* * *

«Нет, ты не можешь покинуть меня в такое время. – Зевран крепко схватил долийца за руки, и приковал взглядом – глаза в глаза. – Прошу тебя».
Эвлар чувствовал, что он прав. Нервы истрёпаны, силы истощены, обоим требуется отдых и лечение. К тому же, полная победа над «Четвёркой» ещё вполне победой не была. Не все ячейки, не все боссы других округов были уверены, что им надо поддерживать мятежника, которого хоть и зовут Гильдмастером, это пока выбор только части управителей бывшего Дома, представленной «чужим» - дворянчиком Роберто Мацеоллой, да чуть живым старым калекой Гильермо Кардосо, будь он хоть трижды Большим Вороном. В Риалто же, вместо покойного Рамиреса сидит какая-то эльфийская мартышка – фоска Зеврана Аранная, которая просто сбежит, как только противостояние окончится, по-видимому, в пользу Старой Гвардии. Некоторые главари, ещё не осведомлены о падении своих Грандмастеров. Араннай должен постараться уладить это дело без кровопролития. Его же собственная база, усадьба и поместье могли вскоре быть завоёваны армией, посланной из «Крепости» заранее. Помочь своим Зевран сейчас никак не мог и оставалось только ждать вестей.
Несколько дней, о которых он просил, погоды не делали. Эвлар Махариэль остался в городском доме и постарался временно забыть о мести, обещанной безумному учёному. Он, как сумел, предался отдыху. Зевран всё делал, чтобы милый друг не вспоминал о страшных испытаниях, и тот в ответ дарил ему безмерную любовь и благодарность.

Из Круга приходили каждый день. Целитель Селим Тано – когда-то начинающий рекрут учебки в Кожевенном Квартале, возобновил дружбу с Зевраном с приличной выгодой. Пожалуй, он в душе остался Вороном. Ему была доверена тайна сына Гильдмастера и сам Эллеан был допущен к трём сеансам магии. Селим учил не так, как монна Вита, он не был строг, смешно ругался – просто так, и сыпал шутками, иной раз столь скабрезными, что Зевран обрывал его: десятилетнему ребёнку не годится такое слушать.
Зато рубцы от ран обоих эльфов и следы пытки, что пришлось вынести долийцу, совсем исчезли, боль ушла, и сердце каждого больше не заходилось от тревоги. Оно сильнее билось только от горячей страсти.

В один из вечеров примчался гонец из «Рагнателы» с известием, что дом спасён, враги разбиты и поместье ждёт хозяина... А утром, проснувшись в постели один, Зевран понял, что нет смысла искать милого друга. Его прикосновения и поцелуи ещё пылали пламенем блаженства по всему телу. Его горячее дыхание, переплетённое древними виршами любви, всё ещё услаждало слух и согревало кровь. Но он ушёл. Чтобы поставить точку. Не в войне. В истории о похищении сына Гильдмастера Антиванских Воронов.

К часу рассвета Эвлар Махариэль стоял у неприступных каменных стен. Несколько дней назад они с Зевраном и тремя верными людьми пришли сюда и взяли эту «Крепость», полную воинов, чудовищ и даже Порождений Тьмы. Сейчас путь был свободен. Гарнизон пал в попытке захватить поместье Аранная, чудовища убиты ещё раньше. Он сваленного в ров дракона исходил такой смрад, что вороны пьянели, обожравшись дарового мяса и больше не кружили надо рвом, а переваливаясь, как откормленные утки, бродили по краям обрыва и по мосту. Мост был опущен и ворота нараспашку.
Долиец был уверен, что Гонориус на месте. Куда тот денется кроме своего тайного убежища? На всякий случай, следопыт всё-таки затаился, понаблюдал за «Крепостью», но не заметил там опасности. И только на мосту его остановил знакомый запах: кровь. Кровь человека. Серый Страж чует её, даже засохшую на каменных ступенях, даже сквозь вонь от разлагающейся рядом тысячепудовой туши. Сюда несли изрубленных его мечами защитников страшной тюрьмы. Сюда волокли жеребца, убитого недавно под Зевраном. Но была кровь на два или три дня свежее и смешанная... с алкоголем? С каким-то веществом? Старикан здесь. Возможно, ранен. Возможно, это его кровь, а раны залиты целебным зельем. Тем легче будет до него добраться. Долиец не испытывал сочувствия к старому магу, он пришёл мстить за Эллеана и за себя. Пришёл оборвать жизнь чудовища, скрывающего за наукой преступления и могущего натворить ещё немало бед.

Некоторое время он таился, предполагая в «Крепости» наличие ловушек или оставшихся солдат. Но, пока обходил нижний наземный ярус, не встретил никого. В казармах было тихо, а из подвалов доносилась та же вонь, что гнусным маревом стояла снаружи каменных стен. Различить в этом смраде запах навоза было сложно. Зато раздавшийся со стороны хозяйственных построек голодный рёв заглушил и многочисленных птиц-падальщиков, и жужжание мух, слившееся в неприятный гул. Животных явно не кормили с тех самых пор, как армия ушла отсюда. Возможно, оставались слуги, но они сбежали. Быки ревели, услыхав шаги двуногого. Они не знали, разумеется, что предназначены на корм ужасным тварям, обитавшим в этом замке и в пищу тем бойцам, что собирались возвратиться к этому сроку, и были рады хоть кому-нибудь, кто бросит им охапку сена. Долийская душа Эвлара всколыхнулась: он не терпел, когда страдают ни в чём не повинные животные, поэтому, на время отложив поход в круглую башню, направился к сараям. Здесь он ещё раз убедился, что никто не следит за ним, и принялся открывать стойла и загоны. Тот скот, что мог идти, бросился к неопрятным кучам отвратительного сена, бодаясь и отталкивая соплеменников. Некоторые уже пали, лишённые воды, тем, что не могли встать, долиец перерезал горло, избавив их от мук. Оголодавшие животные не обращали ни малейшего внимания на трупы. Тем временем, эльф подкрепил и собственные силы, набрав в ковш свежей крови и сделав несколько глотков. Когда он поднял голову, на него пристально уставились из-за последней загородки скошенные глаза гнедого мула. Обгрызенные перекладины, изжёванные кисти висящего рядом убора. Видно, это тот самый, на котором подвозили от дороги к замку «Повелителя». Мул не ревел, не звал на помощь, а только шевелил ноздрями, как будто бы надеясь навести контакт и объяснить свою проблему вполне по-человечески. Эвлар, подошёл к бочке, сполоснул ковш, снова набрал, принёс. «Сразу много нельзя», - сказал он мулу по-долийски, затем бросил ему охапку сена. Длинное ухо зверя повернулось вбок.
«Ого! Да ты слышишь лучше меня!» - заметил эльф. Оставив своего четвероногого знакомца, он осторожно пробрался до угла загородки. Стремительный бросок. Что это? Тварь походила и на Порожденье Тьмы (но Серый Страж почувствовал бы это), и на разумное создание. Впрочем, стоило отпустить горло, в надежде, что это существо прояснит обстановку, оно так завизжало, что привлекло даже внимание голодного скота, занятого едой. Голова твари слетела с шеи раньше, чем сам Эвлар сообразил, когда он успел выхватить оружие. «Рефлекс», - объяснил он задумчиво жующему полуослу. Убитое им существо напомнило другое новое слово: «гремлины», услышанное от Марсано. Вроде, похоже на тех страшных обезьян, а вроде не совсем... Туловище прикрыто подобием одежды... Оно было разумным или нет? К счастью, братьев по разуму убитого врага поблизости не наблюдалось. Махариэль прикинул, что никто не обратил внимания на дружный рёв животных и на резко оборванный визг твари. Даже если в «Крепости» есть ещё такие же, от них опасности немного. Он двинулся к мосту внутрь башни.
Вокруг второго, внутреннего рва, пытаясь дотянуться до воды, быки вставали на согнутые запястья; а после не могли подняться, падали, валялись тут же, раздуваясь от проглоченного и, кажется, страдали ещё больше, чем полчаса назад от голода.
Эвлар поморщился: «Вы прямо как распущенные шемлены!»

Внутри башни его охватил страх. Дикое, первобытное чувство, что подавляет в себе всякий воин. Долийский воин слушает неровный стук своего сердца, пытается понять, что говорят ему слабые чувства. Гуденье мириадов мух и жуткий смрад не оставляли его даже здесь. Возможно, голова кружится именно от этого. Он знал, что дальше, в нижнем зале, разбросаны останки многих зомби, а также и защитников этого здания. Заставил себя сделать несколько шагов. Дверь справа выглядела подозрительной. Что-то тянуло посмотреть... За ней был длинный коридор. И тоже вонь. Хотя, здесь не так сильно. Может быть, это обстоятельство заставило его пройти туда. Одно из помещений показалось странно знакомым. Дрожь пробежала по хребту: «Нет! Не ходи туда!» Сердце как будто вскрикнуло. Сознание же уняло его невольный трепет: «Кровь. Мёртвая. Нет ничего живого».
Кровью действительно был залит пол. Стены забрызганы, обломки каких-то конструкций... Пятна давно утратили свой алый цвет, но Серый Страж чувствовал... Он прошёл дальше, разглядывая жуткие предметы, кости и чучела, развешанные и разложенные всюду. С десяток мертвецов, изрубленных на части, валялись прямо на полу и среди них блестели рассыпанные с перевёрнутого столика, щипцы, ножи, крюки... Он вздрогнул. Повернулся к двери. Сжал челюсти, чтобы не закричать, как здесь, на этой дыбе, изломанной, обрушенной, отмеченной следами его крови. Да, это была пыточная камера – та самая. Дыбу сломал от ярости гомункул – огромный недочеловек. Вот тут они боролись в последней схватке. Сколько-то времени трудно было выровнять дыхание и пульс – воспоминания были слишком ощутимы, но всё-таки бывалый воин совладал с собой. Уняв предательскую дрожь, Эвлар поднял с каменных плит крестьянский серп, отнятый у гомункула. Борьба и боль как будто снова вспыхнули в мозгу: изогнутый, зазубренный металл рвал плоть гиганта, вскрывал жилы, этот серп был единственной надеждой... Но даже силы, укреплённой скверной, отравившей кровь, истерзанному эльфу не хватило, чтобы одолеть и выжить... Он произнёс молитву Митал, вспоминая собственную смерть, и дух его воспрял сознанием победы: смерть лишь накрыла его своей мрачной тенью, но, может быть, накрыла именно желая защитить? Ослабила его, чтобы не тратил больше сил, чтоб их хватило продержаться ещё сколько-то, пока не подоспеет помощь друга и магия Эллеана.
Зевран не ненавидит смерть и говорит, что она справедлива. Наверное, так и есть. Странно думать о том, что тут происходило несколько дней назад, не чувствуя на своей коже шрамов, залеченных целителями. Но больше не давило. Эвлар понял, что он сидит на корточках, сжавшись в комок, будто напуганный ребёнок, и что пора с этим покончить. Прежде, чем распрямиться, он сказал себе: «Постой, это не просто так. Я должен был сюда зайти, увидеть всё, как было. Убитого мной моего мучителя тут нет, но он ведь обронил моё кольцо». Его надежда оправдалась. Белое золото блеснуло под одним из расчленённых трупов зомби. Грязь не пристала к Орзаммарскому металлу и зачарованный «Ключ города», как влитой, засиял на пальце Героя Ферелдена, даря ему уверенность и боевой настрой. «Теперь неплохо бы вернуть свои доспехи и уцелевший меч», - сказал себе Эвлар. Наверняка их унесли в казармы или в арсенал. А может и забыли в спешке и они где-нибудь поблизости. Впрочем, он рассудил, что для осуществленья цели, ему хватит и тех доспехов и мечей, которые при нём.

Миновав мрачную сырую галерею и убедившись, что живых тут нет, вернулся и опять почувствовал тревогу. Лестница в нижний зал. Из него вели ступени наверх, в башню, где похитители держали мальчика. Зевран не поднимался по ступеням – он выбрался в окно, чтобы, оставшись незамеченным, влезть по стене снаружи. А тот, кого Антива звала Палачом, отвлёк на себя всех бойцов, явившихся на смену выпущенным зомби, уже изрубленным на части. Вот это оказалось ещё большим испытанием – смотреть в узкий проём, за которым скрылся друг, ободрённый последней надеждой спасения сына, и убитый сознанием жертвы любимого. «Ему было хуже, чем мне...» - Эвлар Махариэль снял шлем, повернув раструб перчатки мягкой стороной, стёр пот со лба. Он видел, как погасли солнечные искры в глазах Зеврана, вынужденного принять расклад судьбы. Он двинулся к окну, и снова прошептал: «Митал – защитница...»

И золотистые глаза опять вспыхнули искрами. Мысленный взор отразил блеск живого пламени на переливчатых волнах прохладного атласа. Былая ночь с лихвой, вернула ощущение жизни раненой душе, вернула плоти радость удовольствий в полной мере. Тепло и нежность осторожных ласк сменила буря дикого восторга, и увлекла порывом вожделения.
Вчера он не скрывал намерений, зная, что предстоит очередное расставание. Не слушал антиванских шуточек Зеврана, намёков на его задумки, и не позволил ему выбирать. В какой-то миг прервал его игру, крепко стиснув в объятиях, увлёк в постель и, укротив протест настойчивыми ласками, заставил следовать своим желаниям. Ночь полыхала огненной стихией, вновь разгорающейся всякий раз, когда казалось, всё окончено. Мелодия любви свивалась нежными словами, сладкими стонами, скрипом кровати, едва не развалившейся под натиском долийской страсти. Потом, в темноте, поглотившей краткий век расплавленных свечей, долго благодарил своего утомлённого любовника, балуя его, обессиленного в сладкой неге, множеством поцелуев, не затронувших полураскрытых от горячего дыхания губ...

Он сделал несколько глубоких вдохов. Усилившееся головокружение не помешало осознать реальность. Но та награда, что скрепила верность его решения, манила вновь. Свершить задуманное и вернуться, чтобы снова взять у судьбы оплату за страдания. Чтобы знать: испытания в прошлом, счастье - здесь.

Эвлар глотнул ещё свежего воздуха и улыбнулся сам себе. У него теперь было много сил. Как прежде – когда он направлялся сюда в первый раз. Затем улыбка его перешла в оскал: гнев закипал в груди желанием мести. Кто-то тяжёлый шёл сюда по лестнице из башни. Грузные мягкие шаги обожгли слух, как свист кнута. Махариэль переступил через кишащие личинками обрубки трупов. Привычно потянул за рукояти боевых мечей. Лёгкий, но характерный звон металла не насторожил врага. Он показался, закрывая своей тушей чуть ли не весь проход на лестницу. И почти тотчас рухнул на гниющие останки, разбросанные по всему залу. Долиец рыкнул, будто хищник, остановился, укрощая в себе излишнюю ярость, неторопливо осмотрел то, что осталось от его мучителя. Аблацио был мёртв уже с неделю... Разрубленный на части, гомункул не пролил ни капли крови – её в нём не было. Из трупа вяло вытекала студнеобразная субстанция и вздутые чудовищные мускулы плавились, как размякшие грибы. Страшные шрамы, нанесённые серпом, не зажили – были грубо зашиты дратвой, чтобы не разваливалась плоть. Гомункул, оживлённый... нет, не оживлённый, поднятый магией или особенной наукой, погиб от ран в пыточной камере. Остался ли он прежним, сохранил какое-то сознание, или только ходил и выполнял задания, подвластный воле своего хозяина, Эвлар не выяснил. Пока он только понимал, что недочеловек, убитый им повторно, мёртв уже давно. И что с его собственным телом могло произойти такое же... Зевран рассказывал, как встретил, в виде зомби, своего бывшего бойца, и это было жутко.
Довольно! Меч скользнул о меч, железным звуком разбудив сознание. Эвлар перестал успокаивать себя: пусть ярость вырвется на волю. В этой проклятой башне нет ничего, над чем следует размышлять – всё уничтожить! Всё!

Долийский Палач шёл по следу. Мечи обнажены – в любой момент готовы изрубить всё, что покажется опасным. Сжатые зубы пропускают выдохом короткий рык, когда меч рассекает подвернувшегося гремлина или подошва сапога высаживает дверь. Жилые комнаты – хлам, беспорядок. Каморки и склады. Большой зал, чем-то напоминающий охотничий павильон богатых шемленов: всюду расставлены, развешаны скелеты уродливых созданий, высушенные головы людей и Порождений Тьмы. Полное чучело кунари, в стадии превращения в огра...
«Заткнитесь! Я тут главный! Что за переполох? Сейчас посмотрим, кто там, быстренько хлопнем его, вернёмся и продолжим опыты». В зале-кунсткамере явился худосочный старый маг в длинном, белом, испачканном пятнами балахоне. Однажды он одержал верх над отвлечённым битвой Стражем... Два столь же безопасные с виду создания – трудно сказать, люди или животные, мужчины или женщины, тоже в белых нестиранных одеждах, тоже со склянками в руках...
«Не нужно было заходить сюда», - мелькнуло в голове. Здесь могли оказаться скрытые ловушки, хотя пока Эвлар нашёл только одну – у входа, и та была не заряжена. Он затаился, слушая шаги и наблюдая, как три тощие фигуры осматривают помещение, держа наготове свою научную магию. «Жаль, не застал его врасплох!» Но для долийского охотника замеченные жертвы – считай, уже добытые. Толстое чучело рогатого мутанта пошатнулось, маг вскрикнул, инстинктивно защищаясь от падения чего-то сверху. Раздался быстрый свист мечей.
Гонориус очнулся, придавленный чем-то тяжёлым, ослеплённый болью и бессилием. Перед глазами сфокусировалась искалеченная кисть - своя. Чужая, в чёрной кожаной перчатке, подобрала залитый кровью пузырёк, затем фигура отдалилась к оконному проёму. Эльф выбросил в окно все склянки. Наверное, глядел, как растекается по скалам яд магии, без специальных заклинаний вовсе не опасный. Затем эльф подошёл.
Тяжесть откатилась, давая смятому ей телу глотнуть воздуха. Едва Гонориус поднялся, при помощи рывка за шиворот, роба на нём была вспорота острым лезвием. Склянки, набитые во множество карманов, звякнули о пол, рядом с изрубленными трупами помощников учёного и парой отсечённых пальцев. «Казнь лучника», - брезгливо произнёс Палач, глядя, как старый маг заматывает руку полой длинной женской ночной рубахи, которую носил вместо белья.
- Эээ... – только и мог выдавить Гонориус, соображая, как же так случилось.
- Если мы ловим шемлена, охотящегося в лесу, по странным обстоятельствам, вблизи наших стоянок, но не желаем его убивать... – Долиец повернул ногой один из трупов, как будто пытаясь определить, что это за существо он прикончил. – Тогда мы отрубаем ему указательный и средний пальцы, чтобы не смог никогда больше тетиву натягивать. Но это, разумеется, если его «охота» не была успешной.
Тотчас больное любопытство старого безумца включилось, оттесняя остальные чувства:
- А если не стрелок, а воин с топором или мечом?
- Тогда – большой палец, - процедил эльф. – С него мы и начнём, если вздумаешь дёргаться.
- Ты меня не убьёшь! – рассудил маг.
- Я сам не понимаю, почему иду против обычных своих правил.
- Каких? – Гонориус, кажется, позабыл о боли.
- С жертвой не разговаривать. Обычно я срубаю голову или пронзаю сердце. Меня ещё в детстве учили бить наверняка. Не оставлять подранков.
- Дичь? – сообразил маг. – Ты всё-таки долиец!
- Да неужели? – хмыкнул эльф. Наверное, это он так пошутил. Он изучающе смотрел на старика в длинной женской рубахе, небритого, с недостающими зубами, теперь ещё заляпанного кровью. Ради чего он себя запер в этой башне? Не хочет видеть жизни, понимать других. Это действительно большая цель? Как у Авернуса? Или у Архитектора... Авернусу Эвлар оставил жизнь – тот больше не опасен. Его труды служили... может быть, избавлению от скверны. А может быть, использованию этой скверны на благо всех живущих. Много лет письма из Пика Солдата теплили надежду, что Серые Стражи будут избавлены от страшной участи. Но тот, творящий зло в подземных лабиринтах Вендингского леса – разумное получудовище, не просто хотел жить, исследовать природу, писать научные труды. Он хотел расплодить мерзких уродов, наделённых разумом. Эвлар не смог принять того, что натворил по-своему несчастный Архитектор, стараясь доказать, что мир может не опасаться Порождений Тьмы. Таинственный учёный совершил ошибку... Чего хочет Гонориус?
- Для тебя есть что-нибудь, кроме твоей научной магии? Зачем тебе чудовища и мертвецы? Ради войны? Ты готов мучить, искажать и убивать невинных из-за любопытства или... ты всё-таки немного человек? Имеешь чувства? Любишь, ненавидишь, сожалеешь?
- Эээ... я... А ты, вот ты – всё-таки просто эльф или Уртемиэль? А если и то, и другое вместе, то насколько? Если бы ты дал мне проверить свою кровь...
Долиец резко выдохнул, череп кунари-огра раскололся надвое. Один меч ловко нырнул в ножны, второй остался наготове.
- Показывай, что делаешь.

Предусмотрительно не отпуская от себя Гонориуса (тот всё же находился на своей территории и даже Эльгархану неизвестно, что он способен выкинуть), Махариэль последовал за ним, иногда подгоняя кончиком меча.
Несколько зомби, собранных из разных организмов, подёрнутые иглами магического льда, видимо, дозревали в нишах. Пара гомункулов мокла в огромных колбах, в других, поменьше, двигались органы и части тел.
- Это всё предназначено, чтобы лечить или уничтожать? – охрипшим голосом спросил долиец. Ответ был очевиден, но хотелось думать, что из этого можно извлечь и пользу.
- Это наука, - захихикал раненый безумец, примериваясь к шевелящейся в резервуаре мужской руке.
- Ты... можешь отрастить себе новые пальцы?
- Хи-хи! Как только ты меня отпустишь. Новые или нет, а я их быстренько приделаю. Эй, Жами! Принеси мне из музея мои пальцы – там, на полу валяются. – Воскликнул он, как будто речь шла о самых простых вещах. И вдруг захныкал:
- Жами больше нет! Ты же отрезал ему голову! Дурак! Аблацио! Эй, где Аблацио? Ты же знаком с Аблацио? Сейчас, погоди, ты увидишь, что он почти как новенький.
- Уже не очень, - подавляя тошноту, сказал Эвлар.
- Ты и его прикончил? Ну, зачем? Ну, почему все мои повелители такие дураки? – Гонориус отвлёкся и забормотал, уставившись на металлическую бочку, размером с дорожную карету. - Нет, нет, мне нужен новый повелитель, добрый. И много денег. Есть у долийца деньги? – Он повернул голову. – Деньги, спрашиваю, есть?
- Сначала расскажи, что ты способен сделать, чтобы очистить кровь Серого Стража от скверны Порождений Тьмы.
Гонориус опять забыл о своей ране и запрыгал, как подбитый перепел, вокруг столика с веществами. Меч, как указка, сопровождал его движения, готовый их прервать в любой момент. Но маг опять нырнул в свою стихию, он даже не пытался применить магию. Не потому, что понимал сомнительность такой защиты, а просто его извращённый ум опять был занят лишь наукой. Он только что слюной не истекал, будто голодная собака, над банками и трубками, заполненными мутно-синей жидкостью.

- Сейчас я экспериментирую как раз с искусственной заменой крови. Мы для начала спустим твою кровь, а после закачаем в жилы это.
- Кхм...
- Что? У меня под ножом ещё никто не умирал! Скорей наоборот, хи-хи!
Маг двинулся к закрытой ёмкости, но вдруг остановился. А что, если долиец уничтожит все его труды? Если дикарь не в силах оценить последних опытов? Да! Он не любит Стервочку-Локиту! Он же искал её, чтобы убить! И денег у него, наверное, нет. Какие деньги у долийца, будь он хоть наполовину Древним Богом? Надо отвлечь его.
Но он уже отвлёкся сам.

Солнечный свет блеснул на тонкой паутинке в изголовье горкой наклоненного ложа, с трубками и винтами, как в лечебнице. Ремни, просунутые в петли, явно служили для привязывания, и всё это чем-то напоминало дыбу в пыточной. Эвлар прижал локтем перчатку, стянул её с правой руки, и кончиками пальцев взял с конструкции, то, что вначале показалось паутинкой – довольно длинный белокурый волосок.
- Митал-защитница... Эллеан... Ты что, пытал его?!
Зевран сказал, что похитители заперли его сына в клетке рядом со зверями. Что маг Гонориус хотел узнать природу необычной магии ребёнка, но, в общем, ничего такого он не сделал. Сам Эллеан просил не говорить об этом. Что он должен был выдержать в этой ужасной белой комнате, полной замаринованных чудовищ? Может, Зевран правды не договаривал, щадя истрёпанные нервы своего любимого?
Старик по-птичьи склонил голову, не понимая, о чём говорит Палач.
- Маленький эльф. Что ты с ним делал?
- А! Тот эльфёнок-маг! Который лихо заживлял свои царапины!
В следующий миг металл вдавился в худые рёбра.
- Эй, ты меня зарежешь! – взвизгнул учёный. Холодный взгляд эльфа был пострашнее стали. Сейчас в нём отражалось только желание покарать преступника.
- Эй, слышишь меня? Я могу очистить твою кровь от скверны! Серые Стражи мучаются от неё? Малышка Ми ужасно мучилась, пока у неё отрастали щупальца...
Голос булькнул, зашёлся в кашле. Эвлар выдернул меч. Рана была не глубока, но, видимо, задела лёгкое. Едва старик пришёл в себя, ему было дано понять, что эта рана не последняя.
- Да что ты меня тыкаешь! - возмутился Гонориус. – Из-за эльфёнка что ли?
- Что ты с ним делал? – прошипел Палач. – Он говорил о Тени. Он помнит Тень.
- Так я... Я погружал его в транс, да. А что? Он – маг-эмпат, обычно Тени не касается. Мне было интересно, как он поведёт себя, что там увидит. Когда его просто царапаешь крючком... Ааа!
- Так?
- Нет, нет! Совсем немножко!
Эвлар, сжал челюсти, удерживая гнев. Убить. Убить сейчас. Чего бы этот мерзкий маг не обещал, чего бы он не мог... Он врёт. Или... Чаще всего, долиец чувствовал, когда его обманывают, но сумасшедший верил в то, что говорил, поэтому совсем не разберёшь, сумеет он помочь Серому Стражу, или хитрит, чтоб выкрутиться. Нет же! Какая разница, способны ли его страшные знания вершить добро, если он сделал столько зла!
- Где звери? – снова прорычал эльф, не разжимая зубов.
- Звери? Там, наверху. Наверное, они сдохли, теперь же некому о них заботиться.
- Веди.
Шаги гулко звенели в пустых каменных помещениях и эхо отдавалось в возбуждённом событиями разуме. Дальше, на деревянной лестнице, шаги сделались глухи. Эвлар опомнился.
Измученный Гонориус, что всю дорогу бормотал о надобности приложить к ранам припарки, об исцелении Серых Стражей, о сплаве души эльфа с душой дракона, о Тени, из которой его юный пленник выбрался куда быстрее, чем предполагалось... Гонориус устало съёжился на одной из ступенек. Он выбился из сил. Впрочем, для Палача это уже не было важно. Как давеча голодный скот в сараях, вверху завыли жуткие чудовища. Почуяв кровь через замки и двери, скверные хищники жаждали её испить.
- Как ты назвал Эллеана?
- Кого? – старик, похоже, успел вздремнуть под звуки воя.
- Мальчика-эльфа. Та сказал, он маг... какой?
- А! Маг-эмпат.
- Что это значит?
- Он использует эмоции. Свои или чужие, если научился этому.
- Эмоции... Чувства?
- Да. Страх, страдание...
- Или же радость?
- Хм... Да, можно радость. Но страх-то проще. Только нанесёшь царапину – и сразу заживает. Да что ж ты меня волочёшь туда? Хочешь сам посмотреть эльфёнка? Его всё равно съели. Некормленые звери вырвались из клеток и бегают внутри вивария. Я туда больше не ходил. Я туда без Аблацио...
Палач дёрнул свою жертву за шиворот, едва не вытряхнув из расползающейся ночной рубахи. Может быть, это было лишнее, но он сказал, скорее для себя, чем для Гонориуса:
- Мальчик спасён.
- Нет. Кто бы его вытащил?
- Зевран.
Кажется, это имя для Гонориуса не имело никакого смысла. Но главное, для него не имело разницы, жив маленький эльф, или умирает в клетке от голода и страха.
Палач подхватил обессилевшего мага поперёк туловища и зашагал наверх.
- Эй, погоди! - Вспомнил Гонориус, - Это эльфёнка на коне я видел ночью, когда горел дом Стервочки-Локиты? Но как? Он уже сдох! И чёрный конь убит! Коня без головы скормили моим животинкам...
Дверь в зверинец ходила ходуном. В неё кто-то ломился и это явно был не человек. Учёный маг знал, что там за чудовища. А этот эльф в чёрных доспехах не ведал страха. Он отшвырнул Гонориуса в угол площадки и сейчас отпирал зверинец...
- Уртемиэль... – пробормотал безумец, как будто озарение посетило его перед смертью.
В следующий миг тяжёлая дверь распахнулась, одной из створок прикрывая отступившего за неё эльфа, и выпуская нескольких животных.
Эвлар достал второй меч. Предсмертный вопль мага, разорванного в клочья, отбросил Палача на девять лет назад. В горящий Денерим.
А дальше было, как в кошмарном сне. Мечи, скрестившись, как лезвия ножниц, срезали голову ближайшей твари, с торчащими, как гвозди зубами и колючками. За ней возникла новая, затем ещё одна, с клоком ночной рубахи, свисающим из пасти. Этого было мало. Эвлар вошёл в виварий. Этим зверям, в отличие от скота, дохнущего в сараях, требовалось гораздо больше времени, чтобы упасть от голода. Некоторые из них даже сумели выбраться из клеток. Одну за другой, эльф открывал щеколды остальных и вызывал врагов на бой. Он исполнял смертельный танец, достойный настоящего Героя Ферелдена, и не остановился до тех пор, пока все Порождения Тьмы, созданные из обычных хищников, не были изрублены в куски. Тишина охватила пылающее сознание и успокоила: проклятых тварей больше нет. Палач осмотрел клетки, убеждаясь, что все скверные звери погибли. Нашёл много обглоданных костей, обгрызенный ленчик седла, пряжки, подковы... Он снова произнёс короткую молитву памяти верного коня. Бедняга Эллеан видел, что здесь происходило... Ещё бы не набраться магии! Как там Гонориус сказал? «Эмпат»? Надо запомнить. Написать Авернусу – тот растолкует... Авернус тоже мог такое вытворять ради науки? Нет. Нет. Лучше не думать.

Палач вытер мечи о шкуры мёртвых тварей. Не посмотрел на грязное пятно, оставшееся от Гонориуса, спокойно прошёл мимо – дальше на лестницу. Ступени были тоньше, чем ведушие сюда, проход гораздо уже. Вскоре Эвлар Махариэль стоял на башне так высоко, как никогда в жизни. Впрочем, быть может там, на крыше денеримского дворца...
Правда, и тут пришлось, сбросить вниз чьи-то трупы (это уже стараниями Зеврана – как же он смог сюда забраться!), но всё равно было гораздо чище, чем в любом другом углу. Он допьяна дышал свободным, свежим воздухом, пока снова не закружилась голова. Потом вернулся в башню.

Вслед за разгромом, учинённым в лаборатории, Эвлар пустился на поиски утерянного снаряжения. В пыточной камере, ничего не нашлось. Значит, сорванные с него доспехи унесли. Сейчас на нём тоже были отличные, но всё же, чешуя дракона есть не у каждого. И меч с именем «Звёздный клык» стоил того, чтоб осмотреть все помещения.
Возле рва несколько быков околевали, распухнув от воды. Другие, что почувствовали свою меру, бродили по пустынному двору, всё не решаясь пересечь открытый мост на волю – уж слишком там воняло мёртвым драконом.
Долиец отыскал в сарае своего знакомца – мула. Прикинув, что перевалило за полдень, подбросил ему сена и принёс достаточно воды – пускай окрепнет. Кажется, никого, кроме скота, во всей «Крепости» больше не было. До вечера он проторчал в этом ужасном замке, разыскивая меч, но не нашёл его ни в арсенале, ни в казармах. Зато нашёл немало крепких напитков и «полечил нервы», чувствуя себя в полной безопасности. Здания провонялись мертвечиной настолько, что забивало нос. Поэтому эльф поднялся снова на смотровую башню, стянув в казармах пару одеял. Огня тут прежде никогда не жгли. Костром стали перила лестницы. Жарким – кусок бычьего мяса. Крепкие зубы долийца легко бы справились с таким жёстким обедом, но пища не шла в горло. Кровь, снова кровь...
Заснуть тоже не удавалось. Кроме всего, присутствовало гадкое ощущение... нет, не вины. И не сомнений в своём выборе. Странной незавершённости, как будто что-то пропустил.
«Это из-за меча» - сказал себе Эвлар, но всё-таки запер вход на свою площадку. Когда забылся – сам не помнил. Ночью терзали сны. Те, старые, об Архидемоне...

Утро встретило его неприятной моросью и карканьем. Вороны предавались созерцанию жареного мяса, но не решались подлететь. Долиец потянулся, вызывая беспокойство птиц, но чуть поднялся, выпитое вчера бренди дало о себе знать. Хотелось шлёпнуться назад – на отсыревшие от росы одеяла и побыстрее сдохнуть. Бутылка у костра была пуста. В памяти смутно всплыла рожа Огрена с замусоленными рыжими усами. Гном щурил пьяные глазёнки и дружески протягивал кружку чего-то подозрительного. «О, Эльгархан! Когда же я ещё так напивался?» Махариэль с трудом поднялся, цепляясь за шершавые камни стены, и, вспоминая все ругательства – долийские, антивские и даже гномьи, заставил себя войти в башню. От вони внутри здания ему сделалось вовсе дурно, и неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем он добрался до казарм, попутно оборачиваясь на раздувшиеся бычьи трупы во дворе. «Вот тебе и пример для подражания. Не знаешь меры, сволочь, идиот. Ведёшь себя, как глупая скотина», - шипел он сам себе. «Зевран там беспокоится. Приедет в дом, а ты ещё тут шляешься. Ну, вспомни, гад такой, как трудно ждать любимого, не зная, где он, что с ним... Ты почему сам это делаешь? Нервы лечил? Плевать на твои нервы! Дикарь, лесная обезьяна, гномья печёнка!» Последнее ругательство действительно обидело его, будто не сам придумал. От огорчения за себя хотелось плакать, как ребёнок, в мыслях, упасть перед Зевраном на колени, слушать его упрёки и просить прощения, но получить это прощение только после хорошей порки, которую он явно заслужил. Наверняка, Антива хохотала бы до упаду, а Вороны валялись в шоке, если бы им внезапно довелось проникнуть в раздумья Палача. Таинственный герой, не сблизившийся тут даже с самыми верными людьми Гильдмастера и, тем не менее, как будто высшей силой покровительствующий им всем, благодаря своей неодолимой привязанности к Зеврану. Он непреклонен, холоден, как сталь, ему неведом страх и... этот парень просто не способен пребывать в таком свинячьем состоянии. Это не он. Это его больное сердце залечивало раны. Собственной воли не хватило, чтобы спокойно вынести в душе недавние страдания, чтобы узреть страшные тайны «Крепости», пережить вновь последние события такой кровавой малой войны, пока не замеченной в мире. И главное – принять решение отказаться от призрачной надежды на спасение от скверны.

Он перевёл дыхание: что бы его не оправдывало, надо поспешить. Но голова трещала и походка оставляла желать лучшего. Лекарства от похмелья тут, скорее всего, не было. Нужных трав тоже не найти. Вид кухни, провонявшейся не хуже пыточной, заставил его выскочить обратно. В казарме отыскал тот самый бар начальника охраны, вскрыл одну из бутылок и сделал несколько глотков. Потом бессильно повалился на кровать бывшего командира местных воинов. Там что-то было. Эвлар поднялся и свернул на пол тюфяк. Меч «Звёздный клык», скованный из небесного металла, снова обрёл своего господина. Правда, силы к нему пока не возвращались. Их подстегнул голодный рёв пленного мула. Невероятным волевым усилием заставив себя шевелиться, долиец вышел из казармы и направился к сараям. На сей раз он поступил проще – запер дверь загона и выпустил животное из стойла: пусть теперь вволю ест и пьёт. Без лошади путь в «Рагнателу» сейчас казался вовсе невозможен. Кстати, каким путём туда попала армия? Как до того подвезли зомби? Может, по тракту через Селени? Но почему отряды и обоз остались незамеченными? Тоже магия? Видимо, да. Погоня ведь тогда ни с чем вернулась и головы у всех трещали, как сейчас... Крепкая выпивка не очень-то способствовала рассуждениям, поэтому Эвлар здраво решил, что ему нужно просто отоспаться. Он возвратился в комнату, где обнаружил меч и заперся, чувствуя что-то неприятное, как будто дело оставалось сделано не до конца. Нет, слежки просто не могло быть. Даже быки, которые выжили после голодовки, ночью перешли мост и вырвались на волю. Во всём замке живым был только сам долиец и гнедой мул, который повезёт его домой.

Закат осветил комнату кровавым заревом. Эвлар, хотя и чувствовал ещё похмелье, но отдых кое-как восстановил его. Внимательно осмотрев помещение, он, наконец, нашёл свои доспехи, завёрнутые в тряпки, в сундуке хитрого командира. Возможно, того отпускали в город, и он хотел продать добычу? Вряд ли он смог бы переделать боевое одеяние эльфа под свой крупный костяк. Но, как бы ни было, дела окончены и провести ещё одну ночь в этом страшном месте не хотелось.
Окрепший мул, на всякий случай, лягнул воздух и попытался цапнуть своего спасителя, но всё-таки ему пришлось принять седло, с которого Эвлар брезгливо сорвал меховой вольтрап, подстеленный для «Повелителя». Животное имело весьма облезлый вид – часть его шерсти выпала от голода и была вытерта со скуки об стены стойла, часть была выпачкана в собственном навозе, но чистить его было некогда, а запах был ничуть не хуже, чем от тонн гнилого мяса, которым замок был завален уже несколько дней. Непрезентабельный вид мула не помешал ему тронуться с места рысью и вынести своего седока по мосту через мерзкий ров, кишащий мухами, червями и обожравшимися птицами.

Вскоре животное и всадник полной грудью хватали свежий воздух, пьянея от него. Впервые за два дня Эвлар почувствовал, что голоден, и хорошо бы выпить крови кого-то из быков, поскольку другой пищи не было. На поиск жертвы был истрачен остаток дня: скот не только разбрёлся по кустам, но и довольно резво удирал, не желая возвращаться в свой страшный хлев. Убивать больше никого не хотелось, поэтому пришлось гонять какого-то бычка, чтобы он поделился жизненной силой с ослабевшим эльфом.
Приблизившись к деревне, мул уже чуть держался на ногах, отвыкших от движения. Долиец тоже не хотел являться публике в столь жалком состоянии. Он устроил пристанище возле небольшой речонки, спутал своего полуосла, наотрез отказавшегося мыться, и пустил его на траву. Сам он до дрожи отмокал в чистой воде, стараясь избавиться от остатков хмеля, от омерзительного духа разложения, пропитавшего кожу и волосы, тёр глиной ткань и выполаскивал при лунном свете, чтобы утром натянуть почти мокрую одежду и шагать рядом со своим убогим скакуном, до следующего привала. Можно было добыть хорошего коня в дороге или просто вернуться в городской дом Гильдмастера, там бы нашлась и чистая одежда, и резвая лошадь, но Эвлар чувствовал, что должен пройти хотя бы часть дороги по лесу. Это излечит лучше выпивки. Впрочем, выпить, быть может, всё-таки придётся, чтобы воспоминанием вернуться туда – в страшную «Крепость» и объяснить себе собственные поступки, ощущения, чтобы расставить мысли по местам, изгнав из них сомнения до конца. А после... После будет много дней рядом с любимым. Он снова будет внимать каждому движению Зеврана, таять от солнечного взгляда, сходить с ума от страсти, лаская милого в запертой спальне. Он не оставит на упругой загорелой коже места, нетронутого поцелуем, изнежит, избалует, слушая, как музыку, его счастливый смех. И, чувствуя ответное желание, сливаясь в упоении взаимного блаженства, прошепчет ему древние слова любви.

* * *

Идалия Гроссо толком не знала, что произошло с Рубином после того, как маг покинул его дом. И что случилось с другим магом, на кого она ставила, пытаясь обскакать своих союзников. Всё, что пока мог пояснить Гонориус, отправивший какую-то жуткую обезьяну на разведку в подземный ход, что дом Рубини пуст и его охраняет городская стража. Также было известно, а верней – неизвестно ничего о войске, до зубов вооружённом научной магией, отправленном брать «Рагнателу» - поместье Аранная, где, как Рубин предполагал, хранился золотой запас эльфа-мятежника.

Было ясно одно: Зевран Араннай победил. А она – бывшая Грандмастером Гильдии Воронов, лишилась даже больше, чем последней нитки и пока плохо представляла, как что-нибудь из этого можно вернуть. Собственных сил Гроссо недоставало даже чтобы обойти хотя бы помещения башни, не говоря уже о всех зданиях «Крепости». Впрочем, с нижнего яруса воняло так, что проверять, что там, не было ни малейшего желания. Это она почувствовала на другой день своего воскрешения, обрадовав Гонориуса: восстановление шло, как по маслу. Правда, на внешности уродины это отнюдь не отразилось положительно, но главное – её сознание было при ней. Пусть даже в этом жутком теле. Надо не думать, а просто удержать душу по эту сторону Завесы, для этого отремонтировав её вместилище, как можно лучше. Понять, как всё это работает, как с этим жить. Как отобрать всё отнятое у неё... не всё. Всего уж не вернуть.
Правда, есть ещё цель, которая выше иных, недостижимых. И можно положить остаток сил и разума на то, чтобы свершить последнее предназначение. Она ещё недавно посмеялась бы над этим, но сущность Ворона, воспитанная, вскормленная, вбитая с младых ногтей, характер хладнокровного убийцы, умеющего обойти преграды и выполнить задание, проснулась в ней. Надо лишь дать это задание себе и сделать невозможное, чтобы его осуществить. Месть – видно, это всё что ей осталось.

Сколько-то суток слились воедино: тяжёлые движения, манипуляции, бессилие, злость, снова погружение в сон, в котором чудится всё ускользающий образ потерянного мира. Есть пищу ей пока было нельзя, но чтобы напитаться хоть какой-то возможностью продолжить своё дело, она вливала в собственные вены синюю жидкость, а после, не без помощи Гонориуса, влезала в ёмкость, полную прозрачной слизи и там спала или же передумывала свои планы. Как это всё ни омерзительно смотрелось со стороны, Гроссо смогла отключить чувства: говорят, ко всему можно привыкнуть, кроме холода, а холода она не ощущала.

Что-то мешало ей. Сквозь беспокойный сон чувствовалась опасность. Когда же, отогнав страшные грёзы, она хотела выбраться из своего резервуара, Гонориус или один из его «порождёнышей» не попытался ей помочь. Понадобилось много времени, чтобы сделать это самой. Устав, она снова заснула, мысленно осыпая крепкими ругательствами забывчивого мага. Снова попытка выбраться. Темно. Значит, до ночи пролежала, небось, вся кожа вздулась. Впрочем, какая разница сейчас, на что она похожа, если это совсем не выглядит как госпожа Гроссо!
Битые стёкла под ногами сразу дали знать, что здесь произошло нечто незапланированное. Но только когда рассвело, она почувствовала ужас своего положения. Кто это сделал? Зомби? Дурак Аблацио, который, судя по всему, при жизни-то умом не отличался? Нет, колбы не были просто разбиты. Те существа, что развивались в них были изрублены острым мечом... двумя мечами. Вот здесь одновременно, чётко срезанные, оборвались сразу два троса, а тут, на ткани кушетки, остались скрещенные следы лезвий, один удар, потом другой - с левой руки... Гроссо как будто вспомнила дальние отголоски звуков, что чудились ей в забытьи. Они вернулись гулом эха, накатывая сверху. Чуть слышное движение по ступеням перехода башни, откуда прежде временами доносился странный вой. Женщина спряталась за перевёрнутым столом, накрывшись простынёй. Осколок выгнутого зеркала, подвинутый ногой к борту резервуара, удачно сфокусировал фрагмент распахнутой двери. В проёме встала тёмная фигура. Рука сдёрнула шлем. Идалия Гроссо зажала рот ладонью: это не показалось ночью, той, когда Зевран её убил... Это был тот, второй – Палач. Длинные, тёмно-медного оттенка волосы, бледное утончённое лицо в изящной паутине росписи. Какой-то странный взгляд. Острые уши эльфа шевельнулись, ловя малейший звук, ноздри и верхняя губа дёрнулись вверх, определяя запах чего-то подозрительного в резком замесе смрада гнили и растекшихся веществ. Брезгливая гримаса, исказившая черты долийца, в выпуклом зеркале выглядела страшной маской. У него что, клыки? Он, что, действительно полудракон, о чём там ей твердили Рубини и Гонориус? Как ни ужасно это признавать, но вот он, здесь – тот самый Серый Страж, вернувшийся из Тени. Не у тебя одной, Локита, имеется особый дар. Бог или нет, но дело – дрянь...
Мгновения казались вечностью. Эльф странно пошатнулся, будто у него кружилась голова, встряхнулся, надел шлем и что-то недовольно пробурчал на непонятном языке.
«Приди в себя и успокойся, пьяная скотина. Здесь нет ни капли живой крови, нет больше никакой опасности. Ты сделал всё, пора отсюда уходить».