Когда поднимаю взгляд, вижу его прямо перед собой.
Не выдержав напряжения и безумно колотящегося уже в горле сердца, впиваюсь в губы Мастера поцелуем, прижимая к себе трясущимися ладонями, вдыхая, едва не плача, впитывая его запах. Почти насилую губами и языком, выплескивая так долго скрываемые чувства. Я знаю, что этого делать нельзя. Это в условиях договора, но какие могут быть условия, когда рядом любимый человек?

Наши губы сливаются, порхают в интимном танце, он отвечает мне. В его глазах плещется, наверное, немое удивление, но я его не вижу. Мои глаза закрыты. Я весь сосредоточен на сладких волнах в паху, поднимающих член в возбуждении.

И внезапно резко падаю на пол.

— Scum! Wie kannst du es wagen? — летит мне в лицо. Слова и пощечина. Боль и возбуждение.

Вскрикиваю от ощущения тяжелой подошвы на ладони. Он сильно давит, почти ломая пальцы, заставляя скулить.

— Что я сделал? — шепчу сквозь слезы. Слезы душат, я задыхаюсь от них. Мне больно, но это боль другого рода. Она разрывает душу, но не причиняет страдания телу.

Почему ты рассердился на меня? Что я сделал не так, мой Мастер? Ведь я всего лишь люблю тебя.

От его грубой пощечины по моему лицу течет обжигающая струйка темно-красной крови, он хватает меня за волосы и тащит по полу к стене.

— Я научу тебя хорошим манерам, шлюха, — снова слова Мастера пронзают меня насквозь. Почему я шлюха?

Шипя от боли, ползу за ним на коленях. Он рвет резко на себя. Поднимаюсь с колен. Вскрикиваю, когда от его сильного, грубого толчка врезается в грудь стена. Сковывает тело тяжкая, как запах больного зверя, боль.

— Не надо, мой Мастер, простите... Что я...?

Мои слова прерывает короткий удар по ребрам. Я не имею права даже обернуться, но я почему-то вижу внутренним зрением бледную от ярости кожу. Что я сделал не так? Его глаза. Они — это хуже удара. Они сверлят мою спину. Он ненавидит меня, он исходит злобой и жестокостью. Я не понимаю, почему, почему он не хочет любить меня так, как люблю Его я?

Быстрый треск срываемой одежды. Я сам поддаюсь ему, я не сопротивляюсь. Я испытываю странное удовольствие от прикосновения его перчаток, которые несут мне лишь боль. Но эта боль доставляет удовольствие, ведь он прикасается ко мне. Касается моего тела, как в моих фантазиях, только так близко, так горячо и реально. Его запах. Я схожу с ума.

Он наваливается своей грудью на мою спину и вколачивает плечи сильно, жестко в холодную стену, покрытую влагой росы. Потом его руки в перчатках скользят вниз по моему телу, быстрой дорожкой по мускулам пресса. Рвут вниз мои штаны, оголяя зад. Но оставляя одежду на уровне середины бедер. Я хочу его.
Лучше бы он раздел меня до конца. Нет. Не лучше. Спущенные и зафиксированные штаны дарят ощущение идеальной несвободы.

Руки Мастера заставляют выгибаться, опереться ладонями на стену. И я уже сам прогибаюсь. Пусть делает что хочет, я даже хочу этой боли, которую он будет причинять мне. Это страшнее, чем то, что связывало меня с сексом до моего Мастера. Его нога толкает шире мои ступни. Развожу бедра сам. Как можно шире. Так, что теперь ткань впивается в кожу, почти режет.

Я не понимаю, что происходит дальше. Это не он. Ну, почему он не дает мне себя, а только суррогат в виде рукояти плети. Быстро, глубоко, больно. Без смазки. Я ору. Внутри меня все разрывается, это концентрат боли. Слезы, ногти врезаются в стены.

Царапаю ими холод камня, едва держась на ослабевших ногах. Как же больно. Да и дело не в этом. Так жестоко... Зачем он так со мной? Горло обжигают слезы, он толкает меня, заставляя прогнуться в пояснице. Как же унизительно и сладко одновременно.
Рукоять движется во мне, все убыстряя темп, его правая рука, настойчиво сжав плечо, заставляет встать на колени.

Он так немногословен, но Его слова и фразы жгут не меньше, чем орудие боли в моем теле:

— Трахай плеть, глубже, резче, сученыш.

От горечи и обиды замирает сердце, закусывая губу, начинаю сам насаживаться на рукоять плети. Может быть, так нужно? Может это и есть — любовь Мастеров? Не знаю. Слишком. Больно. Глубоко. Навыворот.

Вторая рука моего Мастера (хотя как я смею называть Его — моим, этого ведь нет в условиях договора?) хватает меня за волосы, тянет на себя, заставляя принять грубый шершавый предмет так глубоко, что проскальзывает укол тока к моей плоти. Я готов, теперь меня не остановить, он задел ту точку. Теперь только прыжок в ледяную воду реки у Мельницы.

— Мой Мастер, не надо, мне больно, пожалуйста, прошу Вас... Не нужно, так, я принадлежу Вам, я только Ваш, перестаньте, пожалуйста, Мастер... — плачу от боли и удовольствия, задыхаясь под толчками. Что он делает со мной... Я хочу его. Несмотря на всю отвратительность происходящего — я хочу.

Он рвет не мое тело, он рвет мою душу. Этот ток невозможен без нее, он подпитывает меня и заставляет принимать, надеяться, что он будет моим, я готов ради этого вытерпеть все. Ради иллюзии, что мы будем просто рядом, что он будет принадлежать мне так же, как я ему.

Темнота, теперь пятна от факелов пляшут перед глазами, и пальцы на ногах сводит, я уже не могу. Я больше не могу и почти взрываюсь радужным фейерверком. Но он же Мастер. Он наотмашь бьет рукой по моей плоти и крепко сжимает ее:

— Я не позволял тебе кончить, раб. Бесстыдная тварь, ты не имеешь права демонстрировать, как ты хочешь господина.

Задыхаюсь от ладони, сжимающей плоть, не позволяющей кончить и не сбавляющей темпа плетки:

— Простите, мой Мастер, простите, — я почти плачу. Почему? Я сам не знаю. Это две стороны одной медали. Боль и наслаждение.

Его голос намного беспощаднее рук, которые разносят мое тело:

— Заткнись, шлюха! Кто твой хозяин? Давай, скажи, как ты очень хочешь кончить. Умоляй, похотливая тварь!

Я боюсь. Теперь даже просто поднять глаза на него. Но я не боюсь сказать ему то, что чувствую:

— Я хочу любить Вас.

Он также резко отпускает мою плоть. Чтобы.
Еще один удар по лицу, теперь оно почти разбито. Почему он так жестко бьет? Разве это не должно быть игрой? Почему на его скулах ходят желваки — я это чувствую и знаю, хоть и не вижу. Почему он яростно и немного брезгливо срывает зубами перчатку, на которой остались следы моего возбуждения...
Тяжесть его тела. Я ощущаю сразу, почти сразу. Он врывается в и так уже истерзанную плоть и не ждет, пока я смогу принять его.

Грубые, порывистые, ожесточенные толчки. Больно, так больно... Только греет сердце мысль, что он возбужден, почти так же, как и я, что я чувствую спиной его каменный от напряжения живот.

— Я... все равно... люблю... Вас, — упрямо шепчу одними губами. Чувствую на своей плоти его руку, уже обнаженную, без панциря перчатки. Теплую.

Мой Мастер насилует меня так, что я почти теряю сознание. Но это уже не только боль. Ее вкус меняется. Она становится сладкой, очень сладкой, и я уже сам хочу, чтобы он растворил меня в себе до ощущения тела в той холодной воде, когда оно погрузилось на самое дно. Я почти парю в воздухе, несмотря на то, что размазан под его телом. Вскрики сами срываются с моих губ. Похотливые вскрики. Я ору, что я его сука.
И темнота.

Это всего лишь сон. Так быть не должно.
Он не может, запачкав собственной спермой мои бедра и ягодицы, упасть рядом. И поцеловать мою кисть. Трепетно, бережно, почти нежно.
Ведь это табу для Мастера.
Непреложное вето.