Утро после, и моя душа разбита вдребезги. Я впустил в свой хрупкий мир чужака, и теперь сломлен. Правитель Касандер оказался позором Архатея и подарил свою невинность врагу, который так жестоко и бесцеремонно воспользовался ей, будто мстил, карая меня за силу и цепи, брошенные на него.

Все тело ломило. Меня словно выкачивали всю ночь насосом, и теперь я пуст. Я плелся по аллее сада, не помня себя, теряя дыхание обожженных волнами страсти легких, и бежал от грязных простыней, пропитавшихся вчерашней длинной ночью.

Мне стало жутко холодно, судороги сводили ноги, ветер раскачивал пряди волос, выбившиеся из косичек. Отмахиваться от них не хватало сил. Я готов был упасть. Я остался совсем один.
Брошенный.
Нелюбимый.

Один взгляд на пальцы — сегодня я остался без кольца. Я не могу носить амулет рода, я его попросту недостоин. Не хочу осквернять святыню своим грязным естеством.
Больно. Я прислонился к дереву и закрыл лицо руками. Не хочу ничего видеть.

— Касандер, ты, что в такую рань гуляешь? — знакомый вечно веселый голос.

Я поднял глаза.

— Юнгс, — голос меня не слушался и срывался.

— С тобой все в порядке? — он подлетел ко мне, но тут же отпрянул, перекошенный презрением.

— Фу, — зло произнес он, — да ты весь пропах мерзавцем эфийцем. Как ты мог Касандер? Как? Почему ему? Он крыса и недостоин!

Меня рассекретили. Ничего удивительного, ведь Дерфи маг четвертой ступени и видит столь очевидные искажения ауры. Какой позор.

— Хватит, Юнгс. Прошу не надо... умоляю, прекрати, — я запрокинул голову назад, так что даже ударился затылком о дерево.

— Умоляешь? — прошипел Юнгс, подходя так близко, что я был вынужден отстраняться, вжимаясь в дерево спиной.

— Прошу, — я замотал головой, жадно ловя ртом воздух. Мое дыхание стало в момент отрывистым и тяжелым, я не выдержал бы порицание Дерфи.

Но он ничего не сказал. Он просто прижался ко мне, вдавливая в ствол дерева еще сильнее и подпирая коленом мою промежность. Я поежился. Юнгс усмехнулся и погрузил свой палец в мой распахнутый рот, имитируя характерные движения. Я мог бы его убить за это. Я просто был обязан, но вместо этого я податливо принял его вмешательство.

— Смотри, как приноровился, — равнодушно произнес Юнгс.

Я отталкиваю его, срываюсь вниз и падаю безвольно на колени. Меня бьет дрожь, а противная липкая испарина захватывает кожу. Я как в бреду. Так больно. Но я заслужил унижение от своих слуг, я их опозорил. Они так старались принести победу, а я сдался врагу. Предал свой народ. Я все испортил. Хватаюсь за голову, стараясь дышать, но получаются только сиплые грудные судороги.

— Юнгс, цепи, я во власти, — голос дрожит, и я внезапно начинаю рыдать, не в силах контролировать свою боль и отчаяние.

— Дурак,- обиженно произносит мой товарищ и садится рядом, прижимая меня к себе. Теперь он не осуждает своего правителя. — Все хорошо, Касандер, я с тобой, не плачь, — он говорит банальность и гладит меня по голове.

Но мне не лучше.

— Ты весь дрожишь, — тихо шепчет он.

— Мне больно, Юнгс, — я начинаю рыдать в голос, прижимаясь головой к груди мага и оставляя зеленые разводы слез на его черном балахоне.

— Сильно? — Юнгс обнимает меня, заключая в охапку.

— Да.

— И холодно?

— Да...

— Дурак, — нежно повторяет Дерфи, — сейчас все пройдет. Я тебя согрею. Я с тобой!

Он не врет — я чувствую. Ему тоже больно. За меня. Юнгс поднимает меня, хватая под мышки, и осторожно несет куда-то. Остается только свеситься с его плеча и, закрыв глаза, отдаться воле человека, вполне искренне желающего мне добра.