Глен просто опешил, когда увидел возле интерната кошек. Шарлотта все же не разрешила оставить их в самом здании, но Нэнэ упирался, как баран, как осел, ведь он был овен по зодиаку, а кошек просто обожал.
Сезанн кошек тоже любил, а потому, увидев одну, затем вторую, просто увлекся и начал их считать. Магда за этим смотрела из окна. Он брал на руки каждую кошку, подзывая их нежным «кис-кис-кис», поднимая и шагая за следующей. Кошки сидели под кустами, на деревянных скамейках, на нижних ветках деревьев, они были везде. На четвертой они перестали помещаться на руках, спрыгнули и разбежались, до Глена дошло, что их куда больше десяти. Их привез неделю назад грузовик с вещами самого Нэнэ, без которых он ВООБЩЕ никак не мог обойти. В список этих вещей входил трельяж с роскошными зеркалами, резной столешницей и милыми ящичками, выгнутыми ножками, потайными нишами. В тот же список входила кровать два на три с потрясающей спинкой. Он потратил оставшиеся после продажи дома, машин и покупки всего остального деньги на эту кровать, влюбившись в гарпию в изголовье. Магда, увидев это чисто случайно в его спальне, чуть не ляпнула: «Ужас какой», но удержалась. Она не стала возражать и против кошек, которые повадились кормиться у черного хода интерната, который вел прямо на большую кухню, где все кипело и скворчало целый день.
- Ой, какие кошки… - услышал новоявленный Турмалин, обернулся, хотя только что поймал белую кошку за лапу и подтащил к себе, чтобы взять на руки. За его спиной стоял какой-то парнишка лет пятнадцати или шестнадцати, он протянул руки к нижней ветке дерева и хотел снять кошку, но та махала лапой и явно не разделяла его энтузиазма.
- Возьми эту, та царапается, - Глен протянул ему белую, толстую кошку с пузом, явно полным котят. Она была большая, ленивая и ручная, ее Нэнэ любил больше всех и за нее сражался с мисс Бишоп до конца, но проиграл и вынужден был оставить любимицу на улице.
Парень кошку взял, но губы чуть презрительно и будто обиженно надул. Возможно, для него такое выражение лица было типичным, но Глен прищурился, подозревая в этом кадре очень наглую козявку, развитую не по годам. При желании, в темноте он мог бы потянуть на семнадцатилетнего, но при свете вечернего солнца, тонувшего в море, ясно было – ему только исполнилось шестнадцать. Внешность типа «самоуверенная дебилка» доказывала, что мозги у него кривые.
- Ты из какой команды? – выдавил Сезанн с жалостью, посмотрев на его сосредоточенное лицо, парень пытался удержать кошку, но потом все же сел на скамейку и усадил живность на колени.
- Из Янтаря, а что? – парень взглянул на него снизу вверх, медленно, взмахнув ресницами, потом подняв брови резко. У Глена появилось ощущение, будто он – поклонник безумно красивой девушки, за которой гоняется не меньше года, и вот она, посреди колючего декабря не жарче минус пятьдесят вдруг ответила ему на вопрос «Как вас зовут».
У Глена с воображением тоже все было в порядке, он почти услышал по-настоящему свой голос. «Прошу, постойте… Умоляю вас… О, черт, сейчас отдышусь… Я бежал за вашим «Феррари» пятнадцать километров по бездорожью… Не смею вам надоедать, но позвольте узнать… Ваше имя?..»
И капризный голос тупоголовой блондинки в ответ ему промолвил: «А-а-анже-е-ела-а-а…»
- Ничего, - Глен невольно улыбнулся, тоже скептически выгнув одну бровь, стараясь не засмеяться от своих мыслей и рассматривая Янтаря. Ему команда подходила, его глаза, которые он не закрывал, взгляд которых не опускал и не отводил, были светло-карими. Он сидел боком к солнцу, так что оно удачно подсвечивало радужки, и они в самом деле казались янтарными.
Парню показалось, что высокий старшеклассник с ледяными, почти прозрачными глазами над ним издевается. Его бледные губы, бледный овал лица, большие глаза выражали сарказм круче, чем Мигель Де Сервантес, пройденный в четвертом классе.
- А ты?
- Турмалин.
- А зовут как? – парень вообще закинул ногу на ногу, будто демонстрируя голые лодыжки, очень хрупкие и милые. На нем были «пираты», так что штанины не доходили и до середины икр, ноги казались выбритыми. Темно-русый цвет волос Глена такого бы не допустил, а вот светло-русая шевелюра Янтаря – запросто. Дебильная стрижка под пажа, лишенная челки, делала его таким противным, что вспоминался «Маленький принц» Экзюпери.
- Тебе как ответить – правду или чтобы пафосно? – Глен хмыкнул, понимая, что не должен ловиться на издевки, потому что он старше, обязан быть умнее.
- Давай, чтобы пафосно.
- Меня не зовут, я сам прихожу.
- Понятно, а правду?
- Глен.
- Красиво.
- Спасибо.
- А я – Жульен.
«Грибочки-стайл, приятного аппетита», - подумал Сезанн.
- Француз, что ли?
- Наполовину, - парень улыбнулся, энергично наглаживая кошку. – Ты в той команде, в которой Диего, по-моему, да?
Глен удивился. Эта малышня уже успела узнать имена всех старшеклассников. Кроме него, конечно, отличился, как всегда.
- Вообще, да. С чего вдруг вопрос?
- Да просто. Можешь передать ему вот это, пожалуйста? – Жульен вдруг сунул руку в карман на штанине своих «пиратов», вытащил свернутый конвертиком листок. Это явно была записка, и насколько Глен понял по красному цвету листочка, записка была любовная.
- От тебя?
- Нет, не говори, что от меня. В смысле, она ВООБЩЕ не от меня даже, просто один парень попросил передать, - быстро исправился Жульен.
- Но он спросит, от кого она.
- А ты скажи, что не знаешь. На ней не написано. И в ней тоже.
- Я имел в виду, что он спросит, как она ко мне попала, как я понял, что это именно ему, и кто мне ее отдал, - Сезанн двинул бровями, уже решив поиздеваться над этой гламурной матрешкой и поиграть в «готик-лав-стори» пера сорокалетней домохозяйки с острым недостатком секса.
Жульен молчал, Глен сделал вдохновенное выражение лица и начал записку разворачивать, парень кинулся наперерез, отпустив кошку на землю и попытавшись выхватить листочек.
- А-а-а, - раздельно произнес каждый звук Глен, отставив руку в сторону, так что хмурый Янтарь не дотянулся. – Поздно. Ты мне ее уже отдал.
- Но я сказал передать ее Диего. Ты на Диего не похож.
- Ты не сказал, что ее нельзя читать.
- Сейчас говорю.
- А кто тебе вообще говорил, что я честный?
- Ах ты…
- Ну, раз ты не против, - Сезанн отвернулся и снова начал разворачивать, но парень забыл о том, что Глен показался ему странно манерным, полез на него сверху, дергая за плечо и пытаясь повернуть к себе.
- Дие… Что? Да отпусти ты! – Сезанн засмеялся, увидев пафосное начало записки, отмахнулся от парня, но вовремя скомкал листочек и повернулся. – Я не буду читать, если ты мне что-нибудь за это дашь.
Господи, они же в интернате, в конце концов. Глен раньше никогда не был в серьезных интернатах, он только недавно там оказался и еще не привык. Раньше, когда он читал по школьной программе «Джен Эйр», ему всегда казалось, что интернат – это что-то сказочное, потрясающее. И у него были особые представления о романтике, которые совсем не хотелось портить грубыми смс-ками, типа «О, я расстегиваю кофточку, кончи мне на трусики» с девчонками, у которых слово «секс» было банальным пунктом в расписании дня.
Жульен был не столько душкой и лапочкой, сколько заразой и хамом, но наглость раздражала, его хотелось поставить на место. Любитель взрослых мальчиков, значит? Любит побольше и посексуальнее, типа Диего? Голубой полуфранцуз?..
За все приходится платить.
- Что тебе дать? – закатил глаза Жульен, поджав одну ногу и так сидя на скамейке. Ему очень не нравилось, как мерзкий Турмалин ухмылялся, кривя свои бледные губы.
- Твой первый поцелуй, - с придыханием престарелого гомосексуалиста прошептал Глен, чуть наклонившись к нему, прикрыв глаза. Но он не удержался, хрюкнул, подавившись, отвернулся и засмеялся. – Вот это рожа…
Лицо у Жульена при первых его словах и правда так изменилось, что удержаться было невозможно. – Ладно, я шучу. У меня есть идея получше.
- Насчет чего? – Янтарь мрачно прищурился.
- Насчет твоей записки, - Глен ее разгладил, не обращая внимания на текст, написанный блестящей гелевой ручкой, свернул снова, очень аккуратно. Он встал со скамейки и пошел к дереву, на котором по-прежнему сидела рыжая кошка.
- Ты куда?! – Жульен возмутился.
- Да лучше просто положить ее в это дупло. Так забавнее, - Глен ухмыльнулся, сунул руку в обозначенное дупло, проверяя, нет ли там кого. Способ проверки был рискованный, но он не стал об этом думать. В дупле никого не оказалось, либо оно было необитаемое, либо хозяева отсутствовали. – Положим ее сюда, а ты напишешь еще одну записку, в которой укажешь место реальной записки.
- А зачем такая сложность?
- А ты подумай, станет ли он отказывать, не подумав, человеку, за запиской которого перся во двор и шарил в дупле, - Сезанн закатил глаза. – Если он вообще пойдет, то у тебя уже шансы пятьдесят на пятьдесят будут, а так их явно меньше единицы.
- Это не моя записка, - повторил Жульен, но с опозданием, Глен на него взглянул скептически.
- Я тебе верю, - он хмыкнул. – Но за идею ты мне все равно должен.
- Мне и так придется писать еще одну записку! – возмутился парень.
- Ну и что. Я в бесплатные помощники не нанимался, благотворительностью не занимаюсь.
- И что ты хочешь? – голосом, по которому ясно было, что ничего хорошего он не ждет, уточнил Янтарь.
- Я тебе уже сказал, - Глен осклабился, прищурился хитро.
Очень хотелось целоваться, но было не с кем. Все учителя были чересчур зрелыми, Магда не настолько зрелая, но все равно переспелая, Ильза начала бы отбиваться, а директор, пусть и на бабу похож, но все равно не поймет. Поймет, но не так и не надолго. Про соседей по команде Глен не думал, потому что они все были его ровесниками и точно отшили бы. Да что там ровесники, даже Фрэнсис с Эйприлом отшили бы, а он считал себя слишком красивым, чтобы за ними таскаться.
Сейчас же представилась такая возможность, что упускать был бы грех.
- Ты сдурел?
- Ладно, я пошел, - Глен вытащил записку и, на ходу ее разворачивая, сделал шаг к интернату.
- Ну ладно! – Жульен его перехватил за руку, вернул обратно. Глен снисходительно прижался спиной к стволу дерева, как раз возле обрыва, так что из окон интерната их обоих вообще не было видно. – Только один вопрос.
- Ну?
- Ты что, голубой?.. – Янтарь прищурился.
- А ты, вроде как, нет. В смысле, я-то нормальный, но от тебя не убудет, ты все равно мальчиков любишь, - Сезанн мерзко захихикал.
- С чего ты взял?!
Глен выразительно поднял брови.
- Да там вообще ничего ТАКОГО нет, в этой записке!
- Тогда почему мне нельзя ее прочесть? Ты что, готов поцеловать меня, чтобы я не читал записку, в которой ничего «такого» нет?
- Ну, немножко. Да ты, я смотрю, даже в дупле скрытый смысл найдешь, не то что в простых словах!
- Конечно. Ты просто малявка еще, многого не понимаешь.
- Я малявка?! – Жульен сначала выкрикнул это, а потом задохнулся от возмущения.
- Я просто не хочу тебя расстраивать и говорить, что Диего на тебя даже не посмотрит.
- А ты-то смотришь… - Жульен прищурился, поймав его на расхождении слов с действиями.
- С чего ты взял? – хмыкнули в ответ так надменно, что вся уверенность пропала.
- Мне уже почти семнадцать.
- «Почти» не считается.
- В шестнадцать все это делают! А ты, наверное, до сих пор не делал, - Жульен начал выделываться и пошел в атаку.
- Даже знаю, что в записке написано. «Ах, Диего, можно мне с тобой встречаться? Можно мне твою футболку, пожалуйста? Я буду ее носить, не стирая».
- Тупица! – Жульен его толкнул. – Наклонись!
- Зачем? – Глен опешил, не ожидав последнего слова.
- Догадайся! Только я сразу говорю, я не умею!
Глен смутился, но наклонился, не закрывая глаза и глядя на этого самоуверенного умника, который строил из себя гламурную дуру. Неужели он и правда решил его поцеловать? Что там в этой записке «такого»? А может, ему просто самому захотелось?..
Жульен встал на цыпочки, но пошатнулся и тронул старшеклассника за плечо, обтянутое белой футболкой с какой-то ерундой на груди. Глен и так уже удобно наклонил голову, но его дернули еще удобнее. Жульен не знал, как его поцеловать, потому что губы не были сомкнуты, а ничего серьезнее чмока парень, к сожалению, изобразить не мог, а потому сначала застыл, приоткрыв рот, выдохнув, не зная, стоит ли позорно просто чмокнуть Глена в уголок рта. Он закрыл глаза еще когда потянулся к нему, так что Сезанн невольно умилился, и Жульен немного шарахнулся, вздрогнув, когда горячие губы накрыли его рот. Это напоминало резкий и внезапный удар по позвоночнику, шокирующий, но скорее внезапный, чем неприятный, заставляющий выпрямить спину и не горбиться.
Жульен отлично помнил, что надо было всего разик поцеловать, а потому не надо увлекаться, чревато последствиями и насмешками. Поэтому он и поднял правую руку, которой не держался за плечо Глена, хотел его отпихнуть, но Сезанн вовремя эту руку за запястье перехватил. Замерший поцелуй его стараниями продолжился. Точнее, Жульен дернулся, выдохнув то ли испуганно, то ли возмущенно, чуть не споткнулся, когда его дернули за руку и подвинули ближе, так что телом он прижался к чужому телу.
Глен себя почувствовал крутым… Таким крутым, что круче не найти. Это было настоящее удовольствие – немножко заставить, слегка принудить, но делать тем самым только приятно, не мучить. И пусть он знал этого мальчишку всего несколько минут, он ему понравился. Хоть убей, да Глен бы и сам не признался даже себе, но он ему понравился с первого взгляда чисто внешне и своими манерами. В нем было что-то такое… Не было слащавости и испорченности, но было нахальство.
- Отпусти меня, - он отклонился, будто рука Глена, легшая ему на спину, на поясницу, перегнула его пополам. Он даже убедительно отвернулся, но не орал и не дергался, как припадочный. – Мне как-то…
- Как-то?..
- Ну, странно…
- Сейчас пройдет, - заверил Сезанн, опять его дернул на себя, развернул рывком, придвинул к дереву, чтобы не убежал и не отклонился больше никуда.
- Ты сказал поцеловать тебя, я поцеловал, - Жульен начал сползать вниз, так что волосы разлохматились, а Глену пришлось прижаться ближе, удерживая его на месте.
- Нет, это я тебя поцеловал, потому что ты не целуешься, ты лижешься, как кошка, - хмыкнул он в ответ. – И я не сказал, что поцеловать надо только один раз.
- Ах… - начал Жульен что-то, вроде «Ах ты зараза», но не продолжил, надув щеки и глупо выдохнув Турмалину в рот. Глен подавился от смеха, но когда отсмеялся под жалобным взглядом обиженного малявки, к делу вернулся.
Во рту у него было горячо и лимонно, он явно недавно злоупотребил леденцами. Никакого привкуса сигарет, он был таким вкусным, что отрываться не хотелось, а Глен по-прежнему чувствовал себя жутко крутым, ощущая мелкую, предательскую дрожь, выдававшую чужое волнение. И чувствовалось, что Жульен весь поддается и отдается, а не как мог бы это делать тот же Эйприл. Кле целовался бы с чувством собственного достоинства, не позволяя себя захватывать, сохраняя личное пространство даже в такой момент. А Жульена хотелось взять и забрать ото всех, потому что он ничего не скрывал и позволял даже глубоко и настойчиво его целовать.
Гаррет с Одри за всем этим наблюдали со скамейки, глядя иногда на кошек, но отклонившись назад, отставив локти на спинку скамейки и глядя за дерево почти на самом краю, перед спуском на берег.
- Красиво. Жаль, в Стрэтхоллане не было такого берега, моря там… Ну, солнца всякого, - Боргес улыбнулся немного завистливо. Ветер не шевелил его волосы, и Гаррет это видел, что заставляло вспомнить о том, что и он уже точно никогда не будет живым. Но они были друг у друга, хоть и не были вместе, так что все было в относительном порядке.
- Слюняво.
- Нормально, откуда ты знаешь, как они лижутся?
- Я не про то. В том и дело, что они не лижутся, они целуются, - почти по слогам сказал Андерсен последнее слово, закатил глаза и вздохнул. Он в последние годы жизни вообще в любовь перестал верить, а после смерти в ней совсем разочаровался, увидев все на примере Нэнэ и Дитера. Он не отрицал, как и Одри, что любовь существует, что она где-то есть… Но не верил, что она могла когда-то быть у него. – Смотри. Закат, бескрайнее небо, облака, как сахарная вата, море, волны, песок, дерево, под деревом два сладких мальчика, ЦЕЛУЮЩИХСЯ, а не лижущихся, в темпе любовной попсовой баллады.
- Ты романтик, - с сарказмом протянул Боргес. – Хотя, про сахарную вату загнул, тебе не чужды сантименты.
- Нет, я тупо завидую, - буркнул Гаррет в ответ. Одри завис от шока, что ему так просто и откровенно признались.
Андерсен помолчал, глядя на это все под деревом, вздохнул.
- У меня тоже так не было никогда, - признался Одри, не удержавшись.
- Сам виноват.
- Почему это?! У меня, простите, не было возможности полизаться с кем-то под деревом на обрыве при закате!
- Место не имеет значения, - Гаррет парировал, хмыкнув. – Значит, ты не достоин был такого.
- И ты тоже, значит! – прищурившись, ухмыльнулся Одри.
- Так я-то и не претендую, просто говорю, что такого не было!
- Вот и завидуй!
- Вот и завидую! И ты тоже!
- И я тоже!
Будь Жульен адекватен, он бы поймал себя на том, что тоже уже не мог оторваться, перестать прихватывать чужие губы, вздыхая, хватая воздух ртом, когда удавалось. Учился он быстро, хоть Глен и сам был не специалист в этом деле. Научиться вместе обычно всегда проще, и они в этом неплохо преуспели.
- Пусти… Ну пусти, пожалуйста, - Жульен заныл, но скорее от собственного нежелания уходить и своего же бессилия против желания остаться. Глен уловил, что просьба была риторической, отчаянной, и не отпустил, чтобы получить от этого шанса все, ведь повтора не предвиделось.
- Ты же сказал, что в шестнадцать все это делают?..
- Нет, не все! – Жульен заворчал недовольно, но перестал ворчать, прижавшись затылком к дереву, когда его придавили, чуть приподняли просто телом, вклинив колено между его ног, так что одну ногу пришлось согнуть и отодвинуть, руки вытянуть и положить локтями Глену на плечи.
- Ну а чего ты тогда меня не толкнешь на самом деле?.. – звучало не ехидно, хотя планировался сарказм.
- Я не знаю… - заныл Жульен снова, не понимая, что с ним происходило. Вот вроде и надо оттолкнуть, вроде ужас же творится, а так хорошо, что хочется посмотреть, насколько далеко это все зайдет. Рот ему снова заткнули с подтекстом «Ну, раз не знаешь, так и молчи».
«Заколебали», - подумал Нэнэ, которого ехидные и завистливые привидения решили оповестить о начавшемся романе «под кроной дерева на обрыве берега крутого», как выразился Гаррет, прирожденный стихоплет и музыкант.
«Нифига себе, сколько страсти», - подумал директор Дримсвуда еще раз, когда подошел уже достаточно близко, оторвавшись ради этого ото всех дел и вытащившись из интерната, чтобы разнять парочку. На его глазах творилось такое, какое и в кино-то не увидишь, даже в самой лучшей экранизации романа века восемнадцатого-девятнадцатого. Актеры на такую смесь страсти с нежностью не способны, смесь горячности, юности, похоти и неуверенности со смущением им только снится в страшных эротических кошмарах.
Они его вообще не видели, они никого не видели. Если бы за спиной Глена приземлилась на берегу в вечернем приливе летающая тарелка, и из нее вылезли бы циклопы с песней «Хари Кришна», ни Турмалин, ни Янтарь не отреагировали бы совершенно. Что уж говорить о директоре, который шмыгнул носом, скрестил руки на груди, посмотрел, щурясь, на закатное солнце, казавшееся самоубийцей. Не только Нэнэ так думал, так думала еще и Ильза, больная сравнениями неживого с живым, еще и Эйприл, грустивший на подоконнике в пустой спальне. Он тоже считал, что солнце – человек, вскрывший вены и легший в ванную, а красный закат – его кровь, расплывающаяся по морю.
Нэнэ просто в шоке был от такого бойкота, он достал сигареты, покурил, дым тоже не особо парочку взволновал, а вздохи перешли в тихие поскуливания, потом вообще в неуверенные стоны. Правую ногу Жульен согнул и поднял, обнимая ей бедро старшеклассника, будто они танго собрались танцевать. Руки он вытянул над плечами Глена, так что эти плечи упирались ему почти в подмышки, торсом прижался вплотную, а запястья мило скрестил. Он закрыл глаза, с ума сходя от собственной смелости и от обычного, банального удовольствия, которое доставляли горячие губы где-то в районе артерии на шее. Его шея тоже показалась Глену очень вкусной, безумно сладкой, так что он увлекся, попавшись в ловушку нежности и смущения.
- Пардон, я не сильно мешаю?.. – уточнил Нэнэ, и Глена снесло, он так шарахнулся, что чуть не упал, а Жульен открыл глаза и тут же вытаращил их. Нэнэ даже сам немного смутился, наблюдая, как он поправлял стащенную с острого плеча до самого локтя полосатую кофточку матросского вида. Ему не хватало капитанской фуражки – белой, с гербом над черным козырьком, да красного платка на шее, и тогда все, была бы мечта водолаза. Особенно, с этим его светлым каре, нахальными глазами с клинически пьяным взглядом, с припухшими, но и без того очень чувственными губами. Их уголки были опущены вниз, и Нэнэ сначала показалось, что ученик вообще обиделся, что его оторвали от занятия, но потом дошло, что это губы такие, и растерянность прошла.
- Да что ж вы так шарахаетесь, - не удержался Сомори. – Я просто спросил.
- Извините… - выдавил Жульен, мучительно краснея, забыл про записку, так и оставшуюся в дупле, и метнулся к интернату. Глен делал вид, что внимательно изучает пятна на шкуре трехцветной кошки, одновременно приглаживал волосы, взлохмаченные чьими-то очумелыми ручками.
- Я… - начал он, но Нэнэ перебил, держа сигарету между пальцев в отставленной руке, второй придерживая эту руку за локоть.
- Ага.
- В смысле, не я, а он…
- Ага.
- То есть, мы…
- Ага.
- Что? – Глен опомнился и начал слушать директора, перед которым машинально хотел оправдаться.
- А? – передразнил Нэнэ, но не удержался при виде паники на лице парня и засмеялся, отвернувшись. Кашлянул, успокоился. – Я просто гуляю, что вы так психуете, честное слово… Правил-то нет пока, две недели ваши, - он пожал плечами, развернулся и пошел обратно, к интернату.
Глен подумал, что перед сном в душевой, перед зеркалом точно рассмотрит на голове пару седых волосков. Нереально было не поседеть от ужаса, попавшись директору на глаза за ТАКИМ занятием. А если еще учесть, что они были в сугубо мужском интернате…
- Почему ты не наорал на него, как на Раппарда? – не понял Одри.
- Я не орал на него, я с ним разговаривал.
- Да, ты орешь – в Новой Зеландии слышно, - согласился Гаррет, но ответ тоже хотел узнать. – Но все равно, почему?
- Потому что он его целовал не в темноте и не анонимно, всем все нравилось, вроде. Я же сам ляпнул, что правил две недели нет, какое право я имею им мешать? Закон они не нарушают, никому вреда не причиняют, все взаимно, насколько я понял.
- Он просил его отпустить, - напомнил Боргес, но странно ухмыляясь при этом.
- Ой, я тоже просил тебя кучу лет назад меня отпустить.
Одри завис, Гаррет начал нервно, высоким голосом хихикать, глядя на него, как на дебила.
- Я не понял… - начал Боргес, но Нэнэ поднял руку в его сторону, показал открытую ладонь, Одри замолчал.
- Не поймешь. В общем, это не то же самое. А этот ваш Раппард – просто козел, честное слово. Хоть я и директор, не имею права выбирать любимчиков, но трахать кого-то, кто не может отбиться и стыдится позвать на помощь, а потом еще и скрывать от него, кто это был, просто подло. Потому я с ним и поговорил. А эти двое… Что вам вообще от них надо было, обязательно было меня звать? Нет, я не знаю, конечно, стоит ли разрешать секс на второй день знакомства, но вам-то какое дело?
Привидения умолчали, переглянувшись, шагая за ним, но не касаясь ступнями земли, а потом и ступенек, и пола. Не говорить же ему, что они просто позавидовали.
* * *
За ужином Глен смотрел на стол через один от стола их команды, выискивая взглядом нужного любителя кошек. Взглядами они с Жульеном столкнулись, и Янтарь ничего не успел сказать или сделать, как Сезанн ему подмигнул и протянул руку через стол, тронул Диего за запястье. Раппард отвлекся от разговора с Фон Фарте и удивленно на соседа по команде посмотрел.
- Я тебе сказать кое-что хотел, - Глен улыбнулся загадочно, Диего тоже не удержался, наклонился к нему ближе, стоило его поманить пальцем. – Мне перед ужином один пацан из мелких сказал, что хочет тебе кое-что сказать.
- Кто?.. – Диего покосился на столы справа, теряясь в догадках и рассматривая каждого.
- Не скажу, - Глен хмыкнул. – Он просил не говорить. Но он еще сказал, что это очень секретно и мне ничего не объяснил, ПИСЬМО тебе оставил во дворе. Там дерево возле скамейки, почти на самом обрыве, там дупло. Вот там, короче, записка.
- Ошалеть. А чего так сложно? Просто не сказать, кто это?
- А зачем?
- Я сам бы к нему подошел и поговорил с ним, - Раппард усмехнулся, пожал плечами.
Жульен судорожно соображал, что ему делать, потому что мнение о Турмалинах уже успел поменять.
Сложно не сменить приоритеты после того, как вместо нужного парня страстно обжимаешься с другим. Он тоже не был каменным, его достаточно было приласкать, как следует.
- Ну, так забавнее. Ну он стесняется, не понимаешь, что ли? – Сезанн опять сделал дурацкий голос манерного гомика, махнул кистью так, будто он был тупым стилистом из «звездной свиты», гнусаво протянул каждое слово. – Что ты прямо…
- Ладно, пойду потом, почитаю. Любовное письмо-то? – Диего просто пошутил, а Глен прикусил губу и двинул бровями заманчиво.
- Может и любовное. Я не читал. Очень хотелось, но не читал.
- Я тебе потом по-любому покажу, - фыркнул Диего, а весь стол на них уже косился просто дико, не понимая, о чем можно так долго шептаться с такими ехидными лицами.
- Отлично, - Сезанн улыбнулся широко, кивнул. Ему хотелось и поцелуй урвать, и текст записки, он был вообще не промах.
И он вообще не понял, с чего вдруг Жульен после звонка первый сорвался с места, чуть не опрокинул стул, шарахнул пустым подносом о большой стол в темном углу, прямо перед окном между столовой и кухней, и вылетел в коридор. Он метнулся во двор, хоть там и была жуткая темень, море казалось чернильным, только по шуму можно было понять, где оно находится, куда идти уже не надо. А с обрыва и вовсе можно было бы свалиться, если бы не светили фонари возле интерната, освещавшие все до самого края. Дерево стояло в полумраке, к нему Жульен Хильдегард, все его Янтарное величество, и подлетел, чтобы вытащить записку раньше Диего.
Но он же не знал, что на него в тот момент вся столовая смотрела, когда он выбегал. И он не знал, что Диего поднял брови, взглянул на Глена и уточнил: «Это что, он был?» Сезанн замялся на секунду, потом смирился с тем, что парень изначально запал не на него, записку тоже не ему писал, целовался с ним только ради платы за секретность, и признался: «Вообще-то, да, это был он».
Диего метнулся в коридор следом за убегающим поклонником и догнал его у самого дерева, так что Жульен чуть не умер от разрыва сердца, когда его схватили за плечо, развернули и толкнули к дереву, стукнув о него спиной.
- Привет, - Диего осклабился, пытаясь поскорее отдышаться, чтобы не выглядеть глупо.
- Э…
Жульен как-то между прочим отметил, что с Гленом у него реплики получались более содержательные и остроумные, и подумал, что надо работать над собой.
- Что ты хотел мне сказать?
- Не тебя. В смысле, тебе, но не я… - начал он оправдываться, комкая вытащенную записку в руке, спрятав ее за спину.
- А кто?
- Ну, там… - подставить соседа по комнате было невозможно, его убила бы потом вся команда, еще и Диего вместе с ними. – Ну, я хотел тебе кое-что сказать, но уже передумал.
- Покажи записку, - Раппард прищурился, притиснул его к дереву и больно сжал запястье, пытаясь отобрать красный листочек. Прижимать Жульена для этого было необязательно, но у Диего были свои цели, и он преследовал их не так открыто, как Глен. Он не говорил, он просто делал.
Мало кого не способна была очаровать внешность этого янтарного полуфранцуза, губы просили поцелуй, глаза провоцировали на страсть, тело хотелось сжать и не отпускать никуда, медовые, ухоженные волосы хотелось потрогать, провести по ним рукой, пропуская пряди между пальцев, вдохнуть их запах.
Он еще не был похож на тех же Фрэнсиса с Эйприлом. К тем если и хотелось пристать, то не всем, если и хотелось прижать, то всерьез, грубовато, а не нежно. По-взрослому, а не красиво. Но кто знал, вдруг Диего просто ничего не смыслил в красоте, с возрастом становившейся все лучше. С Фрэнсисом он наделал ошибок, конечно, но ничего не изменить, что уж жалеть теперь.
Еще буквально два часа назад Жульену было бы безумно сложно устоять перед его лицом, перед заманчивой ухмылкой, не говоря о высоком, сильном теле, прижавшем его к дереву. Но почему-то в этот момент вспомнился очень нежный, хоть и настойчивый Глен.
Диего развернул записку, вытащил зажигалку и щелкнул ей, чтобы был хоть какой-то источник света.
Он чуть не засмеялся, но удержался и сделал умное лицо.
- Ты что, серьезно?
- Нет, я писал это на спор, - вдруг равнодушно и спокойно пожал плечами Жульен, отставил бедро и сунул руки в карманы. – Просто проиграл одному там… В команде… И должен был написать это. Понимаешь? Ничего личного, просто шутка.
- И ты про эту шутку сказал Глену? – Диего прищурился снова, но уже начал верить.
- Ага. Я сказал, чтобы он тебе передал, что записка тут лежит. Я просто сам не хотел этого делать, потому что это же неправда… - Жульен играл на публику, и публика, что называется, «хавала».
- Понятно, - Диего ухмыльнулся. – А если серьезно?
- В смысле?
- Если я тебе предложу встречаться, ты откажешься? – Диего издевался, просто смеялся над ним, но Жульен ужаснулся, представив, каким образом мог Раппард делать те же вещи, которые делал Глен. И если Глен делал это очень страстно, будучи сам по себе нежным, то Диего вообще крышу сорвет… Он же очень взрослый. Очень-очень взрослый.
Жульен не ошибался, он просто не знал детали, которая его догадки подтверждала, которая случилась ночью в спальне Турмалинов. Только Диего способен был не слишком грубо изнасиловать малознакомого парня только потому, что ему так хотелось.
- Откажусь, - выдал он.
- А чего так? – Диего все равно было смешно, хоть ему и отказали. В конце концов, он не очень любил светлые волосы, да Жульен еще и на два года младше был.
- Я нормальный, - Хильдегард отмазался.
- Ммм. Заметно, - Диего двинул бровью, хмыкнул. – Ладно, пошутили и хватит. Передай всей своей милой команде, что если еще раз вы поспорите, и это коснется меня, я вам ноги повыдираю. Понял?
Жульен кивнул трижды, Диего выкинул записку, так что ее подхватил ветер и унес куда-то в сторону моря, пошел обратно. Жульен уныло потащился за ним, хотя ему показалось, что он видел чью-то фигуру, спускавшуюся по склону на берег.