Я не помню свое настоящее имя. Я не знаю, сколько мне лет. Я не хочу знать, как я попал сюда.
Это странное место. Здесь все становятся теми, кем бы хотели быть. И одновременно теми, кем никогда не будут. И платят за свои иллюзии. Идеальной не.свободой и не.зависимостью.

Это Замок. И этим все сказано. Новейшие технологии здесь уживаются с высокими готическими арками, уходящими ввысь. Арки, на которых спят электронные химеры, опутаны проводами. Сотни тысяч кабелей, миллионы проводов соединяют замок с внешним миром. Перед замком ров. Его дно на одном уровне с глубокими подвалами, картографию которых не знает ни один хранитель.

Во рву никогда не бывает воды, зато подвалы никогда не пустуют. Пыточные также оснащены электричеством. Только для вида в них горят свечи. Но это особые свечи, они заставляют терять остатки самоконтроля. По длинным узким коридорам скользят фигуры иезуитов в длинных черных сутанах. Они всегда на мобильной связи с богом и к услугам каждого. Здесь все готово для создания персонального ада. Это нижний уровень. Он заботливо скрыт от посторонних мраморной чередой черно-белых шахматных клеток пола Главного зала.

Иногда мне кажется, я всегда был таким. Когда я смотрю в это старинное зеркало. Оно освещено ровной холодной подсветкой. Это идеальный отражатель. Зеркало наполняет меня спокойствием и холодностью.

Я нечасто смотрюсь в него. Всего лишь раз-два в неделю. Потому что чаще нельзя. Тогда все станет без «кажется».
Перед зеркалом на растрескавшейся полке лежат краски. Просто дешевая яркая косметика. Много дешевой косметики. Черная немецкая фуражка с серебряным черепом, кожаный хлыст.

Это противоречит, входит в диссонанс с сутью стекла. Ведь зеркало— это всего лишь такое же стекло, только обработанное. Только не это зеркало. Иногда я боюсь его. Того беловатого электрического света, который от него исходит. Оно живое. Я мирю его с диссонансом только черными ногтями на пальцах.
Самое трудное — первый взгляд.

Длинные, слишком длинные светлые волосы. Высокий лоб, азиатские скулы, тонкие (перманентная татуировка) брови, впалые щеки, пухлые, чувственные губы. «С такими хорошо сосаться», — говорят обычно. Но никто не знает наверняка.

Думаю, тебе больше всего понравятся мои глаза. Зеленые. Раскосые. Генетическая память о предках, которые спокойно отдавали приказы об уничтожении городов и сожжении деревень, и так же спокойно совершали древний обряд самоубийства, если понимали, что поражение неизбежно. Власть над другими и собой. Это у нас в роду.

Подвожу левый глаз черным, чтобы завершить сходство. Вычеркиваю из сердца малейшие оттенки пережитых чувств, они тебе не нужны. Ни мои прежние влюбленности, ни моя злость, ни мое отчаяние, ни ненависть, ни страх.

Затем правый. Стираю из души просчитанное предательство, совершенное несколько лет назад, гроссмейстерские игры с соперниками, отточенное до совершенства искусство вести беседу, не говоря ничего толком.

Теперь тушь. Тебе не надо знать, как позавчера я хватал ртом воздух, прося кого-то там наверху дать мне право на ту странную соленую жидкость, которая течет из глаз и приносит облегчение. Тебе не надо знать, как вчера я назвал именем последнего любимого мальчика случайного официанта в кафе, у которого была всего лишь такая же косая челка.

Господин должен быть идеальным. Неидеальными нас делают именно чувства.
Теперь ты ничего не узнаешь. Обо мне. Настоящем.
Дело сделано. Тело сделано.
Мое новое имя Сакамото.
Зеркало согласно подтверждает мое перерождение.
Черная кожаная куртка прямо на голое тело, штаны из латекса, высокие ботфорты. Металлические заклепки.

Через две минуты я спокойно зайду в твою комнату. Посмотрю на тебя. Произнесу ровным ничего не выражающим голосом, пристально глядя:

— Я твой Господин.

Интересно, каким ты будешь.
Хотя, кое-что я о тебе уже знаю.
Ведь ты тоже знаешь один небольшой секрет. Новая боль — это всего лишь способ забыть о старой, более сильной.
И еще.
После моих глаз тебя поразит моя холодность. Стеклянный лед эмоций. Лед — это прекрасно. Из него так удобно складывать слово «ВЕЧНОСТЬ». Ведь все так или иначе хотят достичь вечности.
Не бойся, я буду причинять тебе боль с холодной, расчетливой любовью. Мы ведь оба одинаково ее любим. И будем стараться во имя взаимной любви.
Разве тебе нужен я настоящий?