Кроме меня, в вагон зашло еще с десяток человек. Я сидел лицом к входу и видел каждого входящего. Все они были такими же вынужденными мигрантами, как и я. В общем в них не было ничего особенного – просто люди, так или иначе способные «навредить себе» по словам Петера. В их лицах не было обреченности или тоски – похоже это переселение для них не первое. Только двое, вошедшие первыми, бурно обсуждали предстоящие события. Они так оживленно и шумно спорили, даже не обращая внимание на метрокопа, сидящего в дальнем конце вагона, что мне пришлось невольно прислушаться к их беседе…

- … говорю тебе, нет ничего особенного в этом городе! Его считают столицей, мол, там самая большая цитадель, там правительство Земли… Не спорю. Но живут же там люди, и ничего, как везде.

- Ага! А потом пропадают, невесть куда… - второй – совсем молодой, бледный парень, говорил гораздо тише своего такого же молодого и худого собеседника, постоянно оглядываясь на полицейского, который, впрочем, не обращал на них никакого внимания. – ты, надеюсь, знаешь про Нова Проспект? И то, что оттуда еще никто не возвращался?

- Нова Проспект, это, вроде, просто тюрьма. Просто так туда люди не попадают. Главное не высовываться, и все будет в порядке.

- Так в том-то и дело, что не в порядке! Я слышал, и это не секрет, я думаю, что люди в Сити-17 просто пропадают. И все тут. Шел по улице простой, маленький человек. Завернул за угол, а там его – хвать! И под белы рученьки. А почему, зачем и куда, никто не знает. Мало того, если у человека были родственники, их тоже забирают!

- Ооой! Любишь ты все закручивать! Наслушался сказок от ворчунов всяких и теперь повторяешь не задумываясь…

- Ээ грхм… Можно к вам? – раздался мелодичный бархатный голос у меня над ухом. Я так заслушался этих сплетников, что не заметил, как ко мне подошли. Мало того, я не заметил, что поезд уже тронулся и ехал сейчас через заброшенные промышленные районы окраины. Я повернул голову на голос. Надо мной стояло изящная девушка с длинными иссиня-черными волосами и чуть раскосыми, такими же черными глазами. На мгновение я растерялся. Я не видел ничего подобного вот уже десять лет… Все женщины, встречавшиеся мне раньше были забитыми и какими-то прозрачными, что ли… Но она… она просто лучилась силой и красотой…

- Ннуу… Конечно… Пожалуйста… - промямлил я.

Мягким, грациозным движением, она проскользнула на кресло напротив и, облокотившись о столик, оглянулась в окно, следя глазами за закопченными развалинами складов и гаражей. Похоже, она тоже несколько смутилась. По непонятным причинам Альянс разрешал лишь минимальное общение между полами – и это несмотря на подавляющее поле… Даже разговаривать дольше минуты было запрещено.

Пока я еще соображал над тем, что полагается говорить в таких случаях, она взяла инициативу в свои руки:

- Эээ… Меня зовут Анна. Можно просто Аня. Анна довольно неуклюже звучит, не так ли? – с легкой улыбкой заявила она. – А вас? 

- Г-г, грхм Ганс. Просто Ганс. – совладав с непослушным языком, выдавил я.

- Ганс? Так вы местный?

- Ну да… Я родился здесь… Их приход застал меня в Берлине, я пешком вернулся сюда… Думал здесь будет лучше…

- Пешком? Да, наверно вы долго шли… Через эти жуткие леса… Как вам удалось пробраться живым? – заинтересовалась она. Похоже я смог ее удивить… Ох, главное не переборщить!

- Ну я даже не помню… Возможно я просто везучий… Шел себе вперед и шел. Эту иную живность встретил только раз – знаете наверно, такие смешные зверушки, желтые в синюю полоску, трехногие и с большим таким глазом… Их была целая стая… Мне пришлось забраться на ель, и просидеть там целую ночь.

- Здорово… Ну, моя биография куда менее насыщенная… Я жила в России в Нижнем Новгороде… Когда они пришли, город был переименован в Сити-25… Там я прожила некоторое время, потом меня эмигрировали в Сити-15, в бывший Питер, а потом в Сити-17 и буквально через месяц сюда. Теперь вот снова в дорогу… И снова Сити-17…

Мы разговаривали уже всяко больше минуты, а метрокоп в углу вагона так и не обратил на нас внимания. Похоже он просто спал, не снимая маски. В итоге я просто забыл про него и старался больше о нем не думать.

Постепенно мы разговаривались все больше и больше. Почти сразу же перешли на «ты», как только первое неудобство прошло. Говорили мы о всякой ничего не значащей чепухе, которой так хорошо забивать кучи свободного времени. Мои попытки разузнать что-нибудь о жизни в Сити-17 ни к чему не приводили, Аня старательно уводила тему в сторону. При этом в ее прекрасных глазах читался страх. По видимому с этим злополучным городом ее связывают не самые лучшие воспоминания… Или она что-то скрывала?

За разговорами мы не заметили как за окном, где мелькал редкий лесок из облезлых деревьев, начало быстро темнеть. Гомон людских голосов в вагоне стал затихать и вскоре совсем исчез под плавный перестук колес и поскрипыванием корпуса. Поняв, что своими громкими голосами привлекаем ненужное внимание, замолчали и мы. Через считанные минуты Аня уже мирно спала, положив голову на руки. Ко мне сон не шел долго. В отличие от своей новой спутницы, которая, похоже, таила в себе еще много талантов, я не мог просто так заснуть, сидя в кресле, да еще и с лампами, ярко светящими мне в глаза. За окном была кромешная тьма, и я много отдал бы, чтобы ее не видеть – я знал, что под ней скрывается. Поэтому я просто сидел и смотрел на Аню, которая улыбалась чему-то во сне.

И слушал мерный перестук колес. Когда-то давно, в детстве, я очень любил ездить на поездах. Но не на этих скоростных, стремительных как капля, в которые сел и тут же встал – не заметив как приехал, а на медленных, устаревших, которые едут весь день или всю ночь, останавливаются на каждом полустанке… Я был страшно обижен на отца, когда он купил машину, и дальние поездки в Италию, к родным, превратились в обыденную, утомительную муть.

Погруженный в эти размышления, я не заметил как уснул сам и, похоже, с такой же счастливой улыбкой, как и у моей спутницы…

***

Мне приснился сон… Сейчас я почти и не вспоминаю тот момент, но тогда он потряс меня до глубины души.

Я как будто плавал в серой теплой мгле… Постепенно, этот туман стал сгущаться, приобретать человеческие очертания, наливаться цветом. В итоге передо мной оказалась Аня… В ярком бело-оранжевом платье, подчеркивающем ее матовую смуглую кожу… Словно повинуясь какому-то мудрому советнику, дремавшему глубоко-глубоко, вот уже десять лет, я протянул к ней руки и обнял ее за нежную талию. Она тоже подалась вперед, прижалась ко мне всем телом, излучавшем какое-то сверхъестественное, ласковое тепло. В ее черных глазах танцевали изумрудные огоньки, и они приближались все ближе и ближе… И в тот миг, когда наши губы соприкоснулись… 

Меня словно выдернули за шиворот, грубо и жестко, выкинув из сна. Яркий свет вагонных ламп резанул по глазам, заставив зажмуриться. Аккуратно, прикрывшись рукой, я снова попытался оглядеться. Первое, что я заметил, были мои дрожащие руки. И не только руки, я весь дрожал как осенний лист на ветру. В ушах стоял свистящий шум, а в голове носились, как стая бешенных собак, смутные мысли и неясные желания. Все попытки разобраться в себе ни к чему не привели: у меня было такое ощущение, что бодаю незыблемую каменную стену, выстроенную, похоже, ненавистным Альянсом…

Поняв, что самоанализ мне не поможет, я, сделав несколько частых вдохов для самоуспокоения, снова огляделся вокруг. Народ вокруг в основном спал, только очень беспокойно, как и, собственно, Аня, которая, откинувшись на спинку кресла и закусив нижнюю губу, лежала, прижавшись лбом к стене. Некоторые из пассажиров, так же как и я, растерянно озирались по сторонам. Единственный полицейский в вагоне, по-прежнему не подавал признаков жизни. Я уже было, собирался встать и спросить в чем дело, у кого-нибудь, как противное дрожание в теле и шум в голове исчезли, как ножом отрезало. Лицо Ани разгладилось, и она, пробормотав что-то во сне, повернулась в другую сторону и, подтянув к груди ноги и уперев их об столик, погрузилась в глубокий, спокойный сон.

И тут до меня дошло. Оказывается, мы только что покинули одну зону подавляющего поля и, пока не попали в другую, на нас разом свалились все чувства, о существовании которых мы успели забыть… Но Альянс – это известные перестраховщики, и не были бы они собой, если б не поставили еще одну блокаду, ту самую «каменную стену», которая мешала направить освободившиеся чувства в нужное русло… Надеюсь, когда-нибудь, мы сможем ее преодолеть…

После этих утомительных переживаний, я снова соскользнул в темноту; на этот раз вообще без сновидений…

***

Мой сон продлился буквально несколько минут, по крайней мере, мне так показалось. Я снова был разбужен. На этот раз – потому что больше не ощущалось движения, и стояла полная тишина. Открыв глаза, я снова послал дюжину проклятий яркому свету и тем недоумкам, которые его не отключают. За окном уже было светло. Точнее стояли утренние предрассветные сумерки, равномерно-серые с ярко розовой шапкой облаков в небе. Поезд стоял на высокой насыпи, под ней, до самого горизонта, виднелись беспорядочные развалины. Повернув голову к своей спутнице, я обнаружил, что она не спит, а неподвижно сидит, навалившись на столик и уставившись в окно. 

- Ань? Что происходит? По… - начал, было, я, но она резко повернулась ко мне, прижав палец к губам. «Тихо! Сиди тихо и не шевелись!» - еле слышно прошептала Аня. Пришлось послушаться ее словам. Сидеть абсолютно неподвижно я не мог, и потому уже через минуту принялся с любопытством вертеть головой. Мне жутко интересно было узнать, что же происходит… Все пассажиры как один, замерли и почти не дышали. На лицах некоторых был написан такой ужас, что мне стало не по себе. Посреди вагона, в проходе, подобно памятнику безрассудству, застыл метрокоп, вытащивший зачем-то пистолет из кобуры. Интересно, по кому он собирается стрелять? Вокруг – мертвые пустоши и ни души вокруг. 

Молчание затягивалось. Похоже, я один ничего не понимал, и мне не никто не спешил ничего объяснить. Отсиженная за ночь задница болела, ноги затекли. И очень некстати хотелось в туалет. Черт возьми, если это чья-то глупая шутка, то я ничего… не… понимаю…

Вдруг, по ногам пробежала упругая волна мерзкой дрожи, отдавшейся в зубы, да так, что слезы брызнули… Вибрация скользила рваным, но завораживающим ритмом, постепенно усиливаясь. Развалины за окном, расчерченные контрастными тенями от встающего солнца, вдруг взорвались, иначе и не описать, взмыли в небо разбиваясь на огромное облако из крохотных треугольничков. Это была стая птиц, толи мутировавших земных, толи инопланетных. Похоже, эти развалины были их гнездовьем. С тонким, почти ультразвуковым писком, они стремительно понеслись в нашу сторону. Чем ближе они подлетали, тем больше они становились… Когда первые из них перелетели поезд, я смог рассмотреть их во всех подробностях – стремительные черно-красные твари с тонкими острыми клювами и короткими когтистыми лапами, вырастающими из совершенно треугольного тела. Каждая из этих красавиц могла, не напрягаясь, утащить любого человека. Стая гнала перед собой такую воздушную волну, что я боялся, что поезд попросту сдует с путей. По крайней мере, он раскачивался на своих старых скрипучих рессорах как утлая лодчонка на хорошей волне, а стекла напряженно потрескивали от ветра. И что самое ужасное, что птиц осталось еще очень много.

Вряд ли поезд стали останавливать из-за каких-то птиц, пусть и таких огромных, подумалось мне. И я был прав… Еще не успели улететь последние твари, как на сцену вышел главный виновник этого торжества… Вернее выполз…

Началось все с того, что где-то вдали поднялась туча пыли, медленно ползущая в нашу сторону. Пилящая зубы вибрация все усиливалась, к ней прибавился громкий шорох и низкий гул. Вдруг из облака взвились три тонкие, блестящие на солнце нити и устремились вслед за последними удирающими птицами. Как они не пытались выжать из своих крыльев еще чуть-чуть скорости, им все равно не удалось улететь. Почти одновременно, щупальца их проткнули и за считанный миг втянули в облако, оставив кружить в воздухе лишь несколько черно-красных перьев. Тем временем, облако подползло почти вплотную к насыпи и начало постепенно оседать. 

Моим глазам открылось воистину жуткое зрелище – прямо перед окном стояло, раскачиваясь, нечто настолько огромное, что просто не укладывалось в моем понимании. Оно было похоже на длинную и непропорционально толстую безголовую змею, чей хвост вился между развалинами, и довольно далеко. Голова у нее все же была, точнее их было восемь. Восемь голов расположившихся по вокруг, эээ… носа? Не знаю как бы назвать роговой конус ощетинившийся сотнями тысяч мелких зубов, похожий на горнопроходческий щит, который мне однажды довелось видеть, еще до войны. Каждая из этих голов была оснащена большим красным глазом, и длинным тонким клювом, похожим на гарпун.

Тварюга явно заинтересовалась поездом. Одна из голов медленно выдвинулась и заглянула в соседнее окно, потом вытянулась подальше, обогнула вагон через крышу и посмотрела в противоположное. Покрутившись вокруг вагона, она не обошла вниманием каждое окно, в том числе и в наше. Я, признаться, чуть не брякнулся в обморок, когда ко мне, можно сказать в самую душу, заглянул этот огромный красный глаз, как будто мерцающий собственным светом. Хищным, голодным светом. Блестящее острие гарпуна с противным скрипом проехалось по стеклу, оставив на нем след крови недавно сбитой птицы. Не обнаружив ничего для нее интересного, голова, издав глухой раскатистый рык, двинулась к окну, с которого начинало знакомство с поездом.

Следующий миг слился в одну неразборчивую кашу. Более-менее осмысленное, что я помню – это то что у кого-то не выдержали нервы. Раздался вопль, кричавший вскочил, и стал медленно, слишком медленно, поворачиваться к проходу.

За это время тварь успела от неожиданности отпрянуть, сжаться для броска, и…

Все слилось воедино. Блестящий фонтан стекол пополам с кровью, жуткий вопль, длившийся считанные доли секунды… И вот, голова-гарпун спряталась под панцирем, утащив за собой свою жертву. Тварь, явно обрадовавшись, что здесь ее ждет много пищи, подняла свое туловище повыше, собираясь обрушить на поезд свою здоровую «бурильную установку». 

И тут, в последний момент, непонятно откуда в эту змею ударил яркий голубой луч, по которому сразу же проскользнул сгусток сгущенного воздуха. Взвился фонтан темно-желтой жижи, заменявшей ей кровь, тварь взревела, во все восемь, а точнее семь глоток, переходя из инфразвука в ультразвук и обратно. Хвост монстра бился из стороны в сторону, превращая ветхие развалины в мелкий щебень. Вслед за первым лучом появились еще три. Они били по очереди, складываясь вместе в непрерывную канонаду. Через считанные секунды, змея, издав почти усталый вой, упала на землю, чудом не спихнув поезд своим рогом.

Как только ее тело коснулось земли, поезд рванул вперед с впечатляющей скоростью, как бы запоздало впав в панику. 

Я, совершенно ошалевший, сидел и глядел в одну точку, смотря, как капли черной птичьей крови медленно сдувает со стекла. От этого состояния меня отвлекло мягкое прикосновение к моей руке. От неожиданности я вздрогнул, и чуть было не заорал, но вовремя понял, что это была всего лишь Аня. Мне стыдно признаться, но тогда я совершенно забыл про нее.

- Ганс… Не бойся! Все закончилось. Ты просто молодец – ни разу не пошевелился. – нежно произнесла она. Она улыбалась почти по матерински, и в который раз я поразился выдержке этой девушки. Вроде бы, по всем законам жанра, я должен был утешать ее, а не наоборот…

А за окном, тем временем преображался пейзаж – заброшенные развалины превратились в те же развалины, но только населенные – то тут то там мелькали люди, горели костры и голубые ксеноновые фонари. Поезд приближался к высокой металлической стене, состоящей из тонких балок – «гряде». За ней начинался Сити-17. И новая жизнь. И новый путь по ней.