Так хорошо смотреть в камин, на пляшущие сполохи огня. Ощущать его мирное тепло и позабыть опасность. Грезить под мирное потрескивание поленьев. Иногда – о прошлом. Взглянуть сквозь годы на события и случаи, пощекотать воспоминания, особенно приятные, когда рука ласкает прядь волос, подстраиваясь под спокойное дыхание, чтобы не прервать твоего отдыха, мой Серый Страж.
Антива балует погодой, нечасто предлагая вечерком разжечь огонь и посидеть возле него, нежась сознанием счастья.

* * *

Однажды, помню, мы разбили лагерь после ускоренного марша под дождём. Так получилось, дождь застал отряд в пути. Можно было залезть в фургон и переждать самую непогоду, но ты уверенно шагал вперёд, пока ливню не надоело нас хлестать. Только когда быки жалобно заревели, едва волоча ноги по грязи, ты вдруг заметил подходящее местечко и скомандовал привал.
Чуть позже, поразмыслив над твоими предпочтениями, я оценил эту своеобразную заботу: если бы ты нас пожалел, мы бы остались ночевать, гарлоки знают где, среди дороги,
разбитой сотнями колёс и тысячей копыт, а здесь было вполне удобно. Даже (тут я вслух посмеялся), с виду, безопасно.

С покатого бугра вода стекала в небольшую речку. Палатки мы поставили не сразу, а лишь когда земля достаточно просохла, поэтому внутри потом было не сыро и не холодно. Конечно, есть ещё прекрасный способ отогреться в самую худшую погоду, но мы с тобой тогда ещё не добрались до изучения этих вариаций и только начинали понемногу ощущать неодолимую привязанность друг к другу: ты – принимая это за привычку к новому бойцу, я – за симпатию, влекущую к возможным приключениям. Да, ты нравился мне, а я тебе, но... Но меня в тот день, больше всего на свете, волновали сапоги.

Нам не дано было понять, как ты определил своим долийским разумом, что ливень скоро кончится, но так и вышло. Когда мы натянули тент и спрятали за ним костёр, ветер, конечно же, благоволением богов древнего Арлатана, сознательно принялся ворошить траву, сгоняя прочь остатки влаги.
Совсем не отдохнув, я тотчас же направился к ручью и принялся смывать налипшие комки со своей обуви. А на обратном пути сразу же заметил, что вся команда на меня уставилась, как на учёного медведя в красных шароварах. И только Лелиана обнадёжила:
- Сейчас, эта противная морось пройдёт совсем, надо мне тоже грязь отмыть.
- Заодно принеси воды, - сказала Морриган. – А то один умник не догадался.
Ты взял общий походный котелок, подвинул к ведьме, предлагая сделать это ей самой. Её птичьи глаза так и впились в тебя. Мне показалось, что она сейчас плюнет в котёл, да ещё ядом, чтобы всех нас отравить. Но мой Эвлар сказал строгим, спокойным голосом:
- У тебя это лучше получается.
Я наслаждался дивным блеском осколков вашего романа и сам с собой играл в шарады: скоро ли ведьма стукнет тебя по башке, чтобы мозги встали на место, и окончательно изгонит из своей палатки или ты первым скрутишь там стервозную колдунью в такую занимательную позу, что она долго не сумеет разогнуться.
Но она вдруг решила подчиниться, заодно демонстрируя магическую мощь. Водная пыль склубилась, притянулась к ней, срастаясь в ледяную глыбу, и звонко раскололась в котелке на тысячи мерцающих кристаллов. Это было красиво, да.
Долийский воин чуть кивнул ей и поставил котелок к огню, дабы дежурный занялся приготовлением ужина. Ты был великолепен. Полная достоинства осанка дана тебе природой. Элегантность едва заметного наклона головы стоила вышколенного поклона, какой весьма мне удавался, говорят, но был фальшивкой, призванной маскировать истинные эмоции. Не скрою: мне нередко приходилось кланяться тем, кому я бы предпочёл продемонстрировать своё искусство владения кинжалом.
Нет, у тебя вся грация была естественна, дворяне, кавалеры, шевалье много бы отдали за гордую долийскую повадку, так не похожую на чванство богачей.
И только я обдумал комплимент, от берега раздался вскрик и плеск: бардесса поскользнулась на размокшей глине, с размаху плюхнулась на мелководье и окончательно испортила и без того жалкий свой вид.

Но соблазнителя-то не обманешь! Эвлар Махариэль сейчас стоял к ней ближе всех... и я ждал, как и Лелиана: он непременно среагирует. Вполне нормальная реакция мужчины – прийти на помощь даме и эти дамы без зазрения совести используют наши инстинкты. Я ошибался: дело вышло интереснее, чем казалось. Таких спектаклей не увидишь в антиванском цирке! Махариэль даже не оглянулся, зато Тейрин бросился выручать бардессу, едва не сбив кунари, достающего капусту из мешка.

И вот, все наблюдают героическое спасение Лелианы, с глубины в три дюйма. Затем Алистер тащит её на руках по склону (О, Создатель! Он даже по пути не навернулся?) к костру, усаживает на сундук и, получает, наконец, толстый намёк, что щупать её ноги нет необходимости. Тогда он налетает на Эвлара:
- Почему ты ей не помог?
- Лели – взрослая женщина, не больна и не ранена. Ей не грозит опасность и великой силы для того, чтобы встать с земли, не требуется. Зачем ей помогать?
Вот и «природная долийская повадка»!
- А ты не кавалер! – я хохочу, тем вызывая на потеху Огрена (совсем недавнее наше приобретение узкой специализации, с которым вместе можно только драться, пить и ржать). Морриган удовлетворённо кривит губы, Винн злится, пёс виляет закорючкой, кунари всё равно. Тебе пока неведом антиванский диалект, но многие слова уже знакомы.
- При чём здесь сavaliere? – ты думаешь, что это слово «всадник». – Зев, у меня нет лошади, иначе ты мог бы убедиться, что я недурно умею ездить верхом.
Лицо твоё становится холодной маской, как только смех подхватывают остальные. Ты не позволишь своим людям потешаться над тобой, поэтому привал сейчас свернётся и отдых будет отменён. Алистер говорил, ещё до моего вступления в ваш отряд, однажды так случилось и более никому не приходило в голову тебе перечить. Стоило вспомнить о долийской потрясающей выносливости, как только ты принялся заправлять обратно распущенные ремешки на сапогах, готовясь показать всем, кто тут командир. И все наперебой кинулись объяснять, что Араннай не думал над тобой подшучивать, просто одно и то же слово означает всадника, и дворянина, а заодно мужчину, что привык предупреждать желания дам.

До сих пор под небом Тедаса ни одного Антиванского Ворона так не защищали! Причём те, кто не прочь бы его сплавить из компании подальше, от того, кто невольно вдруг пересекается с ним взглядом и замирает на непозволительно долгий момент. А я стою с полуоткрытым ртом, забыв внезапно, что хотел сказать. Как будто кто-то свыше нас околдовал, лишив движения и воли. Зато мы начинаем понимать друг друга и без слов. Слова нужны, срочно нужны, чтобы избавиться от столь зависимого, непривычного для нас обоих состояния, и ты находишь эти слова первым.
- У шемленов такой бедный язык! – звучит из твоих уст, и ни один из этих самых «шемленов» не смеет тебе возражать. Алистер переглядывается с Лелианой, Морриган стискивает посох, нервно царапая его ногтями. Если тебе сегодня доведётся затащить ведьму в постель, готов поспорить, она не пощадит твоей спины.
Меня это пока не слишком беспокоит: я ещё не влюблён в тебя настолько, чтобы ревновать или сочувствовать. К тому же ваши трения с Морриган так и грозят освободить тебя от её чар и предоставить в моё полное распоряжение.
Поэтому исходом перепалки довольны все, за исключением Лелианы, зазря намокшей в речке.

Костёр, благословением эльфийских предков, покорно разгорается и согревает нашу отсыревшую компанию. Дождь окончательно издох. Только воспоминание о нём и чуть подсохшая одежда напоминают, что не все хлопоты на сегодня завершились.
Сегодня была очередь кунари колдовать над ужином и, отвернувшись, чтобы не смотреть на издевательства над луком и капустой, я взял тряпицу, намочил стекающим с жаркого салом, добавил туда сажи с котелка, и снова принялся за сапоги. Когда стемнело, они так сияли, что Алистер предложил погасить костёр и освещать лагерь «вороньими обутками». На это я отвесил пару грязных шуток о грязных сапогах, после чего Тейрин отправился стирать свои портянки, кунари же и гном юмором не прониклись, по-видимому, этим запахом они успешно заглушали запах приготовленного варева, поскольку лишь они могли этим питаться, не ощущая тошноты.
Я лично насадил на прутик несколько очищенных от шкурки луковиц, испёк их, и вполне неплохо так перекусил с хлебом и солониной. Ты наблюдал за мной, я за тобой. И дело было, видимо, не в кулинарном интересе: ты уже знал, как запекают овощи, я уже видел, как ты ловко очищаешь кости за обедом, срезая мякоть с них изящным ножичком. Просто чего-то мы сегодня не договорили, и надо было это наверстать.
Тем временем, Лели свернула трубочкой варёный лист капусты, вложив туда полоску мяса, сверху присыпала приправами. Должно быть, получилось сносно. Она такой же свёрток сделала тебе, ты, отдал псу обжаренную кость и взял её стряпню. А я принялся размышлять, какая тема будет тебе интересней щебетания бардессы.

Твои сапоги традиционно проветривались на воткнутых в землю палках. Всё правильно: подошва хорошо просохнет, подкладка не сопреет, а грязь отвалится сама. Завтра ты её выбьешь и слегка смахнёшь разводы, потерев голенища друг о друга. В походе этого достаточно. Только не для Зеврана Аранная, между прочим! Это я и надеялся тебе внушить, и преуспел настолько, что девица просто не могла вставить хоть одну реплику в нашу болтовню. В конце концов, ты согласился, что красота имеет не последнее значение, а смазка сапогам только на пользу, но твои сделаны из кожи совсем иного качества и требуют лишь крепких швов и смоляной пропитки.
- Послушай, командир. Не думал, что когда-нибудь сделаю это добровольно, но чтобы доказать, что Араннай не пустозвон, я готов лично вычистить чужие сапоги, если речь идёт вот об этих.
- А мои? – Лелиана умудрилась нанести укол своим великолепно острым язычком.
И я уже готов слегка рискнуть своей галантной репутацией, как следует, отшив её, когда на выручку пришёл... опять Алистер Тейрин:
- Твои, давай, почищу я!
- Главное, жучиные крылышки от них не оторви! – от души рассмеялся я, имея в виду многочисленные блёстки, которыми бардесса пыталась облагородить ненавистную ей ферелденскую обувь.
- И каблуки! – хохотнул Огрен откуда-то из-за палатки. Надо же! Его уши не настолько заросли шерстью и грязью, чтобы ничего не слышать!
Но самое забавное, что Алистер и вправду взялся приводить в порядок обувку Лелианы, и она была вынуждена контролировать процесс.
Мы с моим командиром целых несколько минут заканчивали ужин вместе и очень хорошо поговорили, оставшись рядом без свидетелей.

Морриган растворилась в темноте, чем она там кормилась и вообще чем занималась, летописи умалчивают. Зато она живо нарисовалась, когда я протянул тебе печёный лук.
- Попробуй, он совсем не горький.
- Не вздумай это есть!
- Позволь, красавица. Вкладывать в пищу яд, конечно, традиция старинная, но ты могла заметить...
- Ворон, закрой свой клюв! При чём тут яд? Я просто не хочу вдыхать противный дух в одной палатке с нашим командиром.

Опять в одной палатке? Долго ты будешь его терзать? Смотри, он просто обезумел от войны и скверны и лечится от них тобой. Думаешь продержаться колдовскими хитростями? Нет, Ворон не повёлся бы на ведьму. И даже он, надменный принц лесов, никогда прежде не знавший женских чар, чувствует, что этот роман не может длиться вечно. Ты ведь сама его отталкиваешь, а потом вновь тянешь к себе. Зачем? Он тебе для чего-то нужен? В прошлый раз вы рычали друг на друга, как собаки, теперь ты ластишься, демонстративно осыпая его поцелуями и, чтобы не свалить свою добычу наземь прямо у костра, он волочёт тебя в палатку, всё ещё не желая осознать, что снова победила ты.
Морриган, знаешь, я ведь начинаю тебя ненавидеть!

Впрочем, поскольку вахта всё равно моя, надо бы выполнить обещанное. Пока я привожу в порядок сапоги Махариэля, слышна лёгкая болтовня и смех: Алистер и бардесса возвращаются с прогулки. За неимением лучшего, эта тоже морочит парню голову. Правда, тащить его в палатку не торопится, у рыжей бестии другая цель. К слащавости невинно-романтической сценки прощания, вдруг приплетается приторный запах, которого никак не должно быть на берегу реки. Вянущая сирень, иланг и мускус. Браска! Приличная сеньора не будет поливать себя такими ароматами. Пальцы мои ощупывают кармашки на голенищах Эвларовых сапог. В одном – костяной ножичек для мяса, в другом... измятая саше. Бордель. Подарок для клиента. Значит, я прав: роман моего командира дал большую трещину. Он не из тех, кто легкомысленно не придаёт значения посторонним связям. Он хочет убежать от некоторых поворотов безжалостной судьбы. Я помню это. Иногда и вправду помогает. Но место мысли тоже посетить бордель внезапно занимает отвращение. Сжимая в кулаке призывно пахнущий комок, иду к костру и, с удовольствием свершённой мести, бросаю его в пламя.

Лели подкрадывается, как кошка. Отправив спать скромного воздыхателя, бардесса успевает что-то разглядеть.
- Зев, что ты выбросил?
- Хочешь достать обратно? Полезай в огонь. Ты ведь и с этим сладишь, да?
- А ты, смотрю, уже готов залезть и дальше? Мыло приготовил? Или думаешь обойтись сапожной смазкой?
- Ответь мне, Лелиана. Почему мы с тобой ещё не переспали?
- Наверное, потому, что слишком хорошо друг друга знаем.

Нет. Я, оказывается, не знал себя настолько хорошо. Тогда, если бы Лелиана мне ответила взаимным предложением, я бы пошёл с ней даже не для удовольствия и не из жажды приключений. Просто чтобы не думать о тебе, мой дорогой.

Я сидел у костра и вспоминал своего прежнего начальника. Не главаря, который меня ненавидел за успешность, за то, что я был популярен среди рядовых. Своего непосредственного покровителя – Ворона Талисена. Он был старше и опытней, хорош собой, уверен, страстен, хотя не специализировался на соблазне. У нас с ним было кое-что. Долго, намного, дольше, чем с другими. Мы с ним довольно часто расходились, но не прощались навсегда. Нет, не хранили верности в разлуке, как это пишут в дамских книжках. Не ревновали к связям по работе, к случайным связям и подавно – к проституткам. Вместе участвовали в оргиях и, не таясь, хвастали похождениями, обсуждали сексуальные утехи... Конечно, я не собирался оставаться с ним навеки и не разбил бы свою голову о стену, получив известие о его гибели, но... Талисен, пожалуй, оставался самым серьёзным увлечением в моей судьбе. И даже другом, если можно называть друзьями Антиванских Воронов. Да, не считая Рины... Её история окончилась печально. И всё лишь для того, чтобы указать Зеврану его место. Хотелось думать, что из ревности. Наверное, я простил бы Талисена, если бы он сумел мне доказать, что это так. Только я и себя пока не мог простить. А то, что чувствовал к Эвлару, смущало окончательно. Мне следовало просто посмеяться, как бесятся из-за него девчонки, и последить, как он сумеет выкрутиться. А после попытаться его соблазнить, укрепив нашу явную привязанность. Нет, просто потому, что мне этого хотелось. Пока он не готов к такому повороту и даже намекать не следует, чтоб не спугнуть удачу. Что ж, Вороны терпеть умеют... Но почему же мне покоя нет?

Гном Огрен и кунари Стэн всё ещё заседали за бочонком эля, и котелком с остатками разваренной капусты. Определённо: надо срочно убедить команду в том, что я не положу в похлёбку яд и взяться за стряпню собственноручно. Продукты в Ферелдене, вовсе не отличаются изысканностью, но и из сыра с овощами можно приготовить вкусную еду, а не бурду для нагов и свиней.
Подсаживаясь к боевым соратникам с наветренного края, тяну к бочонку кружку: лучше пить, чем предаваться размышлениям, которым нет ответа. Спустя немного времени, кунари заявил, что ночь располагает к медитации, и я могу сегодня не дежурить. Гном подтвердил, что тоже не заснёт, пока не выпьет всё до дна и пожелал мне самых пошлых снов. Вот преимущество эльфийской стройности: тебя считают слабым, а прозрение наступает слишком поздно. Гордость моя не вышита гербами на доспехах и не отмечена холодным выражением превосходства, как на лице сурового долийца. Не грех воспользоваться случаем. Поэтому я разрешил себе расслабиться.
Но пиво – не вино. Две кварты эля не дали мне выспаться, как следует и уже через три часа заставили вернуться из спасительного забытья, бежать в кусты и по пути наткнуться на храпящих Огрена и Стэна.

И всё бы сладилось: Создатель уберёг меня от преступления перед товарищами. Побег с поста так никогда и не был обнаружен, а утром командир отметил, как хорошо Зевран вычистил его сапоги. И даже согласился, что их надо чаще приводить в порядок. Но через месяц эти сапоги стояли у палатки Лелианы, а ещё через несколько недель Махариэль ушёл в загул, мотаясь по борделям и хлеща, как воду, бредни и вино.
Право, трудно понять, как у него хватало сил на Порождений Тьмы, которых он всегда рубил с особой яростью, и... на то, чтобы вечером почистить сапоги, прежде чем завалиться в одиночестве в свою палатку.

* * *

Потом мы с тобой стали доверять друг другу больше. Сначала кухня, до которой я всё же добрался и покорил всех разом. Ведь Антиванский Ворон умеет соблазнять не только телом. Ради хорошего обеда, меня теперь часто освобождали от ночных дежурств. А ты особенно удачно жарил мясо на углях и знал много съедобных диких трав, ничуть не хуже специй, и мы с тобой могли часами обсуждать готовку, делясь секретами. И бой. Мы посвящали тренировкам значительную часть своего отдыха. И снова проводили время вместе. Сила и ловкость, грация движений, напряжение мускулов в прикосновении, которое со стороны не выглядит ничем предосудительным, но заставляет сердце трепетать приливом чувств.
Ты выучил немало антиванских слов, я вспоминал эльфийские, частью знакомые по детству и старинным сказкам, что довелось когда-то прочитать. Но главное, к словарному запасу Ворона добавилось понятие... Вернее, слово «чистота» приобрело ещё одно значение. Как многозначащее слово «кавалер», ты помнишь, да?

Я этот случай сразу вспомнил, когда взаправду как-то раз упал, неловко зацепившись за сучок. Эвлар, ты бросился ко мне, поднял мою поклажу, помог встать, забеспокоился, не повредил ли я себе.
- Взрослый мужчина, - проскрипела Винн. – Не болен и не ранен. Он бы и сам поднялся.
- Ты всё-таки не кавалер, Махариэль! – скривила губы Морриган и прошагала мимо.
- Эв, право, я в порядке...
Ты кивнул. Продолжил путь. Но мне было приятно знать, что ты не думал о приличиях, бросаясь мне на помощь.

Желания мои, достигнув цели, не притупились, я осознавал: случилось нечто большее, чем я мог объяснить. И Талисен с его наёмниками, и всё прошлое Аранная переместилось в Тень. Я не хотел, чтобы у нас с тобой было всё так, как у других и как с другими. Помнишь, я попросил тебя не посещать бордель, пока мы вместе? Странно для Ворона, но я боялся этого – даже намёка на чужую, хоть и незначимую страсть. Мне было бы досадно знать, что наши отношения для тебя менее важны, чем для меня. А сам я больше и не думал о борделях. Они остались в моих поговорках, шутках, но не в мыслях. Идея поиграть в полную верность пришла как-то естественно, мне вправду не хотелось больше тратить свою страсть на тех, кому она была нужна как развлечение или работа. И вот тогда я вспомнил, как не придавал значения выражению «самая чистая любовь». Оно всё время проходило мимо, как сказка для девиц, которым надо выйти замуж «за приличного мужчину», а до того хранить невинность.

Знаешь, Эв, я всегда трепетно относился к чистоте в её прямом значении. Я тратил больше медяков на прачек, банщиков и парфюмеров, чем на еду и выпивку. В моей тесной каморке в Кожевенном квартале всегда был полный шкаф чистой постели, полотенец и белья, а окна закрывали занавески. Надеюсь, всё это не извели на ветошь те, кто потом украл, а хоть используют по назначению. Надеюсь, что мои кувшины и тазы не постигла участь ночных горшков. Да, и все мои недешёвые флаконы, гребни, щётки немного жаль – там этого добра было навалом. Ведь чистота и красота сродни друг другу, они приятны самому и остальным. Как можно отказаться от такого удовольствия?

Но что я, выросший в борделе, мог знать о чистоте любви? Что мог об этом знать ещё не оперившийся птенец, воспитанный в разврате и жестокости? Тем более, воспитанный как соблазнитель. Я не общался с девушками и юношами того круга, где что-то значили понятия верности и чести, а романтические мысли не в тот же день вели к постели. Мои «клиенты» и случайные возлюбленные были весьма искушены в пороках, ибо только таких можно легко и быстро соблазнить, а не стараться месяцами, упуская дело. Вот, как с тобой, Эвлар. Сколько прекрасных лет ты попусту мечтал в поисках той, единственной, которая тебе так и не встретилась? Признаться, я считал такую точку зрения не слишком умной: если судьба даёт подарки плотскими утехами, зачем отказывать? Завтра может не наступить. Там более, для Ворона, привыкшего так часто видеть смерть.
Я слишком рано научился убивать. И слишком рано потерял невинность. Детскому разуму непросто оценить пользу и вред подобных навыков. Меня никто не спрашивал, хочу ли я так жить, но просто жить... да, я хотел. И мне пришлось учиться жить «в грязи», как это определено служителями церкви. Правда, я всё же отличал светский разврат, похожий на игру, от скотской похоти, не ведающей правил и границ. Даже у Антиванских Воронов бывают принципы.

Иной раз мой досуг скрашивали забытые в тавернах книжки (ладно, я сам иногда покупал или тащил с лотка какой-нибудь роман). Иногда попадались собеседники, имеющие вовсе не такую точку зрения на мир, какую нам вбивали силой наставники учебки. Так я, со временем, узнал, что не все мыслят одинаково, и счастье представляют разным. Впрочем, тогда не приходилось много размышлять, какие составляющие входят в понятие любви. Я пользовался тем, что знал, стараясь наградить себя за вечный риск, и заглушить памятные страдания нынешними удовольствиями.
Пока мы не сошлись с тобой. Пока новые чувства не зажгли в груди моей такого пламени, в котором сгинули в небытиё все напускные речи и поступки, определявшие любовь Ворона-соблазнителя.
И, хотя это начиналось шуткой и азартом, в конце концов, мы оба стали так привязаны друг к другу, что я был вынужден признаться себе в том, что, в глубине души, всегда хотел большой чистой любви, которой у меня никогда не было.

* * *

Ты помнишь, как это было чудесно? Тот водопад в Брессилиане. Река, жара и мы. Один из самых славных наших вечеров, которым завершился день. День, полный нежности. Чего мы только там не вытворяли, на свободе, укрывшись от чужого любопытства! Снова и снова мы входили в воду. Ласка прохладных струй соперничала с лаской тёплой кожи. Мы позабыли всё на свете, отдыхая от войны и наслаждаясь новой высотой цветущей страсти. Вода смывала всё, кроме любви.
Неведомые прежде стороны её, я открывал с каждым этапом, с каждым приключением. Когда мы спорили и даже ссорились, когда мирились, когда угадывали тайные желания друг друга и понимали всё без слов. Мы научились действовать и в жизни, и в бою, как будто были созданы, чтобы остаться вместе навсегда.
Тогда, резвясь с тобой в реке, я в шутку заявил: «Эвлар, теперь я знаю, что такое «чистая любовь»! Но, в самом деле, это началось немного раньше. Однажды, прекратив меня воспитывать и убеждать, что я гораздо лучше, чем стараюсь всем казаться, ты мне сказал: «Будь каким хочешь, Зев».

Кровища, грязь, обрубки Порождений Тьмы. Я нахожу тебя под тушей огра и, пока остальные где-то там, вытаскиваю из ловушки, тревожась, привожу в сознание и успокаиваюсь: кости целы, раны не опасны.
- Эв, не пытайся встать, у тебя кровь.
- Разве? – долийское лицо не выражает чувств, оно бледно, как мрамор и настолько же прекрасно, если бы не стекающая из-под шлема алая полоска.
Я получал такую же «пробоину» лет пять назад. Не сахар. Надо потерпеть, пока очухается Винн, впавшая в транс во время применения магии.
- Сиди, сейчас перевяжу.
Холодная припарка, смоченная зельем исцеления, слегка присушивает рану. Придётся срезать прядь волос.
- Не бойся, завтра аккуратно заплету твою причёску, и ничего не будет видно.
Браска! Мне больно! Больно МНЕ, хотя ранен не я, а командир. Он, сняв перчатку, вдруг заботливо проводит ладонью по моим щекам.
- Что?
- Ты испачкался.
О, нет, мой друг. Я чист, как никогда. Я понял: наши чувства стали общими. Ты ранен, и я отнимаю твою боль. Так же, как возвращал подаренную тебе ласку тем удовольствием, которого не может знать тот, кто не любит.

Очередная битва кончена. Мрак подземелья, отсвет лавы. Ты поливаешь мою рану крепким антиванским бренди, боль пронзает мозг. Я хохочу, сквозь стиснутые зубы, пока бинты ложатся на бинты, стягивая разорванную плоть. Мне хорошо: ты жив, ты рядом. Пока ты волочёшь меня до лагеря, я не даю тебе предаться горю: я сыплю анекдотами, как на весёлой вечеринке, подбадриваю шутками, пока силы не покидают меня вовсе. Я знаю: ты не должен страдать сильней меня.

Холод и грязь. Промозглый ветер треплет ткань палатки.
- Зев, я так не могу. Я сам себе противен после этого похода. Здесь абсолютно негде вымыться и нет даже угля, чтобы почистить зубы.
- Не говоря о сапогах, ммм?
- Погоди. Завтра доберёмся до таверны...
- Эв, я хочу сейчас получить доказательства, что жизнь прекрасна. А ты совсем-совсем не хочешь?
- Звавтррра!
Рык, что ты издаёшь во время боя, как рёв дракона, сотрясает парусиновые стены. Да, понимаю, мы грязны, как свиньи, мы вымотаны телом и рассудком. Мы всю последнюю неделю только пили и дрались, дрались и пили. Некогда было даже выспаться, свалившись под фургон или перекусить не на ходу. И, выбравшись из этой гнусной заварушки, пара чумазых эльфов вряд ли пахнет лучше какого-нибудь гнома.
Я всё же раздеваюсь и высовываю руку. Так и есть – мелкий дождь несёт в порывах ветра, как крупу, швыряет его о закрытый полог, и только я этому рад.
Все спят. Фургон отстал. Костра не разжигали. Одну палатку кое-как соорудили Винн и Лелиана, вторую мы, в третью набились Тейрин, гном и Стэн, собака тоже там: ей нравится, когда воняет. Морриган обратилась в паука и спряталась в дупло. Нет? Жаль, хорошая догадка. Во всяком случае, ведьмы нигде не видно.
Лишь голем возвышается каменным изваянием и смотрит вдаль, предупреждая мнимую опасность. Нет здесь врагов. Мы выкосили Порождений Тьмы на много миль вокруг. Но Шейла всё равно не спит.
- Раскрашенный эльф, разве так живым не холодно?
Впрочем, на деле-то ей наплевать, что лучший антиванский соблазнитель, стуча зубами, терпит ледяную морось, пока Махариэль...
- Зев, ты рехнулся?
- Эээ... принимаю душ... другого нет...
Ворон всегда добьётся своего. А ты не знал? Эвлар тащит меня в палатку, попутно звонко шлёпая по заднице.
- Эв, аккуратней с реквизитом!
- Ты заболеешь на таком ветру!
- Есть только один способ этого не допустить.
Но ты и так уже завёлся, растирая меня самогоном, укутывая собственной одеждой, дрожь холода вскоре сменяется любовной дрожью. Сведённые до судороги конечности снова приобретают гибкость, обвивая твоё тело. Тепло струится в них, и будто изливается с кончиков пальцев жаркой лаской, давая тебе силы быть со мной так долго, как нам обоим хочется.
- Эв, только в губы не целуй. От тебя перегаром прёт!
- А от тебя, что, розами?
Я больше не могу тобой манипулировать. Прижатый к простыням из грубой мешковины, сполна расплачиваюсь за свою победу, полностью принимаю твою власть и лишь подстёгиваю вожделение, до неприличия громко взвизгивая от дикого восторга, от того, что мы снова победили смерть и упиваемся взаимной страстью до безумия.
Да, моя радость, это всё она. В грязи, крови, поту, в огне желаний – самая чистая. В ней нет той мерзости, которая марает душу, нет подлости, измены, лжи. Счастье – это познать. Награда – это сохранить навеки.

* * *

Скрывая жалость за беспечной болтовнёй, я аккуратно склеивал прополисом твоё разорванное ухо. Серьгу пришлось убрать, пока не заживёт совсем. Но ты вдел её в правое, пробив его нарочно, чтоб доказать мне, как для тебя это много значит. Я сердцем чувствовал тепло... Я представлял, как отблагодарю тебя в эрловом замке, где были и горячая вода, и мягкая постель... Но одинокий вечер затянулся. Золотой кружок поблёскивал на тумбочке, рядом с роскошной вазой и букетом, источающим благоухание. Столько сменилось чувств!

Вы совещались в комнате на верхнем этаже: Риордан, ты и Алистер. Мне ничего не удалось подслушать. Но твой и без того серьёзный вид стал ещё холодней и строже. Ворон не задавал вопросов. И не был удивлён, что командир долго стоит на башне, устремив сознание вдаль. Наверное, вы обсуждали тактику сражения с Архидемоном, и опытный Страж вам давал какие-то советы. Странно было одно: на вас обоих этот разговор подействовал чрезмерно угнетающе. Когда трудности останавливали моего Эвлара? Ты смотрел в небо, очевидно, вознося молитву древним богам эльфийского народа. И, чтобы не смущать тебя, я не прервал процесса, и даже сделал вид, что меня вовсе не было на башенной площадке. В пустую комнату я заходить не стал. Сидеть и ждать, когда Махариэль изволит явить милость, заговорив со мной? Кажется, я ни в чём не провинился, чтобы терзать себя подобным времяпровождением! Ворон скучать не любит. Я бродил по замку, в поисках ниточки к разгадке, и уже готов был напрямую спросить Риордана о деле, но он всё время находился рядом с эрлом. Затем сбежал в столовую и накатил там, одну за другой, несколько порций старого вина. Мою попытку подойти к нему заметил, встал навстречу, походя, хлопнул по плечу: «Выше нос, антиванец! Я постараюсь сделать это первым!» Пьяно пошатываясь, Риордан куда-то уволокся, судя по его состоянию, не слишком далеко.
Зато Алистер оказался у себя. В маленькой комнатке с кроватью, занятой собакой, и сундуком, вокруг которого мотался сам храмовник, абсолютно трезвый.
Вот так я и узнал, что вам грозит. Что грозит моему Эвлару. Смерть не страшна, хотя и нежелательна до срока, но если к ней добавить полное уничтожение души, выходит что-то вовсе неприятное. И это всё из-за особенности Серых Стражей! Из-за проклятой чёрной скверны, пропитавшей кровь! Отчаяние затрепетало, забилось в замкнутом пространстве черепа. Храмовник, разумеется, геройствовать привык, он попытается прикрыть собой своего командира. Риордан тоже обещал выслужить себе памятник на площади. Что им терять? Ни старый солдафон, ни нытик, отказавшийся от трона, не стоили заботы Ворона, но ты, мой командир... Я не позволю. Я... может быть, вырублю тебя подлым ударом рукояти и оттащу подальше перед тем, как ты отсечёшь голову дракону. Зевран уверен, ты прорвёшься к нему первым, опередив соратников: куда Риордану и Алистеру до тебя! Я знал, что выбирать! Сейчас же... Браска, что со мной творится? Это не героизм, мой милый, это казнь. Отправить лучшего бойца в пасть Архидемону ради какого-то там мира? Горите в пламени, все Стражи Тедаса! Мне нужен лишь один!

С намерением устроить тебе самую незабываемую ночь, а после, если не удастся тебя выручить, храбро издохнуть на твоей могиле, спешу в наше пристанище. И... Нет, только не это! Голос Морриган? Она опять торчит у нашего огромного камина, всякий раз провоцируя спихнуть её туда?
- Нет, Морриган. Этому не бывать.
Твой голос холоден, как конус льда, а её – вкрадчив и насмешлив.
- И что тебе мешает? Зевран?
Странная пауза полна опасной тишины и напряжения. Затем ведьма возобновляет разговор:
- Неужто думаешь, что он предпочтёт гибель дорогого существа? Неужто смерть тебе милее, чем ночь со мной? Страшная смерть, сжигающая душу. Вы с Вороном не встретитесь даже в Тени. Ты будешь мёртв, он – одинок. Глупо, мой Серый Страж, отказываться от такой любви, от жизни, когда тебе предоставляют верное спасение. Ты был действительно счастливым, когда с ним сошёлся. И он... признать готова, стал другим, коль заслужил привязанность твою. Я за вас рада. Всё ещё не веришь?

Нет, это я ещё не верю, что колдунья предлагает тебе шанс. Если ты ей сейчас откажешь, я... я сам напою тебя сонной отравой и... уложу в её постель.
Чтобы не обнаружить своего присутствия, мне пришлось временно исчезнуть, а после сделать вид, будто я вовсе ничего не знаю.
Попытка как-нибудь разговорить тебя и успокоить наталкивается на стену льда. Может быть, и не следует. Ты хочешь быть один и не пускаешь в свою душу. Ты слишком тяжело переживаешь выбор, который очевиден.
- Ложись спать без меня, Зевран. Я задержусь.
Ты вытащил серьгу из уха, вернулся, положил на тумбочку. Ушёл.

Я почему-то был уверен: ведьма не лжёт. Она готова выручить тебя, пусть и несколько необычным способом. «Нет, Морриган. Этому не бывать», - о чём ты? Сделка - не измена. Кому я это говорю? Себе? Да, принуждение бывает разным. Это не всегда пытка и насилие, это, быть может, сладкий яд. Ловушка. Наглухо запертые двери на свободу, открыть которые ты можешь только одним способом... Это ведь как с убийствами. Сначала отвращение и страх, затем ты начинаешь понимать, какую роль тебе сулит судьба, и требует принять её условия, и, наконец, ты получаешь удовольствие от своего отточенного мастерства, конечно, когда не принуждают. Поверь, юные Вороны проходят эту жёсткую науку до конца. Особенно кого Создатель наделил приятной внешностью. Каждая сволочь, обладающая властью, стремится тебе доказать, что ты годишься только для утех и можешь пользоваться этим, если не вздумаешь сопротивляться. Я раньше говорил, что раздеваюсь, лишь по своему желанию. И никогда не стал бы делать этого за деньги. Согласен, что платить собой – тоже довольно низкая затея. Но в этом случае... Как знать, Эвлар, как знать...

Впрочем, скоро моё циничное и деловое убеждение трещит по швам и, вспоминая ваш роман с колдуньей, который выдохся достаточно давно, я начинаю понимать: она задумала свой ритуал ещё тогда. И вот – добилась своего. Она ждала дольше меня. Она прекрасно знала, зачем ты ей. Так берегла тебя в боях, часто предоставляя оглушённых Порождений Тьмы под твои острые мечи. А как, бывало, заодно, накрепко примораживала мой сапог к камням, делая вид, что магия случайно зацепила победившего соперника? Нет, это не любовь! Та бешеная страсть давно окончилась!
Напрасно уверяя себя в этом, я начинаю всё сильней сходить с ума. А что если... если она хочет тебя вернуть? Ты сейчас там, в её объятиях, и всё, что между вами было – тот колдовской пожар опять пылает в твоём разуме... в её постели.

Пойти, напиться? В голове и так полный сумбур. Ворон умеет укрощать свои мятущиеся чувства. Но как ранимо любящее сердце! Не зря в учебках из него вытравливают все эмоции, нарочно принижая смысл высоких отношений, и обесценивая их в понятиях юных воронят. Любви нет – только секс. Дружбы нет – только уговор выгодный сторонам. Честь хороша лишь для прикрытия истинных мотивов грязного поступка.
Всё-таки воля, тренированная испытаниями, спасает меня как от пьянства, так и от прочих проявлений слабости. Не приведи Создатель, кто-нибудь увидит Аранная в таком паршивом состоянии! Рассудок же, освободившись от эмоций, обещает: надо потерпеть ещё немного и мой Эвлар снова, теперь навеки, будет мой. Но власть рассудка ненадолго. Я так и вижу своего любимого с проклятой ведьмой и тщетно повторяю: нет, он этого не хочет! А там, наверняка кровать трещит от силы вожделения, по демоны знает какому разу, чтобы наверняка, чтобы этот младенец получился и принял в себя душу Архидемона.
Ты позабыл меня сейчас, ты предаёшься наслаждению со своей первой женщиной. Она смеётся надо мной. Над страстью Ворона. Ворон не заслужил чистой любви.

В какой-то миг, осознавая, что давно перевалило за полночь, а мой любимый всё не возвращается, я вновь мечусь по комнате. Срываю лилии за их никчемное благоухание, мну лепестки, бросаю их в камин. Один из стеблей падает на металлическую окантовку жерла, тлеет...
Запах припалённой кожи, сильная боль мгновенно очищает разум. Громко дыша, я снова прижигаю руку тонкой веточкой, а через некоторое время снова. За переплётом рамы непроглядный мрак. Когда рассвет? Каким он будет для Зеврана Аранная?

И бесконечное, казалось, ожидание, исчерпано. Моя судьба неумолимо приближается, и я боюсь этой желанной встречи.
Шмыгнув под одеяло, я прикинулся, что сплю и ты, делая вид, что в это веришь, сбрасываешь с себя перед камином всё. Бельё летит в огонь. Вытащив из мешка другое, ты отправляешься за ширму. Долго слышится плеск воды. Затем шелест одежды. Что? Ты опять оделся? Полностью? Подтянул пряжки на доспехах? Если я приоткрою глаз – увижу, что ты рядом, наверное, смотришь на меня. Тогда и ты должен будешь признаться в том, что мучает тебя сейчас. Ты не готов. Не надо. Давай сделаем вид, что всё пока по-прежнему.
И ты опять ушёл. Протянув руку, шарю возле вазы – так и есть: Эвлар забрал мою серьгу. А значит, он теперь ушёл не к Морриган.

Мы с тобой выдержали битву. Всё время до неё словом не перекинулись и ни на час не оставались наедине. Только когда мой командир велел мне охранять ворота, я не выдержал и высказал свою обиду. Эвлар, я должен быть рядом с тобой!
Но ты, возможно, не вполне поверил Морриган, что ритуал сработает, и хотел дать мне шанс на отступление, если что пойдёт не так. Балбес. Дикарь. Пенёк долийский. На кой ляд Араннаю удирать, когда единственное, чего я хочу, с некоторых пор – не разлучаться с тобой никогда! Поэтому, когда наша команда истребила довольно Порождений Тьмы, а тень большого ящера тяжело проплыла по небу в сторону дворца, мы с Лелианой, Огреном и Стэном, оставили ворота и помчались тебе на выручку. Немного опоздали, да. Они. Я-то бежал, как призовой скакун. Даже чуть-чуть успел потыкать Архидемона кинжалом, а после, каюсь, да, набрал трофеев, выломав у него пяток зубов поменьше да несколько чешуек и шипов. Мне, между прочим, это пригодилось!
На фоне ликования армии и бегства омерзительных чудовищ, Ворону так и не дали обнять своего командира. На тебе висли все соратники по очереди, к счастью, Шейла не взобралась на крышу. И, к счастью Морриган, внезапно испарилась. Её действительно нигде не было видно, хотя я не обманывался радостной догадкой, что она свалилась с крыши. Ведьмы! Да ну, вас всех в болото, откуда вы произошли и чтобы с вами больше не встречаться! Главное, своё дело Морриган исполнила: Страж, зарубивший Архидемона, впервые жив!

Отряд брессилианских лучников, отбив тебя у собственной команды, увлекает за собой. Вы удаляетесь за городские стены хоронить погибших. Я не пойду. Мне некого оплакивать сегодня, Ворон окрылён счастьем и не будет омрачать столь неприличным видом траурную церемонию. Хочешь ли, чтобы я был рядом? Нет. Тебя есть кому сегодня развлекать, а твой бессовестный любовник, пережив борьбу с подобным ураганом чувств, время до объяснения с тобой намерен крепко спать, и чтоб никто не отвлекал. Скажем, в пустом фургоне Бодана.
Только на следующее утро, Эвлар Махариэль отыскал своего ручного Ворона на заднем дворе эрлова поместья. Я приводил в порядок вещи, укладывая их в рюкзак, поскольку, очевидно, повозка маркитантов больше не будет нас сопровождать. Кстати... куда?

Когда фигура моего бывшего командира показалась из-за поворота, сердце внезапно так и подкатило к горлу. Что скажешь ты? Какие я найду слова, чтобы не надломить мостик, протянутый над разделившей нас тёмной пучиной ритуала? Браска! А мостик-то шатается. Земля плывёт у меня под ногами, поэтому, сделав пару шагов, я замираю, не давая воли слабости. А мой Эвлар идёт. Медленно, заставляя себя сделать каждый новый шаг. Не замечая скачущего рядом пса и наблюдающего сцену Огрена, челюсть которого вот-вот достигнет пояса. И было ведь, чему дивиться! Эвлар всё приближается, не говоря ни слова, а сердце стукает всё громче, в ожидании чего угодно...
Только не этого. Ни разу в жизни гордый воин не опускался на колени перед смертным существом! Но ты глядишь на меня снизу вверх, и я тону в чистейшей глубине глаз, отражающих мольбу и небо.

Через мгновение, сообразив, что этой сцене есть свидетель, и скоро она станет достоянием, как минимум, наших друзей, я поднимаю, заставляю тебя встать и на неловкое признание: «Я трус», кричу: «Ты жив!» И так обхватываю тебя, что доспехи не спасают, вдавливаясь в тело. «Пойдём туда, пойдём!» Скорей в фургон – ближайшее укрытие. Пёс лезет к нам, но, оттерев его подальше от своего милого, горячо уверяю тебя:
- Эв, радость моя. Посмотри на меня и внимательно послушай. Ты хотел жить не потому, что струсил. А потому, что не хотел терять того, что мы познали вместе, не хотел оставлять меня на растерзание обстоятельствам, да? Эв, твоя судьба не кончена убийством Архидемона, а значит, у Созда... у Эльгархана на тебя ещё немало планов. Кстати, и у Зеврана тоже.
- Ты знаешь всё?
- Ну... без подробностей, конечно. Меня ведь не позвали, да?
Шутки, похоже, неуместны. Вина склоняет твою голову и всё, что ты, бедняга, пережил, приняв столь важное и необычное решение, давит тяжёлым грузом. Эв, прекращай страдать, всё кончилось!
- Вообще-то мне даже приятно знать, что совесть извела тебя за это время. Наверное, наша любовь немного дорога тебе, раз ты так мучаешься.
- Немного? Зев, я...
- По-прежнему готов терпеть распущенного антиванца?
- Если он сможет мне простить... измену.
- Брось, Эв! Это ведь было принуждение и ты... отчаянно сопротивлялся. Ты до сих пор сопротивляешься тому, что уже факт. Да, Эв, я это принимаю. Я знаю, что такое делать выбор и снова делаю его в пользу тебя.
Мы долго и многозначительно молчим. Пёс, чувствуя волнение, суёт голову под твою ладонь. Мне сделать так же, чтобы ты меня погладил и успокоился?
- Эвлар, война окончена. Всё, ты больше не командир. Теперь наша с тобой история по-настоящему равных в любви партнёров. Это самая лучшая любовь, которую не выдают за просто так ни в церкви, ни в лесу.
- Ты говорил, «самая чистая». Ты, соблазнитель, отказался от других ради меня, а я не смог ответить тебе тем же.
- Но верности научил меня именно ты.
- Моя судьба должна была окончиться вчера. Но я купил другую. Боги дали шанс...
- Тем более что боги, - хмыкнул я. Правда, я вовсе не сердился, я был счастлив, что мы ещё легко отделались. – Судьба всегда взимает плату за уступки. Ты не знал?
- Я заплатил и заплачу ещё не раз. Мо...
Пальцы мои мгновенно прижимаются к твоим губам и медленно освобождают. Не хочу слышать её имени.
- Она ведь унесла с собой моё дитя. А значит...
- Ты ведь не пойдёшь её искать?
- Нет, не пойду. Просто... Всё изменилось.
- Эв, всё всегда меняется, но разве оно стало хуже?
Мы снова сидим, молча, переваривая свои ощущения. Ох, милый друг, и выдал ты мне испытание! Я до мозга костей боялся, что ты уползёшь по следу ведьмы и вряд ли что-нибудь мог с этим сделать. Или сейчас ты прахом бы лежал на пепелище погребального костра, или сородичи зарыли бы тебя за городом, по вашему долийскому обычаю. Так было бы приятнее? Нет, дорогой. За всё надо платить и я готов платить такую цену.
Кажется, наконец, мне удалось внушить тебе, что жить на свете стоит, но ты смущён другим: моим весёлым настроением.
- Зевран. Ты что, действительно ни капли не переживал?
- Нет, - улыбаясь, отвечаю я, тяну с левой руки перчатку, и демонстрирую ожоги на предплечье. Кадык Махариэля дёргается вверх и вниз и он сдавленно шепчет:
- Еmma lath. Еmma vhenan. Родной...
Ты понимаешь мою душу, как никто. Больше не надо слов. Твой лоб касается плеча, я глажу твою голову и, проводя по краю уха, замечаю: серьги-то нет. Вот она, у тебя на шее, на верёвочке. Давай исправим этот недочёт.

Знаешь, я даже чуть-чуть рад, что ты однажды оступился и мне теперь есть, чем тебя немного попрекнуть, при случае. Это... как бы уравнивает нас в грехах. Даже не думай, что я не простил тебя, что я считаю этот вынужденный шаг изменой. Но ты ведь к этому относишься иначе: выкуп за жизнь навечно ляжет шрамом на твою совесть и будет мучить осознанием невольной слабости, предательства по отношению к возможному ребёнку и ко мне.
Мы долго так сидели рядом, с собакой, втиснувшейся между нами, и тормошили её, отвлекаясь от пережитого. Мы привыкали к миру и тому, что нам теперь ничто не помешает оставаться вместе, сколько захотим, молчали, разговаривали ни о чём. О предстоящем празднестве, о планах. Ну, и я мысленно прикидывал, в какую бы приличную гостиницу тебя завлечь, и окончательно угробить там твои сомнения. А о дальнейшем не загадывал. Ворону и так немало обломилось от судьбы, чтобы требовать большего. Но если это будет в моих силах, я возьму всё, что смогу отобрать у этой хитрой твари.

Помнишь, как мы потом смеялись? Винн, Лелиана, Алистер искали нас повсюду. Огрен им сообщил, что мы в фургоне, и они отчего-то вздумали, что мы там занимаемся развратом! Как будто просто так поговорить с товарищем уже нельзя! Пока сообразили, что к чему, время так незаметно пролетело, надо было спешить к этой дурацкой коронации, где больше, чем Анору, чествовали моего Героя Ферелдена. А что происходило вечером в гостинице – это уже не их собачье дело.

* * *

Спустя немало лет и столько новых испытаний, так славно вспомнить у камина, как Антиванский Ворон учил долийского бойца наводить лоск на сапоги, а тот его...
Она самая чистая и ныне, мой Эвлар.