Магду пришлось уговаривать долго-долго, но в конечном итоге она сдалась и сказала, что постарается не разболтать никому, что целой команды не хватает, до самого ужина. А после ужина, когда увидят, что стол пустой, если и хватятся, то уже будет поздно. Толлум-Таун – приличный город, там есть, где затеряться.

Как раз этим Нептуны и занялись – терянием в городе, но, тем не менее, все вместе. Малышня клятвенно заверила, что не заблудится и шляться не будет, а потому пошли все в самый большой, набитый битком клуб, в который только можно было пролезть практически бесплатно.

- А теперь нам нужно нажраться, - сообщил Лайам «по секрету» капитану на ухо.

- Я не пью, - сообщил Ясмин сразу, услышав это.

- А вот я – очень даже, - хмыкнул Гаррет и пошел к стойке первым, он и выглядел в полумраке лет на двадцать, да еще бармен была девушкой.

- Это же чистая отрава, - эмо посмотрел, как они с Трампером, будто назло друг другу, наперегонки опрокидывают стопку за стопкой, почти не закусывая, потому что совсем, что называется, без копья.

- Пофигу, - выдохнул Лайам, поморщился, зажмурился и все же проглотил последнюю порцию. – Так. Я отлить, никуда не уходите, а то мелочь потеряется, - он посмотрел на Эрика с Брэдом, которым не позволили даже пива. Кермит именно его и пил скромно, предложил Ямину, тот сделал страшные глаза и темную бутылку отстранил.

- Спасибо, не буду. Потом голова болит, тошнит, вообще не комильфо. Я не понимаю, зачем это делать, почему нельзя просто веселиться?

Гаррет улыбнулся совсем не так, как обычно, глаза у него стали одновременно мутными и сверкающими, губы ярче, видок слаще. Он покачал пальцем отрицательно.

- Не-не-не, без этого веселья никакого. Вон, смотри, какая девчонка, - он показал кивком головы на одинокую девушку, пасущуюся у противоположной от бара стены. Она явно не была закомплексованной, но стопроцентно слишком избирательной. А это значило, что шансов практически нет.

Лайам вернулся как раз в момент, когда мазохист почувствовал, как алкоголь начал всасываться в кровь и кружить все перед глазами.

- Что за телка? – чересчур громко уточнил он, проорав это, чтобы было слышно сквозь музыку. Кермит наклонился и проорал в ответ.

- Да вон, Гаррету понравилась, светленькая! Одна которая!

- О, ну давай, жги, герой. Она тебя прокатит, - заверил Лайам «друга», хлопнув его по плечу.

- Спорим? – Гаррет сразу протянул ему ладонь.

- На что? – Лайам без вопросов спор принял, крепко стиснув их руки в кулаки.

- На признание завтра у грымзы в кабинете, - мазохист усмехнулся и двинул бровями.

- Если она тебя отошьет, пойдешь и скажешь, что сам все придумал. И тогда можешь прощаться с этим местом, поедешь, как миленький, обратно в свой Манчестер, - грубо пообещал ему Трампер, Кермит не успел разбить чересчур крепкое рукопожатие, Гаррет руку вырвал и пошел к девице, почти не качаясь.

- Прокатит, - сообщил Кермит, Ясмин прищурился.

- Почему это прокатит? Он красивый, она одна, почему прокатит-то?

- Потому что, - Лайам огрызнулся, но тут же вытаращил глаза, когда увидел, что Гаррет оглянулся посмотреть на них. Он как раз приобнял светловолосую одиночку за талию и плавно повел к танцующей толпе, где вот-вот должен был начаться медленный танец.

- Вот урод, - прошипел Трампер, наблюдая за этим и сжимая в руке недопитую бутылку.

- Завтра удачи тебе.

- Да ты не беспокойся, тебе тоже влетит, ты же капитан, должен быть благоразумным, - ненавязчиво напомнили Кермиту.

Из шумного, темного клуба все это переместилось в караоке-бар, где было светлее, были свободные комнаты цилиндрической формы. Багровые обои, черные потолки и крутые диваны – все оплатили девицы, которые были старше года на два, не считая той, что подцепил Гаррет. Она была настоящим сокровищем, так что Лайам, урвавший только роскошную особь с большим бюстом и пышным начесом, понял – на мазохиста западают по-настоящему хорошие девушки.

- Ну спой хоть что-нибудь, - заныла девушка, повиснув на руке у Гаррета, он был не в себе, да и подружка его тоже на трезвую не похожа была. Поэтому он покачал головой.

- Дава-а-ай, не ломайся, чего ты, красавчик же, пусть даже голоса нет. А если голоса нет, мы поставим! – две роскошные телки чокнулись бутылками с коктейлем, низкими голосами заржали и принялись его уламывать. Кермиту это все не нравилось, его петь так и не уговорили, он следил, чтобы мелочь не напилась. Эрик с Брэдом оказались теми еще прыткими козявками, но им хватило немного, они почти спали, очень счастливо улыбаясь. А вот Лайам развлекал девиц, отрабатывая заплаченную сумму, он и пел, и приставал к ним, что потасканным «дамам» льстило, он делал просто все, получая от этого удовольствия.

Гаррет наконец передвинулся на другой край дивана, девушка не отклеивалась и легла вдоль, оказавшись на коленях сразу у троих дам, а голову положив на бедро своему «кавалеру».

- Давай гламурное что-нибудь, - чуть ли не кулаком стукнула по низкому столику главная красотка. Песню выбрать изволил Гаррет все же сам, но лучше она от этого и приличнее не стала.

- Он петь не умеет, - сдал Лайам, подползая к одной из красоток, дыша горячо ей в шею, на что девица реагировала очень положительно.

Гаррет запел, Кермит осклабился, Ясмин проснулся, хоть и успел уже задремать, обняв подушечку.

- Это почему это не умеет?.. – сразу начал он возбухать против обидчика.

- Плохо, - коротко буркнул Лайам, хоть и сам должен был признать – Гаррет пел замечательно. Небось уже раньше на этой песне тренировался. Красотки начали подбадривать его, Лайам подошел с другой стороны, отобрал микрофон и припев начался уже без Гаррета. Тот вскочил, так что его нежная дама сердца ухнула в пустоту и устроилась на диване уже без чужого бедра, свернулась клубочком.

- Да отдай, баран! – он напал на Лайама, пытаясь отобрать микрофон обратно, но Трампер подло наклонился, согнувшись, продолжил вдохновенно петь, а запрыгивать на него мазохист не стал. Он просто обошел его, наклонился и поднырнул под руку, схватился свободной рукой за сжатый вокруг микрофона кулак Лайама, в песню вступил второй голос. Разница стала видна сразу, у Лайама он был чуть выше, но озорнее, хитрее, сексуальнее, у Гаррета – слаще, чуть тише, но ровнее, без переливов, без пошлостей. Он был более завораживающим. Но Лайаму с его соблазнительностью этого было не понять, за него болела половина красоток и Кермит, а это – уже что-то.

Они так и допели эту несчастную песню – держа микрофон в четыре руки, почти касаясь губами микрофона, не глядя друг на друга и упорно стараясь перепеть «другого».
Красотки взвыли, засучили ногами в темных, с затяжками после бурной ночи колготках. Этот вечер Лайам решил назвать про себя одним из лучших в его жизни. Гаррет же подумал, что как-то незаметно в веселой атмосфере наступила ночь. Очень поздняя ночь, а совсем даже не безобидные «десять часиков», в которые они собирались вернуться. И Магде, должно быть, уже круто попало из-за них.

Кермита такие тонкости не очень волновали, он вместе с эмо вытаскивал заснувших малявок из груды женских пышных тел, пытался вытолкать пьяных вдребадан певцов и думал о том, что завтра влетит именно ему. Перед Магдой извиняться тоже придется, в общем-то, но это уже потом. И такси пришлось вызывать тоже именно ему, правда на те деньги, которые Лайаму в задний карман «упругой попы» запихала главная красотка. Она-то просто поблагодарила известным ей способом за приятный вечер, а вот Гаррет осклабился уже в такси, сидя на заднем сидении, в самой середине.

- Э-э-э, проститут наш. Мы тебя каждую… П-пятницу сдавать будем, - он икнул, закрыл рот ладонью, округлил глаза и хлопнул себя по губам в шутку. – Пардон.

- Э-э-э, это мы тебя будем сдавать, покоритель нежных ляжек, - навалился на него сидящий у левой двери Лайам, передразнивая и напоминая про девицу, оставшуюся в неадеквате в баре с дамами. На коленях у Лайама сидел Эрик, он почти спал, зато Брэд лишился звания мелкого. Объективно говоря, он почти протрезвел, а сейчас был очень польщен тем, что его признали физически сильнее Ясмина. Тот хоть и был старше на два года, но выглядел невесомым, а потому сам сидел на коленях у мальчишки, угрюмо глядя в правое окно. Гаррет сидел налегке, наслаждаясь свободой и получая удовольствие, Кермит ехал рядом с водителем и гадал – их сразу в директорский кабинет вызовут, или дадут проспаться?

* * *

Проспаться дали, но недолго, рано утром в субботу все Нептуны оказались в кабинете директрисы. До этого в спальне творилось просто нечто, самых ярых любителей алкоголя мутило всю ночь, они по очереди выбегали в коридор и неслись до туалета – обниматься с друзьями в кабинках. Лайам пытки не выдержал, метнулся к медсестре, которая развела руками с сожалением – директриса запретила помогать обнаглевшим Нептунам за нарушение правил. Но, как оказалось, иметь в соседях по комнате мазохиста очень удобно. Лайам переместился от медсестры сразу в душ, столкнулся там с Гарретом, который стоял спиной к нему, уткнувшись лбом в стену, и стонал от головной боли.

Выглядело это интересно, да и звучало неплохо, но Лайам сдержался, острить не стал, просто подполз поближе, постоял под прохладной водой, вспенил шампунь на волосах, а потом уточнил.

- У тебя нет аспиринчику или чего-нибудь такого?..

- От похмелья есть… - отзывчиво поделился информацией мазохист, пошевелившись, повернув к нему лицо, но глаза не открыв. Вода из душа так и стекала по волосам, капала с носа, с губ, с подбородка. – Не надо было пить.

- Не актуальная фраза, - заметил Лайам, а потом посмотрел на «друга» повнимательнее, рассмотрел тонкие шрамы на предплечьях. Их он уже видел, он даже видел, как они «изготавливались», но шрамы были еще и на плечах. Немного, всего штук пять на каждом, но они были. Один тянулся вдоль бока, три косых оказалось на бедре, Лайам еще был в курсе теперь, что на левом бедре, со внутренней стороны тоже есть светлая линия.

- А на ляжке уже зажило все?

- Показать? – Гаррета тянуло на ленивый юмор.

- Нет, что-то настроения нет.

- Зажило, не беспокойся.

После этого и почти дружеского одолжения таблеточек в спальне начался ад в кабинете директрисы. Лайам все же вспомнил (не без посторонней помощи) о том, что вчера проиграл в споре, и признался, что инициатором вылазки был именно он. Криков не было, был строгий, прожигающий взгляд, уничтожающие слова, выплевываемые, как пули из автомата. Нептуны стояли, повесив головы, глядя себе под ноги, но большинство из-за неприятных последствий выпивки, а не от стыда. Ясмин, правда, переживал по-настоящему, он-то помнил все от начала до конца. Кермит злился на себя, на то, что не запретил эту ерунду, ведь он же какой-никакой, а капитан. На малышню мисс Бишоп не ругалась, она сосредоточилась на виновнике содеянного. Она сказала, что попало Магде, которая, кстати, тоже присутствовала при разносе. Она сказала, что все переволновались, ведь они несовершеннолетние, мало ли, что могло случиться, наркотики-алкоголь-маньяки-извращенцы-торговцы органами…

Лайам пропускал мимо ушей, он думал о чем-то таком очень отстраненном, типа шрамов, глубокого голоса, родинки на лопатке, темно-русой дорожки от пупка вниз. С каждой новой мыслью становилось все интереснее и интереснее.

Гаррету в одно ухо влетало, в другое вылетало. В конце концов, это и правда Лайам придумал, он же его утешал в конюшне тогда, вот и предложил. А раз это он виноват, то и стыдиться нечего. Гаррет сосредоточился на своих целях на ближайшее будущее. Он собирался захватить в столовой йогурт, не сидеть на завтраке, не красоваться перед всеми, кто жаждал посмотреть на отчитанных грымзой неудачников. Потом он собирался уйти в конюшню вместе с плеером и послушать музыку. Правда мешало то, что в «традиционных» конкурсах и спортивных занятиях обязаны были участвовать все.

И тут судьба преподнесла подарок.

- …Я вынуждена наказать всю команду, не смотря на то, что виновник найден. Скажите «спасибо» мистеру Трамперу, сегодня вы от субботних соревнований отстранены, - мисс Бишоп переплела пальцы, поставила на них подбородок и взглянула на всю команду, подняв брови. Будто удостоила «второго» взгляда.

Малышня искренне застонала, Ясмин вздохнул, ему-то вполне хотелось чем-нибудь себя занять, Кермит страдал не особо, он не собирался бегать, как припадочный. А вот Лайам с Гарретом заметно расслабились, один чуть не забылся и не сунул руки в карманы, отставил ногу в сторону и вообще выглядел расхлябанно, а второй шумно выдохнул, скрестил руки на груди и едва заметно улыбнулся уголками рта.

- Вы свободны. Не забудьте извиниться перед мисс Мэдли.

- Извините, мисс Мэдли, - хором повторила вся команда.

Шарлотта подумала, что даже их голоса отличаются в хоре и по отдельности каждый от голосов парней прошлого века. Они звучат куда старше, куда… искушеннее? Развязнее? Наглее? Лживее? Ни капли стыда, ни тени стеснения, ни грамма сожаления, ни следа уважения к старшим.

Нептуны один за другим, не поднимая взгляда на директрису, вышли в коридор, покосились друг на друга, закатили глаза и пошли в столовую.

- Думал, будет орать, - задумчиво протянул Кермит.

- Думал, накажет, - фыркнул Лайам, толкнув его плечом. – А она возьми и освободи от этого бреда. После этого все тело болит.

- Если бы ты вчера нажрался сильнее, оно болело бы не от этого, - заметил Гаррет, потом вздохнул. – Зачем мы так рано вернулись. Может, они бы и в отеле заплатили.

- Размечтался. Их я подцепил, ты бы со своей целкой-невидимкой по подворотням шатался, так что не надо тут, - Трампер надменно на него взглянул.

- Мне без разницы, хоть в подвале, на полу, на картонке.

- Почему именно на картонке? – удивился такой фантазии Ясмин. Они вошли в зал, который мигом превратился в зрительный, затих и уставился на них.

- Можно, в принципе, и без картонки… - протянул Гаррет, оглядевшись, подойдя к раздаче и взяв йогурт. – Но на бетонном полу холодно. И жестко очень.

- Ты пробовал? – Лайам заинтересовался.

- Нет, - Гаррет покачал головой. – Но согласись, забавно.

- Неудобно. А когда неудобно, то кажется, что что-то не так, не ловишь кайф полностью.

- Если хочешь, тебе до транды, где, как и с кем, - вдруг признал мазохист.

- Ты же романтик, как же любовь?

- А причем тут любовь? Я про «хотеть-не хотеть» говорю. Если припрет, захлестнет, заколбасит, то тебе вообще пофиг будет, уверяю. Хотя, ты и сам знаешь. Ладно, я пошел, вы тут развлекайтесь, - он усмехнулся. – Под домашним арестом. Удачи, - соломинку он тоже захватил и пошел в спальню, за наушниками и плеером.

* * *

Ясмин сидел с кошкой, Рассел курил втихаря неподалеку, косился на это общение с живой природой и самой кошкой, презрительно корчил рожи, но не подходил и старался не обращать внимания. Он даже не сказал: «Лохи вы все», но очень хотелось. Ясмин собрался еще погулять по окрестностям, посмотреть, что есть вокруг интерната, за полем для скачек, в лесу, за озером, если сил дойти хватит, и еще не стемнеет.

Гаррет лежал на теплом сене, развалившись по диагонали, вытянув одну ногу и согнув вторую, закинув одну руку за голову, а вторую просто подняв и накручивая не слишком длинную прядь волос на палец. Плеер лежал у него на животе, провод, протянутый под футболкой и расстегнутой рубашкой задрал край футболки, так что полоску голой кожи приятно обдувал сквозняк из приоткрытого окна. Теперь огромные окна конюшни были застеклены, но их можно было открыть. В холодное время они были, как и сейчас, закрыты, оставались небольшие щели. Лошади были не против, более того, черного коня опять повели катать любителей верховой езды. Гаррет забрался за самую высокую перегородку, которая закрывала его от взгляда входящих и выходящих в конюшню людей. Более того, сено грело, это не могло не радовать, так что парню было вообще прекрасно.

Все испортилось, когда на него посыпалось сено, а потом рядом приземлился Лайам, нарочно протопав ногами по устроенному «гнезду».

- Херней маешься? Что слушаешь? – он выдернул из чужого уха наушник и наклонился, прислушался. – Полная фигня.

- У тебя она тоже есть, - сообщил Гаррет, отряхиваясь раздраженно, садясь и приваливаясь спиной к деревянной стене.

- Ну, так я же ее не слушаю, - Лайам сначала тоже сидел на корточках, но потом устроился поудобнее, скинул куртку и небрежно ее отодвинул.

- Чего надо?

- Ничего не надо, - Трампер пожал плечами. Он только что минут десять курил за деревьями, что за конюшней, чтобы никто не заметил. Но курил он не из потребности в никотине, а из желания успокоиться и настроиться на то, что «это нормально». Это было не нормально, но очень хотелось, а значит, надо было как-то оправдаться. И, надо признать, у него это неплохо получилось.

Полчаса они сидели просто так, Гаррет смотрел в стену, кусая нижнюю губу, ничем не занимаясь, но чувствуя какое-то нервное напряжение. Вообще сложно расслабляться, когда рядом кто-то сидит, поэтому он постоянно переключал песню за песней, делая звук погромче. Лайам занимался примерно тем же самым, только со своим плеером, делая вид, что он вообще не с Гарретом, они не знакомы, он просто пришел посидеть.

- А чего не в спальне?

- Там мелочь торчит, - Лайам поморщился.

- Так найди себе другое место. Лес большой, - Гаррет поднял брови, приоткрыл рот, зацепил стержень штанги верхними зубами, вытянул шарик и провел им по губам. Это медленно, но верно с каждым днем превращалось в неискоренимую привычку. Лайам посмотрел на шарик, парень этот взгляд проследил и уставился на него в ответ, так что Трамперу стало стремно – его поймали с поличным.

- Хрена ли я в лес попрусь? Мне и тут зашибись, тут тепло. Ты не сильно мешаешь, не переживай.

Гаррет даже не нашел, что ответить, ежу понятно было, что это не сарказм, не издевка, не ехидство. Это просто дружеский подкол, поэтому он промолчал, усмехнувшись, и опять уставился в стену слева от себя. Повернул голову сильнее и осмотрел угол конюшни на предмет паутины. Он задумался над состоянием собственной психики уже всерьез, потому что казалось, будто конюшня, особенно закуток с сеном медленно наполняется какой-то особой атмосферой. Будто в кислород что-то добавили, и он проникал в легкие с какой-то дозой флюидов, гормонов. Дышать было сложно, даже как-то стыдно, Гаррету казалось, что его дыхание слышно на всю конюшню. Он даже незаметно убрал один наушник, чтобы слышать, что происходит. Оказалось, что слышно только дыхание лошадей, их фырканье, едва уловимый шум музыки в наушниках Лайама… Больше ничего не было, даже дыхания Трампера не было заметно.

- Голова болит? – вдруг спросил он, повернувшись к Гаррету, тот отреагировал удивлением и высоко поднятыми бровями.

- Нет, а что?

Насколько он помнил, они оба выпили по одинаковой таблетке утром, поэтому голова не должна уже была болеть.

- Отлично, - Лайам усмехнулся как-то странно, опять посмотрел прямо перед собой, сунул руку в карман, раздался какой-то шорох, но мазохист его не заметил, он принялся рыться под футболкой, чтобы вытащить плеер и отключить его. Сделать это он не успел, Лайам все же решился, навалился на него, схватив, как и в прошлый раз, сразу поцеловав. Гаррет стукнулся от неожиданности локтем о стену, а потом попытался сумасшедшего ударить. Лайам и это предусмотрел, он вдруг стал как-то сильнее, парень незаметно осознал, что Трампер при нем никогда не показывал полностью свои физические возможности. А теперь Лайам просто перехватил его кулак, стиснул его, вторую руку поймал за запястье, дернул за обе посильнее, так что Гаррет сполз на сено, футболка задралась вместе с рубашкой, поясницу укололи сухие травинки.

- Ты охренел?! – он не понял, в чем дело, что случилось, какого черта происходит. С ума сошел этот любитель повыделываться, что ли?

Лайам молча продолжал с ним бороться, но и Гаррет не был нежным трансвеститом или хрупкой девочкой, справиться с ним в прошлый раз не могли пятеро, а сейчас Лайам покушался на это один. Да еще в прошлый раз парню угрожал всего лишь йод, вылитый на порез, а теперь – вещь намного серьезнее и, объективно говоря, больнее. Он даже не думал о том, зачем Лайам это делает, но ассоциации на задворках сознания парню не нравились.

- Трампер, отвали! – он заорал, приподнявшись и дернув ногой, ударив Лайама коленом в бок, прямо по ребрам.

На помощь Гаррет звать не собирался, он же не был девчонкой, он не верил, что его могут хотеть ТАК, что его хочет парень и хочет именно, как девчонку. Это было дико и нереально, просто в голову не помещалось. Лайам вдруг потяжелел, скинуть его не получалось, а по морде он получить не хотел, потому и держал руки «жертвы» крепче. Гаррет справлялся и ногами, брыкаясь, приподнимаясь, выгибаясь и выкручиваясь. Он выламывался, рычал, психовал и пытался ударить побольнее.

- Ты рехнулся?! – он взвыл, мотнув головой, отворачиваясь, когда Лайам нагнулся, а руки его развел в стороны и прижал покрепче. Он собирался мазохиста поцеловать, заткнуть языком его рот, но в мерзкого Андерсена будто демон вселился, и имя ему было явно Легион, потому что он брыкался и вырывался, как только мог. Лайама подбрасывало, но потом ему это надоело, он на мгновение отпустил левую руку Гаррета и замахнулся на него всерьез, занеся угрожающего вида кулак. Ему в голову почему-то не пришло в этот момент, что его потом убьет директриса, его просто разозлило и распалило сопротивление, в джинсах угадывалась серьезная обстановка дел и самого тела. А сопротивление было совсем не таким наигранным, как обычно у его бывшей девчонки, она делала это кокетливо и весело, всем понятно было, что «сеанс интима» все равно состоится, но поломаться было делом принципа.

Гаррет застыл, не имея ни малейшего желания получить в глаз.

- Ты рехнулся. Да. Ты спятил, ты тронулся, у тебя психоз, шиза и припадок сексуального бешенства, ты просто сошел с ума, хочешь трахаться. Скажи, что сошел с ума, и сделаем вид, что ничего не было, - примирительно выставил он освобожденную руку вперед ладонью.

Лайам фыркнул, отстранился, выпрямился, сидя у него на бедрах, и скинул движением плеч свою кожаную куртку, стянул рукава и оставил ее лежать рядом.

- Это да, трахаться я хочу. И ты хочешь. Вот и давай, порадуй меня, а я порадую тебя. Ты любишь, когда больно, ты же мазохист.

- Ты больной!! – заорал Гаррет опять, зажмурившись и завыгибавшись, он хотел навернуть мерзавцу ногой, но Лайам ее вовремя подхватил под коленкой, вторую перехватил на локте и дернул сильно прыткую добычу на себя, подтянув ближе. Он стоял на коленях, а Гаррет вдруг понял, что ему очень не нравится его собственное положение – с неудобно раздвинутыми ногами и вообще, на спине.

- Сюда сейчас кто-нибудь придет, - сообщил он, отползая и пытаясь вылезти без скандала, без драки, потому что разбитое лицо ему понравиться не могло.

- А ты не ори так, никто и не придет, - посоветовал Лайам, растрепав ремень на его джинсах. Ремень был козырный, в «шашечку», пряжка тяжелая, так что она звякнула, ударив о пол между последним стойлом и высокой перегородкой из сена, за которую Лайам кинул ремень. Он понятия не имел, почему ему так хотелось, наверное, это было дело принципа, он просто хотел взять то, что ему не давали. Он не чувствовал дикой страсти по отношению к конкретному человеку, но чувствовал безумную жажду покорить строптивого мазохиста. Он был так противно уверен в собственной неприкосновенности лишь из соображений пола, что хотелось доказать ему обратное.

- Ты серьезно, что ли?.. – у Гаррета вдруг начался приступ истерического смеха, ему все еще не верилось, он смотрел на него в шоке.

- Сейчас увидишь, - заверил Лайам с улыбкой, а потом дернул на себя зацепленные за край чужие джинсы вместе с боксерами. Пришлось отодвинуться, а потом психованно стащить узкие штанины с каждой ноги, зацепив за так и не снятые кеды. Гаррету пришлось заткнуться, потому что рот он физически закрыть не смог, ощутив в нем чужой язык и почувствовав все прелести насилия. Хотя, насилием это перестало быть почти сразу же, как только он вспомнил, чего всегда не хватало его бывшей девчонке. Он всегда, когда занимался с ней этим самым, думал лишь о том, что даже он смог бы изобразить удовольствие лучше. Даже если не нравится, можно постараться и убедить самого себя, что все супер, зашибись, лучше не бывает. Тогда парень вообще сомневался, стоит ли о таком думать, но все равно все время представлял себя на месте своей девчонки и думал, что она - унылое, скучное бревно.

Лайам чуть не отхватил кому, когда понял, что яростное сопротивление сменилось таким же яростным согласием. Гаррет на него набросился, как голодная собака на кусок сырого мяса, он приподнялся на локте, правую руку запустил «мучителю» в волосы, запутывая пальцы, а сам ответил на поцелуй даже чересчур отзывчиво. Он целовался не так, как Лайам думал, он совсем не принимал мягко и нежно, скромно, как бывшая Трампера. Он то нападал, то отступал, но не зависал и не тормозил, не позволял себе быть скучной амебой. Ширинка аж натянулась, Лайам выдал нечеловеческое мычание, больше похожее на рык, его губы соскользнули с чужого рта, на лице было такое удовольствие, что мазохисту самому вдруг стало плевать на предрассудки. Почему нет? Он же мазохист, ему нравится причинять себе боль, ему нравится боль в целом, вообще. И это было приятно – целоваться хоть с кем-то так страстно спустя мучительные дни и ночи в интернате без девчонок. Короткие ногти царапнули по взмокшей спине Трампера, задирая его футболку, так что пришлось отстраниться, чтобы ее снять. Гаррет прекрасно помнил, как его бесило раздевать девицу, но как он любил, когда она сама раздевала его. Поэтому он, как только Лайам послушно стянул футболку через голову, тут же потянулся за ним следом, подставляя приоткрытый рот для поцелуя, прихватывая чужие губы. Он быстрым движением стряхнул с себя рубашку, стянул собственную футболку, откинул раздраженно плеер вместе с наушниками. Лежать на рубашке было куда удобнее, чем на колючем сене, но подумать об этом он не успел – Лайам снова подхватил его ноги под коленями и придвинул к себе ближе, перегнулся, затыкая соблазнительно открытый для вдоха рот. Одновременно он пытался расстегнуть собственную ширинку, «молнию» заклинило, как назло, но это не мешало психовать, выгибаться, чтобы устроиться удобнее, пытаться притереться к непривычно плоскому телу без мягких выпуклостей и соблазнительных изгибов.

- Ты, сволочь, все предусмотрел… - Гаррет заматерился вслед за этим объявлением, когда парень отодвинулся и вытащил из уже расстегнутых, приспущенных штанов глянцевый квадратик. Он вообще ехал в Стрэтхоллан с надеждой, что там будут девчонки, так что надо было хоть с кем-то волшебные резинки использовать.

- Заткнись, - посоветовал Лайам, снова присосавшись к уже припухшим, влажно блестевшим губам. Шарик штанги и без того раскалился, не до конца заживший прокол болел, но не слишком, останавливаться Гаррет и сам не хотел, даже не собирался. Какое там «останавливаться», если такое обращение завело его, как ключик детскую игрушку? Все было именно так, как ему хотелось где-то глубоко в душе, в подсознании даже – грубо, но без вреда. Пока без вреда.

Лайам сам себя не узнавал, ему казалось, что это не он там, в конюшне, умирает от жары, прижимается к чужому жесткому телу, торопливо натягивает резинку на устремившееся в атаку достоинство. Ему вообще не верилось, что Гаррет на это согласился, но стоило лишь поднять взгляд от ширинки посмотреть на мазохиста, который лежал, приподнявшись на локтях, и смотрел примерно туда же. Смотрел он без кокетства, без стеснения, без смущения, без подобной ерунды, потому что и сам не понимал – как он на такое пошел, почему и зачем. Он же парень, он привык спать с девчонками. Хоть и всего с одной в жизни.

Лайам готов был поклясться, что никогда не испытывал ничего подобного с девчонками, дело было даже не в сравнении «лучше или хуже», не в удовольствии. Это было просто совершенно иначе, чем обычно, не было никакой слюнявой нежности, которая парням в основном не нужна, была какая-то дикость, напавшая на Гаррета, как вирус, инфекция страсти. Видимо, передавалась она при контакте с больным и развивалась за считанные секунды, так себя вел мазохист. Лайам прижался к нему вплотную, чувствуя, что без огромных буферов даже удобнее, можно теснее вдавиться в тело. Спину он выгнул, так что позвоночник чуть выпирал, на спине выступили капельки пота, волосы тоже взмокли, носом Лайам ткнулся Гаррету в шею, влажными губами проехался по ней же, сильно укусил. Мазохист закрыл глаза, чувствуя жар везде, где только прижималось чужое тело.

- А если кто-нибудь зайдет?.. – зашептал он горячо прямо в ухо Трампера.

- Пофиг… - заверил его Лайам с глухим стоном, как только к его руке, пытавшейся направиться, что называется, в нужное русло, прикоснулись пальцы мазохиста. Гаррет тронул то, что ему грозило, отдернул руку в шоке, не успел ничего сказать, когда его дернули и прижали плотнее, закинув ноги на пояс. Лайам не видел его лица, это было невозможно в подобном положении, но он стиснул пальцы на талии парня. Он был напряженнее некуда, не было ничего похожего на расслабленную мягкую девушку. И когда Лайам решился, одним толчком вошел сразу резко и глубоко, он от неожиданности вскрикнул. Но вскрик получился задушенным, глухим, будто Гаррет им подавился, а потом заскулил, стискивая зубы, зажмуриваясь. Волосы у него растрепались и тоже взмокли, упали на лицо, завешивая глаза. Зубы пришлось разжать, потому что требовалось срочно вдохнуть, заглушить боль. Лайам извернулся поудобнее, уперев левую руку в пружинящую подстилку, а правой поддерживая чужую ногу под коленом, так что бедро внутренней стороной касалось его ребер. Вторую ногу Гаррет и сам закинул точно так же ему на пояс, руку пропустил подмышкой у рычащего от обилия ощущений парня, впился ногтями, что было сил, ему в спину. Лайам чуть не заорал, когда его дернули за волосы, запутав в них пальцы, это Гаррет так «нежно» выражал свои чувства-ощущения. Он жмурился, не мог дышать от боли, было ни вздохнуть, ни вскрикнуть, он не выдал ни звука. Только когда Трампер подался назад, получилось всхлипнуть-охнуть влажно, одновременно облизнувшись. Но тут же Лайам двинулся обратно, загнав в напряженное тело столько, сколько смог. Ни о какой нежности речи даже не шло, Лайаму было не до того, он просто горел от удовольствия, с ума сходил от реакции, от вздохов, которых раньше никогда не слышал. Да что там, он даже пародий на такие звуки не слышал, а уж голос доводил до предела, таким он был непривычным, непохожим на тонкий и женский.

- Больно?.. – ехидно уточнил он с надрывом, выдохнув, воздуха не хватало, он дышал шумно, горячо прямо в ухо Гаррету. Тот отозвался, выгибая шею, а потом рыча и стискивая коленями бока мучителя.

- Сейчас сдохну... – с таким же сарказмом. Он укусил Лайама за плечо, тот в ответ оставил неплохие следы зубов у него на шее под ухом. Он даже не переставал двигаться, стараясь разойтись сильнее, делать это быстрее. И через пару минут получилось. То ли Гаррет перестал сопротивляться, то ли просто упорство Трампера победило преграду из боли и заставило мазохиста поддаться.

- Лови кайф… - усмехнулся Лайам, намекая на то, что раз Гаррет мазохист, то и боль ему должна быть в радость.

Парень со вкусом выматерился, но звучало это одобрительно, потом он взмолился о том, чтобы все кончилось, но угрожал Лайаму жестокой смертью, если он вдруг остановится. Гаррет не знал, чего хотел. Чтобы все прекратилось, или чтобы это длилось еще и еще, чтобы было еще больнее, но от этого еще приятнее? Он умудрился убедить себя, что боль – удовольствие, еще давно, а теперь сходил с ума, потеряв рамки и границы, не понимая, где еще убеждение, где боль, а где настоящее наслаждение. Где заканчивается мазохизм и начинается настоящий экстаз от подобной тесной близости. Ничего круче, чем секс, он представить себе в этот момент просто не мог, он вздыхал, задыхался, давился кислородом, выдыхал даже тогда, когда легкие горели от нехватки воздуха, запрокидывал голову, умирал от жары, закатывал глаза, жмурился.

Лайам наконец выпрямился, толкнул его одним движением ближе к стене, так что мазохист чуть не приложился затылком, но вовремя поднял руку. Одну его ногу Трампер подхватил на локте, а сам увидел откровенно открытый в стоне рот, блестящий в языке шарик серьги, завесившие глаза волосы. Удержаться было сложно, он нагнулся, так что колено Гаррета коснулось его же плеча. Зато между горящих, пересохших и постоянно облизываемых губ проник чужой, тоже проколотый в антисанитарных условиях язык. Гаррет хотел поцарапать его спину в очередной раз, потому что это было глубоко, это было невыносимо больно и невыносимо приятно, это было так, будто Лайам владел им всем полностью. Он языком насиловал покорно подставленный рот, а ниже пояса вытворял совсем нечто, заставляя каждый раз думать, что вот-вот достанет до диафрагмы. Гаррет собой не владел совершенно, тело не поддавалось, оно корчилось, вымогая еще, умоляя продолжать, и точно воспротивилось бы, вздумай Лайам остановиться. Ногти, да и вообще руки мазохиста соскользнули с мокрой спины, по позвоночнику красавчика вообще катились крупные капли, он сам не мог дышать, а сердцебиение грозило спровоцировать инфаркт у обоих. Так себя Гаррет не чувствовал никогда, он всегда контролировал ситуацию, а теперь мог просто либо умереть, либо поддаться и разрешать все, что угодно. Лайаму вообще казалось, что так ему никогда и никто не отдавался, полностью, без остатка, без мыслей и без мозгов вообще, без тени стыда и совести, без смущения, без вечных этих девичьих «Ну не смотри, я не хочу, не туда, ну Лайам».

Дверь неожиданно начала тяжело, со скрипом из-за своих масштабов отворяться, раздалось цоканье копыт и голос женщины с ее вечной красной банданой. Лайам пригнулся, чтобы его точно не было видно, оба чуть не умерли от ужаса, но вскрикнуть Гаррету парень не дал, заткнув его рот своим, прижавшись и тихо, но резко, сильно продолжая двигаться. Осталось совсем чуть-чуть, немного, и мир бы взорвался безумной вспышкой.

Мазохисту было плохо по-настоящему, температура наверняка подскочила до сорока, тела он не чувствовал, только чужие движения, только чужой язык у себя почти в горле, трение горячей кожи.

- Кто опять свет не выключил… - женщина тихих шорохов не замечала, она уверена была, что всему виной разволновавшиеся лошади. Они фыркали и топали, пока она заводила их вороного собрата в стойло. Она неспешно расседлала скакуна, налила воды, а Лайам тем временем отодвинулся на пару сантиметров, не позволил вырваться вскрику или тяжелому дыханию Гаррета, просто зажал ему рот ладонью. А сам он вообще получал уже чисто эстетическое, извращенное удовольствие, глядя в замутненные, полные боли и удовольствия глаза, взгляд был совершенно дикий, мазохист то и дело жмурился. Лайам назло старался спровоцировать его, не давая даже застонать, толкая и двигаясь так, что парень вздрагивал всем телом, сжимался, прикоснуться к его животу было достаточно, чтобы понять, как напрягся пресс.

Свет выключился, дверь закрылась сначала плотно, а потом сама по себе отъехала на пару сантиметров. В конюшне было темно, за окном – только вечно серые тучи, на помятом, разворошенном гнезде из сена целых два крепко сплетенных тела. Свет был только от двух плееров, оставшихся лежать включенными, музыка неслышно шипела из четырех наушников, но ее перекрывали вздохи, пыхтение, мычание, поскуливания и стоны.

Гаррет от такого адреналина чуть не умер, появление женщины его почти повергло в ступор, но теперь все было куда лучше, он закатил глаза, вцепился руками в сено над своей головой, вывернув для этого кисти почти неестественным образом. Лайам всего лишь хотел прикоснуться к нему, провел мокрыми пальцами по такому же мокрому, дрожащему боку, коснулся живота, а затем достаточно было всего лишь дотронуться…

Секс с парнем однозначно стоил того, что не было пышных выпуклостей. Парни врать и прикидываться не умеют, вот и Гаррет вполне натурально, искренне, откровенно застонал, выгибаясь, стискивая коленями чужие бока так, что вырваться Лайам не смог бы и при большом желании. Он не выдержал почти сразу, попытавшись отстраниться и поняв, что это нереально – слишком тесно стало и слишком больно шевелиться.

Гаррет очнулся как раз тогда, когда на него сверху рухнуло чужое, вымотавшееся и задыхающееся от усталости тело. Лайам пришел в себя быстро, а как только он отстранился и куда-то пропал в темноте, видимо одеваясь, застегивая джинсы и занимаясь прочей ерундой, Гаррет сел так резко, как только получилось. Сначала он боли не чувствовал вообще, все тело по-прежнему горело, поэтому парень стер с живота разводы собственной футболкой. На ощупь она была влажной, поэтому ясно стало, что Лайам вытирался ей же. Гаррет накинул рубашку на голое тело, нашел джинсы с боксерами, натянул их, спрыгнул на пол и подобрал незамеченный женщиной ремень.

Они все делали молча, Гаррет вообще надеялся, что ничего не забыл. Услышав шорох, с которым через окно в кусты отправилась использованная резинка, он побагровел и метнулся к выходу, одновременно пытаясь привести волосы в порядок и наматывая на шею наушники, возвращая себе приличный вид. Лайам вышел за ним, закрыл как можно тише дверь конюшни и сунул руки в карманы, шмыгнул носом. Выглядел он отлично, просто великолепно. Гаррет, на его взгляд, тоже был просто супер, это был такой странный парадокс – после секса человек всегда выглядит потрясающе, не смотря на встрепанные волосы, дикие глаза и красные щеки. По крайней мере, у Гаррета они были багрово-алые, Лайам обошелся легким розоватым оттенком.

Трампер еще раз покосился на мазохиста, который от него явно не убегал, просто шел быстро в сторону крыльца, уже начало темнеть, он хотел попасть в душ как раз перед началом ужина, когда все соберутся в столовой, и никого не будет. Лайам усмехнулся, теперь он точно знал, на что способен и что умеет этот любитель боли. Маленький пакостник и извращенец, он же просто фанат секса, он создан для него, он тащится от любого прикосновения, а трогать его – сплошное удовольствие. Отзывчивое тело – мечта такого озабоченного идиота, как Лайам, и он, кажется, это тело нашел.

- Стой, - он вдруг остановился и вытаращил глаза, Гаррет обернулся, Лайама бросило в жар – видок у парня тот еще был.

- Где футболка? – Лайам помнил, что стер размазанные светлые разводы с живота именно чужой футболкой.

- Выкинул, - буркнул Гаррет, не став уточнять, что выкинул в тот же куст. Неважно, никто же не будет шарить в кустах?

- Замечательно, - Лайам осклабился. – Теперь это будет нашей маленькой тайной…

- Ты хочешь сказать, что боишься опозориться, если я кому-нибудь расскажу? – сразу бросился в паранойю Андерсен, он прищурился, шагая задом наперед и уже начиная чувствовать, как сложно шагать, как болят мышцы тела, о которых он раньше и не подозревал практически.

- Я хочу сказать, что теперь тебе придется постараться, чтобы Я не рассказал кому-нибудь, - Лайам ухмыльнулся, двинул бровью и открыл перед ним дверь. Гаррет молча вошел и метнулся к лестнице, взлетел по ней, не смотря на боль и усталость, как метеорит. Ему все еще было хорошо, энергия хлестала через край, а в теле поселилась сладкая истома, подтверждающая, что силы были потрачены не просто так, и «хотелка» удовлетворена.

Лайам принялся насвистывать какую-то глупую, даже идиотскую мелодию, отправился в другой душ, построенный на первом этаже. Он решил подразнить самого себя и какое-то время (желательно, не слишком длительное) не видеть мазохиста. Он просто с ума сходил, отмываясь от пота и непередаваемого, тяжелого, терпкого запаха секса. Как бы ему позавидовали другие старшекурсники, узнай они… Но они, к счастью, уже были в столовой, и им было не до того. Лицо Гаррета Лайам поклялся помнить вечно, именно в этот, первый раз, грубый, но дико приятный. Его выражение было просто потрясающим, а уж то, что строгий и ехидный мазохист себя не контролировал совершенно, просто забив на все и отдав тело ему, такому же парню, буквально позволив делать, что угодно… Лайам готов был стонать прямо под душем, но сдерживался, довольно ухмыляясь своим мыслям, закрыв мечтательно глаза. Влажные, подставленные губы, шарик в языке, мышцы, напряженное тело, голос, ненормальный взгляд и дрожь широко раздвинутых бедер. А в самом конце – прижатые к ребрам Лайама колени, сжавшиеся мышцы, выгнутая шея и впившиеся в кожу ногти… Все это Трампер готов был прокручивать в мыслях бесконечно, минуты, часы, сутки, постоянно. И очень хотелось еще.

Без секса, как и без любви, прожить можно. Если ты не знаешь, как это. А если попробовал хоть раз, остановиться уже не сможешь, будешь искать еще и еще. Лайама это очень даже устраивало, он только не знал, что нашло на самого Гаррета, ведь сначала он сопротивлялся. Гаррет тоже не знал, что на него нашло, ему просто понравилось, его просто встряхнуло и как-то неуловимо, незаметно поменяло то, как все совпало с его извращенными желаниями. Невозможность закричать или даже вздохнуть глубоко, тотальная наполненность, едва-едва совпадающие размеры, экстремальной силы боль и возможность полностью отдаться, почувствовать себя буквально никем, слиться с человеком, поддаться его силе, разрешить делать все, что он сам пожелает…

Это было явное сумасшествие, все болело, на пояснице и на бедрах Гаррет обнаружил проявляющиеся синяки от пальцев. Но удовольствие было дьявольское, забыть это ощущение в себе и вообще на теле возможным не представлялось. Поэтому он решил просто не думать об этом больше, смысла не было, незачем строить конструкции, если они все равно вот-вот развалятся, теперь все полетело к черту, они уже нарушили добрый десяток правил интерната. Так почему бы не нарушать их и дальше? Парню не верилось, что Лайам захочет этого снова, он надеялся на то, что захочет, но в то же время сам себя проклинал и ругал – как он мог после такой боли, такого ада, такого ужаса разрешить повторить с собой это все? Это же было невероятно, это был настоящий жуткий сон наяву, невозможность сопротивляться, непреодолимая сила и власть без права на протест. Это было чем-то, вроде добровольного унижения, это было унижение с болью, но это было так божественно, что…

«Боже мой, я точно мазохист…» - подумал Гаррет, вздохнув и сдернув с крючка в душевой большое полотенце. Конечно, он был мазохистом. А кому еще может нравиться вслух ругаться и спорить, а на деле подчиняться и добровольно соглашаться на такие вещи?