Мьол Львица стояла на мосту рядом с рыночной площадью. Голоса торговцев, заманивающих покупателей потратить побольше звонких монет, были слышны отсюда довольно хорошо. Порой она бродила от одного прилавка к другому, что-то покупала, беседовала с теми, кто был расположен говорить… но всегда уходила обратно на мост, едва услышав знакомый голос.

Она часто видела Бриньольфа на рынке. Каждый сандас он там – за одним и тем же прилавком. Каждый сандас – новые шарлатанские снадобья в красивых сосудах. Раньше ей было любопытно, что он сочинит на этот раз; теперь же ей все равно. Смысл все равно сводится к одному и тому же.

Расхваливая новое чудо-средство, Бриньольф обычно держал одну бутыль в руках. Холеные руки, пальцы длинные, скорее девичьи. Но ей они не казались красивыми: это руки, свойственные вору. Такие пальцы чутко сжимают отмычку, ловя малейшее сопротивление замка; наверняка им под силу взломать даже казну ярла. Они легко, невесомо влезают в чужой карман, утаскивая вожделенную драгоценность или подбрасывая улику. Наверняка он причастен ко многим кражам и подставам, совершенным в Рифтене за все время, которое она живет здесь.

Мьол сжимает упрямые губы и хмурится, глядя в рубиновую от закатного света воду озера. Гильдия воров – всего лишь шайка из отбросов общества, они даже хуже, чем семья Черный Вереск. Эти хоть не притворяются защитниками бедноты. Вот она, беднота, сидит в паре шагов от лавки рыжего вора, но тот на них и не взглянет. Ему важнее другое: притащить в казну их мерзкой гильдии побольше золота. Любым способом.

Мьол пытается не вслушиваться в его бойкую, гладкую речь. Она стоит к нему спиной – нарочно, чтобы не жалеть лишний раз о том, какой путь выбрал этот человек. Не тяни он Рифтен на дно вместе с другими… он бы ей понравился. Да. Как тогда, в первую их встречу на этой же площади. Тогда он стянул у нее кольцо, а вечером того же дня Эйрин рассказал ей о Гильдии воров и о семье Черный Вереск. О том, кто правит бал в этом городе, о том, как стоит жить, чтобы сохранить свою жизнь и здоровье нетронутыми.

Она не согласилась идти путем страха и смирения. А Бриньольф, очаровательный норд… Что ж. Вор, всего лишь вор. Как жаль. Снова она пала жертвой своей беспечности.

А Бриньольф тем временем проворно расставил склянки на прилавке, деловито расправил бумажные ярлычки на каждой бутылочке и, откашлявшись, развернул новую агитацию перед толпой зевак:

– Это чудодейственный эликсир из крови фалмеров!

– Фалмеров? – Мьол встрепенулась. Это что-то новенькое. Мазь из жира тролля, настойка от атаксии из пятнадцати видов грибов… Вечное шарлатанство, приправленное умелым убеждающим словом. Ей не верится… Но фалмеры. Фалмеры, обитатели глубин двемерских руин.

А вдруг?

Быстрее, чем Мьол успела подумать, она уже развернулась лицом к рыночной площади и неосознанно подходила все ближе. И вор это заметил.

– Ты что-то знаешь о них, детка? – фамильярно обратился к новой слушательнице Бриньольф. Он видел ее тут и раньше, но до сих пор она вообще стояла к рыночной площади спиной, одной рукой опираясь о парапет, а другой будто бы невзначай накрыв кошелек на поясе. Впрочем, когда-то они беседовали, и он, хоть не мог вспомнить сейчас ее имени, знал: она не привыкла встречаться и общаться с ворами. Иначе заметила бы пропажу немедленно. Правда, подбрасывать украденное на место у них было не принято, да и следовало б найти для такого поступка более серьезный повод, нежели растерянный взгляд красивых глаз.

Но теперь женщина вновь проявила интерес к нему, и это был неплохой шанс постараться самым честным для вора способом облегчить и ее кошелек. С виду он был довольно объемист, да и порой она подавала монетку нищим.

– Фалмеры – обитатели двемерских руин. Когда-то давно они были благородными снежными эльфами, но теперь они – слепые яростные твари. Они лишь желают уничтожить любого, кто вторгнется на их территорию, – она потерла занывшее в ответ на воспоминания плечо. Наполовину скрытый кирасой, на коже бледнел шрам от фалмерского клинка.

Бриньольф не был дураком. Он вспомнил встревоженного Эйрина, притащившего эту израненную женщину в город, посмотрел в ее глаза и запросто сложил два и два.

– Так ты угодила в передрягу в руинах двемеров?

– Я думала, ты знаешь, – с иронией парировала Мьол. – Ты же все обо всех знаешь. В особенности – об их карманах.

– Послушай, я не просто неудачник из канализации… – слова «вор» Бриньольф, задетый ее шпилькой, намеренно избегал. Семья Черный Вереск покрывала Гильдию, но повсюду шатались стражники, которые только рады устроить так, чтобы тюрьма не пустовала. А заодно – и пополнить казну владения из карманов воришки.

Мьол мотнула головой. Вопреки ее словам, взгляд стал почти умоляющим:

– Послушай, меня это не волнует. Я только хотела попросить тебя о помощи. Если ты был там, в руинах, если смог вернуться, то мог бы ты…

– Что мог?

– Я потеряла там свой клинок, Лютый. Мне без него тяжело…

Повисло молчание. Взглянув Бриньольфу в лицо, Мьол не нашла там того, на что надеялась, и она, ссутулившись, отступила назад, на мост. В глазах женщины тлела такая грусть, что вор тут же закрыл рот: желание дразнить ее бесследно исчезло.

– Женщина, тоскующая по своему оружию. Настоящее дитя Скайрима, – с непонятной улыбкой сказал Бриньольф. Нордке она показалась насмешливой и вывела ее из себя:

– Зато ты ни капли не похож на норда. Тунеядец, шарлатан и вор! – с неприязнью ответила Мьол. Слушатели кругом ее совсем не смущали. Напротив, подбадривали своим присутствием. Но новое разочарование тяжко давило на грудь. Уже во второй раз. Он откажется.

Вор коснулся ее плеча, тут же убрав руку, чтобы женщина успела почувствовать его пусть странную, но искреннюю поддержку и не успела ударить по рукам, и вернулся к своему прилавку, на котором стройными рядами выстроились склянки с чудодейственными эликсирами.

– Прости, я не могу. Я не был там и едва ли когда-нибудь буду, – проговорил он, не оборачиваясь. Себе под нос он добавил: – Хотя хотел бы помочь. Наверное.

А Мьол осталась стоять на мостике, глядя ему вслед и по-прежнему молча проклиная свою беспечность.