Гаррет смотрел стриптиз, а потому был немного занят. Душевая делилась на две части, два помещения, в одном вдоль стен тянулись вешалки для одежды, стояли шкафчики, в которых парни оставляли шампуни, всю личную ерунду, на подоконнике красовались стопки чистых полотенец, в углу – огромный короб для не таких уж чистых полотенец. Короб Патрик обычно оттаскивал в прачечную каждый вечер.

Второе же помещение было именно душевой, комнаты разделялись даже не дверью, а просто ее отсутствием. Из проема валил пар, кто-то плескался в очень горячей воде, так что даже зеркала на стене в «раздевалке» запотели.

Мазохист стоял в дверном проеме, привалившись плечом к косяку и рассматривая третьекурсника. Тот закрыл глаза, провел руками по волосам, повернулся боком. Он жмурился, чтобы мыло не попало в глаза, проводил по телу ладонями. Гаррета не завело, он просто получал обыкновенное эстетическое удовольствие. В конце концов, если мужчина смотрит женский стриптиз, далеко не факт, что у него встанет на полвторого. Даже на полшестого – вряд ли.

Гаррет подождал, пока он со скрипом закрутит оба крана, возьмет полотенце, обмотается им… Парня удивило, конечно, что полотенце Сэнди намотал по-девичьи – от подмышек почти до середины бедра, но потом он понял, зачем это было сделано. Третьекурсник открыл окно, сел на подоконник, вытащил из кармана кинутой на раковину толстовки тонкую пачку своих гламурных сигарет и закурил.

Первый порыв был ехидно сказать: «Простынешь, там же ветер», но Гаррет себя одернул. Это же полный бред – предупреждать о болезни того, кто тебя бесит. Сэнди никуда не торопился, свет горел только над раковинами, а потому привлечь внимание учителей он не мог, забрался на подоконник с ногами, сел поудобнее и достал еще и плеер. Ему так проще было успокоиться и не злиться. Он злился не на Гаррета, а на себя, ему не обидно было, что Нептун его опозорил перед всей столовой, да еще и унизил довольно сильно. Ему в самом деле было совершенно не обидно, поэтому он сидел, кусал губы, чувствовал, что глаза горят от подкатившей влаги, но ни одной слезинки так и не выкатилось. Курить в четырнадцать, почти пятнадцать лет – слишком рано, но ему это было как-то недоступно, он без этого уже не мог.

Он обижался даже на какие-то косые взгляды, а на Нептуна не мог обидеться ни за вчерашнюю выходку с окном, ни за пощечину, оставившую горящий красный след, болевший до утра, не мог обидеться даже за сегодняшнее поведение в столовой. И это злило, бесило, выводило из себя, причины Сэнди не понимал.

Гаррет открыл было рот, чтобы сообщить малявке о предстоящей ему работе над французским текстом, но тут же его закрыл, когда увидел потрясающую картину. Точнее, потрясающий процесс быстрого и болезненного решения моральных проблем. У Сэнди никаких серьезных неприятностей не было, зато морально он страдал на все пятьсот, а потому посмотрел на свою левую руку, на которой уже высохли капли воды. Рука была белая, едва посыпанная светло-бежевыми веснушками, тонкая. Запястье можно было, наверное, обхватить двумя пальцами, и еще место осталось бы.

К вечеру темнота заполнила все помещения, где не был включен свет, так что одна неубедительная лампочка над зеркалом не позволяла рассмотреть стоявшего в дверном проеме Гаррета. А он снова приоткрыл рот, но в этот раз беззвучно, он просто сделал страшные глаза и поморщился, представив, какая это адская боль…

Сэнди задержал дыхание, стиснул зубы и понял, что он – конченный идиот. Нет, идея затушить сигарету о собственную руку была неплохой, даже интересной, безусловно эффектной… Но на практике оказалась не очень.

Гаррет сначала подумал о том, что каждый сходит с ума по-своему, что никому ничего запрещать нельзя. Он, к примеру, начал резать руки лет с двенадцати, так что тушить о себя окурки почти в пятнадцать – это нормально. Тем более, после того, как тебя круто унизили перед таким количеством человек.

Парень закатил глаза и стукнулся затылком о косяк, повернувшись боком. Он ударился еще дважды, а потом понял, что мысль была не самая удачная, особенно, в его положении. Ну, то есть, если это именно он унизил малявку, то это он и есть прямой виновник происходящего.

Когда Гаррет резал себе конечности, ему вначале было очень больно, он страдал, он плакал, он мучился и переживал. И каждый раз вспоминал о том, что если бы его не мучили в приюте всякие боссы, он бы никогда не начал этим заниматься, он бы никогда не решился. Решиться сделать с собой что-то подобное в первый раз – то же самое, что решиться лишиться девственности. Ну, по крайней мере, его девушка сравнивала это, как две абсолютно идентичные вещи, когда он пытался ей нехотя объяснить принцип. И он-то точно знал, что ему было ОЧЕНЬ плохо, когда он начал это делать, он уверен был, что в лучших условиях такой глупостью заниматься не стал бы. Во всем он винил, конечно, не самого себя, а только окружавших его раньше людей и сложившиеся против него обстоятельства.

Теперь он винил именно себя, пусть даже и невольно. Ну, совестным человеком (пусть и в глубине души) был Гаррет. Теперь именно он оказался «обстоятельством», заставившим малявку испортить себе руку.

Сам себя мазохист почувствовал конченным уродом.

«Ну, замечательно», - подумал он. «Так, ладно. Пофиг. Все в порядке. В конце концов, они же были не виноваты, что я себе руки резал, ха-ха, вот дурак, сам себя изуродовал, а винил каких-то левых дебилов… Зашибись, я оправдываю козлов. Нет, я пытаюсь оправдать себя, а тем самым оправдываю их. Да, блин, что такое-то…Так. Возьми себя в руки. Соберись, тряпка!»

- Э-эй, - он усмехнулся, повернувшись и выглянув из-за косяка. Выглянул он так, что Сэнди чуть с подоконника не упал, и хорошо бы, если упал не в окно. Он даже подумал, что окурок, затушенный о запястье, стоил того, чтобы увидеть подобное выражение лица Нептуна. Он стоял, сунув одну руку в карман джинсов, вторую просто опустив, опираясь плечом о косяк и глядя исподлобья, заискивающе, даже почти позитивно. Сэнди даже привиделась улыбка.

- Чего тебе? – он встал с подоконника, выкинул окурок в окно, поправил полотенце и встал, подошел к раковине, вытащил из ящика под ней фен.

- Мне сказали, что ты французский офигенно знаешь.

- И что? – парень пожал худым, острым плечом, его пробрала дрожь ни с того, ни с чего. Вообще, стало прохладно, но что-то подсказывало – дрожал он не от холода. Хотя, пока сушил волосы, согрелся, дрожать все равно не перестал. Гаррет же молчал, не пытаясь перекричать шум фена. Он подумал уже миллион раз о том, что мисс Батори и парни зашибут его за отсутствие на репетиции, но почему-то не уходил.

Но, как только фен выключился, он наконец нашел в себе силы побыть окончательным уродом, ублюдком и козлом.

- Сделаешь, короче, раз такой умный, - он небрежно кинул тетрадку на столешницу с раковинами, развернулся и пошел в раздевалку, а затем и вовсе на выход.

- Просьба или приказ?! – крикнул Сэнди ему вслед автоматически. Ему-то было не сложно, а если чего-то не поймет – не беда, возьмет словарь, пойдет в библиотеку, пороется в интернете… Но фишка была в том, как было дано задание – просьбой или приказом.

Гаррет уже ушел, да если бы и слышал вопрос, не стал бы отвечать. Надо оно ему? В конце концов, такова жизнь, се ля ви, чисто по-французски. В свое время он страдал от нападок боссов, резал руки. Теперь пострадал немного Сэнди, организовал себе ожог на руке. Каждому свое, ничего не поделать. А раз он так хорошо знает французский, то сделать перевод ему труда не составит.

Третьекурсник же бесился из-за того, что ему это насилием и нападками не казалось. Он бы и просто так сделал. Даже не знал, почему, но сделал бы. В конце концов, он сам видел, как Гаррет занят, он постоянно учится, что-то читает, разбирается с учителями, да еще эти репетиции…

* * *

- Где ты был? – Лайам стоял перед мазохистом и усмехался, скрестив руки на груди. Гаррет усиленно делал вид, что распевается, он отвернулся, выпрямил спину, расправил плечи, закрыл глаза и пытался распеться на той же ноте, что и Лайам недавно. Мисс Батори уже не было, так что Гаррету не перед кем стало оправдываться.

- Эй, - красавчик тронул его за плечо, хотя порыв был обнять за талию, поставить подбородок ему на плечо или вовсе поцеловать в шею. Это была жесткая нехватка тактильного общения. Вместо этого он посмотрел на Рассела, который стоял, запрокинув голову и закрыв глаза, он с удовольствием наслаждался минералкой, любезно притащенной Магдой. Она не могла налюбоваться на увлеченных музыкой воспитанников, это было приятно, так что поухаживать за Нептунами и Марсами очень хотелось.

- Роз, вон, тоже о тебе беспокоился, - Лайам уже попрощался с целостностью своего лица, но выходка того стоила – он подошел к их барабанщику сзади и обнял его, вместо мазохиста. Рассел стоял удачно – подняв одну руку, держа в ней бутылку, а вторую сунув в карман. И он настолько опешил от прикосновения МУЖСКИХ рук к СВОЕМУ ПОЯСУ, да еще в такой недвусмысленной форме, что подавился, чуть не захлебнулся и закашлялся. Лайам понял, что момент был не самый удачный, отпусти Марса и постучал ему по спине. Как оказалось – зря, повернувшийся и уже распевшийся Гаррет подавился смехом, увидев выражение лица Рассела. Он отдышался и тихо-тихо, просто горя злостью уточнил.

- Ты вообще ошизел, да?.. Я тебе сейчас… - он замахнулся, Магда бросилась было разнимать парней, но Лайам справился и без нее, он перехватил чужой кулак, вторую руку тоже перехватил и наконец осуществил свою миссию.

Андерсен моргнул пару раз в шоке, не веря своим глазам, но это было фактом – Лайам сократил конфетно-букетный период намного, пользуясь лишь своей наглостью и настойчивостью. И он в самом деле не приставал долго, не домогался, а захватывал, как Наполеон. Правда выглядел при этом внушительнее, конечно.

Грэг застыл, выгнув бровь и поморщившись, в ужасе от увиденного, а Магда похлопала Трампера по плечу.

- Лайам. Лайам! Лайам, перестань, так нельзя. Я ничего не хочу этим сказать, я не хочу тебя ругать, не хочу ничего такого, но это запрещено правилами. То есть, в правилах нет, конечно, такого пункта, но надо поговорить с мисс Бишоп, я должна сказать ей, Лайам! Что же ты делаешь?! Пусти! Пусти его! – она не знала, что делать, отвернулась, схватившись за голову и закрыв глаза.

- Боже, какой кошмар.

«Нет, я не должна их ругать и осуждать, это не извращение, это не правильно конечно, но ведь ничего с собой поделать нельзя, если природа так распорядилась. Это инстинкты, с ними нельзя, невозможно бороться. Девочек здесь нет. О, точно! Может, в этом все дело? Надо обязательно обсудить с ними эту проблему, надо поговорить с мисс Бишоп. Может, она начнет принимать сюда и девочек тоже. Нет, вряд ли, это же мужской интернат. А может, стоит провести какую-нибудь лекцию о гомосексуализме? Не поможет, все равно девочек нет, а им хочется… В таком возрасте – особенно. БОЖЕ, какой ужас. А что, если это просто случайность? Или нет? А вдруг, это настоящая любовь, а я только все усложняю?..»

Рассел уже закатил глаза и дергался всерьез, зажмурился, мычал и рычал, но обнаружил вдруг, что укусить и оттолкнуть Лайама не получается. Трампер на мгновение отпустил одну его руку и обхватил за шею крепко, прижимая к себе, а одной рукой Марс отбиться никак не мог, хоть и колотил кулаком по груди, по плечу мерзкого Нептуна.

- Он шибанулся совсем? – Грэг даже не знал, что ему делать. Теоретически, он должен был отбить друга и капитана, но не хотелось, ему забавно было наблюдать.

- Неужели, он не может вырваться, - Гаррет фыркнул недоверчиво, глянув на Рассела. Магда созрела после этой фразы, тронула Лайама снова за плечо и уточнила тихим, ровным, спокойным голосом.

- Я не скажу ничего мисс Бишоп, если ты мне ответишь честно на вопрос, Лайам. Ты его любишь?..

Барабанщик настолько обалдел и ушел в галактическое пространство, что на секунду перестал биться и вырываться. Он не мог ответить даже морально, потому что рядом был Грэг, рядом была Магда, в конце концов, рядом был Гаррет, перед которым совсем не хотелось позориться. Хотя, Трампер был очень настойчив, а «этого» хотелось уже несколько недель. Физически ответить безумно хотелось, но тут Лайам наконец его отпустил.

И тут же получил в глаз, так что рухнул бы на пол, не окажись за ним стола.

- Рассел, ну что ты… - Магда закрыла рот рукой.

- Очень люблю, обожаю. Но, как видишь, безответно. Пойду, найду компресс, - Лайам фыркнул и встал ровно, не облокачиваясь больше о стол, но держась за глаз. Рыжий Марс выразительно вытирал губы рукавами своей олимпийки, пытаясь сбить чужой вкус, хоть и получалось не очень. Он матерился без остановки, Гаррет подумал, что сам он сопротивлялся точно так же. Хотя, немного меньше.

- Играть будем или как? – уточнил он у здоровяка.

- Будем. Без тебя? – он взглянул на Лайама, будто ничего и не случилось. Почему-то на красавчика наехать со словами «гомик» не получалось, он не был романтичным и милым, он просто брал то, что хотел. Он ни под кого не ложился, а потому гомиком не мог считаться до конца.

- Я к медсестре, - парень махнул рукой и вышел, Рассел сел за установку, ни на кого не глядя, просто с багровыми от злости скулами и блестящими от ярости глазами. Лупить по барабанам он принялся с таким ожесточением, что Гаррет поднял на секунду брови, кашлянул, взял гитару, встал перед микрофоном.

Раз уж капитан Марсов решил играть вторую песню, в которой не требовался Лайам, которую Гаррет пел практически в одиночку, то возражать ему никто не станет. Магда же постояла пару секунд, глядя на рыжий объект «любви» Лайама, а потом вышла. Она решила пойти сразу к мисс Бишоп, но когда оказалась перед дверью, посмотрела на нее и не вошла, даже стучать не стала. В конце концов, это личное дело каждого, они разберутся сами. Про Гаррета тоже много слухов недавно ходило по интернату, про конюшню, про всю эту глупость. И Магда даже сначала верила в это, но теперь видела, что все само собой сошло на нет, закончилось и, кажется, не собиралось продолжаться. Пускай побалуются, зачем их сразу за это наказывать? Более того, Магде не хотелось никого подставлять, сдавать, после скандала с мазохистом по причине его «увлечения» порезами она вообще боялась затевать большие разборки.

«Ну вот, насладись своими шуточками, как следует», - подумал Гаррет, покосившись на Марса уже после репетиции, как только прозвенел звонок на ужин. Ему просто хотелось, чтобы Рассел перестал считать себя кобелем, перестал думать, что он уже вырос, что он такой циничный и бесчувственный мужик. Он таким не был, и это было заметно, но вполне мог бы стать, а это – не самое лучшее, что может произойти в жизни парня. Гаррету был плевать, пусть бы Ясмина трахнул хоть этот Марс, хоть Грэг, который ему в самом деле (хоть пока и тайно, невольно) нравился, хоть все Марсы сразу или по очереди, пусть бы даже рота солдат, Андерсен и ухом бы не повел. Но дело было в его уверенности, что каждый человек должен осознавать на «ура», что именно он делает и с какой целью. Он должен осознавать, способен ли он сам на то, чего требует от другого. Сам Гаррет не требовал ни от кого ничего запредельного, не требовал большего, чем то, на что способен был сам. В конце концов, ему в Манчестерском приюте и в лицо выпрыскивали и воду, и сок, и что еще попадалось под руку. Его били, его мучили, его доводили оскорблениями, просто издевками, его терроризировали все вместе и каждый по отдельности, все балдели от его мучений и страданий. Он сам себя уродовал из-за этого.

Сэнди он не сделал ничего такого, чего не испытывал бы сам, а потому и волноваться повода не было. Просто, увидев, как выглядел мазохизм со стороны, он вдруг понял, что превращается в ублюдка, типа тех, что мучили его. Это ему не понравилось.

Его вымораживало только странное чувство, появившееся в душевой, когда он увидел этот акт веселого мазохизма. Ему почему-то хотелось остановить малявку или просто сказать, что лучше этого не делать, потому что остановиться будет сложно или вообще невозможно. Ему хотелось как-то помочь, что-то сказать, возможно, просто подойти и сообщить, что у него тоже так было, что он прекрасно понимает чувство униженности и обиды. Но это было парадоксом, тупостью, ведь он сам был в этом виноват, а потому не стал ничего делать. Он даже не знал, что вдруг заставило его изменить отношение к этому противному, доступному сопляку. Может, их похожесть в отношении к людям, к проблемам, идентичность их способов решения этих проблем?

Внутри, в душе Гаррет перестал его ненавидеть. Но внешне он этого решил никогда и ни за что не показывать, потому что его личная, приватная жизнь – то же самое, что тайна, которую лучше унести с собой в могилу. Для того человеку и дана речь, чтобы уметь врать, защищать свои чувства и мысли. Если бы все смотрели только на твои поступки, тебя можно было бы прочесть, как открытую книгу, увидеть тебя так откровенно, будто без одежды, понять все до единого помысла. А зачем такая жизнь? Это присуще животным, а люди – не звери, они так устроены, чтобы уметь общаться, с кем-то дружить, кого-то ненавидеть, кому-то мстить, а кого-то любить.

Но чаще всего люди используют. А потому Гаррет не знал, как научиться и суметь правильно отличать потребительское отношение от настоящей любви.


В столовой Рассел на красавчика чуть не набросился опять с кулаками, но его остановил Грэг.

- Да не психуй ты, он просто постебался над тобой, баран, - он хмыкнул и надавил рыжему на плечо, заставляя сесть и успокоиться. – И так вон, красавчик офигенный.

Это было фактом, Лайам сидел, держа у глаза теперь уже не компресс, а стакан с холодным соком.

- Обалдеть, ну у него и удар с левой… - прошептал он Гаррету, который усмехнулся.

- Ну, согласись, это того стоило. У него сейчас такая рожа, будто ты его не просто засосал, а раком нагнул при всех.

- Ничего, будет и на моей улице праздник…

- Нагнешь? – Гаррет засмеялся, представив это.

- Ну, не при всех, конечно, но идея неплохая.

- Только давай ты не будешь его опять путать с нашим сильно эмоциональным? – это мазохист сказал намного громче, чтобы Ясмин услышал. Он промолчал, сделав вид, что оглох, а Трампер покосился на Рассела и хмыкнул.

- Его сложно будет перепутать. Слушай, интересно, он же рыжий…

Гаррет подавился, быстро сделал два глотка из стакана и попросил.

- Давай не о сексе. Не могу.

- Почему? ПМС? – Лайам ухмыльнулся, но его пафос сдулся из-за фонаря под глазом, так что выглядело неубедительно.

- Нет, просто… - Гаррет подумал о том, что секса ему очень даже хотелось бы. Но совсем не в той роли, что была отдана ему с Лайамом. Задумываться подробнее о том, в какой же тогда роли и с кем именно секса хотелось, он не стал, дабы сберечь собственную психику.

- Веснушек у него нет, странно.

- У него брови рыжие. И ресницы рыжие, - Гаррет все же включился в рассуждения, чтобы как-то отвлечься. – И на руках волосы рыжие, по-моему, - он глянул на открытые короткими рукавами руки Марса и подтвердил свои догадки.

- Значит…

- Ну, наверное, - мазохист тихо захихикал, Лайам тоже, потом Гаррет не выдержал. – Ты придурок.

- Да ты тоже. Ой, вон, смотри. Твоя принцесса снова с нами. Что теперь с ним будешь делать? Макнешь башкой в унитаз? Можно ему люлей дать. А еще можно запереть на ночь в подвале, где технология. Или привязать на ночь к дереву в лесу… - последняя фантазия была потрясающей.

- Волки сожрут.

- Думаешь, тут есть волки?

- Не знаю. Но если сожрут, будет досадно.

- А чего так?

- Ну… Дает, все же. Куда капитан Венер без него тогда?

- Думаешь, он ему дает?

Гаррет посмотрел на капитана Венер и фыркнул.

- Думаю, давал бы, да он не берет. И правильно делает, мало ли, какой букет фигни у него. Его, наверное, весь Ливерпульский приют имел.

- По нему заметно. А еще можно ему патлы отрезать. ТОЧНО, прикинь? Красота будет… Хоть чуть-чуть на мужика станет похож.

- На страшного мужика. Его только патлы и красят.

Лайам так не думал, но возражать, раз уж они малявку ненавидели, не стал. Гаррет же подумал, что палится, потому что, ненавидь он третьекурсника всерьез, он бы обязательно согласился поймать его, устроить темную. Можно было сделать все, что угодно. Можно было заставить его отсосать всем Нептунам или даже Марсам (из солидарности к друзьям) по очереди, проглотить, а не брезгливо сплюнуть, а потом дать по шее и, отрезав блеклые патлы, отпустить гулять на всю ночь во двор, заперев входную дверь и не давая войти.

- Что с тобой? Думаешь, что с ним сделать? – Лайам заинтересованно к нему наклонился и поднял брови. Он был красавчиком, даже не смотря на фиолетовый фингал и кровавый подтек на светлом глазном белке.

- Ну да. Даже не знаю, что и выбрать.

Они даже не заметили за болтовней, как Сэнди сам подошел к их столу, к углу, за которым они сидели, и положил рядом с подносом Гаррета тетрадь по французскому.

- Вот.

Нептун на него уставился пустым взглядом, будто думал о чем-то совершенно левом, не понимая, кто перед ним и чего хочет.

- Ну и чего встал? – Лайам его пихнул в бок, третьекурсник взглянул на него так, что красавчик на секунду опешил. На Гаррета малявка так не смотрел, да и на самого Трампера еще вчера не смотрел с таким пренебрежением, брезгливостью, презрением и ненавистью.

- Реально, забыл что-то? – Гаррет усмехнулся, листая тетрадь и отыскивая последнее задание. Просмотрел быстро перевод, написанный аккуратным, разборчивым почерком, закрыл тетрадь.

- А «спасибо» где? Это я уже не говорю о том, что обычно за «спасибо» ничего не делаю, его в карман не положишь.

- Опоздал, надо было сразу предупреждать. А теперь я тебе ничем помочь не могу, - парень пожал плечами.

- И сказать ничего не хочешь? – блондин поднял брови, но этого не было видно, они скрылись под челкой. Гаррет закрыл глаза, облизнулся, так что мелькнул шарик в кончике языка, а потом взглянул на малявку снизу вверх, но так тяжело, что тот остался под легким впечатлением.

- Пластырь оторви, а то заживать две недели будет.

Сэнди моргнул пару раз, округлил глаза, потом посмотрел на свою руку, которая была не так уж видна. Но Гаррет все равно заметил, что под рукавом есть очертания пластыря.

- Вали отсюда.

- Хамло тупое, - не выдержал парень. Гаррет открыл тетрадь, вырвал последний лист, порвал его на мелкие клочки и сунул тетрадь обратно Сэнди, прижав ее к его животу, так что парень машинально взял.

- Перепишешь.

- Чего?! С какой стати?!

- За «спасибо». Тебе же так хотелось.

- Я уже написал один раз, с какой стати буду во второй?!

- Учись закрывать рот вовремя, - посоветовал Гаррет с улыбкой. – Вали.

Сэнди свалил, сглотнув обиду, прокатившуюся по пищеводу горьким, колючим комком.

- Что за пластырь?

- О, он идет по стопам придурков, типа меня, - мазохист не стал спорить с тем, что его увлечение бритвами пахнет тупостью. – Прижег себе граблю окурком. Молодец.

- Вообще больной, что ли? – Лайам даже не мог представить, каким дебилом надо стать, чтобы себя мучить.

- Не знаю. Наверное, совсем, потому что иначе заткнулся бы вовремя.

- Тебе его не жалко? А вдруг из принципа неправильно сделает, а тебе завтра отдуваться?

- Да я его уже давно сам сделал, еще на уроке. Только лист вырвал тот. А он будет делать, пока не научится адекватно воспринимать реальность и понимать, кому можно хамить, а кому – нет, - мазохист улыбнулся.

- Боже, да ты философ.

- Может и так. Хотя, мне просто хочется его разозлить. Пусть еще с собой что-нибудь сделает, мне интересно, до чего он доберется.

- Тоже начнет вены резать.

- Пускай, мне-то что.