- Я сказал тебе убрать свои шмотки с моей кровати!! – визжал Анжело, надрываясь возле этой самой кровати и таращась на куртку с футболкой, валявшиеся возле подушки. Они ему явно не принадлежали, если судить по размерам и цвету.
- Да что ты орешь, возьми и убери, - Оуэн зевнул, встал со своей полки и стряхнул вещи на пол. Ему было, в принципе, все равно. Гаррет такое вполне одобрял, лежа над полкой, ставшей предметом скандала.
- А теперь возьми и подними их, повесь в шкаф или хоть куда-нибудь!
- Пол тоже твой? – уточнил Брикстоун ехидно.
- Нет! Он общий! И я не хочу ходить и запинаться за твои вещи, а если наступлю, они вообще испачкаются, потом тебе же больше в прачку тащить! Поднимай!
- Не хочу поднимать, - так же упрямо отозвался Оуэн и встал перед ним если не горой или скалой, то памятником точно.
- Если ты сейчас же их не уберешь, я… - Мэлоун прищурился, выражение лица вообще было угрожающим.
- Что? – почти хором спросили все, даже малышня. Не спросил только Рудольф, которого не было.
- Я сделаю с ними что-нибудь! – взвизгнул Анжело, топнув ногой.
- Ну и делай, флаг тебе в руки, - Одри отмахнулся и уложил свое неописуемо прекрасное тело на законную кровать.
- Считаю до трех, а потом ты пожалеешь, что не слушаешься меня! – гнул свою линию негласный капитан Гранатов.
- Раз, два, три, - посчитал Гаррет сверху.
- Хорошо, - внезапно успокоился Анжело, наклонился, поднял вещи, потом прошел по комнате, собрал шмотки мелких, которые тоже раскидывали их где попало. Бардак стал приличным, опрятным, а Анжело с горой разномастных вещей подошел к окну, открыл его с небольшим усилием…
На глазах у недоверчиво и шокированно глядевших на него «врагов чистоты» вещи слетели со второго этажа во двор, Анжело закрыл окно, Гвен просто расхохотался. Такого он от истерички Мэлоуна не ожидал.
- Все, я доволен, - он хотел шагнуть к своей полке, но Оуэн вскочил и кинулся к окну так резво, что Мэлоун на секунду испугался.
- Да ты больной!! – Одри никогда не думал, что с ним ВСЕРЬЕЗ так поступят, Гаррет тихо давился смехом наверху, все же не удержавшись и снова сочиняя новую песню в тетради. В конце концов, сочинять никто не запрещал, а звездой он становиться снова не собирался. Деорса тоже сочиняет, но не поет же. И танцы придумывает, но сам на премьере танцевать не будет.
- Иди и поднимай теперь! – Брикстоун вопил, оттесняя белобрысого «капитана» к двери, но тот скрестил руки на груди и прислонился спиной к стене.
- Фигушки. Сам сбегаешь и поднимешь. Еще раз я увижу что-нибудь на полу, все будет валяться во дворе.
- Я тебя сейчас… - Одри только начал угрожать, выставив руки вперед и скрючив пальцы, как дверь открылась, и вошел Рудольф.
- Помогите мне аквариум затащить, а? – попросил он, кивнув на аквариум, оставшийся в коридоре. Он толкал его ногой всю дорогу, а паучиху (он уверен был, что это она) бережно нес в руках, чтобы не убежала и не испугалась тряски в новом «доме». Поднятия по лестнице он вспоминать не хотел.
Анжело повернулся, посмотрел на его руку…
Визгу позавидовал бы даже Эйприл, который пауков боялся до дрожи, даже малюсеньких и безобидных.
- Тарантул!!! – взвыл Мэлоун и бросился на только что угрожавшего ему Брикстоуна, повис у него на шее, чуть ли не обхватил ногами за пояс.
- Это не тарантул, - Рудольф улыбнулся. – Она вообще безобидная, даже не кусается, не ядовитая.
- Охренеть, какая лапочка, - Гвен, не отрывая взгляда, сполз со своей полки и подошел погладить. – Прелесть просто.
- Ты еще и пауков любишь, да-а-а?! – то ли обиженно, то ли возмущенно протянул Анжело, потихоньку слезая с Одри, которому такая близость была очень по душе. После ночной игры во дворе интерната Анжело так и не сказал того самого «да», поэтому Одри ничего не светило.
- Обожаю. Крыс, пауков… Ой, а тут змеи водятся? – Гвен воодушевился.
- Нет, не водятся, - Рудольф грустно покачал головой. – Я читал, в этой местности змей вообще нет. Белки, зайцы. Пауки. На, погладь, она же ничего тебе не сделает, - он протянул руку, на которой многообещающе покачивалась на длинных мохнатых лапах паучиха, к Анжело. Тот шарахнулся и чуть не упал.
- Фу! Убери от меня эту гадость! Духу ее не будет здесь, пока я в этой команде!
На него так выразительно посмотрели несколько пар глаз, что он уловил какой-то заговор.
- Только через мой труп! – повторил он уже менее уверенно, но взгляды стали еще выразительнее. – Тогда я с вами больше не разговариваю! – он чуть не заревел и бросился к выходу. – Не буду жить в склепе! Крысы, пауки! Еще труп принесите и повесьте вон там, на стеночке, для декорации!
- А идея неплоха, только где труп взять, - Одри издевнулся напоследок, а Деорса тут же поднял руку, как на уроке.
- У нас есть Сезанн! Пока еще живой, но это вопрос времени. Вообще красавчиком будет висеть.
Гранаты мерзко захихикали, не замечая, что Рудольф-то тоже хихикал. Он сунул паучиху в аквариум с насыпанным на дно песком, все же сам поднял эту конструкцию и поставил на широкий подоконник того окна, в которое Анжело вышвырнул вещи. Сверху пришлось закрыть журналом, чтобы паучиха не вылезла, но это была не проблема.
- Ладно, я за шмоткам, - Одри посмотрел на «Эштона», тот кивнул, всем своим видом желая удачи, а Гвен задумчиво протянул.
- Теперь он точно больше не выкинет ничего в окно. Если это тут будет стоять, - он кивнул на аквариум.
- Можно поймать его, когда вернется, и сделать из него чучело. И его повесить «вон там, на стеночке, для декорации», - вдруг кровожадно и очень тихо предложил Энсор, так что Гвен и Эштон просто уставились на него в шоке, а малышня заикнулась болтовней.
Рудольф захихикал.
- Шутка.
* * *
Пока во дворе Одри собирал свои и чужие вещи, пока Фрэнсис с тоской собирался «на родину» и мечтал о следующей пятнице с обещанной фотосессией и новым витком популярности, в подсобке за спортзалом была практически романтика. Туда никто не заходил, а сами романтики не заходили дальше, под лестницу, где лежал мат и стояла свеча в стакане на батарее. Но дело было и не в интимности обстановки, а в ощущении романтики, которая была почти материальной.
- Жарко, я на улицу, - Гвен в очередной раз нашел повод не говорить о чем-то умном, открыл окно и полез на подоконник, но Сезанн хмыкнул и опередил его, выпрыгнул первым. Все равно первый этаж, кустов нет, ничего не помять. Зато он удачно угадал, что неудачник Деорса, спрыгнув, обязательно упадет. И Глен даже успел поймать его под локоток, удержав на месте, не дав приземлиться на четвереньки.
- Мерси, - буркнул Гвен, усмехнувшись, признавая, что он полный лох в подобных вещах. Единственное, что ему удавалось – танцевать на сцене, да и то, подальше от ее края, чтобы не рухнуть в зал.
Он встал ровно, прищурился, чтобы солнце не так светило в глаза. Уже темно-оранжевое, закатное. Все-таки, это время дня было романтичнее того момента, когда появлялись тени. Стена интерната, возле которой они стояли, освещалась настолько хорошо, что из тускло-бежевой превратилась в ярко-кремовую, темный проем окна все портил, но хотелось уйти за интернат и вообще спрятаться от света. В Дримсвуде солнце растворяло, особенно по вечерам, когда таяло в море. Появлялось отчаянное чувство одиночества, хотелось встать на обрыве перед интернатом и ослепнуть, глядя в небо. Не было даже уюта, как в Стрэтхоллане, окруженном лесом, была бесконечная свобода. Гаррет это место полюбил всем сердцем именно за это.
- Рудольф паука принес в комнату, представляешь? Мэлоун зашелся в припадке и убежал, - Гвен улыбнулся, думая совсем не о пауках.
Глен отметил про себя, что голос у Граната, когда он просто говорит, а не поет, все же гнусавый. Но все равно нравился, хоть убей.
- «Не особо удачно поменял он тему», - прокомментировал Сезанн эту реплику. Гвен смутился и сдулся.
- Я не меняю тему, я просто сказал.
- А-а-а, ну понятно. Мы просто разговаривали о Диего, и ты ВНЕЗАПНО вспомнил про паука.
- Ну, бывает такое. Тебе хочется поговорить про Раппардика? А, дай угадаю… Ты, наверное, просто хочешь выведать про него все и помириться с ним? А зачем тогда все эти письма?
- Начинается, - Глен паскудно хихикнул, заходя за угол интерната, останавливаясь возле стены, окна которой выходили на задний двор, погруженный в тень. Но остановились они прямо за углом, Глен развернулся, встал лицом к морю, так что половину его тела солнце все же освещало.
- Ну я тупой, да, я не понимаю, - Гвен закатил глаза, вздохнул и по привычке убрал руки за спину, прижался лопатками к стене и согнул одну ногу. Голову он немного наклонил к плечу, глядя на Глена и будто ожидая каких-то гениальных речей и объяснений. – О чем именно ты хочешь поговорить? Мы говорили о Диего, я не хочу о нем говорить. Ты не хочешь говорить о пауке, хотя он тоже может сбежать, как Гарри сбежал, и тогда поварихи точно двинутся. Но я не думаю, что Рудольф прибежит с истерикой в комнату к ТЕБЕ и разобьет мой подарок.
- О, да, он прибежит в комнату Гематитов и разобьет Кейру голову, - Сезанн улыбнулся, представив это.
- Да, мысль неплоха, - Гвен поправил волосы рукой, снова убрал ее назад, надул пузырь из жвачки, лопнул его. Они помолчали, при этом Деорса собирался внимательно следить за всеми изменениями в выражении лица Сезанна, но не получилось, он смущенно смотрел на деревья вдалеке, в противоположном конце заднего двора. Глен смотрел ему не в глаза, а на лицо, изучая его черты в который раз. Жуткие пропорции, если смотреть по отдельности, но все вместе странно привлекает.
- Давай начнем сначала? – все же предложил Глен, чувствуя себя мега-гипер-героем.
- Давай. В смысле? – Гвен на него все еще не смотрел, сначала собираясь узнать все детали этого милого плана.
- Блин… - Сезанн выдохнул почти со стоном, посмотрел куда-то в сторону и в небо, вытянул руки, поставил ладони на стену над плечами бывшего врага. Это было, как в кино, Гвену почему-то было приятно, хоть он и знал, что подобные позы предполагают ограничение его свободы и прав на собственное мнение. Просто ему не хотелось противопоставлять себя Сезанну, хоть как он старался, не хотелось, а потому не чувствовал себя ограниченным. И он машинально стоял в такой позе, сползая по стенке, казался на пару сантиметров ниже. Было приятно чувствовать себя не наравне, а чуть ниже, чуть меньше. Слабее, нежнее. – Вот ты не поверишь, письма писать было проще, - Глен сказал это с усмешкой, издеваясь сам над собой, но в то же время надменно разглядывая «пойманного».
- Естественно, проще. Я же понятия не имел, кто это, пиши, что угодно. И в глаза мне смотреть не надо, да?
- Как раз смотреть приятнее, чем сидеть за столом и просто марать бумагу. Но сложно сказать… Тебе что-то… Блин, - Глен застонал, топнул ногой, отодвинулся, убрал руки, но Гвен его остановил, протянул свои руки за ним, взял его за рукава и притянул обратно, поближе, но не вплотную.
Он тоже решил побыть умным, не издеваться. Им же обоим явно сложно в этот момент, зачем выпендриваться?
- А ты попробуй еще раз сказать. Я не буду смеяться, честное слово. Если ты не будешь, то и я не буду. А если ты просто хочешь поиздеваться, то я тоже потом найду способ поиздеваться, - он уточнил на случай подлянки, чтобы просто чувствовать какую-то страховку, а не балансировать, как под куполом цирка.
- Убедил, - Глен фыркнул. – В общем. Давай сначала.
- Нет, забыть, как ты мне морду набил, я не смогу, - Гвен улыбнулся, но не обидно.
- Я не это имею в виду, балда. Не забыть, а просто…
- Я понял, - Гвен перебил, кивнул. – Просто шучу.
- Какие мы остроумные, блин, я не могу! – Сезанн заворчал ехидно-ехидно, Деорса двинул бровями, мол «да, я такой», но не успел ничего сказать. Глен решился за секунду и спрятал лицо в его крашеных волосах, заговорил не шепотом, но тихим, ровным, низким голосом. Гвен невольно пригрелся, не прикасаясь, но ощущая тепло напротив себя, почти защиту от огромной «свободы» Дримсвуда.
- Все, что я тебе написал, это не чтобы узнать про Диего. Я вообще не собирался говорить, что это я пишу, но ты же добивался. Если бы Вампадур прикопался, было бы хуже, чем так. И ты БУДЕШЬ со мной встречаться, понятно? Потому что если не будешь, я психану. Если совсем не хочешь, то тебе придется либо пойти и утопиться, либо уехать отсюда, сменить имя и перебраться в Братиславу, к примеру.
Гвен нервно захихикал.
Глен его еще пару секунд подержал за предплечья, крепко стискивая их пальцами, но потом совсем ослабил хватку, провел подушечками пальцев по голой коже. Рукава Деорса всегда закатывал до локтей, так что от этого длинного касания по рукам и по телу пробежала дрожь, дыхание совсем пропало. Глен этим не ограничился, переплел их пальцы, но не как это делали обычно – ладонью к ладони, а прикасаясь тыльными сторонами кистей к тыльным же сторонам. Так казалось еще нежнее.
Фрэнсис подглядывал за ними, высунувшись в окно спальни на третьем этаже, в окно комнаты директора. Он просто глазам своим не верил, сердце замирало так, что ему страшно было представить, как оно замирало у Глена и Гвена. Он не слышал ни слова, конечно, из всего, что Сезанн говорил, но примерно представлял, что это звучало очень приятно. А в том, как они выглядели, не было ничего из пошлости или разврата, но Фрэнсис мог уловить страсть, таившуюся где-то в глубине самой позы. Один только Гвен, чуть отвернувшийся и склонивший голову, как лебедь, чего стоил.
Неужели эти два кретина, отношения которых он мог наблюдать только один день, пока не «заболел ветрянкой», друг в друга влюбились и забыли Диего? Он же такой красавчик и Казанова, как так можно?! Но посмотрев на происходящее, Фрэнсис понял, что можно. Запросто можно забыть про такого, как Раппард, встретив такого, как Глен или Гвен – для кого из них как.
Гвен понял, что такое «начать сначала», Глен тоже осознал весь смысл своего предложения. «Начать сначала» - это перестать острить, все всерьез и по-настоящему, осторожно и бережно. Не «Хи-хи, что ты принюхиваешься ко мне?..» и не «Да вот, опять жасмином прет», а просто молчание, перехлестнувшееся с дрожью и волнением.
Глену даже не хотелось выкобениваться с вечной темой ровесников «А почему все должен делать я, почему я первый?!» Потому что он влюбился по уши, он собирался быть сильнее и защитить ото всех, чтобы Гвена никто не обидел так, как смог обидеть за эти две недели он сам. Он только кажется сильным, этот глупый Торнтмонский неудачник, а на самом деле он очень слабый и умеет плакать. И, в конце концов, если бы Гвен не испытывал к нему те же самые чувства, он бы не отвечал на каждое прикосновение так честно, молча, без юмора, тоже опасливо, но с той же логикой.
Насчет умения плакать Глен подумал вовремя, потому что заметил, как «ненавистный» Деорса вдруг вдохнул и задержал дыхание, будто горло у него сжалось, а глаза защипало. Даже Жульен так не паниковал и не вел себя.
Поэтому Сезанн медленно расплел их пальцы и ненавязчиво переместил руки сначала на пояс, а потом чуть выше, с замиранием не только сердца, но и пульса, чувствуя, что и Гвен пошевелил руками. Он пропустил их под локтями Турмалина, пальцы провели по спине, обтянутой плотной «кожей» белой куртки, расслабленные кисти с полусогнутыми пальцами не стали сильно и крепко прижимать Глена к чужому телу, но основания ладоней его спины все же касались.
- Думаю, менять имя и скрываться в Братиславе я все же не буду, - сообщил он.
Глен никак не мог понять, почему к малолетнему Жульену он лез смело, к Диего – чуть менее смело, а к Гвену не мог прикоснуться вообще. Он настолько ценил этот момент завершения войны и начала чего-то другого, так сильно волновался, что боялся даже коснуться губами вполне доступной и открытой шеи. Открыта она была относительно, если считать вечный ошейник. Можно было прикоснуться, и он почти на сто процентов был уверен, что Гвен не отшатнется… Но его будто парализовало, он не мог прикоснуться даже, наверное, под угрозой смерти. Та же странная «болезнь» поразила и Гвена. В обычной ситуации и с любым другим парнем он бы еще минут десять назад впился страстным поцелуем сначала в его губы, потом в его шею, оставив красивый и яркий, кровавый засос, а потом повис насмерть, вцепившись крепче клеща или присосавшись хуже пиявки. А теперь даже от мысли о том, чтобы прикоснуться к заклятому врагу, от которого он ждал подлянки и ловушки, которому он боялся поверить, но верить хотел, пробивала дрожь. А от мысли, что этот заклятый враг, который словами ранил не хуже, чем ударами в драке, прикоснется к нему сам «вот так», давление повышалось до темных кругов перед глазами и обморока.
Возникшая пауза не была неловкой, но доводила до нервного срыва, и Глен не нашел ничего лучшего, чем выдать банальный способ разрядить обстановку.
- Привет.
- Привет, - ответил Гвен, уловив его настроение, улыбнувшись и поняв, что Сезанн тоже завис от волнения. Стало намного легче.
- Ты как?
- Хорошо. А ты?
- Я тоже, - Глен вздохнул куда свободнее, открыл глаза и выпрямился, посмотрел на Гвена почти спокойно.
- Это хорошо, - глупо согласился Деорса, медленно опуская руки и убирая их за спину.
Фрэнсис застонал мысленно, надеясь, что они его не увидят, но молясь, чтобы они наконец поцеловались. Ну хоть чуть-чуть. Немного! НУ ПУСТЬ ДАЖЕ НЕ В ГУБЫ, хоть в лоб или в щечку, как первоклассники!
Глен набрал воздуха в легкие, чтобы признаться, что он не может, он трус и балда, ему очень стыдно, и он очень хочет, но просто не может себя пересилить. Ну, бывает так в ответственные моменты, что голос пропадает, или вся смелость улетучивается сама по себе. Но Гвен положение спас, зажмурившись, улыбнувшись виновато и тихо сказав.
- Только не целуй меня, ладно?..
У Сезанна чуть не отвисла челюсть.
- Почему? – спросил он громче, чем собирался, и звучало это возмущенно и даже обиженно. Он переживал, что не может пересилить свою нежную и по-настоящему первую влюбленность, а его отшили?! Деорса обманул его?! Ах он стерва циничная!
- Потому что у меня во рту жвачка… - еще тише прошептал Гвен, отворачиваясь и закрывая лицо руками. – Господи, ну что я за лох такой…
Сезанн тупо заржал, отклонившись назад и согнув колени, закрыл рот ладонью, но все равно наклонился уже вперед, согнулся почти пополам.
- Ой, я не могу…
Это был уже не тот юмор, что раньше, не колкий и не садистически болезненный, но какой-то общий. Глен не мог успокоиться, заметил, что насмешивший его Гранат уже побагровел от стыда под цвет своих волос.
Он сам не знал, но это стало провокацией, Глен взял его за руки, как перед обедом в раздевалке, убрал его ладони от лица и посоветовал.
- Ну так выплюнь ее, балда.
Гвен отвернулся, наклонился и выплюнул чертову жвачку. Он поклялся вообще больше их не жевать, чтобы не попадать в такие тупые ситуации.
- Все? Теперь можно? – Сезанн немного издевался.
- Нет, я не сказал, что можно.
- Ты сказал, что тебе жвачка мешала, - напомнили ему.
- Ну, это одна из причин.
- Что еще тебе мешает?
- Э-э-э…
Фрэнсис застыл, зажал рот ладонью, чтобы не охнуть слишком громко, но мысленно запрыгал и запищал от ощущения победы. Он же молился, чтобы они поцеловались! И Сезанн его мечту исполнил, проявив свою легкую тягу к насилию, так и не отпустив чужие руки, сжав их и разведя чуть в стороны, чтобы Гвен его не отпихнул. И Деорсе даже дали слегка позаниматься глупостями, просто приласкаться почти безобидно и не пошло, но потом Глен сам на себя разозлился. Что он, тряпка, что ли?! Он Жульена захотел, взял и поцеловал! Он Диего заполучил, а потом сам красиво бросил при всех! Он влюбился и хочет Гвена, который вообще не против, просто тоже волнуется и впервые в жизни, наверное, стесняется, не доверяет, но хочет поверить в чудеса! Что он, тряпка, что ли, не сможет совершить чудо и стать самым лучшим для него, чтобы даже враги позавидовали?!
Фрэнсис уронил челюсть, глядя, как не раскованный бывший Раппарда накинулся на аристократичного и модельного Сезанна, а сам Глен картинно прижал его к стене и недвусмысленно, явно глубоко и настойчиво целовал. Это было, как взрыв рождественского фейерверка. Неожиданно, резко, сильно, а потом красиво и ярко, незабываемо. Глен сам себя готов был по голове погладить за смелость и решительность, ведь если бы не они, он бы не узнал, что бывший его бывшего такой… вкусный, мягкий, ласковый, податливый… В общем, даже лучше, чем Жульен, хоть тот и был младше, хоть Гвен и курил. Почему-то привкуса табака вообще не было. Спасибо жвачке, наверное, но это Сезанна не очень волновало, моральным обликом и дурными привычками своей собственности он решил заняться чуть позже.
Неужели Деорса со всеми так целовался? С Диего, Лукасом, Оуэном и даже Тео?.. Последнее убивало напрочь, ведь Тео сам Глен даже под угрозой смерти не дал бы.
Гвен растаял и чуть не потерял сознание, практически боготворя стену за спиной за ее существование, она просто не позволяла упасть. Он наконец сдался после долгого сопротивления и отчаянной борьбы за статус нормального человека, а не какой-то доступной идиотки. Глен его таким и не считал на самом деле, а если считал, то это было давно и неправда.
Противная модельная «киса Раппардика» оказалась смелой, сильной, умелой и даже властной, но осторожной. И Гвену хотелось верить, что чужое удовольствие он именно почувствовал, а не сам придумал.
Как ни странно, в этот момент было приятно вспомнить все знакомство от начала и до этой секунды. Неприязнь, перекрывшую изначальную симпатию с первого взгляда, ненависть, зависть, потом ревность. И драку, и ссоры, и слезы, и обиды, и примирение, подарок, письма, признание. Приятно было вспомнить это все медленно и со вкусом, а потом понять, что они сейчас дошли почти до предела и уже целуются. Это было нечто из ряда вон, как будто они вообще вытворяли что-то неправильное, ненормальное и запретное. Почему? Глен понятия не имел, Гвен растворялся в атмосфере, разлетаясь мысленно на атомы от чувства, что потерял совершенно всю гордость. И самое главное – от потери не было даже грустно, не то что больно, ему хотелось эту гордость потерять, осознать полностью, что получает удовольствие от прикосновений того, кто его обижал. Глен сам себе признался, что обаяние этого Торнтмонского лузера подействовало и на него, не смотря на реальную ауру неудач, преследовавшую Гвена. Несмотря на его непростой характер, сложный способ выражать свои чувства и дикую привычку шифровать романтичную натуру за образом шлюхи, который всех раздражал. Деорса пьянил, хоть убей, затягивал и травил собой, проникая в каждый сосуд, заполняя вены. И каждая необычная, нестандартная черта его внешности запоминалась навсегда, его невозможно было с кем-то спутать, и Сезанн понял, что попал. Неужели даже Диего, нравившийся ему изначально, не влюбился в Гвена так сильно, как влюбился он? Даже как-то обидно становится за бывшую «кису» Раппарда.
Руки Гвена Сезанн отпустил, зато положил ладонь на его шею сзади, и это ощущение очень сильно отличалось от прикосновений Диего. Гвен подумал, что узкая ладонь с длинными пальцами куда удачнее может дотрагиваться, чем широкая и истинно мужская. И он не сразу понял, задыхаясь и думая, что ему уже не хватает воздуха для дыхания, что ему расстегивают ошейник. Глен собирался оставить хотя бы один след на шее, и Фрэнсис чуть не вывалился из окна, наблюдая за этим. Черт возьми, да он всерьез завелся сам, глядя на них. Гвен поднял руку и попытался чужую кисть убрать, взяв ее за запястье, но Глен с ним быстро справился, вытащил ремешок из второго зажима, отогнул его, и замок выскользнул из отверстия сам, осталось вытянуть ремешок… Ошейник остался у Глена в руке, гранатовые волосы Граната он отодвинул второй рукой и переместил тот же страстный поцелуй на шею. На светлую, незагорелую линию, оставшуюся на месте ремешка с заклепками.
- Для меня этот ошейник снять труднее, чем одежду, - пробурчал Гвен, но чуть не умер, задергавшись и начиная сползать по стене на подгибающихся ногах. Пережить приставания бывшего врага, да еще такого, как Сезанн, не представлялось возможным. Слава богу, они уже не пятнадцатилетние подростки, у которых встает от пощечины симпатичной девчонки. Но из-за жуткого волнения и безумной тяги друг к другу все было под большим вопросом, и он не хотел делать этого во дворе, возле стены. Нет, он мог, конечно, не впервой, но с кем угодно, только не с Гленом. С ним хотелось красиво, хотелось быть хорошим и лапочкой, которым он был на самом деле, не хотелось вести себя, как извращенец.
- Ты не поверишь, я заметил. Хотел украсть его в душе утром целую неделю, но ты все время выглядывал, проверял, на месте ли он, - сообщил Глен доверительным тоном, еле заметно ухмыляясь. Он отодвинулся наконец, хотя Гвен не был уверен, чего ему хотелось больше – сбежать из-за волнения и паники или остаться, поддаться всему сразу и дойти до самого предела. Сезанн сам застегнул ошейник снова, но тело успело отвыкнуть за какие-то секунды, и показалось, что он сидит туго, прочно. И он приятно давил на кадык, на горящий след, оставшийся от «целомудренного поцелуя». У Глена на секунду возникло извращенное удовольствие от этого жеста, от самого ощущения, что он застегнул на чужой шее символ покорности. В этом было что-то из садо-мазо, но кому это не нравится, в конце концов.
- Эй, балбесы, - позвал Фрэнсис, высунувшись наполовину из окна, буквально болтаясь в оконном проеме, так что подоконник упирался ему в живот, волосы свисали, завешивая лицо. Он заправил их с одной стороны за ухо, вытянул руки. В одной руке между пальцев была легко зажата длинная черная сигарета с золотой тоненькой линией, отделявшей границу фильтра от самой сигареты. Ну как же не повыделываться, если ты один в спальне, тебе скучно, Нэнэ нет, а пачка его сигарет лежит на подоконнике рядом вместе с дорогущей зажигалкой?
И он смотрелся убийственно, так что Глен его сначала вообще не узнал, подумал: «КТО ЭТО НА ТРЕТЬЕМ ЭТАЖЕ, ведь там спальни учителей?!» Он посчитал окна и понял, что это комната директора, а выглядывавший оттуда умник… Фрэнсис?!
- Ты уже не болеешь?! – выдал Сезанн, метнувшись к окну, но не забыв про Гвена, потянув его за запястье следом за собой. Гвен хоть и не успел узнать этого шустрого плаксу, как следует, все равно пошел, встал под окном. Надо же налаживать контакты.
Фрэнсис улыбнулся как-то непривычно, он сам не замечал, как изменился за это время «одиночного заключения», но Глен мог сравнить его прошлого и его настоящего. Он прекрасно видел изменения. Фицбергер положил голову на собственную вытянутую руку, второй поднес сигарету к губам, затянулся…
- Неа. Последний день завтра балдею. Завтрак-обед-ужин с доставкой, директор у нас, оказывается, просто красавчик. Добрый такой. Если не бесить, - он оговорился, решив не слишком наглеть, ведь даже у стен есть уши. – А вы тут уже полчаса торчите, звонок прозвенел минуту назад, ужин уже. Это Мэлоун там орет на весь интернат, что ли?
- Он, - Гвен кивнул. – Рудольф принес паука в спальню.
Фрэнсис улыбнулся, но куда более томно и странно, чем раньше. Раньше улыбка была открытой и наивной, а сейчас он будто знал все на свете. Хуже Гвена.
- Рудольф? Паука? С чего вдруг?
- Черт его знает. Он последнюю неделю вообще чудит, сам не свой, - охотно пояснил Гвен, и Глен поразился в очередной раз его способности так легко, непосредственно разговаривать с почти незнакомыми людьми. А Фрэнсису эта легкость нравилась.
- А что с ним? – заинтересовался он всерьез и, задавив окурок в пустой пепельнице, выкинул его на улицу. Он упал на мелкие камушки возле самой стены, стоявший в полутора метрах от этой каменной линии Гвен прищурился, рассматривая черный фильтр, золотую линию.
- А что за сигареты такие?
Фрэнсис протянул руку за пачкой и высунул ее в окно, показал.
- Обалдеть, дорогие, - восхитился Гвен, узнав марку. – Так вот, Рудольф. Он что-то как-то, по-моему, не такой тупой, каким хочет казаться. Ну, не мальчик-индиго, конечно, но со своими тараканами.
- Самое главное, чтобы он тараканов не притащил и в аквариум не посадил, - хмыкнул Глен. – А то паучку как бы скучно, наверное.
Веселая троица захихикала, но тут Фрэнсис внезапно оглянулся, в панике замахал руками в воздухе, развеивая запах дыма, сделал страшные глаза, и почти тезки все поняли, переглянувшись. Директор прибыл с ужином, и Фрэнсису только предстояло узнать о его отвратительном настроении, так что он вытер пальцем пепел в пепельнице, сделал ее тем самым снова чистой, положил пачку на место и сел на кровать, уставился в телевизор.
* * *
- Да что ты ноешь, я не могу понять? Паук тебя не съест, – меланхолично уточнил Оуэн у Анжело, который страдал по полной программе, заламывал руки и надрывно скулил, переходя на рык.
- Я кольцо потерял!
- Какое еще кольцо? – Эштон поднял брови. Обычно он кольца на руке Анжело не замечал.
- Которое у меня в тумбочке лежало! Оно мамино, блин… - Мэлоун страдал, но последняя его фраза всех сделала серьезными. Мамино кольцо – это сильно.
- Никто из наших не брал? – Эштон посмотрел на малышню, те выкатили глаза из орбит и пожали плечами. Они о существовании кольца вообще не знали.
- Ты не брал? – Оуэн посмотрел на Рудольфа. Тот уже начал раздражаться. Нет, он любил, когда его считали идиотом, но когда настолько…
- Я что, похож на хоббита? – он поднял брови и надменно посмотрел на Брикстоуна. Одри слегка остыл и пару раз моргнул.
- Причем тут хоббиты?
- Я не Фродо, на Властелина Колец не претендую, - отбрил Энсор так, что челюсти чуть не упали у всех Гранатов. Анжело захихикал, не смотря на свою трагедию. – А может, ты доставал кольцо?
- Пару раз, - Анжело пожал плечами. – А что?
- Ну, оставил лежать потом, забыл, и оно упало за тумбочку, наверное, - Рудольф улыбнулся легкомысленно, как всегда.
- Его там нет, - Мэлоун вздохнул. Он был не настолько тупым, чтобы не проверить этот вариант.
- Под ковер закатилось.
Анжело понял, что он действительно тупой, не заглянул под ковер.
- Точно… Черт, я не смогу ночью спать спокойно, зная, что эта мохнатая гадость на меня смотрит!
- С какой стати ей на тебя смотреть? – Рудольф начал психовать, но очень незаметно.
- У нее куча глаз! Уж один-то на меня точно посмотрит! – Мэлоуна было не переубедить.
Директор вернулся без подноса, который относил к себе в спальню. За ним быстро шмыгнули в столовую и Глен с Гвеном. Правда второму пришлось тащиться за спиной директора до середины зала, до стола Гранатов.
Нэнэ прошел мимо их стола, постаравшись не бросить взгляд ни на Гаррета, ни на Одри, ни на кого вообще. Тем более, на Рудольфа.
Но хоть убей, стоило пройти мимо Гранатов, как ему показалось, будто это нарочно замедленная съемка. Взгляд туповатого малолетки был почти материально ощутим, а Рудольфу показалось, что даже от походки гордо прошедшего мимо директора веяло чем-то необычным.
Гаррет и Одри, благодаря своей полумертвой сущности, эти волшебные иголочки в воздухе почувствовали, оба удивленно покосились на Рудольфа. Хотя, чему удивляться, ведь это он тогда навел Лукаса на мельницу и шайку гномов. А потом на пикси.
Гвен сидел за столом, прикинувшись бесплатным приложением. На самом деле он смотрел влево, на последний стол, жалея, что «киса» сидит на его же ряду, и это мешает его увидеть. После пары прикосновений захотелось еще, и он не понял, почему Диего жаловался Фон Фарте на холодность Глена. Наверное, виной тому была неправильно выбранная роль. Каким бы красавчиком Сезанн ни был, он боялся быть снизу, зато нападать умел лучше всех, захватывать – еще круче. А уж Гвена точно нельзя было назвать холодным, он умел все и хотел тоже все. Но это Глен, а ему нельзя показаться извращенцем.
В какой-то момент стало невыносимо грустно от осознания этого факта.
- Хватит ерзать, тебе что, не хватает чего-то? – уточнил вредный Мэлоун, которого волновал паук в спальне и отсутствие кольца.
- Не хватает, - хмыкнул Гвен.
Гаррет и Одри воздержались от ехидного пояснения, чего именно и в каком районе тела ему не хватало, зато Рудольф вспомнил про имидж и тупо спросил.
- А чего?
«Ясен пень, что этого», - подумал он про себя, проклиная свою «глупость». Он еще задумался о том, что зря тогда делал «это» с Лукасом, пусть даже был не в себе, да и произошло это, как во сне. После той ночи на мельнице отчего-то хотелось повторить, но не с Вампадуром, а с кем-то еще, получше. Вывод был простой – лучше вообще ничего запретного ни с кем не делать, чтобы не захотелось еще.
- Внимания, - улыбнулся Деорса Рудольфу так, что тот снова почувствовал себя не просто дебилом, а умственно отсталым ребенком лет восьми.
- А-а-а, - протянул он с такой же нежной улыбкой и опустил взгляд. И все его так любили, позабыв про утреннюю драку, что никто не замечал взглядов Мэддока и Нэнэ. Первый просто страдал от побоев, а второй сверлил Граната взглядом, борясь с желанием свернуть его хрупкую, нежную шейку.
Магда посмотрела на кулак «мистера Сомори», поняла, что он размерами превышает ее собственный раза в два, да и вообще побелел от силы сжатия. Суставы хрустнули, но Нэнэ краем глаза заметил, что Магда на него смотрит, и расслабился, сделал вид, что он абсолютно спокоен.
Ничего, этот юный умник и лицемер у него еще получит.