Рита:

«Эльф? Не смешите меня, донна Лара! Нас нанял на работу эльф?»
Нет, я сама не госпожа, всякое видеть приходилось, и остроухих мы, бывало, пользовали снадобьями, и прибирала я потом за ними - ничего. Не звери. Но чтобы нанял на работу? Да с переездом? Тоже мне – сеньор!
«Кого и нанял, - ворчит Лара, - а я за этим ясноглазым хоть на край света! Что вылупилась? Думки-то сразу, думки! Да, лет бы тридцать сбросить… Только я не об этом, девка. Мои ведь шестеро – все в Вороны рвались. Никого больше нет… И ладно бы Создатель всех по делу взял, а то ведь всё нелепо как. Кто и до пятнадцати не дожил, а кто, по правилам, сам себя порешил…» Старуха привычно промокает глаза кончиком шали. Последний её сын погиб совсем недавно. С мятежными связался. Вздумал какой-то Араннай переписать законы Дома Воронов. Теперь он предложил знахарке перебраться жить туда, где стоят его бойцы. А мне-то что? После того, как Пепе оказался таким негодяем, в Маттине ловить нечего.

Это, конечно, не деревня. Старинный дом, надворные постройки. Нам сразу отвели лачужку неподалёку от колодца. Это хорошо, а то воды не натаскаешься. Признаюсь, я и не боялась Воронов. В нашу лечебницу в Маттине такие типы приходили иногда, с такими гадкими болячками, что мне едино: разбойник он, комедиант или крестьянин. А эти парни вообще больше на городских похожи, только что по-военному одеты. В первый же день разные мужики пришли знакомиться. Кому прыщик прижечь, кого подстричь. Думаю: ну, не заскучаю! Только бы руки при себе держали. Потом и Араннай пришёл. Ладный такой эльф, симпатичный и весёлый. Старуха звала его атаманом, будто сама разбойница. А что? Она потянет!
- Лара, пока у меня нет ни знахарей, ни магов, придётся тебе врачевать моих людей, а может и коней. Сама знаешь, они тоже для нас стараются.
- Для тебя, атаман, хоть и собак лечить стану!
- Вот и договорились, - смеётся Араннай. А потом смотрит на меня:
- Красавица, пройди по дому, хозяйским глазом посмотри, что где не так, да покомандуй там служанками. Из меня видишь, какой командир над девками? Я их могу только цветами подгонять!

Эх, я там и устроила помывку! Дом старый, брошенный, повсюду паутина, хлам. Работы было много. Хозяин, то и дело, пропадал, его ребята тоже. Иной раз возвращались раненые, кого-то недосчитывались, новые приходили. Но я-то не вникала. Моё дело – вот здесь. Следить, чтоб чистота не выводилась: мели, стирали, мыли. Чтобы вода всегда была в чанах и бочках. И в умывальной у него… Лара мне сразу говорит: «Гляди, Рита, гляди, да не заглядывайся. В своём гнезде ворон не пакостит». А у меня и в мыслях не было! Весёлый он такой, хороший. Посмотрит – на душе светло. Так и играют искорки в глазах. Да скажет ещё что-нибудь – весь день, как дура, улыбаешься. Шутил, как водится, а приставать – не приставал, нет, врать не буду.
Вот, значит... В умывальной прибираю, смотрю – тут его кошелёк валяется. Надо бы в спальню отнести. Взяла – он мягкий. А там косица из волос, такая тонкая и переплетена травинкой. Ну, думаю, понятно, чего ты такой правильный.
Потом не выдержала. Спрашиваю как-то Чанни, охранника его: «Что, атаман женат или влюблён?» Он сперва посмеялся, как водится, что мол, глаз положила? Потом говорит: «Нет, не знаю. Да только с девками не балует». Прошло ещё немного времени, и вот узнали мы, по ком атаман сохнет.

Видала я, скажу вам, всяких эльфов. Раньше на них и не заглядывалась никогда. Уж Араннай на что хорош, а всё не тот, с кем бы всю жизнь прожить хотелось.
Когда явился Палач, мы всё исподтишка его разглядывали. Совсем не то, что мне могло понравиться в мужчине: эльф, да ещё и бледный, как из подземелья вылез. Мы с девушками целый вечер обсуждали новенького, а он полдня провёл у Аранная в комнате, и на ночь там остался. Вот я тогда и вспомнила косичку в кошельке! И стала потихоньку к Чанни приставать, мол что да как. Да, говорит, любовник. Прибыл из-за моря, теперь тут будет жить. Ну, вот тебе и радость! Два таких мужика в поместье, и оба не про нас! Что я сказала? Не понравился? Кто не понравился, Палач? Э, всё не так-то просто. Я раньше никогда таких парней не видела. Как к нему относиться? Поговорить с ним не о чем. И как заговоришь с таким? «Здрасьте, Палач! Как вам погодка? А не пойдёте ли со мной водички потаскать?» Это с другими можно. А с этим рядом находиться не по себе. Тем более – «Палач». С чего бы? Имя у него есть – Эвлар. Но так его зовёт только наш атаман. И, право, что за имя для мужчины? Похоже на какой-нибудь цветок.

Сеньор Араннай так и засиял, что твоё солнышко. Знавала я, что парни иногда шалят, а только у нашего эльфа будто сил прибавилось. Ну и любовь!
Не приведи Создатель оказаться под окном их спальни иной раз – чисто бордель. И хоть неловко это, а всё же в доме поговаривали про такой-то интерес. Да и попробуй тут не замечать, особенно когда поутру простыни едва ли не в верёвку скручены, а как-то горничная подобрала в спальне нательное бельё, в клочья разорванное – не зашить. Эка ведь кровь горячая играет! Так разве только мы об этом толковали, девки? И Вороны про атамана и его долийца, поначалу, много говорили. Шутили неприлично так, даже услышать стыдно. Кто ворчал, кто посмеивался. Не думали, что у сеньора Араннай имеется такая слабость. Он ведь не просто спал с долийцем, а всюду вместе, как привязанные, ну что твои жених с невестой! Обедать сядут – не в тарелки смотрят, а друг на друга, знать, никак не налюбуются. Ну, мужики – смешно.

Привыкнуть не успели – опять военные дела. Когда наш атаман вернулся из похода, Вороны так зауважали Палача. Сторонкой его обходили, и говорили про него вполголоса. И больше не подшучивали меж собой, что мол, долиец с атаманом в спальне на подушках бьются и всякие такие глупости. Видать, он там геройство совершил, когда они сражались.
А вскоре чувствую - глаза, что пчёлки на цветок к нему сворачивают. Такой уж необычный, ни на людей, ни на знакомых эльфов не похож. И как-то взял да и приснился. Уж как приснился, не скажу, а с той поры запало мне узнать, только ли на лице у него есть татуировки. Пыталась даже в ванной его подкараулить, как будто невзначай, но эльфа разве уследишь!

Мы с Чанни как-то пили кофе в кухонном домике и я его спросила всякое про Палача. Он почему-то разозлился.
- Ты только про него и говоришь! Дался тебе этот долиец!
- Разве? Чанни, мне просто интересно. Палач какой-то не такой, как все.
- Уж это верно, - согласился он. - У нас эльфы стрелками чаще. Или кинжальщиками, вон, как наш Зевран. Кость у них тонкая. Но такого бойца, как Палач, я и среди людей не видал. Правду же говорят, что он во время Мора в Ферелдене сражался с жуткими чудовищами и даже одолел огромного дракона. Дракона-то, который всеми этими подземными гадами командовал.
- Ну, это сказки про чудовищ! Небось война просто была.
Он головой покачал, хмыкнул так, вроде: что бы ты понимала, Рита!
- Знаешь, я их не видел. Но поглядев на Палача в бою, готов поверить. Только это всё не мешает твоему герою греть постель Зеврана. Он занят, Рита. Заруби это на своём хорошеньком носике и не суй его в чужие дела.
Это кто, я сую свой нос? Мы малость поругались. А только всё равно потом сошлись. Не знаю, скучно стало. Чанни однажды говорит: «Рита, у тебя мужик был когда-нибудь?» Я вспомнила своего Пепе. Кивнула, да мол. «Тогда я долго танцевать перед тобой не буду, просто, если ты вдруг не против, давай побудем вместе?» Он мне и обещаний не давал, как тот, а было всё по-честному, и я на него не в обиде. Хотя так и не знаю, сильно ли я его любила. На время только перестала думать о долийце, да ненадолго. Как вижу его – так и чувствую приятность. Мне даже кто-то из подруг сказал: «Не пялься ты на Палача. Ему небезопасно глазки строить». Да ему всё одно: внимания не обращает никакого.
Одно время так жарко было, парни тренировались без рубашек, так наши девки сами от жары чуть не растаяли. Уж до чего красиво! И все ведь хороши – один другого лучше, но я только на Палача смотрю. И точно: на всю спину у него картинка, сильно похожая на ту, что на лице. Линии тонкие, красивые. Лучше не разглядеть, всё время двигается. И так он моё сердце разогрел, что утром Чанни еле встал и говорит мне: «Ну, Рита, бывало, лёживал я сразу с двумя шлюхами в борделе, а так не уставал!» Как же я на него орала! Ещё чего! Равнять меня со шлюхой! Это потом Фью объяснила мне, что он так похвалить меня хотел. Но было поздно – поругались уже.
И вот мне снова стало скучно. Все поразъехались, работы мало. Лара одна всё загружает: то корпию щипли, то настойки процеживай. Раненых, говорит, ещё немало будет. Но я шустрая, мигом управляюсь. И скучно.
Палач первый приехал. Один вечер, другой. Всё тихо. Стоит на крыльце, смотрит вдаль. А я возьми и ляпни: «А что, сеньор Палач, давайте я вам подровняю волосы, а то какие длинные уже». И правда, отросли ниже лопаток, куда это годится? Он так смотрел, смотрел куда-то, а я стою себе. Охранник мне кулак показывает. А я чего-то не боюсь. Палач видит, что я стою, и говорит:
- Зевран сам сделает.
- Так он пока приедет, вы уже красивый будете! Хотя, чего я? Вы и так красивый.
Он поглядел так свысока, пусть ростом со мной вровень, и отвернулся. Что я себе надумала? Он, верно, даже и не помнит, как меня зовут!

Атаман следующим днём приехал. Свои какие-то дела у них, совет собрал, потом спокойно стало. И вдруг приходит за мной горничная: «Рита, хозяин что-то зовёт тебя в ванную». Посреди ванной табурет, напротив зеркала. Эльф что-то замышляет. Он кричит в комнату:
- Эвлар, что ты копаешься?
- Сейчас.
Палач вошёл, голый до пояса и волосы распущены, меня увидел.
- Зев, что это значит?
- Рита хотела освежить твою причёску. Садись.
- Та-ак...
Они уставились друг на друга, право, будто сейчас подерутся. У меня сердце в живот опустилось, а у долийца губы сжались, глаза такие строгие. Всё-таки атаман переглядел его.
- Ну, что, - говорит весело. – Дадим ей шанс?
- Ладно.
Право не помню, как вернулась, а девки уже все у Лары, ждут, что им расскажу. Я села и реву. А сама вспоминаю, как до него, до Палача едва дотронулась, ножницы и гребень выронила, а сеньор Араннай взял меня под локоть, и в ухо говорит: «Чтобы в дом больше ни ногой!» Наверное, потом они ругались, мне показалось, что шумели за моей спиной, Палача только и успела услыхать: «Что ты себе вообразил?», а всё-таки вечером вышел с новой причёской и вполне довольный. Во дворе ужинали вместе с Воронами, отмечали какую-то свою победу, песни пели. Только я близко не показывалась. Чанни подвыпил, разыскал меня и как-то мы опять сошлись.

Так ещё сколько-то прошло. Мы с Ларой занимались только лазаретом, да к нам ещё добавился какой-то умный господин, который спорил со старухой о правильном лечении. Он был вполне приличный господин, из города, учёный, только вино любил не в меру. И как напьётся, начинает мне о жизни чепуху всякую рассказывать. Так надоест – сил нет. Потом думаю: пристаёт, наверное, по-городскому. Чанни ему по тыкве настучал, так он всё реже стал наведываться. Разве что когда ранят кого или заболеет. Пользуют бедолагу вдвоём со знахаркой, а сами спорят, спорят.
Я стала реже видеть Палача. Да и они с хозяином частенько уезжали, то разом, то по очереди. Полегче стало, а всё-таки что-то щемит. Увижу его – внутри так тепло становится.

И вот случилось самое плохое. Напали на поместье Араннаевы враги – другие Вороны. Битва была такая страшная, что я представить не могла себе. Хотела спрятаться подальше, пока всё кончится. Гляжу - Лара кого-то волочёт и горничная с ней. Я – помогать. Едва к лачуге нашей подтащили парня, а он закашлялся и помер. Давай других подтаскивать, кто жив, перевязали. Заходит наш помощник-лекаришка, ухо в крови. Я, говорит, сражался, как настоящий Ворон! От него самогоном прёт, но всё-таки его тоже перевязали, заставили работать. За этим занятием не сразу поняла, кончилась битва или нет. Потом по разговорам слышу – кончилась.

Во дворе мёртвые кругом. Чужаков больше. Стена огнём охвачена – насилу потушили. Только и слышно, Вороны свою победу обсуждают: «Если бы Палач – не задержал подмогу...» А где он? Смотрю – едет хозяин наш на чёрной лошади, на той, что Палача. Такой весь бледный. Позади четверо на плаще несут долийца. И один тащит два его меча от крови алые. Я думала, умру. Зажала рот ладонями, чтобы не заорать, как дура, а слёзы так и хлещут. Старуха меня локтем двинула: «Неси в дом корпию, бинты, настойки, мою железную коробку». Запрет я позабыла, да и никто не останавливал меня. Ворвалась в дом, бегом в столовую. Живой? Долийца на стол положили, старуха с лекаришкой что-то делают. Уж мало ли я страхов повидала в нашей лечебнице в Маттине! А тут вижу – что-то красное от тела оторвали да как закричу. Мне кто-то подзатыльник дал. «Чего орёшь!» Опомнилась. Поставила на стол, что принесла. Вороны, кое-как Палача перевязали, когда нашли, а Лара срезала повязку, вот мне и показалось... Подаю что-то, что велит старуха, а глаз не могу оторвать от ужаса. Не знаю, сколько ран бедняга получил, стрелы торчали из него и крови было столько... Где-то за спиной один Ворон и говорит другому: «Что, всю ячейку положил? Один?» И второй отвечает: «Всю. Можешь пойти пересчитать, но их там пара дюжин точно есть. И Ансбургского Вепря я лично узнал. Верней, его отрубленную голову!» Ворон захохотал. Первый сказал: «Да, коли не Палач – не выстояли бы». Араннай зашипел: «Ну-ка, все вон отсюда! Не представление!» Уж верно, ничего хорошего: доспехи да куски одежды отрезают, а под ними раны от мечей или кинжалов, стрелы торчат обломанные – жуть. Старуха поливает вином и настойками и шепчет заговоры, лекарь сшивает и дивится: «Надо же! Яд корня смерти на него не действует!» Вороны, то и дело, сюда заглядывают, спорят за дверью: выживет Палач или же нет.
Потом вижу – хозяин наш на лавочке сидит и горничная его перевязывает. Я-то и не заметила, что атамана тоже ранили. И сам он вокруг не смотрел. Посидит немного, подойдёт к Палачу, встанет у головы, гладит его и что-то говорит. А у того глаза открыты. Зевран как рыкнет на меня: «Воды подай!» Берёт вино, которым обмывают раны бедного долийца, немного добавляет в воду, сам отпивает, а потом поит своего милого из губ, как будто бы целует. Сдаётся мне, что я тогда ужасно не терпела Аранная, а он меня. Помню, стою, реву, наверное, поэтому он злился.

Потом уже в комнате помню. У нас-то полный лазарет, и в доме раненые были. Поэтому Палач в своей спальне лежал. Дней может пять или немного больше. Когда в сознании, когда бредил. В сознании ни разу не кричал, когда мы со старухой ему повязки на чистые меняли, да к ранам снадобья прикладывали. Он-то молчит, а я опять реву. Создатель, как же я его любила! Жалела как! Рядом бы с ним сидела день и ночь, коли старуха не гнала бы к остальным. Да Араннай особо не пускал. Как только дела нет – сам к нему. Сам ему помогал, кормил, болтал с ним, когда тот мог слышать. Ну спал, понятно, рядом. Одетым спал, чтобы подняться в любой миг. И вот в какой-то день сделали длинные носилки, прицепили их к двум лошадям, накрыли одеялами, и Араннай с лекарем вынесли Палача из дому. Уложили. Он ничего не чувствовал, наверное, Лара усыпила. Конные Вороны окружили носилки и повезли куда-то. Хозяин сам поехал с ними на чёрной лошади. Рядом на муле ехала эльфийка и повторяла: «Господин Зевран, только прошу, не забывайте, что мне обещали!» Он, наконец, ответил: «Я же поклялся, что никто не пострадает! Если, конечно, они не поведут себя, как идиоты. Среди твоих сородичей есть идиоты? Молись, чтоб не было!»

Когда всадники выехали за ворота, я стала спрашивать, что происходит. Лара ответила:
- Долийский клан стоит неподалёку. У них есть маги, и они помогут нашему Эвлару.
- Почему мне-то не сказали ничего?!
Старуха посмотрела на меня сурово:
- А почему тебе должны были сказать?



Нелла:

Гроза предупреждает о своём скором приходе иным дыханьем ветра, иным свеченьем неба, особым шелестом ветвей, запахом влаги, дальним раскатом грома.
Вороны налетают стремительнее бури. Их стрелы обездвижили охотников быстрее, чем те взялись за луки. Тогда ещё никто не знал, что стрелы смазаны ядом, лишающим движения, и все были напуганы. Мы думали, что потеряли половину клана. Матери бросились спасать детей, все остальные окружили аравель Ивеллиоса, кто с каким оружием, а сам хранитель принялся творить большое заклинание защиты. Ростки вокруг нашей стоянки начали двигаться, но лошади сильнее эльфов и людей, они легко выдёргивали лозы, обвившие их ноги, а люди, что на них сидели, быстро отсекли группу женщин и детей от остальных. Кто-то из Воронов громко воззвал по-нашему: «Надо поговорить!» Несколько арбалетов, луков и мечей, были нацелены на нашего хранителя. Он прекратил взывать к богам и ждал слова захватчиков. Казалось, что это конец.
Вороны... дети Страха и Обмана. Что им понадобилось от лесного племени? У нас нет золота, у нас мало еды, чтобы делиться ей с грабителями. Может быть, им нужны рабы? Нет, ни за что! Лучше погибнуть сразу! Я укоряла себя, что не успела взять ни лука, ни кинжала, со мной был только костяной нож для еды, и я его крепко сжала в руке надеясь уложить хоть одного врага, прежде, чем Фен Харел придёт за мной.

Айнон закрыл меня собой и обратился к незваным гостям на общем языке. Я была перепугана, как все, даже не слушала, о чём он говорит. Тем более, я хуже него знаю язык шемленов и не могу понять такую быструю речь. Но тот, который выехал вперёд и отвечал моему мужу, был эльфом, как и мы. Стройный, светловолосый, с решительным и ясным взглядом. Он владел Воронами.
Его лошадь была черна, как ночной мрак, била копытом в землю, как будто бы хотела её расколоть, и наши галлы вздрагивали и тревожно блеяли, боясь её. Потом эльф спрыгнул с лошади, подошёл близко и стал говорить с Айноном, указывая на лежащих без движения охотников, на пленных... И вдруг взял меня за руку и потянул к себе. Я вскрикнула и, вырываясь, попыталась ткнуть незнакомца костяным ножом, но он легко сломал его, ударив налокотником. На миг я встретилась глазами с эльфом, крепко удерживавшим мою руку, и поразилась его взгляду: пронизанному солнцем, и одновременно холодному, будто у хищника... В следующий миг он схватил меня, подбросил, я оказалась верхом на этой страшной лошади, как на стволе поваленного дерева, но высоко. Пальцы мои невольно сжали выступ сиденья, приделанного к спине этого животного, и тотчас же запястья охватил шнурок, продетый в металлическую петельку. Связав меня, проклятый плоскоухий снова подошёл к Ивеллиосу и остальным.
Зачем меня пленили? Они пришли украсть всех женщин? Что нас ждёт? Шнурок был тонкий, но я никак не могла его распутать, или разгрызть зубами, и оторваться от своей опоры. Вокруг что-то происходило. Животное не двигалось, оно вдруг шумно глубоко вздохнуло, и я немного успокоилась, и попыталась овладеть своими мыслями. Я посмотрела с высоты вокруг, ища пути к спасению. Ивеллиос пытался убедить светловолосого, что выполнит какое-то его желание, переходя с долийского на шемленский, время от времени, взывая к соплеменникам, чтобы спокойно ждали и не пытались применять оружие. Айнон то подтверждал, то спорил, его перебивали, он хотел подойти ко мне, и сразу же что-то воткнулось в землю прямо у его ноги. «Следующий болт, - пообещал стрелок, вновь заряжая арбалет, - испортит тебе обувь». Айнон позвал:
- Нелла, послушай...
- Почему ты меня не защищаешь?! Почему не сражаетесь?!
- Нелла, да охранят тебя все боги Арлатана. Вороны говорят, что заберут тебя одну, вместо всех женщин, и потом отпустят. Вороны говорят, если ты смиришься, они не тронут ни тебя, ни клана.
- Они уже напали! Они убили наших мужчин! Всё кончено, Айнон! Погибнем же в последней битве за свободу!
- Прошу тебя, именем Эльгархана! Наши мужчины не убиты, они скоро очнутся, это правда.
- Айнон! Если всё кончено, брось нож мне в горло, не дай врагам забрать твою любимую!
- Послушай, ради всех нас, ты должна поехать с Воронами...
- Ты оставляешь меня с ними? Ты...
- Я должен хранить клан.
Кажется, он закрыл глаза, произнося это. Ивеллиос кивнул в знак одобрения. Конные Вороны разъехались, разрешая невооружённым женщинам с детьми присоединиться к своему племени. И я увидела, что поверженные наземь, наши охотники начали слабо дёргаться: действие яда проходило.

Меня не просто похищают. Меня просят по доброй воле покориться врагам. Но для чего? Позади что-то происходит. И к аравелю нашего хранителя подносят человека... нет, тоже эльфа. Долийца! Его лицо покрыто вязью валласлина. Не понимаю... Почему он с Воронами? Носилки сделаны из одеяла. Лежащий на них спит. Он ранен. Много ран. Видны повязки. Ивеллиос склоняется над ним. Светловолосый тоже. Что-то шепчет и гладит раненого по щеке. Потом идёт ко мне. Лошадь переступила перед ним, я думала, сейчас свалюсь, забыв, что я привязана. Зажмурилась и зашипела: «Не трогай меня, плоскоухий выродок!» Но он не обратил внимания, потеснил меня, садясь позади, крепко прижал к себе одной рукой, второй взял кожаные ремешки, привязанные к голове животного, пропустив их меж пальцами. Земля под нами всколыхнулась, поворачиваясь. Я закричала: «Айнон!» Он тоже закричал: «Оставь её, оставь! Клянусь, мы его вылечим!» Но мой пленитель не хотел с ним больше говорить. Что-то пробормотав по-антивански, он пустил свою лошадь вскачь.
Когда мы выехали на поляну, тут оказались ещё лошади. Меня пересадили на одну из них, накрепко привязав, и пододвинув под ноги какие-то опоры, потом я поняла, что так удобнее, но главное, проклятый Ворон больше не прижимал меня к себе. Мы ехали то медленнее, то быстрее, пока солнце не перевалило за полдень.
Если птицы чувствуют то же самое, стремительно одолевая расстояния, то мне совсем не хочется быть птицей.

Я видела дома издалека, и даже подходила близко, когда наши охотники обменивали шкуры на крупу и ткани. Но этот дом был очень большой. И со следами огня. Здесь прошла битва. Пахло кровью и смертью. Я так и сказала: «Кровь и смерть».
Он посмотрел на меня. Понял? Промолчал. Повёл за руку в дом. За нами шли ещё какие-то разбойники. Боялись, что сбегу. После скачки на лошади, у меня всё внутри дрожало подкашивались ноги, я вообще плохо что-либо понимала, но только думала: зачем я Воронам? Там было много места, очень много. И всё закрыто. Потом мы остановились, тут было почти как в аравеле, только решётка на окне.
Светловолосый встал против меня и вдруг сказал по-нашему: «Я плоховато говорю по-долийски, а ты, наверняка, нечасто выходишь в свет, но давай постараемся понять друг друга».
Дальше всё завертелось. Злобные духи охватили моё сознание. Он твердили мне: «Беги, беги отсюда!» Что и как было, я не помню. Кажется, бросилась назад, хотела проскочить мимо загородивших выход шемленов. Почувствовала себя насекомым, попавшим в паутину. Кусалась и царапалась. Какие-то рывки, толчки, удар... Темно...

Где я и что со мной? Сумрак. Душно. Я хочу встать... кругом всё мягкое. Невероятно мягкое. Ещё попытка. Боль. От чего боль? Немного полежав, я поняла, что нахожусь всё в том же «аравеле». Четыре ровные стены, сверху не открывается, окно, решётка. Квадратный вход плотно загорожен щитом. Моё ложе поднято над полом довольно высоко. От крыс, наверное. Спускаю ноги на пол, встаю, делаю шаг... Самые нежные части ног вокруг женского места снова пронзает боль. Она сковывает движения, разливается по внутренней стороне бёдер, по спине и пояснице, мешая двигаться. В сознании колотится что-то ужасное. Что со мной сделали? О, нет! Митал-защитница, ты допустила это... Скорчившись на полу, ощупываю своё тело. Немного болит голова, но главное – вот здесь. Странно: одежда вся в порядке, с меня стянули только башмаки. Нет, внутри ничего не чувствую, боль только в мышцах. И голова... Меня ударили по голове? Шорох. Кто-то подслушивает.
Там, за стеной, движение. О чём-то говорят. И входит он.

- Только хотел поговорить, и на тебе! Грохнулась в обморок как форменная антиванская кокетка! Нет, что ни говори, а женщины повсюду одинаковы. Сядь, успокойся. Меня зовут Зевран. А ты, кажется, Нелла? Будем играть в молчанку... Ладно. Но разве ты не хочешь знать, что происходит и сколько это будет продолжаться?
- Зачем вы меня били?
- Что, голова болит? Так ты ударилась... – оглядывается. – Вон там, об стенку. Когда падала.
- Не помню.
- Некоторые вещи и не стоит помнить.
- Я ни за что не стану угождать тебе, гад плоскоухий! Истинные долийки не становятся рабынями, подобно твоим предкам. И если ты попробуешь взять меня силой, я тебя загрызу.
- Отлично. Мне совсем не хочется, чтобы меня загрызли, даже если это сделает прекрасная долийка. Да, собственно, и обижать тебя мне тоже ни к чему. Будем считать, Нелла, что ты у меня в гостях. Конечно, приглашение было не из приятных, но поверь: если бы твой отец... нет, погоди, ты же звала его по имени. Муж?
- Айнон – хагрен нашего клана.
По моему голосу Ворон должен догадаться, что я горжусь своими родичами. Но он никак не проявил особого почтения, только поинтересовался.
- Айнон значительно старше тебя. Я подумал, что это отец. А кто хранитель?
- Дед.
- А сама не владеешь магией?
- Нет.
- Очень хорошо.
Что тут хорошего – совсем не ясно. А светловолосый продолжал болтать, как три торговца разом. Вскоре я знала, что меня взяли в заложницы, чтобы маги-долийцы вылечили некоего Эвлара. Фамилию Махариэль я прежде слышала, и вспомнила, что на лице у раненого валласлин, поэтому переспросила:
- Твой друг – долиец?
- Да. Ты его видела.
- Но почему тогда ты так поступил с нашим кланом?
- Как я с ним поступил? – Зевран немного рассердился. – Вместо того, чтобы перестрелять ваших охотников, как белок, я только обездвижил их.
- Но они ранены!
- Ранены – не убиты. Стрелы Воронов были снабжены не боевыми наконечниками, а иглами, смазанными сонным ядом. Они неглубоко воткнулись. Не то что те, которые изрешетили тело моего товарища. Послушай, он – герой, он защищал это поместье, этот дом. Меня. И теперь, если не применить магию, такие раны могут погубить его. А я ни за что этого не допущу.
Понятно. Негодяй дружен с долийцем. Но это не оправдывает предателя эльфийского народа. Может и друг его – предатель? Если этот Эвлар когда-то принял посвящение, значит был нашим. Почему он защищал дом плоскоухого? Почему Вороны хотели, чтобы долиец выжил?
Мой враг на меня смотрит и молчит. Но так не может долго продолжаться.
- Нелла, мне пришлось взять тебя в плен. Твои сородичи помогут моему Эвлару, и ты вернёшься в клан. Слышишь? Вернёшься в клан с богатыми подарками.
- Мне ничего не нужно от плоскоухой сволочи!
- Брось, сеньорита, не такая уж я и сволочь. Надеюсь, ты когда-нибудь это поймёшь. А что до награды, тебе она, быть может, не нужна, а твоему клану вполне сгодится. Считай это выгодной сделкой, раз уж ты – главная женщина своего племени, и должна делать всё для его блага.
Самое гадкое – он прав. Если всё так и будет, то я смогу ставить условия. Но то, в каком я положении оказалась, ужасно бесит. Бессилие и гнев. Изо всех сил стараюсь укротить то и другое.
- Ты мог просить добром. Ты мог сказать всё это Айнону, не применяя силы.
- Ну-ну. Гостеприимные вы наши! Если бы я к вам подошёл, издалека махая белым флагом, вы бы всадили в меня и моих людей отнюдь не столь безобидные стрелы. А в лучшем случае, сказали бы, что ничего мне не должны, поэтому не будете стараться. Да ещё обозвали плоскоухой сволочью. У тебя есть, что возразить?
У меня не было ответа. Возможно, так и случилось бы. Зевран же объяснял мне:
- Когда я выяснил, где стоит клан долийцев, сразу подумал, что у них должны быть маги, тем более, мне это подтвердили... наши люди. У меня есть друзья и в местном Круге, но это далеко. Проблемно. И у меня сейчас нет столько денег, чтоб нанимать целителей. Кроме того, я – вне закона.
- Ты – бандит.
- Нет, уважаемая сеньорита. Я – мятежник. Это значит, что я хочу... Какая тебе разница! Сейчас я хочу одного: чтобы мой друг вернулся в этот дом целым и невредимым. Тогда и ты вернёшься к мужу и своему племени целой и невредимой. Не забывай: именно муж просил тебя вести себя спокойно.
Он думал меня этим напугать? И так понятно. Вороны меня убьют, если тот неизвестный мне долиец погибнет.
- Моя жизнь против жизни твоего Эвлара. Я здесь в заложниках, он - там...
- Вот этого не надо! – голос Зеврана стал резче металла и глаза... Вспомнила. Их можно сравнить с глазами тигра. Наш клан встречает иногда этих огромных хищников, когда кочует возле гор. Вороны... не зря вас прозывают именем самой страшной птицы. Страх и Обман – суть ваша... Но что я могу сделать, если даже убить себя я не могу?
- От этого зависит не только твоя жизнь. Если с Эвларом что-нибудь случится, не думай, что ответишь ты одна. Поэтому не смей геройствовать. Всё поняла?
О чём говорить дальше? Они просто убьют меня или будут пытать? Они жестоки. Мне кажется, я не сама потеряла сознание, а меня ударили по голове. И что было потом?
- Что со мной сделали?
- Что сделают конкретно? Нелла, давай не будем о плохом. Эвлара вылечат и ты...
- Я это поняла!
- О, сеньорита снова негодует?
- Я спрашиваю, что со мной уже случилось? Почему я упала и не помню ничего? Почему мне так больно?
- Ну... ты упала в обморок. Как истинная сеньорита, которую похитили разбойники. Вроде бы не сильно головой ударилась, поскольку я успел тебя поймать. Не в первый раз, знаешь ли, падающих девушек ловить...
Меня бесила его хитрая полуулыбочка. Лукавый плоскоухий гад что-то скрывает. Но выражение моего лица заставило его быть посерьёзнее.
- Мы тебя уложили на кровать, попробовали привести в чувство, дали воды. Ты стала что-то говорить, но опять уронила голову. Мы сняли с тебя башмаки и ты спала до вечера. Где ещё больно, здесь? Я слишком крепко тебя ухватил?
Я отдёрнула руку. Ещё недоставало, чтобы он снова меня трогал! Но всё-таки хотела знать...
- Нет, у меня болит всё... тут, внизу.
- О, сеньорита, право, я и не подумал. Это, конечно же, от скачки. Ну, от езды верхом на лошади.
Наверное, у меня были очень круглые глаза.
- Как же вы ездите верхом? Это ужасно!
- Нелла, - он мягко рассмеялся и его лицо стало... очень красивым. – Так сильно болят мышцы только с непривычки. Боюсь, тебе и завтра будет нелегко, и послезавтра. Но ведь у тебя хватит сил тихонечко пройти в мою... как это будет по-долийски? В мою столовую. Короче – где едят. Поужинаем вместе. А пока – за дверью ждёт служанка, пускай она тебе расскажет, что и как у нас тут принято.
Слова «служанка» я не знала, но поняла, что речь идёт о женщине.
- Здесь ещё кто-то говорит по-нашему?
- Нет, сеньорита. Но она ведь тоже женщина. Надеюсь, вы найдёте общие слова.

Я думала, что в плену следует вести себя иначе. Драться, пока не вырвешься или же не погибнешь. Или забиться в угол и молчать. И голодать, пока проводник мёртвых Фалон Дин не явится за тобой. Но тут вошли охранники и с ними девушка, которая сменила моего пленителя в попытке извести мой разум. Она болтала в десять раз больше него. Я за год не сказала столько, сколько она, показывая мне как у них умываются, где берут воду для питья и чем пользуются, чтобы ночью не выскакивать на улицу. Кажется, выйти мне и днём не разрешат. Но мне хотелось бы хоть ненадолго выбраться из этой... «комнаты». Сколько ещё шемленских слов мне предстоит узнать?
- Что значит «сеньорита»?
Пусть я ни слова не узнала из её ответа, но поняла, что это не ругательство.

Видно, произошла большая битва. Многие Вороны были ранены. У моего пленителя тоже повязки на руке и над коленом, это заметно, потому что дома шемлены переодеваются в лёгкую одежду: у них много вещей. Я про него сказала «шемлен»? Да, плоскоухие настолько переняли их повадки, что потеряли свои корни, а листву не отрастили. Уж лучше быть родом иного племени, чем предать собственное. Ненавижу. Таких, как ты, которые считают, что умнее нас, забыв, откуда они вышли. Я не хочу ничего принимать от тебя.
- Прошу, Нелла. Ты – гостья, а гостям положено самое лучшее.
- И два бандита за спиной.
- Видишь ли, сеньорита, мне хочется ещё пожить. Я молод, я влюблён и был бы абсолютно счастлив, если бы мы выиграли последнее сражение с меньшими потерями. Я собираюсь ещё много взять от этой жизни. Не всё же ей меня иметь разными способами. Впрочем, не буду забивать твою голову недоступными материями. Кушай, пожалуйста.
Печёные коренья и плоды и мясо птицы, похожей на фазана. Хорошая еда. Она дразнила меня запахом и видом. Сегодня я ещё не ела, да и не собиралась есть в доме врага. Он, в это время, ловко управлялся железной палочкой с иголками. Мне положили тупой короткий нож и две лучинки, тоже затупленные специально. Сидеть высоко было неудобно. Желудок требовал еды, глаза трудно было оторвать от блюда, но я терпела.
- О, ты не голодна? – заметил наконец Зевран. – Как жаль. Придётся всё отдать собакам. Надеюсь, что они не треснут от такой радости.
- Чтоб тебе сдохнуть, как собака.
- Если от этой дивной пищи, то это наслаждение. Помру счастливым. Ладно. У меня ещё много дел, а тебе нужно отдыхать. Небось, в лесу и посидеть спокойно некогда. До завтра.
Всё мое тело протестовало, когда охранники вели меня обратно в комнату. Оставшись запертой, я разорвала тряпку закрывавшую окно. Тряпка была красивая, мне было жалко её портить, но нужно было куда-то деть зло. Потом я обратилась к Эльгархану и Митал. Наверное, всю ночь я посвятила общению с богами. Потом опять пришла служанка и поставила мою тарелку передо мною прямо на пол. «Вот что, госпожа долийка. Хозяин сказал, если ты помрёшь, долийцы могут и нарушить своё обещание. А если они что-то сделают плохое его милому, так он весь клан вырежет начисто. Тебе не жаль своих детишек? А мне так жаль. Хотя и остроухие, а всё-таки они ни в чём не виноваты. Давай-ка, ешь». В одиночестве оказалось ещё труднее сдерживать себя. И боги мне сказали, что я веду себя так зря. Еда была невероятно вкусной. Разум мой прояснился, и боги больше ничего не говорили о том, что я должна сопротивляться.

Может быть, девушка врала про месть Зеврана? Мне было странно, что она назвала его друга каким-то нежным словом, поэтому, когда она пришла тут прибирать, я спросила:
- Этот Эвлар так дорог твоему хозяину?
- Они любовники.
Наверное, моих скромных познаний в шемленском языке недоставало, но то, что Рита мне хотела объяснить...
- Зевран и Эвлар кто?..
Она сложила пальцы рук в щепотки, поднесла их друг к другу, прикасаясь, и громко чмокнула, изображая поцелуй. «Это тебе понятно, долийская принцесса?»

- Если с Эвларом будет плохо... Ты перебьёшь весь клан?
- Не надо, Нелла.
- Говори.
- Знаешь, меня мало что может напугать или заставить отступиться. Если жизнь потеряет смысл, таких причин и вовсе не останется. Какая разница, что будет, если я жить не захочу?
- Вчера ты сказал о себе «влюблён». В него?
- Да.
- Это неправильно! Это противно, мерзко! Это грязный шемленский разврат!
- Неправильно? И ты мне будешь говорить, что много смыслишь в любви? Ты! Кого свели, как племенную лошадь с породистым жеребцом!
- Не смей! – прошипела я, готовая ударить его первым, что попадётся мне под руку. Его золотые глаза превратились в щёлки, и я почувствовала, что он разъярён не меньше моего.
- Это ведь у тех, кого вы презрительно зовёте плоскоухими, в ходу договорные браки. А вы, долийцы, всегда сходитесь по любви и долго проверяете свои желания, прежде чем дать им волю!
- Это так!
- Магия проявилась у твоего деда и у его бывшего ученика. Куда же нам пристроить подросшую внучку? Девочку, не оправдавшую надежд? Не поженить ли её с Айноном? Велика вероятность, что кто-нибудь из ваших будущих детей вырастет магом. Ты полагаешь, Ивеллиос ради чего свёл тебя с мужчиной, который тебе в отцы годится?
- Не смей так говорить, о чём не знаешь!
- И ты не смей.

Два дня и две ночи без сна. Я вспоминала, думала. Любила я своего мужа? Как это началось? Не знаю. Я считала, что люблю его, но правда, что он всегда мне покровительствовал, будто я – неразумное дитя, которым он меня, конечно, помнил. Тогда меня это не обижало. Ивеллиос всё время говорил: Айнон от тебя глаз не может отвести, он станет тебе самым лучшим мужем, которого можно желать. Привыкнув верить деду и хранителю, я даже не пыталась отказаться от его затеи. У меня в мыслях не было отвергнуть Айнона, когда он предложил мне вступить в брак. Просто ждала, что это когда-нибудь произойдёт. И не задумывалась, счастливы ли мы. Я чувствовала себя взрослой и очень... значимой. Для клана тоже, ведь я была супругой хагрена и отвечала за порядок, за соблюдение правил. А теперь он отправил меня вместе с похитителями и ни один мускул не дрогнул на его лице... Нет, он кричал вослед: «Оставь её!» Он меня любит. Любит. А я его?.. Стараясь заснуть, я представила милого рядом с собой, как уютно прижимаюсь к нему, как глажу его волосы... И вдруг мелькнуло: пепельная прядь, пропущенная через пальцы блеснула шелковистым золотом. Какой-то миг я гладила волосы своего пленителя и видела его тигриные глаза. Меня подбросило на ложе, и в эту ночь я также не сомкнула век.

«Что это значит, уважаемая сеньорита? Очередной отказ питаться я ещё могу понять, но для чего швырять тарелки в слуг? Если тебя бы угораздило родиться в эльфинаже и наблюдать своё некрасивое поведение, ты бы сейчас не слишком хорошо думала о долийцах». Поскольку я не отвечала, он сел на край моего ложа и ласково провёл по плечу. «Цветущая весна разбудит вновь мечты, уснувшие зимой...» Я сбросила его ладонь, но села и пыталась посмотреть ему в глаза, не отрываясь.
- Знание эльфийских стихов ещё не делает тебя таким же, как мы.
- А я и не хочу быть, как вы. Да, я люблю долийца, а он меня, но это не заставило каждого из нас перестать быть собой. Кстати, что тебя взбесило больше: мысли о том, что происходит в моей спальне или воспоминание о своей?
Меня душили гнев, бессилие и непонимание. Что со мной происходит? Я хочу заплакать, как дитя, а я не плакала уже лет десять и вообще не собиралась больше никогда этого делать.
- Чтобы вы оба сдохли! Плоскоухие ублюдки!
- Всему своё время, грозная госпожа.
- Ты снова насмехаешься.
- Нелла, зачем ты говоришь, чего не чувствуешь? Ты лжёшь себе. Ты не испытываешь злости ко мне, к слугам и к Воронам.
- Страх и Обман... Должно быть, это моё испытание.
- Страх и Обман испытывали Диртамена, брата Фалон Дина. Кажется, так? Но те вороны остались в долийских мифах. И Антиванских Воронов зовут не в их честь.
- Но им это подходит.
- Наверное. Легенды разных племён сходны.
- Ты знаешь их?
- Меньше, чем ты. Но мир гораздо интереснее, чем видно из-под ёлки. Твой соплеменник был однажды вырван из привычной жизни. И он познал иную жизнь, и принял новый долг. Знаешь, если бы Эвлар не сделал этого, а упирался, как баран, вцепившись в свои древние традиции, может быть, и в Антиве сейчас горели бы леса и города, дракон, размером с этот дом, летал бы над землёй, уничтожая всё живое. Как, ты не знаешь о великом Пятом Море? Не знаешь, что сын твоего народа Эвлар Махариэль прозван Героем Ферелдена, поскольку спас от смерти целую страну? И ты желаешь сдохнуть этому герою, которого совсем не знаешь, только за то, что он целует плоскоухого, а не какую-нибудь тощую долийку? Тебя волнует, что сказали мифические вороны богу, давно покинувшему свой народ, и не волнует то, что происходит вокруг на самом деле? Тогда не удивляйся, что весь мир воспринимает тебя, как дикое животное.
- Животные гораздо лучше вас.
- О, это однозначно! Они пушистые и иногда кусаются, а ещё ими можно сытно пообедать. От нас же одни неприятности. Ты, сеньорита, бесишься потому, что тебя оторвали от выделки шкур. Приглядываться к миру скучно и неправильно. Высшая мудрость и наука жизни - бегать весь день по кустам и ни разу не наступить на лисью какашку.
- Ты презираешь нас.
- Да? Оглянись, красавица! Это ты презираешь нас. Тебе кажется, что ты станешь грязной, едва заговорив с «проклятым плоскоухим» или внимательно взглянув на шемлена. И кто из нас полон гордыни? Я тут неделю с тобой мучаюсь, переживая, что там с моим другом. Ох, что я говорю? Любовь, любовь... Откуда тебе знать?
Он вышел, и я даже не успела возразить. До самого обеда я думала, что выскажу ему, но девушка не позвала меня в столовую. Мне снова принесли еду сюда.
- Зевран не хочет меня видеть?
- Он уехал в город.
- Я хочу погулять.
- Ешь, я скажу охранникам.

Они не отходили от меня, но я всё-таки обошла весь двор. Вон там живут их лошади. «Пойдём туда». Чёрная отыскалась в одной из маленьких комнат. «Это лошадка мастера Палача», - сказал эльф, хлопая её по шее. «Погладь, она спокойная». Мягкий замшевый нос ткнулся в мою ладонь. Ужасный зверь, рывший копытом землю, перепугавший наших галлов, был не страшнее них. Мы думаем, что лошади – рабы людей, что они глупы и бездушны, но это не так. Эльф, судя по всему, их обожал. Он рассказал мне о них больше, чем служанка о гребнях и нижних юбках. Но сесть верхом я больше не решилась: ноги ещё чуть-чуть болели после скачки.
Всё-таки моя жизнь стала не так тосклива взаперти.

Зеврана не было три дня и я поняла, что скучаю. Нет! Ничего такого я не думала! Но когда повозка с Воронами въехала во двор, мне захотелось выбежать навстречу и я усилием заставила себя идти медленно и с достоинством. Он говорил с какой-то худенькой эльфийкой. Потом взлетел на крыльцо, схватил меня в охапку и закружил вокруг себя.
- Нелла, - его глаза сияли. – Мне сообщили, что Эвлар в порядке. Он ещё поживёт в твоём племени, чтобы набраться сил и окончательно залечить шрамы...
- Шрамы? Зачем? Это ведь доказательства побед.
- Эвлар их получил достаточно. Пусть их излечат насовсем, чтоб ни единый след не напоминал о страшном дне. Хочу вновь наслаждаться его красотой, не думая, каким она подверглась испытаниям. Хочу дарить ему любовь, не опасаясь нечаянно причинить боль, задеть старые раны. Пускай Эвлара вылечат, как следует.
Его челюсть пересекала глубокая царапина, поперёк линий на щеке. И я невольно поднесла к ней руку.
- Ты с кем-то дрался?
- Да. Кстати, надо бы скорее приложить припарку. Этот подонок своим тесаком чуть не испортил мне татуировку.
- Не убирай, это будет красиво.
- Ты хочешь сказать, шрам – красиво? Хм... Смотря какой и где, наверное. Но вот от этого я намерен избавиться как можно скорее.
- У тебя есть ещё?
- Нет. Почти нет. Я стараюсь извести их до конца. Если бы я не лечил следы от ран, то был бы не особенно похож на этого лихого Ворона, который мог когда-то соблазнить кого угодно. Как он тебе?
Не знаю. Он хорош. Но его кожа... слишком гладкая. Маленькие морщинки возле глаз и складочка на лбу видны только вблизи. Наверное, он старше, чем мне показалось. Старше меня, во всяком случае. Но ненамного. Не так, как Айнон.
- Ты привлекательный.
- Ах, Нелла, Нелла! Мы сейчас о чём? Пойдём, отметим радость. У меня сразу три хороших новости, одна своя, другая от Эвлара, а третья – для тебя. Сегодня же отправлю в клан кучу подарков. Можешь написать мужу, если хочешь, попроси принести бумагу и перо. Или тебе нужна древесная кора и уголь? Ха-ха! Милая сеньорита, каких-нибудь несколько дней, и наши судьбы снова встанут на свои места.



Рита:

Вернулась я опять в хозяйский дом. Сеньор Араннай посчитал, что я ловчее всех смогу говорить с пленницей.
Долийка довела меня до белого каления. На что тупая! Повторяешь ей сто раз – не понимает! А может и прикидывается. Потом смотрю – всё делает, как надо. Только что смотрит королевой. Сначала злилась, потом, вроде, заболела. В тоске, наверное. Её же привезли из того племени, куда отвезли Палача. У Воронов так принято. Конечно, жаль её: каково знать, что тебе перережут глотку, если Палач умрёт? Хотя, за Палача я и сама бы... Нет, конечно, убивать я не могу, но только было очень трудно думать, как он там.
Долийка быстро успокоилась, мирная стала. На Аранная так и пялит глазки. Вот, думаю, удача! Коли его окрутит, так долиец мой.
Чанни как будто бы в воду глядел. Вечером не пришёл, потом опять. Встретились. Говорит: «Рита, мы с тобой люди взрослые. Если ты быть со мной не хочешь, я ведь не держу!» Не то что Пепе! Тот ревновал к каждому пеньку, а сам-то! Я отвечаю: «Чанни, мне хорошо с тобой, а только не могу так больше». Сказал он мне, что я глупа, но так ведь парни всегда сердятся. Главное – не прибил. Ушёл просто. А, всё равно уже. Мне бы скорее Палача увидеть.
Долийке говорю: «Ты бы сказала Араннаю, что он тебе любезен!» Она только глазами хлопает. Ну, дура с лесу, что возьмёшь?



Нелла:

Мне бы хотелось тут остаться. Побыть подольше. Разузнать. Про всё, чего не знаю.
Когда Зевран мне сообщил, что моей жизни больше ничего не угрожает, я вдруг подумала: как плохо я использовала время, которое боги мне дали, чтобы разведать мир, неведомый долийцам. Понять его. И я изо всех сил догоняла упущенное. Два Ворона всюду меня сопровождали, оставляя в покое лишь в комнате. Но тут часто являлась Рита. Иногда её женские советы были полезны, иногда я совершенно не могла её понять, даже если та говорила медленно. К примеру, для чего она всё время рассказывала мне какой замечательный «сеньор Араннай» - так она называет Зеврана. Я и так видела, что ко мне хорошо относятся. Если бы не мои вечные стражи, можно было считать себя в гостях. Зевран не стал мне неприятен, когда я передумала все свои мысли о нападении на клан и о его странной любви. Я спрашивала Риту, зачем мужчины живут вместе, как супруги, если они и так могут дружить, и всюду ли у них так принято. Ибо эльфы могли такое сделать лишь переняв от шемленов. Девушка говорила, да, так часто делают, но это чепуха всё, например, как завести любовницу на время, потому что только настоящий брак благословлён Создателем. И снова начинала: «Вот бы сеньору Араннаю такую жену, как ты!» Однажды я сказала строго: «У меня есть муж». Тогда она больше не стала так говорить. Но я об этом думать долго не переставала.

Трудно считать своим того, кто мог тебя убить. Трудно простить врага, даже когда он не опасен. Я уважаю этого противника за его прямоту и смелость. За то, что он со мною обращался хорошо и не позволил никому оскорбить пленницу. Но меня всё ещё тошнило от мысли, что он милуется с мужчиной, от представлений, как всё это происходит. Разврат, грязный разврат. Это всё шемлены придумали. Их женщины продают видимость любви за деньги и изменяют тем, кому клялись быть верными всю жизнь, их парни спят с парнями, потому что им мало разврата. Но почему он? Эльф по крови? Вождь племени бойцов, который мог их подчинить только своей отвагой и силой духа. Почему он так поступает и говорит при этом о любви?
И я попросила Зеврана рассказать мне об этом. Самое удивительное, что он начал с того же, что и Рита: любовь и связь – не обязательно одно и то же. И тут же разделил брак и любовь, поскольку часто ли двое влюблённых могут связать себя надолго в этом неправильном жестоком мире? И у городских эльфов, и у шемленов о браках часто договариваются те, кто не имеет права это делать. «Да и у вас», - добавил он. Я стала было спорить, но подумала, что так бывает. Зевран был прав: меня не выдавали замуж против воли, но получили моё согласие силой слов. Я думала, что поступаю правильно, я уважала Айнона и до сих пор считала, что люблю. Но я не помню, чтобы мы с ним говорили друг о друге с таким воодушевлением, как Зевран рассказывал мне об Эвларе. Он рассказал мне столько... Это походило на легенды. Драконы. Порожденья Тьмы. Ивеллиос нам говорил, что в снежных землях – Мор. Война с чудовищами, вылезшими из земли. И этот Мор остановили эльфы? Долиец и Зевран?
Но всё равно: «Ты мог остаться ему другом. Ты мог жениться, завести детей. Разве тебе не хочется жену-эльфийку, такую же, как ты?» Он вздохнул и покачал головой: «Уже давно не хочется. Дело не в том, что я порочен, как ни странно, а в том, что я навеки полюбил. Это прекрасно, Нелла. И я не променяю это ни на что на свете».
Принять это. Что тот, кто не следует правилам – не обязательно злодей и негодяй.
- Да, я хочу понять, но...
Он смеётся.
- Но ты всё это представляешь. Как в вашей книге... «Наставления Силейз»? Которая весьма рекомендует разные шалости в лесу.
Я чувствую, как краска заливает мне лицо. Да, к этой книге допускают тех, кто прошёл посвящение и стал взрослым. И более всего истёрты те страницы... Митал-защитница! Дай мне забыть большую часть того, что там написано, поскольку я никогда не посмею предложить супругу такие глупости!
- О, сеньорита застеснялась. А почему? Мы с моим парнем делаем всё то же самое, и не можем позволить себе только одного, что разрешается обычно мужу и жене – у нас просто нет этих органов. Поэтому потомство нашему союзу не грозит. Но мы как-то не чувствуем себя очень уж обделёнными Создателем, испытывая наслаждение взаимной страсти, ведь всё остальное... Ну, извини. Я не хотел тебя смущать.
- О таком не рассказывают вслух.
- Верно. И мы не будем. Просто хотел тебе напомнить, что и твои возможности вполне такие же. Так что тут нехорошего?
- То, что мужчина с женщиной...
- Кстати, в отличие от традиционного союза, у нас полное равноправие.
Это опять намёк на то, что супруг мной командует?

Что же это – любовь? Желание упиваться лаской, видеть милый образ, быть рядом? Готовность жертвовать? Безумие? Необъяснимое влечение? Последнее я чувствовала, понимая, что мне хотелось бы вновь говорить с Зевраном. Что всякий раз печально расставаться с ним. Но у него было так много дел, в которых я не могла ему помочь... Мне не хватало того времени, что мы могли проводить вместе. Но и оно окончилось.

В доме засуетились. Охранник заглянул ко мне и говорит: «Ну, поздравляю. Дождалась. Сейчас отправишься назад, в свой лес». Я выбралась из дома и увидела своих: двое охотников сопровождали чужака. Зевран, наверное, хотел бежать ему навстречу и обнимать, но всё вышло прилично, сдержанно, как полагается. Мужчины просто разговаривали, хотя от них только что искры не летели, такая сила чувствовалась в их взаимном притяжении. Потом Зевран что-то сказал мне. Кажется, просто пошутил. Долиец догадался и подошёл близко. Он правда походил на героя древней легенды. Не просто своим обликом: в нём есть что-то... могущество и боль одновременно. Спокойный, чистый взгляд, полный достоинства. Такой, конечно, мог бы стать героем любого клана.
- Прости моего друга, Нелла.
- Я не держу на него зла.
- Хорошо.
Оглянулся.
- По тебе скучают, тебя ждут. Ровного пути.
И я скорее присоединяюсь к соплеменникам. Они рады, что всё закончилось. Им не хочется дольше оставаться здесь. Наверное, я тоже рада, но...
- Зевран!
Он улыбается и машет мне рукой. Я тоже поднимаю руку, как принято у шемленов и плоскоухих, чем вызываю удивление охотников.
- Прощай.

Айнон, которого я с детства чтила за образец эльфийского мужчины... Он мной пожертвовал во имя блага клана. Зная, что может меня больше не увидеть никогда. Отдал в плен Воронам, быть может, им на растерзание. Во имя клана. Да, я знаю, это долг... Но мог бы он вот так? Плевать на правила ради любимой? Совершить подвиг для меня? Он ждёт. Он молится, чтобы Нелла вернулась, поскольку он выполнил свою часть страшного уговора. И я рада, что оба эти эльфа снова вместе, хотя всё время что-то колет в сердце. Немного... Жалко уходить... Но если я вдруг не вернусь, что Айнон сделает? Пойдёт меня искать? Нападёт на врага, чтобы узнать, мою судьбу? Нет. Он оплачет меня и продолжит жить с горем в душе, но сохранив традиции. Ему будут сочувствовать, поддерживать его и он с благодарностью примет это, вызывая в эльфах ненависть к убийцам. Будет нести свою беду, как шрам, чтобы все знали, что он пережил ради своего гордого народа.

Зевран совсем другой. Он мир перевернёт ради своей любви. В нём больше мужества, чем в тех, кого я знаю. В нём сила жизни и он не боится смерти. Своей смерти. Но он не даст погибнуть тем, кто ему дорог. Он ценит каждый миг своего счастья. И лечит шрамы... Сейчас, наверное, губы его милого касаются почти зажившей полоски на лице, чтобы отнять остатки боли. И я радуюсь тому, что Зевран чувствует от встречи, хотя... О, Эльгархан! Да, я хотела бы испытывать сейчас то же, что и Эвлар в его объятиях. Хотела бы познать до конца, как это – сходить с ума от страсти. Любить... Любить по-настоящему... Мне кажется, я понимаю это.

Да, я вернусь обратно. Вернусь в наш клан. Но это будет не совсем та Нелла, которую вы помните, собратья, которую ты знаешь, Айнон. Я не нарушу слова, муж мой, и буду тебе верной спутницей. Но я больше не буду твоей тенью. Твоё решение, каким бы оно впредь ни было, будет пропущено через мой разум и моё сердце. И если я сочту иначе, не спорь со мною, Айнон. И не учи меня жизни, Ивеллиос. Я больше не малышка Нелла, которая сделает всё, что вы велите. Ждите. К вам возвращается хозяйка.



Рита:

Как так? Ведь я стояла только что не на дороге перед ними! Долийцы – наш Палач и два чужих вошли во двор. Наш-то чуть-чуть кивал, слугам и Воронам, кто с ним здоровался. Мимо меня прошёл, что сквозь ворота – не оглянулся, не заметил.
И атаман ему навстречу, едва ли не бегом.
Они сошлись, и так уж было видно, что оба радостны, я думала, что поцелуются при всех. Только Араннай взял руку Палача, пожал и отпустил.
- Знаешь, плохое побоку. Я счастлив снова тебя видеть.
- Ох, и придётся нам поговорить. Ты что устроил?
- Эв, ради тебя я сотворю и не такое.
- Зевран, они тревожатся о Нелле. С ней всё в порядке?
- Разумеется. С тобой же всё в порядке. Да?
- Да, Зев. Но что ты скажешь им?
- Поверь, Гильдмастер Араннай всегда имеет пару слов в запасе.
Он щёлкнул пальцами, слуги помчались что-то исполнять, вынесли сумки...
И вышла эта женщина. Она стояла и смотрела то на своих, то снова на сеньора Аранная. Потом он повернулся к ней. И так по-свойски: «Заскучаешь – приходи в гости». Палач его оставил, давай с ней говорить на ихнем языке. Далась обоим эта дикая!
Она ушла с долийцами, а наши эльфы убрались к себе в спальню и не показывались долго. Не знаю когда вышли, хоть бы и утром, перемяв постель, я уже вещи собирала.

- Рита, что ты надумала?
- Всё, донна Лара, я больше не могу.
- Никто не может, Рита. Но это не простой мятеж. Мы много сделаем. Мы выстоим. Вороны Аранная возьмут верх и он возглавит Гильдию, как должно. Поверь, девка, все твои глупости не стоят ничего...
- Быть может, для Антивы, донна Лара, я значу так же мало, как и для него.
- Для Палача? – уставилась бесцветными глазами. Хватит меня испытывать!
- Я ненавижу его. Так и скажи, если вдруг вспомнит, что тут была ещё одна служанка.
А я вернусь обратно в нашу деревню. К Пепе, может быть. Плевать на ваш мятеж, на атамана, на всех проклятых Воронов. Лишь бы Создатель дал мне позабыть долийца, которого они зовут «Палач».