Глаза Мастеров жадно шарят по комнате, цепляя малейшие детали и пытаясь составить их в общую пеструю мозаику. Она переливается калейдоскопом цветов, меняет суть и каждый раз раскладывается в новый мгновенно рассыпающийся черными точками узор. Мое собственное прошлое растворяется по крупинками в нем благодаря чьей-то злой, удачливой воле, теперь защищающей меня.
Братья бесцеремонно ощупывают миллиметры безжизненного, распластанного тела.

Адару. Так зовут этого мальчишку, моего последнего входящего. Странно. Впервые за много лет я помню имя. Оно стоит перед моими глазами изначальным двоичным кодом доступа пяти символов и трех слогов. Произносить его также сладко, как было шептать в комнате под башней имя моего маленького Мечника, ради которого я защищал Замок. Я уже давно забыл о нем и о том, как его звали, но стереть ощущение счастья из памяти невозможно.

— Поверхностные повреждения, переломы трех ребер. Вероятность выживания семьдесят девять процентов, — машинально констатирует Замок. Мне это не нужно, я и так чувствую, как бьется вена в паху Адару, как на алебастре коже проступают синяки от моих пальцев. Мой пульс выстраивается под его биение, также как под пульсацию на браслете от Мастеров. Я никогда раньше не позволял себе смотреть на тела после.

Заляпанное кровоподтеками и спермой тело Адару своей нерастленностью по-прежнему не вписывается в систему Замка и не низводит его до статуса обычного входящего.

— Почему? — властно впиваются в меня глаза Саоряна, но с его губ не слетает ни слова.

Петля лучевого электронного ремня в его руках обхватывает мое горло жестким душащим ошейником на глазах у всех братьев. Зачем он так, ведь я же согласился на добровольную экзекуцию? Это совсем не как во время игр обучения. Теперь все по-настоящему. Задыхаюсь, начинаю лихорадочно хватать ртом воздух, пропитанный вездесущим ладаном. Но теперь в воздухе новая нота — в нем примешана влажная прохлада тенистой реки, которой пахнет тело Адару.
Насмешливо кривлю губы и смотрю прямо на него, глаза в глаза. Разве я обязан знать ответ, почему только мысль об Адару дарит мне облегчение и силы выстоять.

Черные точки в калейдоскопном узоре сменяются кровавыми пятнами, еще немного и я могу упасть на колени. Хватаюсь за луч ремня, резко дергаю на себя, сжигая ладонь до вони горелого мяса. Саорян оступается и чуть ослабляет ремень. Братья деликатно отводят глаза. Все знают, он хотел видеть меня своим преемником. Но я никогда не чувствовал в себе Мастера до конца. Теперь мои сомнения только усилились.
Я вижу, как тяжело Саоряну пытать своего брата и... Разве я что-то большее для него?

Одновременно отводим глаза. Ревность, боль, отвращение — нет, в них другое, скорее, болезненное понимание. Не это ли большая и самая нежная пощечина наотмашь?

Зачем я снова смотрю на это истерзанное тело? Не могу оторвать от него глаз, прикованных свободой непокорности этого мальчишки. Он избит, унижен, но не сломлен, на его лице нет раболепия подчинения своему Мастеру.
Адару красив? Нет. Божественен.
Более чем.

— Почему, возлюбленный брат? — снова волна удушья, ремень туже почти до размытой алой волны.

Белизна и кровавая измученность кожи, разбитые губы, чуть подрагивающий жаром от дыхания Адару воздух, выталкиваемый легкими. Не думаю, что мне могло просто показаться, ведь что-то во мне неудержимым, горячечным бредом подсказывает: не стоит забывать, он — Мельник, опасен, он само преступление.

— Помни, он Мельник, — читаю в отчаянии бушующего золота глаз Саоряна.

Но одна поблескивающая кровавой влагой кожа Адару дарит обещание такого запретного, столь забытого удовольствия... нет, я больше не помню имени того, предавшего меня. Такое давно стало абсолютным «табу» для меня. И еще одно «но» — пульс Адару растекается по моим венам, почти также, как ритм Замка. Заломившаяся ресничка, прокушенная губа, слипшаяся прядь, капилляры, прошивающие тонкими синевато-металлическими иголками измученное тело и сплетающиеся в начинающие наливаться сукровицей синяки.

— Помню, — беззвучно и безвольно разжимаю губы Главному Мастеру в ответ, признавая и признаваясь.

Теперь мне важна каждая деталь. Вижу Адару сейчас, как видны схемы Замка в напульсниках электронных датчиков. Система, четкость, сводящая с ума.
Я хочу запустить пальцы в эту медь волос, приподнять безвольную голову и вдохнуть жизнь частыми толчками электрического пульса где-то в подкорках моей сути. Откуда я знаю, как туго отзванивает воздух каждым из тяжелых, медленных, тягучих толчков его крови. Как трещит, стягивая кожу, моя сперма на его теле. Он еще пахнет мной, на его ладони по-прежнему горит поцелуй, обоюдно остро сковывающий горячим сургучом мои губы.
И снова раскаленным клеймом в грудину взгляд Саоряна.

Кожу снова как будто прожигает плавящимся серебром медальона с именем Адару, неужели Главный Мастер заметил его сквозь ткань моей формы и прочитал имя? Одним движением срываю цепочку с шеи и кладу медальон в карман, не выпуская из пальцев и зажимая всей ладонью.
Видели ли это другие братья?

— Инцидент, не переходящий в эксцесс, — констатирует, наконец, под единый облегченный выдох, тут же подхватываемый под потолок эхом, металлический синтезированный голос Замка. — Мастера, мы благодарим вас за выполнение процедуры. Вы можете покинуть зону риска.

Волны снятого электронного ремня плывут мимо меня в воздухе, впечатываясь в каменные своды.

Впервые на лицах братьев появляются улыбки, плотность напряженного горячечного воздуха разбавляют похабные, скабрезные шутки. Езуя подбегает ко мне первым, протягивает отобранную у меня плеть и совсем по-детски вешается мне на шею. Удаи молча проходит мимо и задиристо толкает плечом, жму ему руку. Один за другим братья покидают комнату, только Саорян медлит.

Когда мы остаемся наедине с Главным Мастером, я больше не могу смотреть в это растворенное золото, на эту первую раннюю седину.

— Сакомото, — медленно, словно через хриплую боль сорванного голоса, — недавно Мирянин захотел стать одним из нас. В следующую субботу он попросит об этом Замок. Я не говорил пока никому. Ты помнишь, что это значит. Береги себя... брат. Я больше год не смогу защищать тебя.
Снова миллиметры, отделяющие плоть от плоти. Его пальцы не касаются моей щеки, лишь проходятся вдоль нее живой волной тепла тела.

Да, я помню. Это тоже часть таинства братства. Замку необходима новая свежая кровь, и каждый раз, когда он принимает нового Мастера, пульсация одного из тринадцати прежних гаснет на браслете навсегда.

Пытаюсь дотянуться до шелка волос Саоряна, и снова лишь электроны пустоты между пальцами. Мой возлюбленный брат уже на пороге и задумчиво смотрит на меня. Мне тоже больше нечего делать здесь. Я не могу помочь сейчас Адару, но я знаю, что он вернется. Скоро, очень скоро. Или я сам отыщу его в стотысячной толпе, а сейчас пора возвращаться к себе.