Я глажу линии татуировки на твоей щеке, едва касаясь. Узор изящен, лёгок, и глядя на него, не думаешь, насколько грубо и мучительно было когда-то его появление в твоей судьбе. Мы с тобой в жизни глубоко познали и боль, и наслаждение. И теперь мы приобщены тайнам любви, зная, что высшее блаженство – осознавать взаимность. Свет солнца вспыхивает в сумеречной комнате, когда ты пробуждаешься. Я продолжаю гладить, а ты ласкаешься о мою руку. Счастье.

- Браска! Который час?
- Зев, у тебя дела?
- Какие могут быть дела у тайного властителя Антивы?
- Я думал, что мы проведём эти дни вместе. Куда ты в такой дождь?
- Это я слышу от долийца! А как же твоё знаменитое: «Есть земля – есть дорога?»
- Но ты же не долиец.
- Ну, почему? Немного есть. Кто там в моём роду Махариэль, напомни. Троюродная бабушка?
- Зев, я с тобой.
Всё, сейчас будет спор... Но неожиданно мой друг делает жест немного помолчать, высовывается в дверь, прячась за неё: «Нериса! Там посыльный ещё не вернулся?» И обращается опять ко мне:
- Не беспокойся, моя радость. Приму гонцов, разберу письма, и снова – весь твой.
Думал, что я его оставлю? Моё вооружение и доспехи здесь. Посланник одного из главарей шарахается в сторону, увидев в доме Палача. Он быстро берёт себя в руки, а мысли, видимо, уже свивают новую легенду. Интересно, что антиванцы навыдумывали обо мне за время моего отсутствия?
Араннай занимается делами, а я стою столбом или перехожу из угла в угол. Я просто жду его. Хочется говорить и слушать. Но сладко даже просто наблюдать, как он читает, иногда по-детски шевеля губами, склоняет голову к плечу, стараясь не измазать лист бумаги кляксами, как блики пламени свечей усиливают тени, придавая строгость его облику. Внешне я холоден, но в душе млею от восторга быть рядом с ним, а главное, знаю, что и Зевран в душе готов послать всё к демонам и кинуться ко мне на шею.

Вечер недолог. Сумеречный день, добрую часть которого мы добросовестно проспали, склоняется к закату. На ужин подают паэлью, свежую молодую зелень и эти мерзкие корявые ракушки, которые едят, вернее, пьют сырыми, заливая их лимонным соком. По поводу свойства этих ракушек, уговаривая меня проглотить хотя бы пару штук, Зевран сыплет такими шутками и анекдотами, что экономка предпочла оставить нас одних.

Желания сбываются. Довольно глупо себя чувствуешь, готовясь к жаркой ночи вместе со своим любовником. Делаешь странные, бессмысленные вещи, раскладывая разные предметы и зажигая множество свечей, устраивая на подносе настоящую картину из вина и сладостей. К чему? Мы пьяны и напитаны любовью. Зевран оглядывает комнату, потом выскакивает прочь и возвращается из-под дождя с мокрым букетиком цветов, который тут же занимает место в вазочке меж двух роскошных канделябров. Лепестки чуть ли не на глазах расправляются от тепла. Их запах вряд ли одолеет ароматы, выпущенные из-под крышечек изящных склянок, но в этом вправду есть что-то особенное.
Тем временем, Зевран плещется в умывальной, является в длинном халате и, уступив мне место, устремляется к постели, чтобы её расправить.
Вода приятно охлаждает, но мне нужна иная ласка. Я тороплюсь, как будто время ограничивает нашу ночь. Одеться снова или нет? Милый наверняка захочет сам раздеть меня или увидеть, как я это делаю, поэтому, осушив полотенцем кожу, я одеваюсь кое-как и выхожу к нему.
- Гильдмастер?
Доля шутки только подтверждает истину. Зевран великолепен в сиянии свечей, в длинном тёмно-зелёном бархатном халате с золотой вышивкой. Причёска не разобрана. В ушах сверкают маленькие бриллианты, но разве им дано затмить блеск этих глаз! Изящная и сильная рука призывно поднимает кубок.
- За нас с тобой, Эвлар. За эту ночь.
- Надолго не загадываем?
- Навсегда. Каждый миг – навсегда.
Наверняка я выгляжу рядом с ним дикарём с растрёпанными волосами, в расстёгнутой рубахе и наскоро натянутых штанах.
Вкус вина дразнит. Раскрытая постель томится в ожидании. Вскоре мы утоляем тоску прохладного атласа по тяжести горячих тел на нём и предваряем нежными прикосновениями грядущий пир безумной страсти.
- Любимый.
- Да, Зев?
- Ты мне что-то обещал.
Он пропускает мои волосы меж пальцами и испытующе смотрит в глаза, желая отыскать там подтверждение моей готовности всецело следовать его фантазиям.
Я отблагодарю тебя за то, что ты для меня сделал. За то, что ты со мной. Пусть будет, как ты хочешь, чего бы ты ни захотел.
- Твой ход, Зевран.

Мне снова не пришлось жалеть о данном слове. Начав издалека, не торопясь, мой дорогой любовник усиливает ласки, и вскоре вся поверхность кожи алчет продолжения. То, что он вытворяет, тешась моей покорностью, вогнало бы в краску всех долийцев Тедаса. Даже меня, иной раз. И всё-таки, это настолько же приятно, насколько неприлично, и двум влюблённым можно всё. Я иногда прикидываюсь, что смущён, и ему это очень нравится, но после поддаюсь, подыгрываю, а он выдумывает новые утехи и распаляет моё вожделение до предела. До состояния, когда в полнейшей его власти, я делаю всё, что ему угодно и умоляю не прекращать того, что он творит со мной.

А он ведь только начал. Когда его язык прокладывает влажную дорожку в самый низ живота, а руки, двигаясь от паха к коленям, разводят бёдра, с готовностью даю ему возможность устроиться получше. Это одна из самых изумительных ласк, что может доставить мужчине… да, и женщина, но так, как это делает Зевран - у меня не было ни с кем. Наверное, потому, что я не был влюблён в женщин, которые хотели развлечь меня подобным.
Он говорит, что тоже до меня не знал, насколько ему нравится это занятие, и даже, в своё время, терпеть его не мог. Особенно… особенно в процессе «обучения». То, что прекрасно по взаимному согласию, может стать истинным кошмаром, в случае принуждения. Помню, как поначалу, узнав о некоторых фактах юности Зеврана, всерьёз выпытывал имена всех его обидчиков, чтобы предать их лютой казни, пока он не соврал мне, что давно расправился со всеми. Хотя, надеюсь, где-то сказал правду.
Я не могу сейчас ему ответить таким же удовольствием, только втискиваю ладони в его тело, то ослабляя, то сжимая пальцы и чуть сдвигая их, чтобы усилить ощущение. О, боги! Это восхитительно! Да, милый, да!
Нет! Почему ты прекратил?
- Теперь ты. Укладывайся так же. Слишком не старайся, просто чуть-чуть взбодри его.
- Что это, Зев?
- В смысле, что ЭТО? Эв, ты настолько одичал?
- Запах и вкус вина. Оригинально.
- Помнишь, как иногда в палатке фляга с выпивкой нам заменяла ванную?
Было такое. Особенно в холод, среди безлюдных пустошей. Правда, тогда это, чаще всего, был крепкий бренди, а то и самогон, слегка разбавленный водой. Вино куда приятнее.
- Хватит, он уже твёрд, как рог. Иди ко мне.
Несколько нежных поцелуев в губы, в знак благодарности. Перевожу дыхание. Что он теперь придумает?
- Теперь сюда, вот так вставай. Упрись покрепче, чтобы нам было удобно. Будешь меня поддерживать и помогать, а то моей несчастной поясницы не хватит на все блюда, что я собрался нынче перепробовать.
- И много у нас блюд?
- Сам понимаешь: пир есть пир. Сначала разомнёмся, потом немного отдохнём, потом у меня есть ещё одна задумка, чтобы тебя развеселить для предстоящих скачек.
- Прекрасный аппетит, - вздыхаю я, прикидывая, дорого ли мне всё это обойдётся. Впрочем, такой длительный пост стоит пирушки.
- Ну, правда, Эв! Что за гуляние без скачек? Да?

Не знаю, гадкие ракушки ли тому причиной или накопленная в тоске расставания страсть, только Зевран довёл меня до полного изнеможения.
В какой-то миг очередной короткой передышки он проявляет благородство: «Давай ещё, мой милый. Как ты хочешь?» И, чуть одёрнув скомканную простыню, кладёт подушку на подушку. «Повыше, да?» Ты знаешь, чего я хочу, если я в состоянии ещё чего-нибудь хотеть сегодня: видеть тебя и обнимать. Дай, обхвачу одновременно за плечи и за талию, у меня слишком мало рук и ног, чтобы обнять тебя сильнее, но я теперь не отпущу тебя. Наши тела сплетаются в агонии восторга, и, изгибаясь в ритм ударам сердца, соединяют плоть в жарком соитии. Слёзы стекают, смешиваясь с потом. От счастья плакать можно. Можно кричать, захлёбываясь упоением высшего на земле блаженства. Это тебе и мне. Это нам за любовь. За то, что мы с тобой спаяли наши судьбы в одну навек. Слияние в танце страсти лишь на время, но это всякий раз неповторимо и волшебно... Сознанье тает в неге, и сладкая истома расслабляет прикосновением последней ласки.



Утро, вернее то, что от него осталось, Зевран посвятил маникюру и причёске. Моим, в особенности. Его вид, как всегда, был безупречен. Укротив мои волосы душистым средством из хрустального флакона, он, наконец, добился от них послушания.
- Такие же упрямые, как и хозяин, только с тобой возни было гораздо меньше.
- А как насчёт тебя?
- О... Как-то я об этом ещё не задумывался. Ты ведь не собираешься взлохматить такую идеальную причёску прямо сейчас?
- Прямо сейчас – нет. Но у нас время большого пира, не так ли ты и сам сказал? Так что в сиесту будь готов вернуть мне кое-что.
- Милый, боюсь, в сиесту не смогу.
- Что, поясницу ломит после скачки?
- Это пустяки. Но, правда, нам придётся пропустить эту сиесту. И даже этот вечер.
Мне только кажется, что в его голосе мелькнули нотки грусти?
- Я не настаиваю, Зев. Просто побудем вместе. Полежим рядом, ты расскажешь мне...
- Нет, погоди. Видишь ли, я сегодня должен...
- Ты должен? Ты кому-то что-то должен, кроме меня?
- Эв, я – Гильдмастер!
- А я – Палач!
- К чему это?
- К тому, что я пойду с тобой.
- Это приём у Берто Мацеоллы. Нет никакой опасности.
- Что?
Только этого мне не хватало! Ну, почему не может быть всё замечательно несколько дней подряд? И почему именно к Мацеолле, жена которого до сих пор вызывает у меня желание немного подержать её за горло? Зеврану-то я верю, что у него с Лаурой Мена никогда ничего не было. Но эта бестия... Ей доверять нельзя. Чего стоили одни её подковырки! А похабные записочки на розовой бумаге! Зевран клянётся, что это не она подбрасывала их в его карманы и в наш дом. Почерк можно подделать. Но кто? Нериса что ли? Монна Вита? Кто-то из наших Воронов? Не так много народу входило в этот дом.
- Эв, не пыхти, пожалуйста.
- Именно к Мацеолле...
- Слушай, он пронюхал, что я не смылся в «Рагнателу» до Недели Гнева. Там будут нужные ребята и вообще, я появлялся здесь достаточно давно. Гильдмастеру необходимо поторчать на этом званом ужине.
- Мне там не место, да, Зевран? Даже в качестве твоего телохранителя?
- Эв, погоди. Послушай, дорогой мой: посыльный Эрго тебя видел. И так слухи пройдут. А слухов много. При Дворе говорят, Долийский Палач – не простой эльф. Ты для них... вроде какого-нибудь языческого божества. Тебя боятся, уповают на тебя, о тебе складывают байки и легенды. То ты исчез, то вдруг внезапно появился. И, кстати, отчасти благодаря этой славе, меня тоже побаиваются. Так что лучше будет не показывать тебя дворянам вблизи.
- Так там будут не Вороны?
- В том-то и дело.
- Понятно. Я не могу сопровождать тебя и не сумею тебя защитить, если понадобится. Я буду, как примерная супруга, смотреть в окно и ждать, гадая, насколько пьяным ты припрёшься.
- Меня в карете привезут. И, кстати, ни напиваться, ни особо наедаться я там не собираюсь. Сам понимаешь – высший свет, змеиное гнездо. Поэтому нас с тобой ждёт такой обед, что это извинит меня в твоих глазах. Ну, гляди веселее!


Повар, которого мы к себе вызываем, останавливаясь в Антива-Сити, наконец, добрался до нашего дома, нагруженный, как мул, мешками и корзинами. Он громко и беззлобно ругается с Нерисой, спроваживая её прочь из кухни, и вскоре до второго этажа доносятся такие запахи, что я немного опасаюсь за свою фигуру. Привычка есть три раза в день, конечно, роскошь, но есть помногу – это уже наглость.

Надо будет как-нибудь записать по буквам, как зовут повара. И лично поблагодарить его. Не обладая магией, он создаёт такие блюда, которых я когда-то не мог себе представить. Да что там, он в любой момент способен удивить нас чем-то новым. Салат из кислых овощей, которые я не особо жалую, оказывается необычайно вкусным. Не может быть, чтобы для этого было достаточно полить маслом плоды, созревшие в прошлом году и уйму времени мокшие в бочке с рассолом. Тесто, закрученное в трубочки, варёное в простой воде – как это может быть настолько восхитительно? Кусочки жареного осьминога, с первой же пробы, берут меня в плен. Зевран не собирался это есть из-за пахучей луковой приправы, но не выдерживает, наблюдая моё удовольствие. А после требует чай с мятой и долго чистит зубы в умывальной, ворча, что мир полон соблазнов, перед которыми не устоит и соблазнитель.

К тому времени, как требуется ехать, он вновь благоухает, как букет цветов и выглядит, как принц. Карета четвериком подана к воротам: она не может развернуться в небольшом переднем дворике. Мы стоим на крыльце, Зевран укутан в плащ, но на ногах его, на этот раз, не сапоги, а модные замшевые туфли для паркетов. Желание взять его на руки и поднести к карете борется с пониманием, что этого не стоит делать на людях, пускай этих людей немного и все свои. Двое охранников быстро справляются с задачей и следуют за своим господином. А я снова один.
Некоторое время брожу по комнатам, листаю книги и перекладываю вещи, но вскоре понимаю, что не смогу сидеть спокойно. Шум ливня отупляет мозг, нужно чем-то заняться. Поэтому я перевоплощаюсь в «Палача», седлаю свою лошадь и выезжаю в сторону Скалистой Бухты. Хочу посмотреть с высоты, правда ли, вода в ней даже в шторм спокойна.
Улицы пусты. Но редкие прохожие или случайно выскочившие на улицу жители, вполне могут признать во мне одну из местных легенд. А могут и не признать: ведь стена ливня размывает очертания, и в нескольких шагах не различишь, что за ненормальный всадник неторопливо проезжает мимо окон городских домов.
Антива, я с тобою сросся, я полюбил тебя. Наверное, мне никогда не разобрать, что в твоей жизнерадостной беспечности так привлекает. Твой шум вечного праздника на улицах, гармония мелодий, яркость цвета... молчание древних зданий, жара и ливни, буйство природы, подчинённой человеку, щедрые богачи, неунывающие бедняки. Может быть, мне и не понять, своим долийским разумом, но мой дух принял это. Это не лес. Это не Ферелден. Только в такой стране есть место для Зеврана Аранная, а значит, для меня.

За городом ливень так разошёлся, что мне стало жаль кобылу, измокшую, как тряпка. Да и той самой бухты, наверное, не разглядеть, как следует. Я повернул домой.
Обсушив лошадь рогожей, и убедившись, что она не пострадала во время вылазки, снова скучаю в доме. Развешиваю и раскладываю свои вещи у камина. Брожу по комнатам, невольно вызывая в памяти события прошлого лета... Среди них много тех, что лучше позабыть. Мысли перебивает запах ужина. Но невозможность разделить его с Зевраном напрочь уничтожает голод. Наверное, экономка занята или уже спит, поскольку повар сам пришёл забрать посуду. Лучше сейчас на него не смотреть: он собирается меня прикончить или сам повеситься, при виде почти нетронутого блюда? Тщетно пытаюсь вспомнить его заковыристое имя. «Всё замечательно. Ступайте». Это что было: благодарность, оправдание, оскорбление? Не хочу это выяснять, но, уйдя в спальню, слышу, как наш маэстро кухни причитает и бранится.
Смотрю в окно, и тут меня касается тонкий запах цветов. Букет, который притащил Зевран, в тепле расцвёл, напомнив о вчерашнем. Как было хорошо в этой постели! Как будет здесь опять, родной мой. Только сегодня не надейся на главную роль, я сам желаю вспомнить, как это делается, а кроме того, слегка отомстить тебе за антиванскую горячность, из-за которой я до сих пор чувствую её последствия. Да только когда же ты вернёшься?



Далеко за полночь, верней, ближе к утру, четвёрка шагом подкатила к дому. Зевран довольно пьян, и я, уже без церемоний, вытаскиваю его из кареты и волоку в дом, вслух поминая Фен-Харела и весь его волчиный род, чтоб ему там, в лесу, икалось.
- Эв, ну какого демона? Я сам могу!
Но я решительно несу его наверх и опускаю на диван в гостиной.
- Твои туфли в грязи.
- Почистим.
- И штаны по колено мокрые.
- Надеюсь, в нижней части?
Он не настолько пьян, сколько устал. Не в первый раз такое.
- Приятное с полезным, Зев?
- О чём ты? Если о женских духах, то меня ими нарочно обрызгала одна шаловливая сеньора, гарлок её подери!
- Нет, я об этом.
Нож в потайном кармане тщательно вытерт и на одежде нет ни пятнышка. Но запах свежей крови от Серого Стража не утаить. Я чую его, как собака.
- Так, практикую помаленьку...
- Убийство в доме графа Сьерра ди Дуарте? А как же ваша дружба?
- Эвлар, при чём тут граф? При чём тут его дом? Берто вообще не обязательно вникать в мои дела. Важно, что двести человек здоровались со мной на званом ужине.
- А у нас на ужин была говядина с черносливом. Правда, остатки пришлось выбросить дворовым псам, поскольку господин как-его-там наш повар... Сдаётся мне, что он тебя прикончит, если твоя доля ещё раз останется нетронутой.
Непроизвольное движение кадыка. О, да ты голоден? Тебе поесть некогда было или боялся отравления даже в доме компаньона?
- Где, говоришь, ты был? На ужине?
- Опять сначала! Ты ревнуешь? Так вот тебе отличная новость: графиня ждёт ребёнка. От мужа, между прочим. Именно это собирался объявить наш Берто Мацеолла на своём приёме. Всё, больше ты не думаешь, что я таскаюсь туда к Лауре?
- Зев, я... Я ничего такого и не думал. Я беспокоюсь, что ты снова подвергаешь себя опасности, а я в неведении.
На это Зевран тяжело вздохнул и даже промолчал.
- Я принесу тебе поесть.
Он не ответил. Где его носило? По крышам? По чужим каретам? Да, да, он – профессионал, но мог мне рассказать... хотя бы после. Что за тайны?
На кухне отыскался яблочный пирог и лимонад. Но когда я поднялся в спальню, Зевран уже заснул. Все его вещи кучей валялись на полу, что было для него нехарактерно. Устал.



И всё-таки меня заело: мы так долго не виделись, а Зев не хочет посвящать меня в свои дела. Что за упрямство? Поэтому, прождав чуть ли не до полудня, пока он проснётся, я вдруг надумал отплатить ему той же монетой. Оделся, собрал свою лошадь и выехал со двора. Особой цели у меня не было, поэтому, прикинув, что сегодня дождь потише, а небо гораздо светлее, чем вчера, решил снова поехать к Скалистой Бухте. Кобыла хорошо запомнила дорогу, но отказалась подходить к краю обрыва. Впрочем, и у меня хватило ума с ней не спорить: скользкие камни могли сыграть дурную шутку. Отсюда было видно множество укрытых в бухте лодок: вода, не вспенена высокими волнами. Отсюда также хорошо просматривалась новая масса тёмных туч, плавно текущих в небе к городу. О, Митал! Что я делаю? Блуждаю под дождём, в преддверии очередной грозы, без всяких на то оснований, и подвергаю себя куда более глупой опасности, нежели мой Зевран!
Лошадь охотно соглашается с моим намерением повернуть домой и летит рысью, невзирая на усилившийся ливень, а может и благодаря ему.

- Что, теперь я опоздал к столу?
- Ты издеваешься?
- Нет, Зев. Я просто прогулялся.
- Вчера, сегодня. Не надоело?
- Кто тебе сказал?
- Твоя кобыла.
- Она сюда ещё не заходила.
- Эвлар!
- Зев?
- Твои шмотки, развешанные у камина. Или ты думаешь, я так напился, что не заметил их? Я, между прочим, в отличие от некоторых, меру знаю.
- О чём ты? Я вообще не пил вчера!
- А я не о вине.
Я ожидал более бурной реакции. И мне даже неловко под твоим светлым взглядом: ты весь такой правильный, ты работал, а не шарахался под ливнем, демоны знает где.
- Иди переоденься, путешественник. Сейчас велю подавать на стол.
- Так ты...
- Дождался тебя, да.

Камин в гостиной отлично прогревает и просушивает небольшие помещения второго этажа. В такую мерзкую погоду лучше всего сидеть в тепле и получать тихое удовольствие. Но мне хочется большего. Желания, что я загнал в спячку на время длительного путешествия, разбужены, и требуют своё. О, я возьму это сполна. Когда начнём, любимый?
Он сидит, вольготно развалившись в кресле, и выдаёт пространный монолог о нравах антиванской знати, короче то, на что мне наплевать. Я чувствую приятный запах от него, и представляю, как упруга и гладка смуглая кожа под одеждой. Внимаю жестам, вслушиваюсь в голос, не разбирая, что он говорит. Слежу за шевелением губ, и чувствую их сладость. Бокал касается их прежде, чем это могу сделать я. Красивая рука с холёными ногтями, ставит бокал на подлокотник и пальцы поглаживают серебряную ножку. Вино в стеклянной чаше переливается рубиново-кровавым цветом. Я отставляю свою порцию на столик. Зевран тянется к графину, чтобы добавить мне напитка, сдобренного корицей, и удивлённо смотрит на меня: бокал не пуст.

- Не наливай больше.
Мне хватит и того, что я к тебе испытываю. Я пьян от тебя, Зев, и я хочу тебя.
- Пей, а то вдруг простынешь от своих прогулок.
- А ты меня согреешь.
- После того, как ты меня бросаешь одного и где-то шляешься? Жди и надейся! Я, понимаешь, просыпаюсь в собственной постели, надеясь, что мы с тобой наверстаем упущенное прошлой ночью, а тебя нет. Ладно, хотя бы расскажи, куда тебя носило два дня подряд.
- Сначала ты мне.
- Хорошо. Всё узнаешь, по дороге в «Рагнателу».
- Тогда... К Скалистой Бухте. Ну... да, я убедился, что штормовые волны туда не захлёстывают.
- Для этого, конечно, стоило рисковать жизнью.
Он отставляет свой стеклянный кубок и, назидательно изводит меня умозаключениями, что некоторые долийцы, как малые дети, не понимают никаких разумных доводов. Что, между прочим, кое-за кого из них есть кому беспокоиться, а этим некоторым, вероятно, всё равно. И вообще удивительно, что одного долийца что-то вдруг не устроило в своём вонючем Ферелдене и он припёрся в Антиву с одной целью: мотать нервы Зеврану Араннаю.
Я на него любуюсь, от нетерпения переплетая пальцы. Зев, я люблю тебя. Я счастлив даже слушать твою брань. И я сейчас очень тебя хочу. Знаешь, чего мне стоит не вскочить с дивана и не завалить тебя сюда? Ты уже явно переигрываешь.
- Да, у меня была причина тебя покинуть на несколько часов. А у тебя было только плохое поведение.
- Но если ты надеешься, что я сейчас буду просить прощения за своё плохое поведение, то ошибаешься. Ты выполнил, что тебе было нужно, я тоже сделал, что давно хотел. Какие счёты?
- Эв, ты что, правда, не понимаешь? У тебя нет никаких оправданий.
Изображая гнев, Зевран бросился в спальню.
- Эй! Может, я тренировался для дальней поездки?
Дверь не закрыта. Так и знал: это не ссора.
- Если у тебя в дороге что-то заболит от верховой езды, то так тебе и надо.
- И ты меня не пожалеешь? Даже не сделаешь массаж того, что заболит?
- Массаж? Дай-ка подумать. Сначала я тебя отшлёпаю.
- Это уж как получится. Может быть, я тебя?
Сам чувствую, как ноздри вздрагивают в предвкушении любовной схватки, и мой желанный тоже замечает этот верный признак моего возбуждения.

- Что ж, мой тигрёнок, тебе это удалось.
- Эв, не смотри на меня так.
- Поздно.
- Что... поздно?
Он так натурально играет, что готов поверить в эту наивность, если бы не знал его сто лет. Эти неуловимые хитрые искорки так и поблёскивают в его золотых глазах. И ещё он проводит пальцем над бровью, убирая прядку со лба. В этот миг, я ловлю поднятый локоть, забрасываю его руку к себе на шею, и накрепко обхватываю туловище.
- Эв, нет, я... Отпусти!
Ладонь же, в это время, быстро огладив мой затылок, сгребает волосы в горсть, не позволяя приблизить лицо.
- Мы ещё не договорили.
- Продолжим здесь.
Когда тебя держат за волосы, не очень-то освободишься, но я толкаю Зеврана, одновременно делая подсечку и, в следующий миг, мы валимся на кровать. Я сверху. Куда ты теперь денешься? Избавившись от подлого захвата, теперь я сам пленил его. Крепко удерживаю тонкие запястья, прижав к подушке, придавливаю грудью извивающееся подо мною тело. Сопротивление распаляет мой азарт. То, что оно притворно, ясно по отрывистым стонам, в перерывах между требованиями отпустить его и убираться прочь. Если бы он действительно хотел послать меня куда подальше, не скромничал бы в выражениях, да я и так бы понял. Но вырывается по-настоящему, мне трудно его сдерживать. Он сильный, гибкий, как змея, но я сильнее.
- Ну, кто из нас был прав?
Он расслабляется. Глаза его подёргивает поволока, губы маняще приоткрылись. О, я готов исцеловать тебя всего и это невозможно прекратить. Мускулы шеи снова напряглись, и возбуждённое дыхание прерывает вскрик.
- Эй, полегче!
- Прости, любовь моя...
Перестарался. Если останутся следы, Зевран устроит новую комедию с упрёками моей дикарской страсти, и мне завтра придётся отвечать сполна, беспрекословно уступая его буйной фантазии, чтобы заслужить прежнюю милость. Но пока он не может этого определить, я пользуюсь своим выгодным положением, зубами раздирая ворот, в попытке добраться до груди. Одна из пуговиц не выдержала, другая выскочила из петли. Пью наслаждение с атласной кожи. О, боги, это музыка, когда Зевран смеётся! Когда и он испытывает ту же радость, что и я. Мне мало ощущений, и неудобно так держать своего пленника, я отпустил его руки, и он тотчас же обхватил меня и принялся сминать мою одежду так же алчно, как и я его. Впрочем, он не спешил к развязке и дал мне это понять, подтягивая выше, ловя губами мои губы, затем отталкивая от себя.
- Эв, не дави так. У меня больше сил нет. Всё, ты победил, бери свою жертву.
- Я буду нежен, как запах цветов.
- Почему-то сомневаюсь.
- Зев, ты и снизу умудряешься командовать.
И я немного приподнялся на локтях, чтобы он мог дышать свободно. Налюбовавшись друг на друга, мы вновь целуемся долго и ненасытно. Мне тяжело укрощать рвущуюся на свободу страсть, но если он сегодня хочет медленно, то будет так.
Пытаюсь уловить момент, когда Зеврану требуется передышка. Едва он расслабляется, я поднимаюсь, сажусь рядом и начинаю его раздевать. Обычно в спальне мы сначала избавляемся от этих тряпок. И если видится долгая ночь шальных забав, тщательно к ней готовимся, как в прошлый раз. Влечение усиливается так постепенно и красиво. Но иногда внезапное желание настигает, будто гроза в пути. Как нынче. Мы изрядно взмокли от столь бурного начала, но идти в ванную – значит прервать лавину страсти, и оттянуть то, чего мы оба жаждем с нетерпением.
Несмотря на сопротивление в начале, Зевран хочет меня не меньше, чем я его. Всё для того и затевалось. Он не пытался пнуть или же укусить по-настоящему, изображая жертву «дикаря», и я никогда не посмел бы оскорбить его насилием взаправду, только любовная игра заводит далеко.

Зевран лежит на пёстрой простыне, с вытянутыми над головой руками, кисти которых связаны его же собственной рубашкой. Я поворачиваю его на живот, и он покорен мне. Он может сбросить свою мягкую повязку в любой момент, но пока этого не сделает. Мои ладони гладят его тело, мои глаза любуются его гармонией. Ровный загар, чёткий рельеф упругих мышц. Матово-чёрные изогнутые линии татуировок, того же стиля, что и на щеке, как будто перекинутые через правое плечо, стекают на лопатку, образуя красивый завиток. Внизу слева им вторит узор на ягодице, манит коснуться, повторить его движение. Трудно противиться желанию, да и ни к чему. И я ласкаю своего любимого так, что кружится голова, а он тихо постанывает, возбуждая ещё больше. Не насытившись поцелуями, то и дело склоняюсь, чтобы почувствовать солоноватый вкус бронзовой кожи. И ласка, и ответный трепет усиливают ощущения, особенно в момент, когда пальцы щекочут под коленями и скользят между ними вверх... и снова вниз.
- Эвла-ар!
- Кто-то хотел помедленнее.
- Ох, не тяни уже...
Теперь я возьму всё, что он готов мне дать.

В момент, когда его плоть становится моей, громкий вскрик заставляет замереть. Это опять игра или отвыкшее от столь суровой ласки тело и вправду отвечает протестом на вторжение? Едва заметная короткая дрожь намекает, что, скорей всего, то и другое разом. Правой рукой поглаживаю, успокаивая, в самых нежных местах, у основания ног, и поясница тут же прогибается под левой. «Эвлар, какого хрена ты остановился?»
Сначала осторожно, затем, то ускоряя темп, то разрешая нам обоим глотнуть воздуха, я обнаруживаю множество пульсирующих точек снаружи и внутри наших разгорячённых тел. И, наконец, любовник в моей власти.
Болезненные вскрики сменяют вздохи, полные любовного огня. Бывает, балуясь, Зевран повизгивает, как девица, наверное, припоминая свой родной бордель, но не сегодня. Сейчас его плоть тает под моими ласками, ответные движения совпадают, предугадывая каждое, и шутки позабыты. Мы всецело принадлежим друг другу.
Вторить ритмичным стонам, разделяя упоение страстью, сжимать в объятиях, дарить блаженство и получать то же взамен – это ли не награда за любовь?

Руки мои скользят по его бёдрам. На коже выступили капли влаги. Пот льётся, как вода по стёклам. Крепко вжимаю пальцы, не давая моему любимому упасть без сил, пока дрожь наслаждения горячими волнами сотрясает его существо. И тотчас достигаю восхитительного пика страсти.

Зевран выскальзывает из моих объятий, совершенно обессиленный. Только сейчас я замечаю, что в спальне стало совсем темно. Сколько же я держался? Почти на ощупь, находя любимого в постели, поглаживаю щёку, вдоль татуировки, не видной в темноте, чувствую, как ресницы щекочут край ладони: ещё не спит.
Кажется, он просто не в состоянии мне ответить.
Я накрываю нас обоих одеялом, пристраиваясь за его спиной, чтобы прижаться поплотнее. Словами, поцелуями, и негой сладостного утомления благодарю своего милого. Моя согнутая рука служит ему подушкой. Ладонь другой охватывает грудь, и так приятно чувствовать, как, двигаясь по кисти, и проникая между пальцами, его пальцы сильнее привлекают к телу мою ласкающую руку.

Утром я долго не могу подняться: Зевран так и спит у меня на плече. Я разбираю светло-золотистые пряди волос, играя ими, а мой любовник недовольно мычит.
- Хватит валяться.
- Думаешь, я смогу сегодня встать?
- Встать сможешь, а вот сесть - навряд ли.
- Иди ты!
Зевран капризно отталкивает меня, но он уже проснулся. Садится на кровати, встряхивает головой, и до него доходит:
- Солнце?
- Я говорю: хватит валяться. Едем домой.

Вскоре из умывальной раздаются забавные ругательства. Зевран выходит голым и демонстрирует отметины моей «дикарской страсти».
- Смотри: из-за тебя все ляжки в синяках, как у дешёвой шлюхи.
- Нет, Зев, шлюху бы я не стал так мять.
- Ага, смешно!
- Ты ведь не станешь это больше никому показывать?
- Нет, путешествия на тебя плохо действуют. Ты озверел вконец!
О, ты ещё не видел, что мои губы оставили на твоей шее!
- На меня антиванский воздух действует.
- И что теперь?
- Я зацелую каждое пятно, как только заживёт достаточно, чтобы это не причинило тебе боли. Ну, не печалься, мой родной. В следующий раз буду сдержаннее.
- Не думаю, что это быстро пройдёт от поцелуев. Тащи аптечку.
Вроде как в наказание, Зевран не разрешает мне помазать зельем его синяки, а просто выставляет вон из комнаты. Но долго он не выдержит.

Прогуливаясь вокруг дома и радуясь красоте оживающей природы, я вынужден прерваться. Окно над головой распахивается. «Эвлар, иди сюда!» Даже если надо заплести тебе косички, спешу скорее.
Он полностью одет и крутится перед огромным зеркалом, завязывая шёлковый платок под воротник, чтобы скрыть побледневшие от зелья, но всё ещё заметные следы на шее.
- Вот видишь, Эв, что ты наделал? И как я в таком виде людям покажусь?
- Людям? Ты вновь намерен оставить меня одного?
- Тебя только оставь... Завтрак там далеко?
- Зевран, разве мы не намерены ехать домой, в поместье? Ты вновь оделся, как на торжество. Дела? Опять дела?
Наверное, у меня грустный вид. Проходя мимо, Зевран дружески треплет меня по плечу, а снизу слышны лёгкие шаги Нерисы, несущей накрытый поднос в гостиную.
Маленькие канапе с двумя сортами сыра и ароматный кофе. Отличный лёгкий завтрак. И настроение к нему должны бы подавать отличное. Отщипнув сыр, я скатываю шарик.
- Только попробуй!
- Что?
- Испортить мне утренний кофе.
Рука тянется через стол и накрывает мою руку.
- Эвлар, так надо. Я тоже очень хочу в «Рагнателу», но один лишний день нам только на пользу: вода сойдёт с дорог. А то, я думаю, за городом повсюду лужи и ручьи. Вон, выйди, посмотри, что делается даже на мостовых!
- Выйти и посмотреть? И даже не сидеть, как курица на яйцах, глядя в окно?
- Эв, не язви. Мне нужно обязательно быть... Слушай, промни-ка жеребца, а то он застоялся. Съезди куда-нибудь, глянь, что там делается на дорогах. Только, пожалуйста, будь осторожнее. А я, со своей стороны, клятвенно обещаю не задерживаться.


Зевран снова пришёл уставшим. Правда, не за полночь, и от него не пахло ни кровью, ни духами. Опять молчит. Тогда я просто иду спать. Сначала он бродит по кабинету и гостиной, но вскоре входит. Не зажигая света, раздевается, и, попытавшись незаметно лечь, оказывается у меня в плену, и не противится. Несколько осторожных поцелуев. Он поддаётся. Я распускаю его волосы и глажу их.
- Прости, родной.
- За что, радость моя?
- Так.
Он отвечает на объятие.
- И ты меня прости. Да?
- Да.
Мы, как заложники судьбы. Вечно она, даже по мелочам, испытывает нас на прочность. Но за то, что она позволила нам встретиться и навсегда остаться вместе, я всё прощаю этой хитрой твари.
Завтра, наконец, в путь. Я так хочу скорее в «Рагнателу». Почувствовать себя дома. С тобой, с Эллеаном, с каждым дворовым псом, с каждой пичужкой, прилетающей на крышу. Мне нужно это, чтобы, в очередной раз, вылечить своё страдающее сердце. Подавить гнев и боль, иной раз рвущиеся на свободу, напоминая о проклятии Серого Стража.
Ты дремлешь рядом и нарочно мурлычешь всякий раз, как я тебя поглаживаю, пока не засыпаешь. Так мирно, так уютно. Утром я разбужу тебя нежным прикосновением, и твой неповторимый взгляд добавит солнца в эту жизнь. Спасибо тебе, что ты есть, любимый.