Когда я въехал в родной город, люди буквально показывали на меня пальцем, скрежеща при этом зубами. Они были правы. Я недостоин своего народа, я его предал. Пускай меня околдовали и заставили отвернуться от Эф, но в моем случае отговорками не прикрыться. Я должен был сопротивляться злу. Изо всех сил, ради своего народа, я должен был биться за себя. Но я впервые в жизни проиграл — моя личная трагедия. Но как же велика плата за ошибку!

В замке меня встретила родная семья, и я испытал огромный восторг с нехорошей примесью стыда. Родные знали мою тайну, догадывались о том кошмаре, который со мной сотворил Касандер. Будь он проклят, мерзкий развратник!

— Тау, сын мой! — отец заключил меня в крепкие объятия. — Ты спасен, моя душа ликует!

Отец выглядел усталым и измученным болью за меня. Но он принял своего падшего сына обратно, за что я бесконечно ему благодарен.

— Папа, я вернулся, прости,- я потупил голову под грузом вины.

— Нет, не проси прощения! Это все шакаленок, его колдовство просто чудовищно.

— Я отомщу за Карла!

Отец еще крепче обнял меня. Когда вышел Сигизмунд, я готов был броситься к нему навстречу, но, заметив небольшой холодок в глазах, отступил. Сигизмунд смутился и так и не решился на братские объятия. Он просто похлопал меня по плечу, подчеркивая свою радость.

Ничего. Все так и должно идти. Прощение я буду вымаливать долгие годы, не щадя себя на поле боя и взыскивая с архатейцев долг их короля Касандера.

Касандер! Как я его ненавижу! Почти до умопомрачения! До злобы, сводящей дрожью. Я отомщу! За все. За смерть Карла, за слезы и переживания семьи, за мое положение в Эфах, за обман и порок, за очернение образа Евы и за ночи, которые мы проводили вместе в слепоте и глухоте похотливых биений.

— Тау, родной, ты находился под чарами. Твой разум попутал колдун Архатея, — печально сказал мой старший брат.

— Я знаю, — кивнул я. — Почувствовал.

— Если бы не помощь Чивори, ты бы никогда не вернулся, — охнул отец.

— Кого? — меня неприятно кольнуло, — где-то слышал эту фамилию. В нехорошем контексте.

— Не удивительно, Касандер наверняка тебе жаловался на мой род, глупый нытик, — послышался надменно-ироничный голос, и я увидел, как из-за трона вышла немолодая архатейка. Ее появление вызвало во мне ненависть.

— Что эта тварь тут делает? — закричал я, указывая на нее.

— Легче, Тау, легче, — Чивори засмеялась, — в твоих бедах виноват один лишь Касандер. Народ Архатея не поддерживает правителя тирана, помни об этом!

Голос ведьмы звучал мелодично, вплетаясь в глубины души и вселяя доверие подобное слепой вере. Но я не намерен был подчиняться. Весь вид архатейски говорил о том, что она хитрит и что-то скрывает, преследуя личные цели и интересы. Ну зачем архатейской дворянке помогать врагам?

Меня взбесило, что отец и Сигизмунд ее слушали. Она враг. Пусть даже она меня вызволила из плена Касандера, веры архатейцам все равно нет и быть не может.

— Что ты тут делаешь? — я остался непреклонен.

— Я сняла с тебя цепи... — хмыкнула Чивори.

— Цепи?

— Так называется самое мощное заклинание Касандера. Больная связь ценой в жизнь.

— Фрея настоящая фея! — прошептал отец. — Она вернула тебя, Тау.

Фрея. Я слышал это имя. Касандер рассказывал о том, что она — мать его мачехи, желающая уничтожить всю семью Миллиотар. Всю! И Еву тоже. Значит, Фрее нельзя доверять, никак.
Я изобразил улыбку. Ведьма не должна догадываться о моих истинных чувствах.

— Заклятие точно снято? — сменив тему, буркнул я.

— Не веришь мне? — ухмыльнулась ведьма. — Могу вернуть все обратно, почувствуешь разницу.

— Нет, он не хочет! — испуганно залепетал отец.

Вдвойне неприятно его лебезение перед Чивори, подданной Архатейского престола. Фрея лишь захохотала, смерив меня своим надменным и злорадным взглядом. Что-то мне не нравилось наше заигрывание с домом вражеских колдунов. Но в своем положении, я не мог ничего изменить.


Шли дни. Фрея отчалила к себе на родину продолжать плести интриги против нашего общего недруга. Отец ликовал, Сигизмунд примерял роль наследника. А я усиленно пытался оправдаться перед отечеством. Я не переживал из-за потерянной короны. Слишком тяжел был мой грех, поэтому я счел заслуженным лишение наследства. Теперь я просто хотел восстановить загубленное реноме.

— Ты должен снова завоевать уважение, — сказал мне отец, и я не спорил.

Армия меня не приняла, слишком были свежи воспоминания о перевоплощении в черно-красные цвета Архатея, и не высохла кровь эфийцев, пролитая мной под чарами Касандера. Я не стал дразнить людей — сосредоточился на другом: помогал им не на поле боя, как привык, а в тактике. Давал советы генералам, показывал отцу оптимальные боевые позиции, вносил свою посильную лепту.

Вскоре, вместе с первыми победами, стало возрождаться и доверие военачальников к своему околдованному принцу. Меня радовала перемена в отношении, но еще так много надо было исправить. Мне нужна была смерть Касандера. Как глоток воздуха. Как точка в затянувшейся истории. Как вода, чтобы смыть с себя позор.

Но гаденыш затаился. После моего возвращения в Эфы, все новости о нем прекратились. Создавалось впечатление, что он исчез. Даже архатейские дворяне поговаривали о том, что правитель бросил страну на произвол судьбы. Фрея охотно снабжала нас слухами о смуте и недовольстве подданных дома Милиотар. Я бесконечно радовался, но...

Но, все же, просыпаясь по ночам в холодном поту, я ловил себя на мысли, что отчаянно хочу получить хоть одну весточку о своем противнике. Он слишком сильно меня волновал. И я не знал, нормально ли мое поведение. Сильно сомневался в искренности Фреи и боялся, что все еще нахожусь под властью цепей. А иначе как объяснить, что я снова и снова вспоминал те дни и ночи, проведенные наедине с Касандером? Причем теперь я точно знаю, что не всегда грезил Евой. Иногда я ясно видел, что передо мной мальчишка-правитель.

Мы, сидя на берегу заросшего пруда в сердце дворцового парка, проводили много времени в беседах обо всем на свете. В венке из лилий Касандер выглядел очень соблазнительно. Его грусть и одиночество задевали за живое, и хотелось помочь «сироте».

Но не только жалость рождалась тогда в моем сердце. Страшно признавать, но бывали дни, когда я отдавал отчет в том, что сплю с себе подобным. Я не видел ничего зазорного в своих поступках, ведь не я унижался. Но хорошо, что это было лишь наваждение, иначе я бы не знал, как мне жить дальше. Ведь я, принц и воин, и не имею право восхищаться другим мужчиной, это низко и мерзко.

Но до сих пор, при воспоминании о Касандере, сердце щемит, как будто что-то незримое натягивается в воздухе, соединяя километры в едином порыве нас объединить. Цепи. Но их не должно быть. Будто оспаривая очевидность, картинки сами встают перед глазами.

Касандер смотрит на меня своими зелеными игривыми глазами, иначе не скажешь. Он отдается мне, как доверчивый ребенок первому улыбнувшемуся человеку. Касандер так нежен. Ему больно, но он пылает страстью, позволяя мне с новой силой протыкать его тело.

Странное чувствительное создание. Он всегда проявлял заботу и бежал ко мне, не скрывая эмоций и чувств. Кажется, так правдиво невозможно сыграть. Вспоминаю его озорное лицо, когда он приходил будить меня утром. Он падал на постель, ложась на меня, и кокетливо закрывался отнятым одеялом. Я лениво зевал. Мне трудно было привыкнуть к ранним подъемам повелителя Архатея. Тогда Касандер начинал покрывать мое лицо робкими и сладкими поцелуями, закрывая от удовольствия глазки. Было здорово, не каждая женщина способна на такую нежность.

Когда мягкие губы юного колдуна становились пунцовыми от долгого соприкосновения с моей щетинистой кожей, я соизволял ответить взаимностью, и Касандер дрожал от счастливого трепета. Наши языки жадно касались друг друга, ведя ожесточенные диалоги, а тела прижимались еще сильнее, показывая, насколько нам обоим приятно.

Я увлекал Касандера под одеяло, задирал подол его царских балахонов и, гладя разгоряченную плоть, наблюдал за сменой сладострастных выражений на его аристократическом лице. Касандеру быстро становилось хорошо, он краснел и постанывал.

Такое необычное чувство овладевать заклятым врагом, клянущимся в том, что он дарит тебе невинность! Тогда я не видел злого умысла колдуна, тогда я был погружен в его хрупкую страсть. Я получал незабываемое удовольствие во время секса, когда прижимал его к стене все сильнее и сильнее, чтобы он упирался в холодные камни под действием убыстряющихся толчков.

Когда становилось некуда деваться, и Касандер попадал в плен, зажатый между мной и камнем, он позволял проникнуть в него максимально глубоко. Под его крик, я извергал бурю страсти, оставляя ее в теле поверженного врага. Почему мальчишка терпел?

Его шепот о любви и желании угодить заставлял еще сильнее гореть в пылу вожделения. Он произносил такие вещи, которые никто никогда мне не говорил. Он делал то, что ни одна королевская особа себе не позволяла. Стоя на коленях передо мной, он доказывал свои чувства, даря ртом немыслимое удовольствие. А я с превосходством взирал на его унижение, перебирая пальцами россыпь черных волос, высвобожденных из затейливой прически. Касандер был превосходен!

Он так изгибался, сидя на мне, что казалось со мной сама страсть, само изящество, воплощенное в стройном загорелом теле, блестящем испариной. Архатеец был моим любовником. Вражеский повелитель отдавал мне самое ценное — себя.

И я должен верить, что мои воспоминания — действие одного только заклятия? Я обязан прислушиваться к Фрее, которая утверждает, что помогла мне? Не думаю.

Я хочу забыть Касандера, нашу преступную связь и я сделаю это. Но при всем моем желании не могу отделаться от чувства, что мальчишка честнее и искреннее ведьмы, чересчур старающейся показать свою доброжелательность. Хотя это ничего не меняет. Касандер подарил мне свою ласку, но я поклялся его убить. Все слишком ненормально, и поэтому я должен вернуть жизнь в привычное русло, уничтожив злой искус.

Касандер умрет от моих рук. Я так хочу. Кровь Карла убила жалость к врагу, и я легко перечеркну былое, прекратив жалкое существование самого черного и самого несчастного в мире колдуна.

Ненавижу Касандера, ненавижу за все! А особенно за то, что заставил меня сомневаться в себе, лишив Евы и любви к Эфам. Брат моей возлюбленной умрет, и мы все освободимся для счастья.

Такова судьба!