– Ну как? – нетерпеливо спросила Нидхёгг у вышедшего во двор Партурнакса. Он уже был облачен в такую же мантию, как носили Седобородые, и ходил, пряча руки в широких рукавах. Видно было, что ему холодно и что это ему не нравится. В остальном же…

– Очень… необычно. Никак не могу перестать сутулиться.

– Тебе очень идет. Седобородые небось прыгают от счастья?

Партурнакс усмехнулся в седую бороду. Будучи человеком, он выглядел намного старше своего старшего брата – вот такой парадокс. Впрочем, парадоксом это выглядело лишь для математика: Нидхёгг считала, что братья-драконы действительно соответствуют возрасту, отразившемуся в их человеческих личинах. Даже если это и не так – кто она, чтобы спорить с магией?

– Мой брат ищет вашу подопытную?

– Ага. Хоть бы он ей сердечный приступ не устроил… или она ему. А я осталась бороться с собой, – горестно вздохнула она и с раздражением уставилась на свой зазубренный хвост. Чешуя еще хранила следы ее зубов.

Партурнакс похлопал ее по лапе. Нидхёгг почти не ощутила прикосновения, но увидела его – и оно немного ее ободрило.

– Ты справишься, я знаю. И теперь, пожалуй… я понимаю, чем я так тебя испугал в нашу первую встречу. Смертному дова кажется огромным. А вы боитесь всего, что крупнее вас.

– Не говоря уже о том, что все драконы, которых я встречала в Скайриме до тебя, стремились меня убить… А вы разве никого не боитесь?

– Нет никого в Мундусе больше и сильнее дова, – серьезно возразил Партурнакс.

– О, вы с ним похожи гораздо сильнее, чем я думала! – Нидхёгг хихикнула, вспоминая их с Алдуином недавний разговор. Мужчина в мантии Седобородых присел на камень, смахнув с него полупрозрачную вуаль снега, и взглянул Нидхёгг в глаза. Присмотревшись, девушка-дракон различила в них свое отражение и даже – свои собственные черные очи.

– Все дова тщеславны, все властолюбивы, все хитры и жестоки. Но и мудрости нам не занимать. Разве что мало кто пользуется ею так, как следует это делать. Я могу поделиться ею с тобой и теперь, когда тебе это будет нужно. Ты не останешься, я знаю, но ты будешь навещать меня, так? А мой удел – жить здесь, с моими учениками. Находясь теперь рядом с ними, я научу их всему, что хотел бы передать смертным.

Нордка благодарно кивнула ему, жалея, что не может, как прежде, отразить на лице свою признательность, и стала взлетать, чтобы сделать еще несколько кругов вокруг горы. Все утро она летала против ветра; злилась, когда ее сносило, рвалась сквозь невидимую пелену – и порой даже побеждала. Крылья крепли.

Но не в этот раз. Совершенно некстати дракон отпустил ее и ускользнул в глубины сознания, махнув скользким хвостом и не позволив себя удержать. Стремительно теряя чешую и крылья, визжа, Нидхёгг обрушилась в снег с высоты около трех футов. Протянув руку, подоспевший Партурнакс помог ей подняться. Но он, казалось, не был удивлен. Могло ли хоть что-то удивить его достаточно сильно?

– Я же говорил.

– Но сейчас я этого не хотела! – пискнула Нидхёгг, позволив себе обвиснуть в сильных руках: сердце едва ли не выскакивало из груди, колотясь как сумасшедшее. Ладони вспотели, несмотря на холод и налипший снег.

Немного отдышавшись и подавив намечавшуюся истерику еще в зародыше, девушка сообразила, кто ее держит, и тут она вспомнила об одном своем давнем желании.

Слабо улыбнувшись своим мыслям, Довакин попросила:

– Раз так… я сейчас сделаю то, о чем давно мечтала. Можно?

– Это связано со мной? Можешь попытаться.

Хихикнув, Довакин извернулась в его руках ловко, как ящерица, и встала на ноги. Она крепко обняла мужчину и уткнулась носом в его плечо – мягкое и теплое под плотной тканью, вполне человеческое. Ткань мантии пахла сыростью сундука, в котором пролежала не один месяц, и от нее тянуло временем. Особый запах времени: пыль обветшавших книг, истлевшие ткани, трухлявые деревья, ржавые клинки, все вместе и сразу, – источал и сам Партурнакс. Или ей просто так казалось?

– Ты самый-самый лучший из всех людей, кого я знаю, – призналась нордка. Ей давно не было так надежно в чьих бы то ни было объятиях. Удивительное чувство.

– Я не человек, – мягко напомнил ей дракон. Впрочем, это не помешало ему ответить на изъявление нежности. Он в последний раз видел объятия людей много тысяч лет назад, но без труда понял, что нужно делать.

– Вот именно, – вздохнула Нидхёгг, все еще не желая его отпускать.

– Ты еще так молода, Нидхёгг, – он потрепал ее по волосам; Довакин вздрогнула, когда Партурнакс впервые за все их знакомство назвал ее по имени. – Тебе еще встретится много замечательных людей. Я и сам знал таких.

– Тех троих героев?

– И их тоже.

Нидхёгг отступила, отпуская дракона, и взглянула ему в лицо.

– Думаешь, Алдуин мне позволит? Дай ему волю – и он навсегда унесет меня туда, где бывают только драконы.

– А ты не хочешь этого?

– Я… я не знаю. На самом деле, я еще не знаю, чего хочу. – Нидхёгг задумалась, отведя взгляд.

Наверное, Партурнакс прав. Все еще впереди, ей еще жить и жить среди людей. А неизвестность в случае, если она ответит Алдуину согласием, пугала. Но и соблазняла этим же. О любви ведь мечтает любая девушка, верно? Но простираются ли мысли дев Скайрима до таких фантазий?

Ведь однажды ей все же придется дать Алдуину однозначный ответ… Возможно, совсем скоро он настойчиво потребует его. Ведь все уже началось, и пора официально, во всеуслышание принимать чью-либо сторону. Драконье или человечье. Рядом с Алдуином – или против него. Внизу, под его лапами, с людьми. Со смертными.

– О, брат возвращается с удачей, – посмотрев в небо, Партурнакс хмыкнул и снова спрятал руки в широких рукавах. На морозе без дополнительного утепления его ногти немедленно начинали синеть, а кончик носа и щеки уже давно пунцовели. Дракон воплотился в тело норда, но этот норд никогда прежде не испытывал холода – и холод щедро делился с ним новыми впечатлениями. – Обернись, – но Нидхёгг и без подсказки уже сообразила, что это у нее за спиной. Она резко обернулась, привычным движением руки ловя полу взметнувшегося в воздух плаща.

К ним приближались драконы. Один – отлично ей знакомый, черный, с длинными извитыми рогами и алыми злыми глазами. Другой же летел чуть позади. Нидхёгг отметила чешую бежевого цвета и короткие рога, завернутые внутрь и назад, как у барашка.

Вел себя новый дракон довольно странно. Не метался, не сыпал проклятьями, не порывался отгрызть Алдуину хвост… словом, вел себя как нельзя лучше для них.

«Интересно, она вообще понимает, что происходит?» – подумала Нидхёгг, наблюдая, как драконы приземляются на мигом ставшую тесной площадку за монастырем.

Алдуин окинул Нидхёгг быстрым взглядом и кивнул. Он повернул голову к своему спутнику, который тем временем спокойно взглянул на Нидхёгг и с интересом осмотрел Партурнакса.

– Все в порядке? – стараясь говорить медленно, четко и спокойно, будто говоря с диким зверем, спросила Довакин.

– Со мной все хорошо, – отвечал дракон глубоким женским голосом. Визгливые интонации почти отсутствовали, а тон напоминал голос человека, находящегося под влиянием гипнотической магии.

– На самом деле? – усомнилась девушка. Что-то тут не клеилось. Или это какой-то хитрый план?

Алдуин уперся крыльями в промерзшую землю, царапая ее отставленным когтем. Он вытянул длинную шею и почти уперся носом в лоб Нидхёгг. Холодное дыхание сдуло снежинки с ее волос. Его такое сокращение дистанции не смущало, но оно тут же привлекло внимание девушки. Сложно не обратить внимания на шипастую голову дракона в дюйме от собственного носа.

– Так, все уже произошло, а теперь начистоту. Зачем тебе это нужно?

Нидхёгг усмехнулась. Взгляд ее стал пустым и холодным. А еще – немного усталым. Удивительно по-взрослому для нее, удивительно… нехарактерно.

– А пускай поймет, что требовать смерти всех драконов без разбору, в том числе добрых – это плохо. Она же теперь хороший дракон, верно? Сама дракон!

– Она ведь даже не умеет Кричать. Никто ее не учил, – промолвил Партурнакс. Давно ему пора было спрятаться в относительно теплом здании монастыря, но что-то все не отпускало.

– И слава Талосу, что не умеет. Может, поэтому и скромничает в таком солидном обществе?

– Ты жалеешь о том, что выбрала ее?

– Ее? Да нет, не жалею.

– Совсем ты ее не любишь, Нидхёгг. Она же тебе помогала, наверное, – то ли в шутку, то ли всерьез упрекнул ее Алдуин. В ответ он получил взгляд «да-что-ты-такое-говоришь-сам-на-себя-посмотри». Довакин фыркнула и отвернулась, но через несколько секунд на ее плечи легли тяжелые ладони.

– Спокойно, я знаю, что сам не пример для подражания. И знаю, что уже поздно. Просто… брат заразный. Месяц назад мне такие слова и в голову не пришли б.

– Ну, зато теперь ты не станешь отрицать, что горные ветры Монавен отлично располагают к раздумьям, – невозмутимо откликнулся младший брат. Он-то ясно видел, что творится с Алдуином, но в силу характера не спешил сообщать об этом публично.

Дракон, о котором они говорили, перестал вслушиваться в разговор, в котором понимал все меньше. Смысл ускользал, мысли путались. Тогда он тяжело лег на землю и сонно склонил голову. Едва морда его коснулась лап, а глаза сомкнулись, как произошло обратное превращение: белый колючий огонь сжег чешую и крылья, стремительно съежился и погас, не тронув человеческого тела Дельфины. Уснувшая женщина, укутанная в меховой плащ от носа до латных сапог, даже не ощутила никаких перемен.

Алдуин и Партурнакс переглянулись. Потом они оба посмотрели на Нидхёгг.

– Что? Я тоже не в курсе, почему она так странно себя ведет.