Серебристая ниточка паутины была туго натянута в углу, как раз напротив его лежанки. По этой нитке суетливо бегал туда — обратно крохотный паучок, спеша поскорее сплести кружево паутины. Еще одно, в дополнение к тем, что уже украшали углы холодной, каменной темницы. Положив голову на руки, Андерс наблюдал за паучком, невольно любуясь его трудолюбием и усердием. А что еще ему оставалось? Почему-то казнить его не спешили, может, никак не могли договориться, как именно это сделать? Свои пожелания он Хоуку высказал, когда тот был здесь в последний раз.

Вспоминая этот визит, Андерс до сих пор недобро усмехался. До чего это было жалкое зрелище! Нелепая попытка найти прощение у того, кого сам обрек на смерть... Впрочем, зачем Хоук это делал, целителю было ясно — совесть может быть беспощадной и жестокой и от нее не скрыться нигде, и даже объятия любовника, ради которого стал предателем, тут не спасут.

Любовник вот он, рядом, а совесть — она в тебе самом. Она грызет, обжигает, леденит, она мешает спать и сводит с ума. С ней нельзя заключить сделку и ее нельзя купить. Теперь Хоуку это стало понятно, он на собственной наместнической шкуре испытывает все прелести мук совести! И поделом ему.
Андерс не раз предупреждал Артура, что эта его страсть к остроухому тевинтерцу добром не кончится, слишком разные, чтобы быть вместе в полном смысле этого слова. И пусть в постели все феерически прекрасно, жизнь не ограничивается любовными утехами! У него самого тоже так было... с Дорианом. И так же закончилось — больно, резко, мучительно... Ведь на самом деле он сбежал не только от Серых Стражей, он пытался убежать еще и от Амелла и... от себя самого. Пытался и не сумел. Не смог выбросить Стража-командора из головы, забыть всё, что было между ними.


Те несколько месяцев, проведенных в Башне Бдения, были чем-то безумно-нереальным. Да и сам Дориан был таким: воплощенная страсть, безудержные желания, невероятно сильная воля. Ему невозможно было не подчиняться, он покорял и заставлял безмолвно следовать за собой. Впрочем, он и не мог быть другим — мужчина, победивший Архидемона, остановивший Мор. Андерс и сам частенько терялся под пристальным взглядом темно-карих глаз Дориана. В командоре было столько силы, что иногда целитель удивлялся, как способно выдерживать этот дух человеческое тело...

Тело. Несмотря на то, что не был воином, Дориан представлял собой великолепный образчик мужчины. Как-то они разбили лагерь на берегу небольшого лесного озерца и Амелл, не допускающим возражений тоном, велел всем искупаться. Особо пристально он взглянул при этом на Огрена, от которого, как обычно, здорово несло. Подавая подчиненным пример, Дориан первым сбросил на траву одежду и, нисколько не смущаясь собственной наготы, стремительно пошагал к озеру. Назвать его грудой мускулов было нельзя, но сложен командор был удивительно пропорционально: широкие плечи, тонкая талия, узкий таз, длинные ноги.

Андерс тогда поймал себя на мысли, что беззастенчиво пялится на своего обнаженного командира, испытывая при этом не только восхищение, но и... желание. К тому моменту у него уже достаточно долго не было никого, и оставаться равнодушным было все сложнее.

— Эй, маг, ты это чего на командора вылупился, как баран на новые ворота? Ежели чего эдакого захотелось — можешь рискнуть! — Огрен пошловато хохотнул.

— Ты это о чем, мой вонючий друг? — изобразив на лице изумление, в свою очередь спросил Андерс.

— Как это о чем? О том самом! Ты на его зад уставился, и слюни пускаешь, вот я и решил, что ты тоже из этих... антиванцев, — гном поманил целителя ближе, и тот послушно наклонился. — Был у него возлюбленный. Этот... тьфу ты... эльф, антиванец. Смазливый такой блондинчик. Вот командор и влип, втрескался, как мальчишка! Так вот, опосля того, как Архидемону каюк настал, тот эльф вроде как с командором остался, да видать ненадолго его хватило. Потому как здесь, в Башне, Дориан уже один был. Я как-то хотел его спросить, куда его эльфик подевался, да не стал. Уж больно сумрачный у командора вид был.

— А зачем ты мне всё это рассказываешь? — спросил Андерс, бросая на траву последнюю деталь своего туалета.

— А просто так! Поболтать захотелось, — сумрачно буркнул Огрен, тоже уже успевший раздеться и пошлепал к воде: коротконогий, коренастый и очень уж «ароматный».

Андерсу не оставалось ничего другого, как последовать за собеседником. Целитель изо всех сил старался пореже смотреть в сторону командора, но это почему-то было невероятно сложно. Оказывается, герой Ферелдена тоже успел познать эту страсть... И, пожалуй, стоит сказать «спасибо» тому незнакомому эльфу-антиванцу, ведь ступать по проторенной дороге всегда проще, чем по целине. Но, в любом случае, самый сложный шаг — первый, и Андерс никак не мог решиться его сделать. А что, если гном что-то напутал? И в ответ на свои намеки целитель получит в лучшем случае вежливое удивление командора, в худшем — плохо скрытое презрение? Но с каждым днем сдерживать себя было всё сложнее, ведь они много времени проводили вместе, помогая друг другу советами, делясь знаниями. Эти разговоры доставляли удовольствие обоим, но еще и волновали Андерса, заставляли вспомнить о юношеском способе избавления от напряжения, потому что иначе было просто невозможно.

Неизвестно, сколько бы эта неопределённость длилась, если бы не случай.
Тот бой был долгим и трудным, им всем здорово досталось, а, когда всё наконец-то закончилось, и они вернулись в Башню, Андерс предложил Дориану более тщательно его осмотреть и подлечить уже основательно. Амелл согласился и пригласил целителя в свою комнату. Пока на командоре была мантия, сохранять спокойствие, относительное спокойствие, еще удавалось, но с другой стороны — когда еще выпадет такая возможность — оказаться с ним рядом и попытаться...
И он предложил Амеллу раздеться для более полного осмотра. Ему показалось, или в глазах командора мелькнул интерес? Или это просто отблеск свечи, стоящей на столике? Слегка касаясь пальцами плеч и спины Дориана, Андерс чувствовал, как учащается его собственный пульс, как начинает кружиться голова от близости желанного и пока недосягаемого. И как здорово, что широкая, складчатая мантия легко скрывает последствия охватившего возбуждения.

Это ему хорошо, а вот на командоре оставалось теперь только белье, не способное ничего скрыть. И когда Амелл повернулся к нему лицом, Андерс понял, что те золотистые искры в темно-карих глазах не были просто отражением пламени свечей. Дориан точно так же находился в плену желания и, похоже, чувствовал себя неловко, потому что щеки командора вспыхнули и он, не глядя Андерсу в глаза, пробормотал:

— Извини, — в ответ на шутливое замечание о напряжении сексуального характера. — Просто я...

«Была — не была», — подумал в этот момент целитель, опуская свою руку еще немного и касаясь Амелла там и так, как очень давно хотел.

— Не только ты.... — сумел сказать он тогда, придвигаясь ближе.

К счастью, больше слова не потребовались, а поцелуй, который за этим последовал, стал началом долгой, полной воплощенных желаний ночи. Дориан покорил его и властно повел за собой, не оставляя времени на сомнения и сожаления. Сила, нежность, страстность непостижимым образом сплетались в Амелле, ему невозможно было противиться, его нельзя было не любить. Их ночи были полны не только страсти, но и долгих, серьезных бесед. Андерс делился с командором своими взглядами на магов и магию, тот кое с чем соглашался, с чем-то спорил, то это всегда было увлекательно для обоих.

Был только один вопрос, на который Амелл не пожелал ответить, одна тема, касаться которой он запретил. Той ночью, перед тем, как уснуть, Андерс рассказывал командору о своём прошлом, упомянул бывшего возлюбленного Карла и спросил Дориана о том эльфе-антиванце, надеясь на ответную откровенность. Но этого не случилось. Расслабленно довольная улыбка тут же исчезла с лица Амелла, глаза потемнели еще больше, меж бровей пролегла глубокая морщина, и он бросил резко, не глядя на Андерса:

— Я не хочу об этом говорить. Никогда. Больше не задавай мне этот вопрос, хорошо?

— Но... — начал было целитель и тут же умолк, испугавшись холодной ярости, полыхнувшей в глазах командора.

— Никогда, Андерс, — угрожающе повторил тот, поднялся с постели, набросил мантию и покинул спальню.

Этой ночью он в Башню не вернулся, и Андерс так и не узнал, где провел её Страж-командор. Об этом знала только Веланна, составившая Дориану компанию в ночных блужданиях по лесу. Но долийская магесса ничего никому и никогда об этом не рассказала. Эта ночь стала её тайной, её сокровищем, которое она бережно хранила. Забыть ласки командора и поцелуи, полные горечи и отчаяния, долийка так и не смогла, а потому предпочла исчезнуть сразу после сражения. Видеть Амелла рядом с этим белобрысым магом было слишком тяжело и больно.

Однако Андерс не оставил попыток разузнать о прошлом командора, но решил пойти другим путем. Маг зазвал Огрена на пару кружек эля и, между пятой и пятнадцатой узнал всё о Зевране Араннае, Антиванском Вороне, убийце, который вместо того, чтобы выполнить контракт на командира, стал его любовником. Нет. Не так. Любимым.

Огрен рассказывал о прошедших днях, вливая в себя кружку за кружкой, а маг пытался представить себе этого антиванца. Но образ не складывался. Постоянно получалось что-то либо слишком женственно-слащаво-томное, либо холодно-лицемерно-подлое. Но, ни тем, ни другим этот Зевран быть не мог. Такого Дориан никогда не подпустил бы к себе и не полюбил. Разговор с Огреном закончился тем, что гном уснул, уронив голову на стол, а сам маг хоть и знал теперь об Араннае больше, но ровным счетом ничего не понимал. Он надеялся, что рано или поздно Дориан расскажет ему о своем прошлом, но вместо этого антиванец сам напомнил о себе.


То злосчастное письмо Амелл получил аккурат перед последним, решающим сражением с безумной Матушкой. Когда командир понял, от кого оно, на мгновение опешил, но тут же взял себя в руки, отошел подальше от соратников и прочел послание из далекой Антивы. Его не было достаточно долго, и Андерс начал беспокоиться — не случилось ли чего с командором. Он решил сам отыскать Дориана и нашел... на свою голову. Тот сидел на камне, обхватив колени руками, злосчастное письмо лежало рядом на том же валуне, придавленное посохом. На лице командора, который был уверен, что его никто не видит, ясно читалась боль. Демоны побери! Значит, этот проклятый Ворон до сих пор небезразличен Дориану!

В то же момент, Андерс дал себе слово любым способом прочесть это письмо. Он понимал, что это гадко и недостойно, но ничего не мог с собой поделать. Он должен был знать, что там написано, а командор никогда об этом не скажет, он ведь вообще запретил упоминать о Зевране.

Почему-то возможность совершить неблаговидный поступок всегда появляется быстрее, чем что-то более достойное. Так случилось и на сей раз. Дориан отдыхал после сражения, а он, пользуясь глубоким сном командора, отыскал в его сумке письмо антиванца и прочел. Целитель до сих пор помнил каждое слово того короткого послания. Особенно те, о неприличных сновидениях, в которых Араннай видит Дориана. Читая все это, Андерс почувствовал себя так, словно стал третьим лишним, будто попытался вмешаться в отношения этих двоих, ведь в каждой строчке треклятого послания сквозила... любовь.
Так Дориан его и застал — с письмом Зеврана в руке, которое Андерс выронил, услышав брошенное резко и жестко:

— Чем это ты занят, друг мой? — полуобнаженный командор стоял на пороге, скрестив руки на груди и вперив в Андерса тяжелый взгляд. — Ты мою сумку со своей спутал?

— Да... То есть — нет, — начал Андерс, — это действительно твоё, — он наклонился, поднял письмо и протянул его любовнику. — Но я должен был знать, что он тебе пишет! А разве ты сказал бы мне?

— Нет. Не сказал бы. Это моё письмо и моя жизнь, понимаешь? — Дориан сжал письмо в руке, бросил выразительный взгляд на Андерса, потом на пылающий камин и снова на Андерса. На лице командора читалось мучительное колебание. Он даже сделал шаг в сторону пламени, но тут же остановился. — Ты узнал то, что так хотел? — бросил с долей ироничного презрения.

— Да, — целитель сглотнул, — а ты не думаешь, что нам все-таки придется об этом поговорить? Ты сам не свой с того момента, как получил это проклятое письмо! Думаешь, я ничего не вижу?

— Странно, я полагал, что научился скрывать свои чувства, — медленно протянул Амелл, тщательно складывая письмо и не глядя на Андерса. — И я по-прежнему не хочу об этом говорить.

— Придется, Дориан, — решительно сказал Андерс, — теперь, когда все грандиозные сражения позади, тебя ничто здесь не держит. Ты можешь поехать к нему. К этому Зеврану Араннаю, так же его зовут, да?

— Так. Зачем ты спрашиваешь, если знаешь? — вопросительно изогнул бровь командор. — И с чего ты взял, что я собираюсь ехать к нему?

— С того, что этот антиванец тебе до сих пор небезразличен, — вздохнул Целитель. — Если бы это было так, ты не хранил бы это письмо. Просто сжег бы, как ты поступаешь со всеми прочитанными письмами! Боюсь, тебе придется сделать выбор: или Зевран, или... наши с тобой отношения. Двое в постели — это нормально, трое — уже перебор.

— Не всегда, знаешь ли, — попытался пошутить Амелл, вспомнив, как славно развлекались они когда-то на корабле Изабеллы. — Иногда это придает особый шик и остроту ощущений.

— Этому тоже он тебя научил? — без улыбки спросил Андерс. — Боюсь, мне таких изысков не понять. Он или я, всё просто, Дориан. Если антиванец — это только твое прошлое — сожги письмо. Сейчас. И тебе самому станет легче!

— А если я скажу «нет», — прямо глядя в глаза любовнику, спросил Амелл. — Со своей жизнью и со своим прошлым я разберусь сам. Просто дай мне немного времени.

— Хорошо, — как-то слишком поспешно согласился Андерс, уже принявший в ту минуту решение, приведшее его в конец концов на эту деревянную лежанку Казематов Киркволла.

Он сам всегда отдавался своим чувствам целиком, любил или ненавидел от всей души. Иначе он не мог. Бескомпромиссность и четкое деление мира на черное и белое, на добро и зло. Таким он был, поэтому и сбегал из Круга семь раз.

Свой восьмой побег Андерс совершил из Башни Бдения. Впрочем, назвать это побегом было нельзя. Он просто оставил котенка одному из друзей и покинул Ферелден. Никаких слез, прощаний и записок. Амелл свой выбор сделал, а быть третьим лишним — унизительно.

И как жестокая насмешка судьбы — встреча с Хоуком. Родственником Амелла, чем-то неуловимо похожим на него, синеглазым магом. Это легкое сходство и магия сыграли с целителем злую шутку. Тоскуя по Дориану, он невольно потянулся к Артуру, надеясь найти в нем часть оставшегося за морем любимого. И не заметил сам, как снова привязался, на сей раз уже к Хоуку. И эта новая страсть оказалась еще безнадежнее той, от которой целитель пытался убежать.

Сердце Артура уже успел похитить остроухий магоненавистник с громадными глазищами и украшенной лириумом кожей. Фенрис. Эльф. Бывший раб, незаметно ставший господином того, кто номинально считался главным в их тандеме. Они абсолютно не подходили друг другу, им никак нельзя было быть вместе, потому что кто-то обязательно уничтожит своего партнера... Сломает, выжжет душу, опустошит... Нельзя смешать вместе огонь и воду, надеясь, что со временем все нормализуется. Так не бывает.

Андерс пытался предостеречь Хоука, старался переключить его внимание на себя. Но ничего путного из этого не вышло. И теперь его самого ждет казнь, именно её целитель предпочтет усмирению, если ему дадут такую возможность — выбрать. А Хоук... Хоук остался со своим любовником и совестью, пожирающей его изнутри, как лихорадка. И поделом ему. За все надо платить. Самая высокая цена — у предательства. Себя самого.



Последнее, чего ей хотелось — это возвращаться в Тевинтер, но и оставаться в Вольной Марке было страшно. Полные безумной, дикой ярости глаза брата снились Варанье по ночам. Синий сполох его лириумных клейм и сочащийся ненавистью голос — это было действительно ужасно. На её глазах Лито убил того, кто казался эльфийке воплощением силы и ни с чем не сравнимого могущества. Но мертвое тело магистра лежало в луже его собственной крови, а брат нависал над Вараньей, собираясь убить и её.

Спасти эльфийку мог только он — этот черноволосый, синеглазый маг, наблюдающий за ними, скрестив руки на груди. Артур Хоук. Новый господин брата? Не похоже, с хозяином Лито не стал бы так разговаривать. Да и она сама слышала, как этот Хоук бросил Данариусу:

— Фенрис — не мой раб!

А ответная колкость магистра об искусности брата заставила синие глаза Защитника сузиться, а его длинные пальцы сильнее сжали посох. Удар достиг цели. Между Лито и этим магом отношения куда глубже дружеских, а значит, брат должен послушать своего любовника и оставить ей жизнь. Он послушал, но, заглянув в холодную синеву глаз Хоука, Варанья поняла, почему он остановил Лито. Но неё саму ему было плевать, он точно так же, как и брат, презирал её, но он хотел уберечь Лито от боли, которая придет потом, избавить от раскаяния, которое ничего уже не сможет изменить. Но, как бы то ни было, она осталась жива и, покидая ту таверну со странным названием «Висельник», эльфийка не думала, что будет делать дальше. В тот момент ей хотелось оказаться как можно дальше от брата и его черноволосого возлюбленного.

Жалких остатков её денег хватало только на дорогу назад в Тевинтер, но примет ли её снова магистр Ариман? Или, узнав о смерти Данариуса, предпочтет держаться подальше от бывшей ученицы?

Опасения Вараньи оправдались. Пока она была в Киркволле, магистр успел обзавестись новой ученицей, а ей молча указал на дверь. Попытки найти работу проваливались одна за другой, портниха никому не требовалась и с каждым днем перспектива голодной смерти становилась всё реальнее.

Создатель! Как же не хотелось эльфийке возвращаться в бордель! Воспоминания обо всех этих воняющих потом, похотливых самцах разных рас до сих пор заставляли её содрогаться от омерзения. Но тогда выбора у неё не было. Данариус сдержал слово и после удачного завершения эксперимента над Лито, освободил её и мать. Вот только свобода, ради которой брат пожертвовал собой и пережил столько боли, что утратил память, оказалась совсем не такой, как ей представлялось.

Не было работы, денег, а ко всему прочему — тяжело заболела мать. Причиной этому стал Лито, не узнавший её. Брат скользнул по матери равнодушно-холодным взглядом и поспешил следом за Данариусом — стройный, красивый, с лириумным узором на коже. Когда мать поняла, что собственный сын её больше не помнит, сникла, сразу постарела, чувство вины придавило её к земле и стало причиной болезни.

И тогда Варанье пришлось... Юную, красивую эльфийку с удовольствием приняли на работу в один из борделей, и постепенно проблемы с деньгами остались в прошлом. Ей удалось снять жилье, вот только мать спасти не получилось. Та сгорела за несколько месяцев, и Варанья осталась одна. Скопив немного денег, она сумела выучиться швейному делу и наконец-то бросила работу в борделе.

Магические способности эльфийка обнаружила в себе совершенно случайно, они оказались очень слабенькие, но... Это был малюсенький шанс выбраться из нищеты и стать кем-то. В Империи хорошо жилось только тем, кто обладал магическим даром. Ей тогда удалось найти согласившегося обучать Варанью магистра. Ариман вполне терпимо относился к эльфам до тех пор, пока те платили за уроки.

А ещё, спустя некоторое время, пришло письмо от пропавшего неизвестно где брата. Лито писал, что находится в Киркволле и, судя по отрывочным сведениям, успел обзавестись влиятельными друзьями. Это подтверждали и деньги, которые он ей прислал.

Теперь жить стало еще легче, до того дня, пока на пороге её хижины не появился Данариус и предложил сделку. Она поможет отыскать в Кирколле и заманить в ловушку брата, а он станет обучать эльфийку магии. Да и укрывательство беглого раба — это тяжкое преступление, за которое в Империи положено серьезное наказание, вплоть до казни. Всё зависит от того, кого укрывать. У Данариуса было достаточно средств и влияния, чтобы значительно усложнить ей жизнь. Разве стоит этого беглый раб? Прозрачно-серые глаза магистра холодно смотрели на эльфийку, и что она могла возразить? Отправиться на плаху, спасая брата? Нет! Жизнь дается один единственный раз, а значит...

Вот так она и предала Лито, который в итоге получил больше всех. Он стал любовником Защитника Киркволла, и почему-то брата не смутило, что этот Хоук тоже маг. И сейчас, когда она тщетно пытается заснуть на голодный желудок, брат нежится на шелковых простынях, наслаждается ласками и поцелуями Защитника и явно не страдает от недостатка пищи. А что делать ей? Данариус мертв, Ариман отказался принять её обратно и, похоже, кроме борделя не остается ничего.

От обиды и жалости к самой себе на глаза Вараньи набежали слезы, но и наплакаться вволю не получилось, потому что в дверь постучали. Скорее всего — хозяин дома, у которого она снимала комнату и уже просрочила оплату. Сейчас он войдет сюда и скажет, чтобы она убиралась вон. Ужасно захотелось стать невидимой или такой крохотной, чтобы мужчина ее просто не заметил. Но стук снова повторился, на сей раз — настойчивее и незнакомый голос из-за двери произнес:

— Откройте, Варанья. Я знаю, что вы дома! — женский голос.

Эльфийка поднялась с кровати, шмыгнула носом, вытерла пальцами глаза и поспешила к двери. Скользнувшая в комнату незнакомка оказалась высокой, стройной женщиной-человеком. Коротко стриженные светлые волосы, почти прозрачные серые глаза, тонкие, упрямо сжатые губы, ровный прямой нос — она кого-то смутно напоминала Варанье, но кого? Роскошная мантия и посох за спиной, дорогие украшения, зачарованные кольца и амулет на шее — магесса. Что ей нужно от нищей эльфийки?

Варанья скрестила руки на груди и уставилась на незваную гостью, ожидая пояснений. А та в свою очередь смерила пронзительным взглядом эльфийку и, тонко улыбнувшись, сказала:

— Именно такой я вас и запомнила! Тогда вы работали у отца вместе с матерью и братом, верно?

— Работала у отца? — в зеленых глазах Вараньи плеснулось удивление. — Значит вы...

— Лайра Данариус, — сообщила уже без улыбки, — я знаю, что вы сопровождали отца в Киркволл и хочу знать, что с ним случилось. Почему вы здесь, а его нет?

— Он... — эльфийка сглотнула, — погиб.

— Вот как? — приподняла бровь магесса. — Дай-ка угадаю: раб не пожелал возвращаться к старому хозяину? — эльфийка молча кивнула. — И почему меня это не удивляет? — хмыкнула женщина. — Надеюсь, его смерть была не очень мучительной?

— Нет, — покачала головой Варанья. — Но...

— Зачем я сюда пришла? — задала готовый сорваться с губ эльфийки вопрос Лайра. — Я поясню. Я собираюсь примерно наказать раба, но чтобы не кончить так же, как отец, мне нужно знать о твоем брате все. Когда он сопровождал отца, я просто не обращала внимания на очередную отцовскую остроухую подстилку. Если это не волновало мать, какое мне дело, верно?

— Что вы собираетесь делать? — спросила Варанья, не особо надеясь на ответ.

— А вот это уже тебя не касается. Просто расскажи мне все, что я хочу знать, — потребовала магесса.

— А если я откажусь? — эльфийка отступила на шаг. Сейчас она куда больше боялась мести брата, чем этой женщины. Еще одного предательства Лито ей точно не простит. И что будет, если он не послушается своего любовника на этот раз?

— Тем хуже для тебя, — нехорошо усмехнулась Лайра. — Я прочту это сама... в твоей голове! — серебристый блик лезвия, и обеих окутывает кровавая завеса, а невидимые, холодные пальцы хватают эльфийку за горло. Вот они сдавливают его, не давая закричать и парализуя, а потом принимаются бесцеремонно копаться в воспоминаниях Вараньи, нисколько не заботясь о том, что попросту насилуют мозг жертвы.

Когда Лайра закончила, она знала всё, что ей было нужно, а Варанья не помнила ничего ни о брате, ни о городе цепей, ни о магии. Единственное, в чем эльфийка была совершенно уверена — её давно ждут на работу в «Порочной лилии» — заштатном борделе для бедняков.


Вернувшись в свой роскошный особняк, Лайра, как ни в чем не бывало, пообедала, побеседовала с матерью, заверила ту, что отец обязательно скоро вернется, а потом отправилась в свою комнату — собираться в дорогу. Пусть магессе предстоял неблизкий, ведь Киркволл достаточно далеко от Минратоуса, но рано или поздно она туда доберется и тогда... Никто и ничто не спасет этого... Лито от её мести. Лайра не собиралась возвращать себе сбежавшую собственность, этот раб всегда жутко её раздражал. Магесса не могла, как ни старалась, понять странное отцовское желание вернуть эльфа во что бы то ни стало, но и не собиралась прощать наглецу отцовскую смерть. Он должен за это заплатить, и Лайра уже знала, как это произойдет.

Отец никогда не воспринимал её всерьез, жалел, что Создатель не дал ему сына, и сомневался в том, что дочь сможет стать магистрессой, а она сумела, вопреки его скептическим прогнозам. Теперь осталось только превзойти отца. А как лучше всего это сделать? Добиться успеха там, где его постиг крах! И как замечательно, что в кабинете отца до сих пор хранилась склянка с кровью этого эльфа. Отцовская запасливость и предусмотрительность значительно облегчит ей задачу. И вскоре Лайра доведет до конца то, что начал отец.