нотах он шарил только так. А уж наиграть и вовсе проблемой не стало, как и у Рассела, впрочем. Только кажется, что лупить палочками по установке легко, на деле это безумно сложно, но он показал чуть ли не мастер-класс.

Малышня была в восторге, но директриса относилась ко всему трезво, она то и дело наклонялась к учительнице музыки, шепотом ей что-то говоря, но взгляда от «группы» не отрывая. Она решила, что что-то в них все же есть, что нужно тренироваться и стараться, а уж если все получится, то Стрэтхоллан просто порвет все остальные интернаты. Не только задрипанные государственные, но и пафосные частные.

Кроме учительницы и директрисы мало кто замечал, что попадали в ноты они далеко не всегда, что в основном отделывались тем, как пел Лайам и основным сходством «грохота» с мелодией. Зато старания было – выше крыши, особенно у Гаррета, который, практически, и спасал аккомпанемент.

Лайам почти выдохся, на последнем дыхании допел, а потом, как раз в решающий момент глянул на мазохиста и кивнул ему, подзывая ближе, указывая взглядом на микрофон. Гаррет сделал страшные глаза, оглянулся на Кермита, тот покивал, улыбаясь жуткой улыбкой от уха до уха…

Он играл-играл-играл, так что руки уже отваливались, что одна, что другая, Лайам затянул на одной ноте, и второй голос ворвался как раз вовремя, почти, как в оригинале.

Мисс Бишоп залюбовалась. Кривляться эти симпатяги умели, что надо, на них было приятно посмотреть, досадно даже стало, что в интернате нет девчонок, они бы плакали от восторга. Именно сейчас стала видна разница между их голосами, потому что у Гаррета он был сильнее, дыхалки хватало намного на большее время, а у Лайама он просто был громче, переливистее и брал практически все высоты.

Но проорать «Ееее» хором они умудрились так, что учительницы, застрявшие в проеме двойных дверей захлопали под конец. Магда, как самая молодая, смогла оценить по достоинству все от начала до конца.

Инструменты все бережно оставили на тех местах, с которых взяли, Гаррет на крыльях счастья и удовлетворения полетел во двор, отдохнуть, подышать свежим воздухом и порадоваться от души. Лайам понесся за ним, добежал до озера, остановился, чтобы отдышаться, а мазохист взлетел по деревянным ступенькам наверх, на самую верхнюю площадку.

- Хватит беситься! – крикнул ему Трампер, забираясь следом.

- У меня такое ощущение, что я сейчас умру. Лопну. Все так… - Гаррет не мог врать и скрывать свое настроение, его просто переполняло счастье, сплошная радость, что это больше не Манчестерский приют. Он наконец понял, что это – не сон, не сказка, все по-настоящему, больше не надо притворяться, что ему все равно, он больше совсем не один, не одинок ни в каком смысле, больше нет некрасивой подружки, с которой НАДО встречаться, нет боссов, нет ничего этого, нет унылой, разбитой гитары в классе музыки, нет потребности калечить собственное тело, чтобы отвлечься от боли внутри.

Стрэтхоллан стал для него настоящим домом, он всерьез показался раем, спасением, появились шансы, мечты, надежды, фантазии, которых раньше и быть не могло. Лайам понял, о чем он, его тоже захватило. Как могли они надеяться на что-то подобное в приютах, где у них была только цель выбраться и устроиться на любую, даже самую грязную работу? А теперь можно было выучиться, без проблем поступить, куда угодно, может, даже в самом деле сколотить настоящую группу и податься в музыку, найти продюсера…

Но это все меркло по сравнению с тем, что было между ними двумя. Гаррету не хотелось думать о том, что надо к кому-то ревновать, вчера все было слишком показательно, Лайам тоже был человеком, ошибался, попадался на уловки, но все равно способен был извиниться так, что обидеться на него не представлялось возможным.

Гаррету даже хотелось крикнуть, что он в него влюбился, но он не стал, Лайам тоже не стал, хотя именно в этот момент настроение и ощущение были подходящие. Он просто выслушал эти задыхающиеся восторги, посмотрел в горящие глаза, подошел близко-близко и, наклонившись, неожиданно обхватил мазохиста покрепче вокруг бедер, подкинул и поднял в воздух, так что тот заверещал сорвавшимся голосом.

- Уронишь!! Уронишь, поставь на место!! – он испугался, что рухнет с такой высоты в ледяную воду озера, но Лайам его все же удержал, подняв повыше, поудобнее.

- Пипец, я боюсь высоты… - Гаррет упирался ладонями ему в плечи, отклонившись назад и стараясь не психовать.

- Лови кайф! – Трампер закружился, зажмурившись и тоже заорав какую-то лабуду, как ненормальный. Гаррета выморозило, он все же засмеялся, взвизгивая, пользуясь тем, что их никто не видит. Никому и в голову не пришло бы тащиться к озеру, все либо сидели в интернате, либо тусовались возле него.

Лайам разжал «объятия», Гаррет рухнул вниз, встал на ноги, предварительно обтершись телом о его тело, так что футболка и куртка задрались.

- Целуй меня, - он пошло выдохнул Лайаму в ухо, прижавшись поближе, усмехнувшись, а Трампер подумал, что мазохист как-то странно начал меняться. В нем появилось именно то, чего ему всегда так «не хватало». В нем появилось умение соблазнять, появилось само желание соблазнять и уверенность в том, что у него это получается.

И ведь получалось.

- Куда?

- Сначала сюда, - Гаррет коснулся пальцем своих губ, а потом опять улыбнулся, глядя на блестящий в языке красавчика шарик.

- А потом ты поцелуешь меня кое-куда еще, - Лайам поставил его перед фактом и не дал ответить, возразить, наконец поцеловал.

Уговаривать парня долго не пришлось, конец дня прошел в конюшне за занятием ерундой. Гаррет сначала отпирался, впрочем, как обычно, у него, кажется, просто в организме была потребность поломаться, а потом согласиться. Противным это не казалось, а Лайам прекрасно помнил о возмущениях своей бывшей, которая дико психовала, когда он клал ладонь ей на затылок и случайно тянул за волосы.

Бывшей?..

Он держал стремящиеся завесить лицо Гаррета волосы, смотрел на то, что и как тот делал, и думал о своей девчонке из приюта. Он никогда раньше до этого за прошедшие недели не называл ее «бывшей» даже про себя, мысленно. Она была просто девушкой, которую он любил, но которую пришлось оставить. А вот теперь он подумал о ней, как о бывшей. А кто был настоящей? Настоящим был Гаррет, потому что Лайам не сомневался – это не просто способ отвлечься или расслабиться. Ведь с Ясмином так не получилось, все вышло иначе, не так круто и приятно, все вышло чисто физически. С Гарретом было волшебно.

В конюшне стало темно, никакого фонарика не было, свет включать было очень рискованно, а от плееров освещения не было никакого, поэтому пришлось переместиться в спальню и действовать на нервы всей команде. Они даже забрались на верхнюю полку, на полку теперь уже Лайама, но все равно дико бесило того же Кермита смотреть на эти голубые нежности.

Они в основном ржали, лепили по-дикому надо всем, над чем можно лепить, обсудили недостатки всех вместе и каждого по отдельности, поиздевались над другими командами. После того, как Кермит попросил их ворковать потише или вообще заглохнуть, они обсудили еще и его.

Гаррет не знал, что с ним происходит, почему ему не хотелось ругаться, спорить, драться, отрицать, отказываться и отгораживаться от такого же, как он, парня, который лежал рядом и буквально грел его. Лайам лежал спиной к стене, на боку, подпирая голову рукой и упираясь локтем в подушку, глядя сверху вниз на лицо мазохиста. А тот устроился на спине, глядя на свои ногти и бессмысленно цепляя их ногтями второй руки, изредка глядя на самого Трампера. Было тепло и приятно. Ему хотелось быть именно второй половинкой, не обращая внимания на то, что они оба парни, ведь дело не в том, какого они пола, дела в том, понимают они друг друга или нет. Лайам уже доказал ему, что не может с другим повторить то же самое, все сомнения вынуждены были исчезнуть. И даже сам Лайам не мог теперь уже соврать, что это «просто так», ради удовлетворения, потому что «просто так» могло быть с кем угодно. Только не с Гарретом, на которого он смотрел, не уставая, с которым он говорил, шутил, которого он старался рассмешить, чтобы увидеть улыбку, к которой почти привык, чтобы услышать смех, который из вредности звал лошадиным. Он был грубым, это факт, этот смех, но все равно каким-то нужным, именно его, личным смехом, который был необходим, как воздух.

Лайаму искренне было жаль всех тех, кто не верил в любовь, считал ее лишь потребностью в размножении, инстинктом, заложенным природой. Это все – вранье, ложь, бред, ведь два парня не могут тянуться друг к другу из-за тупого инстинкта? Они просто не могут продолжить род, но они могут друг друга любить. Ему очень не хотелось, чтобы Гаррет еще хоть раз сказал, что «это просто так», не хотелось, чтобы он отстаивал свою брутальность, самостоятельность. Ему не нужно было меняться, он мог быть самим собой, но только вместе с Лайамом.

- Ты еще бесишься из-за вчерашнего? – он шепотом спросил, а Гаррет поднял брови и сделал равнодушное лицо.

- Я и не бесился.

- Ты жестко ревновал вообще, ты мне дал по харе, а его назвал шлюшкой, сам-то помнишь? – Лайам захихикал, а Ясмин сделал вид, что вообще этого не слышит, что он не присутствует в комнате. Он просто продолжил играть в карты с Брэдом.

- Не знаю, что на меня нашло, - честно признался Гаррет. Правую, свободную руку Лайам положил ему на живот, растопырил пальцы, прикасаясь всей ладонью.

- Я и ты – психи.

- Я и ты? – переспросил Гаррет, посмотрев на него своими ржавыми глазами, Лайам покачал головой еле заметно.

- А больше никого и не надо. Или как?

– Я не могу просто так тебе говорить все подряд, Трампер.

Красавчик выгнул бровь выразительно и промолчал. Гаррет решил, что раз уж пожаловался так откровенно, высказав свои загоны, то надо пояснить.

- Потому что вдруг ты меня потом пошлешь? Вдруг ты просто прикалываешься? Вдруг это только на сейчас? Нахрена тебе мои проблемы, загоны, мысли там всякие?.. – он вздохнул, опять уставился на свои пальцы, которые увлеченно раздирал ногтями.

- Если бы мне они были «нахрен» не нужны, я бы просто трахался с тобой и все. Ты думаешь, я так не могу? – Лайам хмыкнул.

- Да я видел, что можешь. Это мерзко. А ты знаешь, что я фрик, придурок и баран, ты сам говорил, что я псих, идиот и мазохист. Я же не просто руки порежу, я вскрою вены, правда, если ты потом скажешь мне, как ему: «Извини, я перепутал». Вдруг ты и меня перепутал? Вдруг на следующей неделе сюда переведут какого-нибудь пафосного урода, и ты на него западешь, и он, типа, твоя мечта, судьба, все дела, ля-ля-тополя… А я – просто перепутал? Что, если так? Ты же не можешь гарантировать, что так не будет?

- Не могу. Но все равно гарантирую, - заверил его Лайам. – Потому что знаешь, как определяется, любишь человека или нет?

- Как? – мазохист с интересом на него уставился, машинально усмехнувшись, чтобы не показаться наивной балдой.

- Если произносишь ее или его имя не так, как остальные, если задерживаешь перед этим дыхание, если думаешь о нем чаще, чем о самом себе. Так что можешь не париться, я и ты, больше никого.

- Вы достали! – Кермит застонал, откинувшись на подушку и зажмурившись, выдохнув в отчаянии.

- Ты просто завидуешь, - заметил Ясмин трезво, глянув на него, а потом на парочку на верхней полке. Брэд поморщился, ему все равно было не понять. Он мог додуматься даже до того, как можно спать с мужиком, раз уж не с кем больше, но как можно вот так нежничать?.. Эрик не стал высказываться, но он почему-то понимал, прекрасно понимал, как «так» можно.

Страсти никакой не было, было что-то дико магическое, тяжесть тела, навалившегося сверху, потому что Лайам придавил его к кровати, опираясь локтями по обе стороны подушки, прямо над его плечами. Гаррета почти не было видно всем, кто с любопытством заглянул наверх, Лайам его будто спрятал, а мазохист и не вырывался, не закрывал глаза, глядя на него спокойно, ненормально. У него был сумасшедший взгляд, в нем горели тысячи солнц, которые могли сжигать каждую минуту по-разному. Они сжигали страстью, яростью, ревностью, обидой, любовью, а сейчас – обожанием, доверием.

- Если я тебя называл идиотом, если говорил тебе это, я тебе реально врал. А если я так когда-нибудь еще подумаю, то я тебе больше этого никогда не скажу, - пообещал Лайам сам, совершенно неожиданно, даже самого себя удивив.

- И никого больше не трахай по ошибке, а то опять порежу вены, будешь таскать меня к медсестре, будешь опять йодом мучить, - Гаррет усмехнулся, посмотрел наверх, на свои вытянутые в сторону кроватных столбиков руки. Лайам тоже на них посмотрел, протянул свою руку и провел по линиям белых горизонтальных шрамов. Он опустился, наклонился, поцеловал его, коснувшись губ и выдыхая в них. От него опять пахло сигаретным дымом, но Гаррету это даже странно не казалось противным, он не возмущался, не возникал, он просто закрыл глаза и ничего не делал, позволяя себя греть, прятать и обожать. Это был настоящий день счастья, наполненный пониманием, любовью, обожанием, искренностью и сбывшимися мечтами.