Нэнэ угрюмо наблюдал за конкурсом на главную роль в постановке, Ильза сказала ему еще рано утром, что «она бы на его месте не стала отрезать волосы». Он поинтересовался, почему же, ответ поверг в ступор и депрессию. «Тебе не пойдет. Ну, пойдет, но теряться будешь, а так все сразу узнают».
Он передумал менять имидж.
Тео был не такой уж мрачный, он с утра в раздевалке пихнул Вампадура в бок и шепнул ему на ухо: «Так что, заставлять?»
Лукас с отчаянным стоном-рыком прошипел, что не надо, сам согласится. Ему было ясно, что даже если в открытом и честном бою он отобьется от Фон Фарте, то этот подлец подгадает удачный момент и поймает его хитростью.
Новички с пытались разобраться с лошадьми, этот Эштон, который выглядел самоуверенным и смелым, шарахался от бедной зверушки до последнего момента, пока его не приперли к стенке. Точнее, к седлу. Он отпирался страхом перед лошадьми и тем, что с ними не ладит, но женщины были непреклонны, а Нэнэ из принципа его не стал выручать, наблюдая за этими мучениями. Парень уже сдался и сказал, что он согласен играть за англичан, так что ему лошадь ни к чему, но «попробовать должны все», как постановил директор.
Диего был не в себе, он даже не моргал, просто стоял, таращился прямо перед собой на заползавших на лошадей и падавших с них парней. Он их даже не всегда узнавал от шока, случившегося с утра. Глен, который прошлым вечером убежал куда-то «подумать» над чем-то важным, вернулся так поздно ночью, что Раппард уже спал. А утром, стоило на секундочку зажать его в раздевалке, когда все ушли, он вздохнул манерно, расплавился в его руках, так что Диего чуть не заурчал от удовольствия. Он относительно долго целовал его в губы, привычно лаская, а не грубо заталкивая язык в горло, потом спустился на шею, Глен запрокинул голову и застонал еле слышно…
- Дэвид… - вздохнул он, осторожно царапнув плечи Диего.
- Что? – парень сразу очнулся, услышав это и протрезвев так резко, что Сезанн едва не расхохотался. Но он будто только проснулся, таким нежным и томным было выражение его лица.
- А? – спросил он растерянно и непонимающе.
- Нет, ничего, - Диего покачал головой. Нет, он не думал, что ему просто послышалось, шизофренией он не страдал, но предпочитал не ругаться в конце первой недели отношений. Лучше промолчать, вдруг это просто случайность?
НО КТО ТАКОЙ ДЭВИД?
- Куда ты? – Глен «удивился», даже чуть капризно надул губы, потому что парень вдруг отпустил его, отошел и отправился на выход.
- Нас кто-нибудь увидит, пошли быстрее, - буркнул Раппард и вышел в коридор. Глен посмотрел в зеркало, ухмыльнулся, брызнул одеколоном на шею под волосы, встряхнул ими и снова залюбовался собой. Черт с два теперь Раппард ляпнет «Гвен» в самый неподходящий момент. Он будет куда больше поглощен тем, что его актуальный парень в порыве страсти и возбуждения думает о каком-то «Дэвиде». Насколько Глен успел узнать за прошлый вечер, в Дримсвуде не было никого по имени «Гвен», так что это явно был кто-то из прошлого Диего. А к прошлому Сезанн не ревновал, он судил чисто по-женски в этом смысле и ревновал к тем, кто находится рядом, кто будет в будущем. Но прошлое надо уничтожать и забывать, и в этом он Диего насильно поможет.
Нэнэ привязывался к Эйприлу так же, как Магда, переживая за его руки, но парень отмахивался и чуть ли не отбивался, уверяя, что все в порядке.
- А текст ты знаешь? – Нэнэ спросил просто в шутку.
- Да, вчера прочитал, - Кле отмахнулся в очередной раз и полез на коня. – Правда я не слово в слово помню, но суть уловил, - он уселся поудобнее, пошевелил пальцами правой руки очень неопределенно и погладил ими же коня по шее.
Нэнэ поймал на себе взгляды «новичков», у которых на лицах читалось: «Выкусил?»
Он выкусил и решил помолчать.
Первую битву, которую репетировали неделю, изобразили без «Жанны», как и предполагалось, уже в четвертый раз, потому что Нэнэ не унимался и вынудил попробовать всех. И на устрашающем коне проехаться вокруг интерната, а затем подъехать к «полю брани» тоже. Правда минус был в том, что ехать приходилось под присмотром двух навязчивых женщин на других лошадях, готовых подстраховать или удержать от падения. Эйприл отбрыкнулся и от этого.
- Да я знаю, как ездить! Дайте флаг, сейчас я вам покажу, - он хмыкнул, глянув на Рудольфа, который, в принципе, и не возражал, просто наблюдая. Он на коня так и не полез, побоявшись, зато до сих пор искренне считал, что у Турмалина все получится.
- Давайте, еще раз, - Нэнэ махнул парням, которые уже взмокли и еле махали тяжелыми декоративными мечами. Хоть они и не резали, не кололи, но стоило упустить чужой удар, не встретить его собственным мечом, все тело украшалось синяками и «извини» их не убирало. Как бы то ни было, в порыве «боя» любой нормальный человек распалится, особенно, если человек этот мужского пола, так что битва получалась вполне реальной, большинство старшеклассников радовалось, что не пришлось учить текст.
- Льется французская кровь, они начали бой без меня! – выдал Эйприл, перехватил шест со знаменем удобнее, развернул коня и направил его в противоположную сторону, чтобы объехать все здание и, как бы, «прибыть» на место действия.
- Блин, да я же не умею махать мечом, - пожаловался Гаррет, который не участвовал в уроках физкультуры, стиснул зубы, подставив «лезвие» под удар распалившегося «Оуэна». Тот прикидывался французом, надо сказать, очень успешно.
- Заодно и научишься, - хмыкнул Нэнэ, отойдя еще дальше.
- Дюнуа! Ты отдал приказ идти в бой?! – заорал Эйприл, подлетев уже с другой стороны интерната, сунув флаг Глену, который и изображал Дюнуа.
Парень промолчал, делая очень сосредоточенное выражение лица, будто боялся признаться.
- Ответь мне!
- Давай обсудим это немного позже, Жанна, сейчас не время! – звучал сарказм, но Нэнэ решил не поправлять, так было даже забавнее. Острящий капитан, что может быть милее.
- Лучше раньше, чем позже! – рявкнула «Жанна», копируя текст из фильма. Из этого текста Магда с Нэнэ и нарезали сам сценарий. – Где священники?!
- Мы не взяли их, представь себе! – с еще более явным сарказмом объяснил Фон Фарте, сидевший на лошади с заметным страхом, но куда расслабленнее, чем остальные. На Жиля де Рея он был вполне похож.
- За мной! – Эйприл махнул рукой, развернул коня в сторону «англичан» и тронул ногами его бока. Конь пошел, «Алонсо» в лице Лукаса схватил «Жанну» за руку.
- Тебя убьют!
Эйприл проигнорировал по сценарию, вырвался и разогнал коня сильнее. – За мной! – заорал он снова. – Я принесу вам победу!
«Французы», разогретые подобным обещанием, бросились покорять теоретическую стену снова, «англичане» запаниковали, Нэнэ похлопал, искренне аплодируя.
- Стоп. Неплохо.
- Вам правда нравится? – Эйприл даже удивился, натянув повод и остановившись, развернувшись вместе с послушным и очень даже ценящим правильное обращение конем.
- Вполне, - директор кивнул, и как бы Кле ни уговаривал себя, что ему плевать на чье-либо мнение, стало приятно.
- Мне тоже нравится, - заметил Рудольф, но сказал он это в адрес Анжело, по-прежнему не отходившего ни на шаг.
- Да уж, - пришлось признать Мэлоуну. Не поверить Эйприлу в такой, пусть и наигранной, но реалистичной ярости было сложно. Кле услышал их, но сделал вид, что оглох, просто приосанился довольно. На бедрах уже обещали появиться синяки, но чем не пожертвуешь ради славы.
За обедом и после него, после душа он ходил гордый, и только когда остался наедине с Гарретом, не вызывая подозрений, услышал потрясающую новость. В смысле, эта новость его буквально потрясла, как потряс и «Эштон» за плечи. В раздевалке снова, как назло, никого не было, хотя, это могло оказаться и счастьем, раз уж никто не мешал.
- Знаешь, о чем я тут подумал?.. – спросил Гаррет. У него была не очень приятная привычка спрашивать из принципа, и Эйприлу тоже стало ясно, как и всем, что он все равно скажет какую-нибудь гадость, даже если откажешься слушать. Свяжет, прикует к батарее и скажет. И заставит отвечать.
- О чем? – он спросил, прищурившись, не рискуя улыбаться раньше времени.
- Получается, ты мне изменяешь.
Эйприл даже дар речи потерял, округлив глаза. Один глаз, потому что второй закрыла его лохматая челка.
- Тело-то не мое… - проникновенно пояснил Гаррет, шагнув к нему вплотную. Они стояли в том же углу, в котором прошлым вечером заснули на полу, и он прижал его к стенке шкафа.
- Ну… И что ты хочешь от меня? – Кле не стал выделываться сразу, просто побоялся. У Эштона на лбу было написано Гарретовское «Охота пошалить».
А если он что-то задумал, пытаться переиграть его в его же игре бесполезно, потому что правил не знаешь, так что лучше спросить их сразу.
- А что ты намерен делать?
«Замечательно…» - подумал Эйприл с сарказмом. «Ему стало скучно, и он решил развлечься, а раз уж нет повода, то мы его найдем на пустом месте. Молодец. Просто прекрасно. Аллилуйя».
- Я ничего не делал. Это ты меня вчера поцеловал, я думал, ты как-то в союзе со своим телом. Или у тебя началось раздвоение личности, физика и психика не в ладах? Теория с практикой не дружат? – звучало иронично, но выражение лица у него было серьезным.
- Мне хотелось спросить, что ты будешь делать со всем остальным. Если я захочу тебя обнять, то что?
- Обнимай.
- Поцеловать?
- Целуй, - Кле стало немного стыдно, что он так запросто разрешал все подряд. Но это же был Гаррет. Или у него уже крыша поехала? Или он всегда пугает, когда хочет проверить реакцию?
- А если я захочу с тобой заняться кое-чем?
- До финала конкурса нельзя. Жанна…
- Была девственницей, я знаю, - губы Эштона растянулись в почти доброй усмешке. – А потом? Сразу согласишься, прям там, в задрипанной гостинице, на каникулах?
- Может быть.
- Может быть?
- Я не знаю. Как это можно знать?
- Разве ты не решил еще, когда?
- Я думаю, это нельзя решать вот так, заранее. Я же не живу по расписанию.
- Живешь. Каждое утро просыпаешься, делаешь одно и то же, завтрак, учеба, обед, ужин, сон, опять просыпаешься, опять завтрак… И так далее. Так разве ты живешь не по расписанию?
Эйприл начал нервничать, ему это все не нравилось, Гаррет обожал давить на психику и раздражать, выводя из себя, но сказать об этом было невозможно. Эйприл гадал, в чем причина. Это он провинился, что-то сделал не так, посмотрел на кого-то или сказал кому-то что-то не то? Или это просто у Гаррета припадок раздражительности, и ему захотелось обидеть его?
Как все сложно… Почему нельзя, как вчера, просто быть нежнее и осторожнее?
- Это не личная жизнь, а общественная, - нашелся он. – А свою личную жизнь я поминутно расписывать не собираюсь. Я тебе уже говорил в тот раз, ночью, что тебе нужно только одно. Я был прав, да? – Эйприл усмехнулся, подняв брови. – Все, тело появилось, трогать можно, хоть осторожно, хоть неосторожно, вот и стало скучно? Все, надоело меня добиваться? Давай лучше не надо тогда, мне один умный человек, прикидывавшийся, что он в меня влюблен, посоветовал не тратиться на пустышек.
- Я пустышка? – уловил Гаррет самое основное.
- Я так не говорил, - заметил Эйприл, поставив ударение на все сказанное и подуманное.
- Ты так высоко себя ценишь? Я имею в виду, ты ценишь себя настолько высоко, что считаешь возможным оценивать, кто пустышка, а кто – нет?
Эйприл молчал, вообще на него не глядя, изучая абстракцию на его футболке, обиды на лице не было даже заметно, да он и не обиделся. Он просто не понял, за что Гаррет на него наезжал, зачем он все ломал, что сам же и строил недавно.
- Все люди эгоисты. Я, например, эгоист, я себя считаю лучше всех, - признался он.
- Ты говорил, что любишь меня, да? Что тебе важна не внешность, не характер. А что тебе тогда важно? Я – это я, и сейчас я тебе не нравлюсь. А что, если я вот такой, действительно, а? Я стараюсь быть хорошим, но не получается, я же не хороший, я такой, какой есть. Что тогда? Если характер ты мой не знаешь, внешности больше нет, а Я сам такой плохой? Ты что, готов даже спать с чьим-то левым телом, совершенно не похожим на мое, если знаешь, что в этом теле такой плохой я?
- У тебя комплексы и заниженная самооценка.
- Ну, да, конечно. Ври мне, что тебе сейчас приятно или смешно.
- Ты прям хирург эмоций, - сделал очень сомнительный комплимент Эйприл, криво улыбнувшись, по-прежнему на него не глядя. Он задумался всерьез о том, что Гаррет говорил. – Я так понимаю, ты хочешь, чтобы я тебя послал?
- Я так разве говорил?
- Я знаю, что когда ты выставляешь себя плохим и недостойным кого-то, ты просто добиваешься отвращения к себе, чтобы тебя бросили. А раз ты хочешь этого, значит, тебе человек уже не нужен просто, просто ты боишься сам его бросить. Мне Одри сказал.
- А может, вам с Одри замутить? Вы так понимаете друг друга…
- Я сам решу, с кем мне мутить и кого мне любить.
- Ты злишься, да?.. – Гаррет усмехнулся, чуть наклонившись, пытаясь заглянуть ему в глаза, но не получилось, Эйприл уставился в пол, в его патрули.
- Нет, убеждаюсь, что один я смотрюсь лучше.
- В смысле?
- В прямом. Вдвоем с кем-то меня не воспринимают, а может, это и правильно. Убеждаюсь, что все – полная ерунда.
- Заплачь тогда. Что ты терпишь, я же вижу, что прямо горло сдавило, глаза горят, да? Заплачь. Хочешь, я тебя утешу?
- Не надо меня утешать, - Эйприл и не думал плакать, но горло ему и правда сдавило. – Я тебе уже говорил один раз, здесь же, между прочим, что мне не надо от тебя ничего, что я хочу. Твои одолжения, знаешь ли, ни цента не стоят. Твои поступки еще на что-то тянут, слова – тоже, но очень редко. А вот твои одолжения только хуже делают.
Гаррет не мог остановиться, он не мог решиться сделать «это» вечным, навсегда, остаться только с ним. Это даже звучало страшно, а написанное на бумаге его некрасивым почерком выглядело кошмарно. «Навеки вместе». Возможно, Эйприл был прав, и Гаррет пытался оттолкнуть его, чтобы потом не сделать еще больнее. А может, он ошибался, и это просто была проверка или злая шутка. Гаррет всегда говорил искренне, всю жизнь, никогда не врал, но предела правде не знал, а мысли через его голову проносились бешеным потоком, он все их высказывал, и людей пугало то, как быстро менялось его отношение к ним. Менялось не отношение, менялись мысли об этих людях.
- Вот видишь. Ты не любишь меня, - он засмеялся, но звучало это как-то болезненно, как смеется человек со стрелой в правом легком. – Меня никто никогда не любил, даже мать, и никто не полюбит, потому что вы все какие-то ненормальные. Один любил мое тело, второй любил придуманный образ, третий с ума сходил по мне настоящему.
- Кто?
- Ники. Его же ты тоже знаешь, да?
- Почему тогда вы расстались?
- Потому что он не любил, он преклонялся передо мной и делал все, что я захочу. Мне не нужен раб, мне нужен человек. А человек меня любить не способен, потому что я урод. Кто вообще тебе сказал, что ты – особенный, а? – Гаррет усмехнулся, прищурившись, даже засмеялся коротко, тихо и зло. – Кто ты такой? Чем ты лучше миллионов других пассивных мальчиков, которые мечтают о любви? Я говорю о тех, которые сами понимают, что они геи, а не о тех, которых совращают, те-то вообще полудурки настоящие, их только секс интересует. Но кто тебе сказал, что ТЫ лучше всех? Они все вместе достойны лучшего, каждый из них по отдельности достоин лучшего, нет разницы в том, кого бы из них и где я встретил, я бы любому сказал, что он достоин лучшего, и не соврал бы при этом, потому что это – правда. Так кто тебе сказал, что ты лучший?
- Ты, - Эйприл растерялся, но не показал.
- А кто я такой? Почему ты мне поверил? Потому что…
- Потому что ты сказал, что я тебе нравлюсь.
- А почему ты мне поверил? Я что, врать не мог, раз я мертвецом был?
Жутко хотелось спросить о вчерашнем. Разве он врал? Если да, то зачем?
- Ты не поверишь, но для меня важно было не то, что я лучше всех остальных, а то что ты сказал это. Потому что я думал, что раз ты это говоришь, то ТЫ считаешь меня лучше всех, а значит, для тебя я лучше всех. Видимо, я тебя не так понял, - выдал он так спокойно, как смог. – Я тебе еще тогда не хотел верить, я же знал, что ты можешь сказать, что угодно, лишь бы поржать потом. Ты сначала говоришь, потом заставляешь верить тебе, а потом объясняешь, что не надо было тебе верить. Если тебе было весело посмотреть на мою реакцию, то я за тебя рад.
- Боли-и-ит, да? – рука Эштона легла ему на грудь слева, чувствуя, как колотится сердце.
- Не болит, - Эйприл решил упираться до последнего, хотя уже всхлипнул один раз, моргнул быстро, но не смог высушить слезы, они все равно покатились, а он не стал стирать их с лица.
Гаррет не знал, прав ли этот Турмалин. Да, черт возьми, он влюбился в него, но теперь на него напали эти мысли об измене. Это чужое тело, оно принадлежало какому-то наркоману, хоть врачи и сказали, что с ним все в порядке каким-то чудом. Как он может вести себя нормально, даже спать с кем-то, если это не его тело? Как будто это не он, а какой-то левый парень берет того, кого он любит. Оттолкнуть Эйприла не получалось, но отлично вышло причинить ему боль, хоть он и врал, что не болит.
- Ты сам даже добиться не можешь того, чего хочешь, - выдал он, чтобы уже добить до конца и стать в глазах Эйприла конченным ублюдком. – Пока я не сказал при всех, что ваш этот мальчик из Гранатов – чучело погасшее и ничего собой не представляет, не сможет сыграть, все верили, что он вам победу принесет. Пока я не уговорил Нэнэ, он и думать не думал о тебе, не хотел даже наказание снимать, не то что главную роль тебе давать, а остальные главные роли – твоей команде. Пока я не убедил тебя, что ты лучше, чем он, ты и претендовать не думал.
Эйприл неожиданно ухмыльнулся, слезы остановились.
- А кто тебе сказал, что я хотел играть?
- Хотел, я же видел.
- Я говорил тебе, что хочу?
- Нет, но…
- Я не говорил тебе. А я просил тебя все это делать? Я просил тебя возвращаться сюда? Просил тебя оживать? Просил тебя занимать это тело, я просил тебя заступаться за меня, уговаривать директора, я просил помогать мне с этой гребаной ролью? Просил?
Гаррет даже похолодел мысленно. Как его внезапно поймали на проколе. Неужели Кле остался-таки верен своему убеждению? Он же говорил, что Гаррету верить нельзя, неужели он так и не поверил? Действительно, он же ни о чем не просил, так за что ему краснеть?
- Ты такой умный, да?.. – Эйприл не удержался, почувствовав, что мяч в игре перешел к нему. – Спасибо, ты в очередной раз доказал мне, что нельзя ни у кого ничего просить. Только вот я-то ничего у тебя и не просил, мне не нужно то, что ты для меня делаешь. Ты любишь правду? Подавись своей правдой, потому что мне не нужно то, о чем я не прошу, а просить я никогда не стану, потому что в одолжениях тоже не нуждаюсь. Знаешь, как я буду жить? Сам буду добиваться того, что я хочу, зачем мне кто-то еще? Я один и правда лучше справлюсь. И уж поверь, это не ты меня таким мудростям научил, я и сам это давным-давно усек. Но извини, я не знал пока, что нельзя даже верить чьим-то словам. Не знаю, все ли такие, или только ты, но я был твоим фанатом, ты казался мне очень красивым, эффектным, необычным, крутым… Откуда мне было знать, что ты «плохой»? Это не я так думаю, это ты сам про себя сказал. Я же не мог поверить кому-то на слово, я проверил и понял, что ты, скорее всего, прав и оцениваешь себя правильно.
- Все? – Гаррет ухмыльнулся, не показывая, что ему практически впервые в жизни причинили боль, ткнув носом в ошибку. – Любовь закончилась?
- Нет, - Эйприл покачал головой. – Ты вчера еще спрашивал, что там у меня с моей несчастной любовью. ТЫ вчера спрашивал, не он, а люблю я его. А ТЕБЯ никогда никто не любил, не любит и не будет любить, в том числе и я.
- Кто «он»? Я – это я, я перед тобой, хоть и выгляжу не так. Гаррет – это я, а не тот, кого ты себе выдумал за эти две недели. Ты похож на одного моего бывшего, он тоже думал, что я такой милый, добрый, хороший… А оказалось все не так.
- Я никогда не думал, что ты милый, добрый и хороший, я же сказал, что ты казался красивым, эффектным, необычным и крутым. Где там про доброту? И я влюбился не в тот образ, который Я себе якобы придумал. Я влюбился в тот образ, что ты сам себе придумал для меня. Я никогда тебе не говорил, что ты хороший, что ты однолюб и верен, как лебедь, правда же? Ты сам меня уверял, что Одри ничего не знает, не понимает, что он не прав, что ты не такой, ты изменился, ты хороший, любишь только меня, ревнуешь до одури, даже оставишь меня, чтобы не причинять мне боль… Это же ты говорил, разве нет? Отрицай, давай. Что ты молчишь?
Гаррет помрачнел, лицо у Эштона стало ледяное.
И было видно, что ему захотелось ударить Эйприла, хотя бы просто отвесить пощечину. Ах он гаденыш, так и не поверил… Или поверил, но не ему? Или поверил ему, но потом понял, кого полюбил?
- Я люблю не тебя, тебя никто не любит, - выразительно повторил он. – Я люблю его, Гаррета, который мне говорил, что я лучше всех, который меня хотел поцеловать, даже несмотря на то, что не мог этого сделать. Который ушел даже затем только, чтобы мне не делать хуже, который позвал медсестер, чтобы я не умер, который тряс меня до последнего, который даже почти ожил тогда, чтобы поднять меня. Это не я его придумал, - Эйприл все же заревел, но не глухо, не беззвучно, а вздрагивая, чуть подняв голову, так что шея оказалась открыта, и всхлипывая. – Это ТЫ его придумал, потому что ты никто, а тебе хотелось быть кем-то. А если и не быть, то побыть хоть ненадолго, вот ты его и выдумал, заставил меня поверить в него, делал все это. И он умер, когда ты, вроде как, ожил. Ты в это тело вселился, а тот Гаррет ушел бы, он никогда бы не вернулся, раз уж обещал, что оставит меня, чтобы мне было лучше. Ты, как животное, как крыса или волк, я не знаю, кто там сильнее борется за жизнь, но ты за нее хватаешься уже так долго и отчаянно, что даже в аду тебе не сгореть, ты знаешь об этом? Пусть ты не веришь в это все, но тебя бы даже дьявол в ад не пустил, он бы не выдержал с тобой и пары минут, воскресил, лишь бы ты свалил оттуда! Так, наверное, и было, да? Тебя просто выкинули оттуда, чтобы ты жил и знал, что тела твоего давно нет, что тебе придется мучиться в чужом! – он нервно заулыбался, Гаррет невольно засмеялся, но ему тоже было не весело.
- Тогда почему я вчера так себя вел? Ты же хотел об этом спросить? А теперь, вижу, это мне нужно спросить у тебя, почему я так поступил, потому что ты знаешь меня лучше, чем я сам, - это звучало шутливо, но было до ужаса правдивым.
- А ты просто не верил, что он умер, что его не вернуть, и что любили его, а не тебя. Остался только ты и твоя злоба бесконечная, тупая любовь к твоей псевдо-правде, которой ты всех цепляешь, обманываешь и унижаешь. И ты вчера пытался им прикинуться, изобразить из себя его для меня. А мне не надо, еще раз тебе говорю. Я тебя не просил его изображать, не надо делать этого из жалости, если тебя не просят. Научись этому! То, что делает он, действительно приятно, а то, что делаешь ты, никому не нужно. И ты сам тоже не нужен. Так что выучи, как алфавит, что нельзя делать то, о чем тебя никто не просит, «спасибо» тебе точно не скажут. И еще, что не надо придумывать для людей хорошего себя, потому что рано или поздно прорвешься ТЫ, а ты – пустышка. Ты доволен, что я это сказал?
- Очень, - Гаррет кивнул и убрал со стенки шкафа свои руки, которые мешали Эйприлу уйти. Лицо у Эштона было такое, каким оно никогда не было у Гаррета при жизни – никаким. Оно не выражало ни одной эмоции, кроме растерянности, но сквозь каждый миллиметр сквозила боль, его тянуло засмеяться. Вот оно, значит, как. Это не Эйприл придумал его «Хорошего», как когда-то придумал Сэнди. Это он сам придумал для Эйприла хорошего Гаррета, чтобы доказать кому-то, что может быть другим, положительным. Возможно, хотел доказать именно себе, хотел попробовать стать кем-то нормальным, но просочилась снова эта тварь.
Он шагнул назад, сел на скамейку и закрыл лицо руками, согнулся, пытаясь придумать, что ему делать теперь, когда все пошло прахом. В голову ничего не лезло, его захлестнули эмоции, только что прятавшиеся в глубине его уродливой души. Эйприл не уходил, он думал, куда ему пойти – сразу в коридор или сначала в самую душевую, чтобы умыться, успокоиться.
Гаррет ухватился за промелькнувшую мысль, поднял голову и посмотрел на него, не убирая руки далеко от лица на случай неудачи.
- Но я же не мог изобразить из себя того, кем я быть, в принципе, не могу? Я же не могу стать другим человеком по собственному желанию, у меня нет раздвоения личности.
Эйприл молчал.
- Значит, он – это не я, но это часть меня, у меня же тоже есть что-то такое, во мне тоже есть хорошее. А ты хотел видеть только эту хорошую часть, а люди не бывают полностью хорошими.
- Он – не часть тебя. Ты сам говорил, что если я придумал образ или какой-то твой бывший придумал образ и полюбил его, то к тебе этот образ не имеет никакого отношения. И образ, придуманный тобой, ты просто спер откуда-то, он с тобой ничего не имеет общего. Все, что ты говоришь – фальшивка, я тебе не верю, и Одри тебе не верит, потому что уже очень хорошо тебя знает. Такое ощущение, что ты сам себе не веришь, а рот закрыть ума не хватает. Сначала говоришь, а потом сам с собой споришь, спохватываешься и переворачиваешь с ног на голову, будто ты везде прав, обманул, но не обманул одновременно, что тебе вообще верить нельзя… ты всех учишь, что верить тебе нельзя, вот и добился, молодец. Я тебе не верю, я даже не хочу тебя слушать, потому что ты опять все перевернешь. А с ним у тебя теперь ничего общего – ни голоса, ни внешности, ни характера, ты прав. Очень жаль, что вчера я повелся, - Эйприл наконец сорвался, быстрым шагом дошел до двери и вылетел в коридор, не думая даже умываться.


- Слушай, подожди секунду, - Лукас вытянул руку, упер ладонь в грудь Фон Фарте. Тео на него уставился.
- В чем дело?
- Сначала нам надо поговорить.
Тео неожиданно пробило на хохот, Лукас на него жутко обиженно уставился. Они стояли в том самом «лесу», отделявшем интернат от бескрайнего поля с мельницей.
- Что ты ржешь?..
- Никогда не думал, что услышу от парня: «Сначала надо поговорить, а потом уже секс».
Лукас сам невольно засмеялся, поняв, как глупо это звучало.
- Я не о том. Я про другое. Я про то, что я не совсем тебя понимаю. Почему ты именно ко мне пристаешь?
- Я не пристаю. Я предложил – ты согласился, - сразу поправил его Тео.
- Нет, почему именно я?
Фон Фарте задумался.
- Чисто внешне, наверное, - попытался он отмазаться.
- То есть, я тебе ВНЕШНЕ нравлюсь? – Лукас хотел бы округлить глаза, но разрез не позволял.
Тео понял, что идея с внешностью была неудачной. С другой стороны, что еще ему могло понравиться? Внешность, конечно.
- Ну, и что в этом такого? – он повел плечом легкомысленно.
- Да ничего, просто ты только что сказал, что тебе нравится мужик.
- На мужика не тянешь.
- Парень.
- Ну и что? Как говорит наш Тигрик, - Тео усмехнулся и развел руками, подражая Диего. – «Посмотри вокруг, мы в мужском интернате, детка». Поэтому выбор и у меня, и у тебя небольшой. Либо ты дрочишь до самого выпускного и смотришь, как другие радуются в своих голубых парочках, либо сам находишь себе голубую парочку. Тут тоже два варианта – либо ты Тигрик, либо ты его Тигренок, - он хмыкнул и сунул руки в карманы. – Ну и что ты выбираешь? Больше ничего нет, уж извини.
- Я не хочу дрочить до выпускного, - честно и оттого немного глупо признался Вампадур. – Но я нормальный, я не гомик.
- Здесь девяносто человек из ста – не гомики, - искренне поверил ему Тео. Он же тоже был нормальным.
- И, если честно, я предпочел бы сам быть Тигриком, - вздохнул Лукас.
- Энсор тебя продинамит, так и знай. Он немного того, да и вообще…Ты же видел, они с утра таскались с этим…Черт, опять забыл, как его зовут. В очках, ты его еще терпеть не можешь.
- Да уж, слышал, - Лукас психованно закатил глаза. – Тот Брикстоун даже сказал, что они спали вместе.
- Да ну? И кто там был за Тигрика? – Тео округлил глаза.
- Да нет, просто спали на одной полке. Ничего «такого», - Лукас усмехнулся. – Хотя, кто знает, может и было «такое». Мне плевать.
- Правда, что ли?
- Да честно, плевать.
- Ну и что ты решил тогда? Мы поговорили, вроде, все обсудили. Извини за вчерашнее, просто уже крыша ехала, а скажи я тебе прямо, ты бы мне нос разбил. А так, вроде, легко отделался… - он посмотрел на свою руку, хмыкнул. Лукас хотел извиниться машинально, но потом спохватился.
- Так тебе и надо, - ехидно буркнул он. – Но вчера неплохо было…
- Ну и? Что будем делать? Вид, что ничего не было?
- Не знаю, - честно признался Лукас, отворачиваясь и глядя на деревья вокруг, на кусты. – Дико звучит: «Ну что ты решил? Будем спать по расчету или нет? Варианта лучше ты все равно не найдешь, так хоть вот так».
- Немного, - согласился Тео, слегка смутившись, но тут же состроил из себя крутого. – Но ты же не хочешь сказать, что тебе очень важны чувства всякие там, все такое?
- Нет, - сразу отмахнулся Лукас, хотя на самом деле это было ему важно. С другой стороны, почему нет? ПОЧЕМУ? Нормальных, убедительных причин для отказа он не находил. – Ладно. Можно попробовать. Только никому!
- Никому, - Фон Фарте пожал плечами, кивнул, будто вслух сказал: «Я что, придурок, рассказывать, что я сплю с соседом по команде?»
- Погоди, а почему ты сверху?
- Потому что я тупо выше.
- Аргумент…
- Не закрывай глаза, - Фон Фарте сделал к нему еще один шаг и в темноте, созданной кронами, прижал к дереву. И Лукас решил послушаться ради эксперимента, не закрыл глаза, подставил губы. Тео все эти железки убивали, но в то же время забавляли – в губе, в языке, где только можно, страшно было даже неосторожно коснуться шипов под скулами, у него уже появился неприятный опыт с ними. Лукас не выдержал такого извращения, глаза все же закрыл, отвечать стало удобнее, и его даже не волновало, что он именно отвечал, а не захватывал. Он снизу? Да ради бога, наплевать. Никто ни для кого ничем не жертвует, сами же решили, а физически это очень приятно.
- Я могу делать, что захочу, да? – уточнил Тео, наклонившись еще сильнее, передвинувшись на шею, чего вчера не делал.
- В пределах разумного! – иронично усмехнулся Вампадур, держась за его предплечья и переступая на торчащих из земли корнях дерева.
- Просто бабы заколебали «не туда, не так, не сяк, не сейчас, не потом, не так быстро, не так медленно», - Фон Фарте вздохнул немного раздраженно, Лукас тупо засмеялся, понимая его чисто по-мужски.