Я стал просыпаться от ощущения тяжелого взгляда на себе. Чужое присутствие в комнате давило виски. Мое тело бессильно распласталось на софе после долгой лихорадки и холодного пота забытья, но чьи-то глаза убивали меня ненавистью.

Я приподнялся на руках и посмотрел на дверь. Тау? Он замер возле входа, как вкопанный застыл в своей боевой позе, сжимая кулаки. Его голова была слегка опущена, а из-под прядей волос, спадающих на лицо, сверкали дикой злостью голубые глаза.

— Тау... — обессилено шепнул я, снова падая на покрывало, режущее своей жесткостью кожу на лице.

Он не ответил, просто буравил меня страшным взглядом. Что с ним? Сейчас принц выглядел живым, но таким чуждым и враждебным. Я аж невольно вздрогнул. И вздрогнул второй раз, когда мой взгляд упал на цепь. Меня перекосило.

Что-то живое и опасное вплелось в мое заклятие, опутывая звенья красной нитью. Маг высшего уровня поработал над ней, внедрив внутрь новое слово и новое значение. Ненависть.

Теперь моя цепь скрепляла Тау безжалостной злобой к моему существованию, ставя точку в нашем счастливом времени. Я ничего не мог с этим поделать. Слишком поздно я заметил.
Цепи нельзя снять, но их дух можно изменить.
Нужна только жертва.

Юнгс!

Стало по-настоящему страшно. Чивори поймали меня в ловушку. Они пронюхали о моем больном трепете к Тау и наказывают за смерть родственницы. Я знал. Знал, что нельзя ошибаться, даруя им путь к моей слабости. Но разве Тау этого не стоил?

Мне будет больно. Я теряю его, уже потерял. Кровь барона Дерфи несет силу, заставляющую Тау вспоминать все наши совместные переживания и ненавидеть меня за них, обвиняя в запретных грезах.

— Тау, мне плохо, — шепчу я, переворачиваясь и изгибаясь плечами, — не бросай меня вот так, не отворачивайся.

О чем я прошу? Все кончено. Он питает лишь негатив. Два шага ближе и его руки сжимают мою шею, вдавливая хрупкость тела в матрас. Больно. Нет, не физически. Слезы. Нет, не от удушья, а от осознания безнадежности и слабости. Ничего не стоит отбиться от Тау заклинанием, для меня проще простого, но я не могу. Не позволю сделать Тау больно, к тому же я заслужил. Я заставил его страдать подле себя, лишил силы, личности и самоуважения. Его желание меня уничтожить законно. А если так хочет Тау, я не буду противиться. Все для него, любую просьбу.

Когда из моей пережатой трахеи вырывается лишь пенный хрип, принц разжимает руки. Цепи любви еще не до конца разрушены. Я бросаюсь раненым зверем и ловлю его за запястье, умоляя не отпускать. Он перехватывает порыв, дергая мое тело с кровати и швыряя его на пол.

— Не прикасайся! Ненавижу тебя, подлый извращенец! — срываясь, кричит мой Тау. — Как ты посмел вытворить со мной такое?! Ты мне противен. Я тебя презираю.

— Тау, — поднимаю на него глаза.

Ненависть и жестокость. Да, таким его лицо кажется намного реальнее. Именно эти чувства я могу вызывать в околдованной душе принца. Чивори постарались на славу! Я разбит, принц Тау погружен во второй круг чародейства, не менее мучительный и убийственный, чем базовые цепи. Надстройка довлеет над Тау, но не уменьшает вреда, причиненным моим заклятием.

— Я люблю тебя, — произносят мои губы.

Я не в силах отпустить Тау, пусть даже теперь для него первый враг. Разве все не встало на свои места? Грустно. Удар кулаком в лицо размазывает меня по полу.

— Презираю! Не смей кидать на меня тень своими гнусными притязаниями.

Слишком жестоко. Почему так? За что мне одному вся боль одинокой вселенной? Я отказываюсь верить в происходящее, я просто в дурном сне.

— Не бросай меня! Умоляю! Я все стерплю, — я задрал подол своего балахона, — хочешь, возьми меня. Представь, что я Ева... Я вытерплю все ради тебя.

— Ты не Ева, ты — дерьмо! — заорал Тау и ударил меня ногой в лицо.

Я упал навзничь, отплевываясь кровью, заливающей горло. Он рассек мне губу, но это ерунда, пройдет через два часа. Гораздо больнее разбитое сердце и поломанная душа. Мои цепи нанесли больше вреда мне, их хозяину, и всему что меня составляло: уничтожили невинность, лишили сил, забрали любовь сестры, разбили веру в Архатей и магию, потворствовали убийству Юнгса.

Но, самое страшное, что, тем не менее, я был счастлив. Потеряв все, я приобрел четырнадцать дней любви и света — смысл для всего моего ничтожного существования. Я жил недолго, как бабочка-однодневка, но я дышал полной грудью!..

— Тау, бей меня, если хочешь, — с надрывом бормочу я непослушными, онемевшими от удара губами. — Я заслужил. Делай, как тебе нравится. Ради тебя я готов сносить все!

Я тихо стону, сворачиваясь комочком и закрывая голову руками. И он бьет, злясь от моей покорности. Остервенело, жестоко, с неистовством дикой злобы калечит меня. Ногами забивает мое бедное тело, всецело принадлежащее только ему одному.

— Я убью тебя, Касандер, — шепчут его губы.

Он уже готов совершить преступление, забить загнанное животное, по ошибке названное правителем и избранным колдуном. Но тут случается закономерное для мира магии явление. Кольцо, давно возвращенное на палец, вспыхивает изумрудным огнем. Мой родовой оберег не выдерживает. Он обволакивает меня метановой дымкой, не пропуская гнев Тау. Теперь принц не сможет ко мне приблизиться.

Жаль. Я готов принимать любые каторжные мучения, только бы Тау дольше оставался со мной. Только бы он не уходил от меня сейчас.

— Я убью тебя, — повторяет мой рассерженный принц. — Вернусь и вспорю твое черное сердце. Свинья!

— Нет, не бросай меня! Не сейчас! Я не вынесу! — из последних сил в бессмысленном приступе отчаяния я тяну к нему руки.

Но он покидает мою комнату. Оставляет меня одного. Опять бросают. Навеки обречен быть нелюбимым. Больно. Уж лучше смерть и пытки, чем одиночество.

Тау... Ну, почему? Юнгс! Зачем? Судьба, ты бессердечная сука. В чем же я грешен? Руки безвольно падают. Я рыдаю. Слезы — спасение от пустоты и лезвий боли.

В последнее время я слишком часто плачу, расписываясь за всю бесстрастную жизнь. Я никому не нужен здесь, среди живого мира. Кто я? Зачем я сюда пришел? Почему судьба жаждет моих страданий?

Даже последний свинопас имеет право на любовь. А я, правитель, обречен завидовать счастью черни. Никто никогда не любил меня по-настоящему.

Папа. Отец! Я стал для него тенью его же величия. Сын, долгожданный наследник, оказался его раздражителем. Я был сильнее отца, то, что я делал легко и играючи, отец постигал годами в долгих упорных тренировках и упражнениях с книгами магии. Я быстро схватывал науку колдовства, попутно сочинял свои заклятья, отец же год за годом гнался по моим следам. Он сделал меня своим конкурентом. Не щадил себя, пытаясь обогнать, но ничего не выходило. Отец завидовал. Бил меня и заставлял поднимать с глубин мироздания запретные механизмы колдовства, запуская их разрушительную мощь. Но я со всем справлялся.

Отец злился еще сильнее, он превратил меня в магический инструмент своей слепой злобы на весь мир. Но мне нравилась новая роль, потому что я мог беспрепятственно заниматься магией, которую обожал. Отца же это бесило все больше и больше. В итоге он довел себя до полного изнеможения, и сердце трехсотлетнего мага не выдержало. Он умер. Так невовремя.

Мое заблуждение, что я справлюсь с правлением. Я хороший маг и колдун, я идеальное орудие убийства, но я отвратительный управленец. Если бы брат Неон не умер. С какой радостью я бы сделался верным союзником брату, помогая во всех начинаниях, творя магию с пустого места во имя семьи. Магия — искусство, трон — система. Они плохо сочетаются.
Колдовство. Моя жизнь в нем. Я творец, вынужденный быть механиком.
И почему я не задохнулся при рождении?!

Мама. Она одна действительно меня любила. Предчувствуя грядущие страдания дитя, она милосердно хотела подарить мне смерть в час рождения. Мама. Мне всегда не хватало ее заботливого тепла. Наверное, поэтому я так отчаянно любил Еву.

Сестра, моя маленькая сестра. Я был лишен любви и нежности, поэтому отдал ей свое сердце, чтобы она подобно мне не испытывала холода и одиночества. Ева! Чужой принц стал ей роднее брата. А был я действительно когда-нибудь ей близок? Она меня боялась. Моей силы, моей любви, моего родства с нашим отцом, моей черной крови и... Ева отреклась от меня, хоть и не признается.

Стон обжигает тишину комнаты.
Я один. Ненужный.
Остался лишь Архатей и старушка Лиза.
Чужая реальность, больная печаль.

Падаю в черную пропасть, тону в беспамятстве. Не хочу бороться, слишком утомлен тисками роковой судьбы. Лучше пропасть в пустоте и забыться в бреду. Да, так лучше. Для меня лучше.