Я стою на высоте птичьего полета, и душный ветер Архатея обдувает истерзанную кожу. Он срывает мои мысли и качает их на кончиках растрепавшихся волос. Отсюда, со смотровой площадки замка, простирается великолепный вид на мои богатые владения. Но я не вижу природной красоты. Я лишил себя глаз.

Два долгих месяца проведены в бреду и лихорадке. Я, должно быть, сильно изменился. По крайней мере, я не могу себя увидеть, но точно знаю, сейчас я далек от образа прежнего Касандера. Шрамы на сердце и коже изменили мой облик, а потеря косиц заставила сменить прическу на более простой вариант, подобный тому, как ходил отец. Но непослушные пряди все равно выбиваются из косы, так же, как и бунтующие эмоции продолжают рождаться в мертвом сердце. Мне обидно. Тау и Ева теперь вместе. Как мило. А я один, и только с болью веду диалоги.

Мое тело насквозь больно, как и моя душа. Следствие потери и разочарования — мое увядание. Глазницы никак не заживали, даже компрессы заботливой Истер меня не спасали. Как смешно, сильнейший колдун корчился от боли в поту, не имея возможности облегчить свои страдания. Ни одно заклинание, затмевающее рассудок иллюзией, на меня бы не подействовало. Я столь неуязвим для магии, что не могу себе помочь. Если б нашелся, хоть один человек, превосходящий меня по силе, я бы просил обеззвучить сердце, ноющее и зовущее моих любимых Тау и Еву. Но такого человека не найти и в самом отдаленном уголке планеты.
Поэтому...

Каждый день я гоню прочь видения. Ева в подвенечном платье, Тау ее целует, они смеются, падая на шелк простыней. Они вдвоем и счастливы, а меня словно не существует. Ева, сестра, она бросила меня, оставила в пасти оголодавшей боли. Сестра предпочла свое личное счастье, я ее понимаю. А Тау? Естественно он отвернулся от меня. Зачем ему порочная любовь и глупый влюбленный мальчишка, так унижающийся перед ним?! Уж лучше спокойное лоно общественной нормы.

Я безмерно любил этих двоих. Был готов ради них на все. Но они лишь воспользовались мной, как трамплином, и ушли на восход в лучи личного счастья. Ева. Я стал для нее стеной, и как только кошмар за кирпичами исчез, стена перестала быть нужной. Нет. Хуже. Я был для нее живой изгородью, за которой пряталась маленькая напуганная девочка. Когда изгородь истекала кровью, снова и снова оборванная грубыми руками отца, девочка гладила свою защиту и та становилась сильнее. Ева безраздельно пользовалась моей душой. Но потом меня пустили в расход, ведь я стал требовать что-то взамен. Больно.

И Тау, в которого я так беззащитно влюбился и отдался без памяти и оглядки, он беззаботно играл со мной, как с куклой. Я кинул к его ногам свое тело и свою репутацию. Пускай, я сам виноват. Все испортил цепями, но ведь он иногда видел истину, и его не останавливало прозрение, а, значит, он добровольно меня использовал. Что ж! Он получил благодаря мне все: престол, победу, жену, мои глаза, столь мешающие ему жить спокойно, мою силу. Все, что у меня было.
А что досталось мне? Пустота.

Архатей проклял и отвернулся. Я самый ненавистный правитель за всю историю существования моего государства. Беженцы, прочно обосновавшиеся в городах Архатея, шлют небу тонны жалоб на глупого мальчишку Касандера. Дворяне договариваются свергнуть. Люди плюют при упоминании моего имени. Я стал клеймом позора на плодородных землях Архатея, я призрак, воющий в метане и кличущий беду. Чувствую ненависть людей, ей нет конца и края. Меня проклинают все! Каждая клетка земли хочет поквитаться с моей одинокой персоной.
Я как-то даже привык к новым ощущениям. Страшно. Дух захватывает.

Столь лишний на земле, теперь это так очевидно. Называю себя израсходованным материалом, которому не зачем более трепыхаться. Да изначально было так. Я просто отказывался признавать правду. Я был рожден только с одной целью — защитить Еву, будущую главу клана, которой суждено объединить два враждующих дома. Я и задуман судьбой, как щит. Все мои эмоции и чувства не имели никакого значения. Я — материал. Только вот зачем мне дана столь огромная сила? Неужели, лишь бы было не так обидно осознавать свое место?!

Ева и Тау. Счастливая чета. А я им мешаю, я вынесен за грань их уклада и жизни. Никчемный слепец, согретый крыльями дракона. Одинокий ублюдок, который своей жизнью огорчает всех вокруг. Я мешаю. Мешаю слить государства. Мешаю строить новую Империю. Бесцеремонно лезу в светлые отношения моих любимых людей, а ведь должен исчезнуть. Я дышу? Напрасно. Что это я себе позволяю?! Каков наглец!
Смешно.

А главное веселье состоит в том, что с потерей зрения, я не разучился видеть. Картины прошлого и настоящего теребят мою душу постоянной не проходящей болью. Лица обеспокоенных големов, не отходящих от меня, сводят с ума. Наши с ними судьбы столь похожи. Лиза! Как она, наверное, была права, назвав меня големом наполовину. Хотя нет, и здесь подвох. Ложь! Я полностью голем, я король големов. Только создал меня не подонок колдун, а сама судьба.

Часто вспоминаю Лизу. Она любила меня. Так же сильно, как и Юнгс. Только эти люди питали ко мне нежные чувства. Они жили. А я не видел подле себя двух бьющихся любовью сердец, и потерял их. Навсегда. Они ушли. И все это ради Евы и Тау, моих обожаемых убийц, выбросивших меня как ненужную и сломанную игрушку. Больно.
Но к чему мне жить? Все чаще я задумаюсь над этим нелегким вопросом.

За два месяца непрекращающейся лихорадки, я успел побывать любовником почти у всех големов в моем замке. Бесполезно, я ничего не чувствовал, как бы они не старались подарить мне свою искусственную любовь. Я устраивал огненные оргии, где меня пускали по кругу, обезумевшие от вина куклы, а я позволял им это делать. Ночи напролет тонул в липком вареве оргазмических утех. Поддерживаемый големами за руки, я дотрагивался до их трепещущих сердец, остро чувствуя в них боль и свое отражение, совокупленное с очередным големом. Когда развратного правителя не хватало на всех, меня заменяли мальчики пажи, а я валялся без сил на подушках, насквозь растерзанный болью за свое никчемное существование. В общем, я сорвался и пошел вразнос. Но самое ужасное, что я ничего не испытывал. И мне даже не жаль так низко падать. Уже ничего не имеет смысл. Я испытал любовь и мое сердце умерло. Скука.
Оргии мне надоели, после них слишком ломит тело.

Теперь лежа с Истер в постели, я прошу глупую куклу говорить со мной. Но она не умеет. Я создал превосходную любовницу, но не вложил в нее мозга. Хотя, ее мастерство в постели все компенсирует. И еще стало понятно, за что ее так любили мои дворяне. Она отлично работает ртом, я даже иногда испытываю удовольствие. Но, в целом, невозможно противны ее мокрые ласки. Лучшая любовница королевства — пустоголовое чучело. Кругом ложь. Или я слепец по жизни, или жизнь глухая старуха. Иного не дано. Шрамов стало слишком много, сил наоборот мизерно. Пусть я и ощущаю тревожное биение кольца на пальце Евы, из-за отсутствия магии не признающее в ней хозяйку, но оно не способно отговорить меня от шага в пустоту.
Победителю — победу.
Добру — доброта.
Пустоте — пустота.

Из нас троих — я один проиграл. В треугольнике всегда есть лишний, и это я. Надо признать полное поражение и уйти. Делаю шаг ближе к краю каменной площадки, и ветер поднимает подол моего балахона, гибкими волнами шелка. Я не знаю, какого он цвета, выбирали големы, но пахнет, как синий. Значит, не идет к моим глазам. Мои мысли заставляют меня вздрогнуть и усмехнуться. Совсем забыл, у меня нет больше глаз. Зато теперь я могу наряжаться в более широкий цветовой спектр, что определенно плюс. Точно! Если бы я только не решил избавить мир от своего навязчивого присутствия, то мог бы поэкспериментировать с палитрой тканных облачений.

Я выдыхаю. Пора. Собираюсь шагнуть вниз. Уже заношу ногу над пустотой, как неожиданно меня обнимают чьи-то крепкие руки, увлекая назад от края. Я вдыхаю столь родной аромат пшеничных полей.

— Не вздумай этого делать, — тихий, но властный голос Тау проносится прямо около моего уха. Он поворачивает меня и вздрагивает, застигнутый врасплох. — Касандер, что ты с собой сделал?! — в ужасе выдавливает он, изменив самообладанию.

— Тау! Неужели так страшно смотрится?! — я улыбаюсь. — Если бы я знал, что ты придешь, надел бы черную повязку.

Как жаль, что я не могу увидеть его! Хочу посмотреть в глаза своему любимому принцу, чтобы насладиться их небесным сиянием. Слишком сильно скучал по нему, не было и дня без мыслей о нем.

— Глупый! Зачем ты сотворил с собой такое? У тебя и так шрам от клинка на половину щеки, — Тау проводит рукой по моему лицу.

— Я не смог больше видеть окружающей действительности, — признаюсь я, пожимая плечами.

Тау берет мою руку и притягивает к себе. Приятный жест. Но почему? На нем нет цепей. И он... Меня бьет дрожь, я наслаждаюсь моментом, зная его быстротечность.

— Я хотел сказать, — начинает Тау, — в общем, я решил. Плантагенет принадлежит Архатею. Достаточно войн. Ваш народ не заслужил кровавых противоречий, да и ты несправедливо оговорен.

— Зачем? — моя рука нащупывает лицо Тау.

И почему у него дрожит подбородок? Глупый вопрос. Я чувствую — ему жаль меня.

— Касандер, — вымученно произносит муж моей сестры. — Ты! Даже не думай больше о смерти, ты необходим Архатею.

— А тебе? А Еве? Без вас мне не нужна жизнь. Я не могу помыслить своего существования без твоей любви.

— Касандер, — Тау обхватывает меня за талию, притягивая к себе. Совсем близко. Я чувствую его возбужденное дыхание, обжигающее меня своим порывом.

— Что?

— Твои зеленые глазки, — он осекается, — меня никто никогда так не любил.

— А Ева?

— Не так.

— Тогда никто никогда и не полюбит, — я хочу найти его плечо, но ошибаюсь в пустоту.

Он хватает меня за лицо, проводя пальцем по губам. Отвечаю его ладоням нежными поцелуями. Тау вздрагивает, останавливая мои губы нажимом пальца. Но я не хочу прекращать. Облизываю его палец, он кажется таким большим. Мне не сложно вспомнить нехитрую науку любви, поэтому я самозабвенно начинаю выписывать узоры, облизывая и щекоча языком пальцы своего любимого. Тау действительно нравится, он прижимает меня к себе еще ближе, и я чувствую его возбуждение. Хочу посмотреть на Тау. Он, объятый страстью наколдованной отнюдь не цепями, должен выглядеть потрясающе. Жаль пропускаю сие зрелище.

— Касандер, ты развратный мальчишка, — произносит Тау, вынимая палец из моего рта. Чувствую, как нас связывает нить блестящей слюны.

Я трусь ногой об его промежность. Этого Тау хватает для внутреннего пожара. Он тянет за мой балахон, ослабляя застежки, рука принца, влажная от ласк моих губ, ползет вниз по моей груди. Он дотрагивается холодком облизанного пальца до соска, и я вздрагиваю от прикосновений в руках осмелевшего принца. Ветер становится особенно жарким. Я откидываю голову и глотаю воздух. Тау видит, как меня волнуют подобные прикосновения. Он начинает массировать оба моих соска большими пальцами. Странное ощущение. Я весь горю, объятый чувствительным покалыванием кожи.

— С девочкой так не поиграешь, — вырывается у меня.

— Ты прекрасен, — отзывается мой любимый принц.

— Поцелуй меня, Тау, — прошу я, ища его губы.

— В последний раз, Касандер, это будет в последний раз.

— Да, — шепчу я, и наши носы встречаются.

Тау сжимает мои плечи и впивается в губы. Не думал, что он настолько возбужден. Да он просто неудержим в страсти! Мы целуемся, как оголодавшие хищники, рвущие свежее мясо своей жертвы. Внезапно он отстраняется.

— Все, мне пора, — голос Тау звучит неуверенно.

Я трусь бедрами об него, и наши налитые кровью половые органы встречаются через шелк одежд.

— Еще, — произношу я.

Тау кидается на меня. Я еле успеваю отвечать. Он увлекает меня на каменные плиты и наваливается сверху, щекоча лицо волосами, как тогда, в минуты страсти, когда мы проводили время наедине, пьяные чарами цепей и ночи. Обвиваю его тело ногами в сладострастном захвате.

— Касандер, я люблю тебя, — слова, убившие меня.

— Тау, — я не могу ответить, настолько он втоптал меня в неожиданный шок.

— Но мы не сможем быть вместе. Ты знаешь.

— Потом.

— Сейчас! Мы правители. Я не могу. Я пример для народа, Эфы важнее моих чувств. Ты знаешь.

— Да, я знаю.

— Будь мы простыми крестьянами, возможно. Хотя и тут не уверен. Мораль, ты понимаешь.

— Вроде того.

— Я не могу больше.

— Да.

— Черт, последний раз, — Тау нежно целует мою шею, спускаясь ниже по телу. Он садится на колени, поднимает мои бедра и стаскивает штаны.

— Тау, мне будет больно. Я отвык от тебя, может, лаванды? — я упираюсь руками в холодный камень плит, плавящийся от нашего безудержного порыва.

Чувства обнажены до предела. Ощущаю рядом с ягодицами вздымающийся живот моего принца, он дрожит, обуреваемый вожделением. Отмечаю, что Тау немного поправился. Должно быть, жизнь женатого мужчины слишком приторна.

— Нет времени, — отвечает возбужденный принц.

— Тау, — приподнимаюсь на локтях. Хочу растянуть минуты.

— Я аккуратно, — чувствую, как Тау меня рассматривает, — я скучал по нему.

Покорно откидываюсь на камень. Если бы я мог видеть небо. Мой принц покрывает поцелуями внутреннюю сторону моего бедра, спускаясь губами до ануса.

— Твой зад, и правда, отвык от хозяина, здесь было много гостей, — хмыкает Тау и смачивает его языком.

Меня бьет волной. Он никогда не был так близок со мной, даже обвитый цепями. Я рад, нет, счастлив, но мне горько от мысли, что наша связь обречена на разрыв. Мы в последний раз вместе. Тау тоже знает это. Поэтому сегодня он особенно неистов и горяч. Принц раздевается, скидывая развивающуюся одежду. Не колеблясь ни секунды, он резко входит в меня, притягивая к себе. Мои бедра на его коленях, а согнутые ноги почти упираются в грудь. Не слишком удобная поза, глубина контакта ранит, но я не думаю о подобных мелочах.

Мной овладевает напор и возбуждение милого Тау. Я сладострастно вскрикиваю, ощущая жар в своем теле. Тау вбивает в меня свою страсть, и уже не спасают поцелуи. Мне больно, но эта боль сладка. Глубже в меня, и моя душа затронута до оснований сакральности. Постанываю на каждом покачивании бедер, на каждом проникновении вскрикиваю.
Я отдаюсь Тау в последний раз, а он берет меня навсегда.

Тау уже себя не контролирует, слишком жестко вдавливается в меня, слишком неистовы его отрывистые движения. Но я так сильно люблю и ощущаю наш несбыточный экстаз, что готов на все безумства. Принц мучает меня больше часа, раскачивая на себе и обжигая бесцеремонностью проникновений в мое больное естество, воспаляющих внутренности. Так надо, мне следует просто потерпеть, ведь я люблю своего мучителя, и лучше боль, чем одиночество. Но вскоре Тау протяжно стонет и застывает во мне. Он остается по-прежнему остро возбужденным, мой принц просто желает продлить мгновение. Зато я не хочу остановок. Помогаю ему, изгибаясь и двигаясь бедрами навстречу. Тау ревет, как зверь, он грубо насаживает меня на себя в последний раз и изливается.

Его густая любовь во мне. Хорошо. Надеюсь, он насладился слабым телом слепого юноши. Тау резко выходит из моего тела, отбирая и свой сок. Реки любви. Я истекаю ими. На моем лице вода, рожденная напряжением пустых век.

— Тау, это слезы? — шепчу я, вытирая щеки.

— Нет, — он спешно одевается.

— Кровь?

— Нет, Касандер, не знаю.

— Словно сама жизнь выходит из меня, — я не могу подняться, холодный камень пленил мое истерзанное естество.

Тау закрывает балахоном мое поруганное тело, его смущает оскверненная им же нагота.

— На жизнь не похоже, — холодно отзывается Тау, — внизу — моя сперма, а на лице у тебя сукровица. Глаза еще не зажили, извини, перенапряг тебя.

— Уходишь? — мой голос просит остаться.

— Ты ведь знаешь, больше такого не повторится. Я люблю Еву, а народ Эф и его признание для меня слишком важны. Я сделал для тебя и Архатея все, что мог.

— Я знаю.

— Прощай.

— Поцелуй меня, умоляю.

— Извини, я не могу. Я должен уйти.

Он разворачивается, и его шаги отдаляются. Вот и все! Тау грубо взял меня, попользовался, и бросил на холодном камне, распластанным его страстью, которую он только что задушил. С Евой он бы никогда себе такого не позволил, слишком уважает ее. А меня он спокойно попользовал, не заботясь об аккуратности, ведь я лишний и неважный. Я слеп, я брошен и я убит. С этого дня моя жизнь меня покинула. Без Тау меня нет. Да и я совершенно бесполезен, мясной придаток, сливная яма, бессмысленный отход.
К чему мне такое жалкое существование? Смысла терпеть уже точно нет.