Впервые мне подробно рассказал об этом празднике торговец. Гном Бодан Феддик, что путешествовал по Ферелдену следом за моей боевой группой, найдя себе отличную защиту от Порождений Тьмы. Бодан ловко вёл своё дело, даже в невыносимых условиях Мора. Где мог, обменивал товар, снабжал нашу команду всем необходимым, скупал трофеи, пусть и за бесценок, перевозил наши палатки на своих быках, а также помогал эти палатки ставить и снимать, что было очень кстати, особенно когда после сражения ты готов уснуть хоть на камнях, лишь бы не шевелиться. В общем – торговец был вполне полезен и, в числе прочих, помогал мне узнавать о жизни Тедаса, не скрытой лесом.

Благодаря мудрости хагрена, я был достаточно осведомлён о внешнем мире. Вместе с охотниками, я не раз выходил к шемленам обменивать дары леса на хлеб, металл и ткани. Бывало, мы и останавливались ненадолго в деревнях, где привычные к визитам долийцев местные жители не смотрели на нас, как на дикарей, поэтому я отлично выучился говорить по-ферелденски. Читать шемленские слова я умел ещё раньше, до того, как стал охотником: в клане имелись книги на разных языках и те, кто мог долго и терпеливо объяснять тонкости перевода. Особенно полезно было понимать торговые расписки и никому не верить на слово. В общем, я думал, что неплохо знаю мир людей. Знал и о некоторых обычаях, не схожих с нашими. Не удивлялся: ведь каждый народ живёт по-своему. А вот о том, что Сатиналью празднуют иначе, чем другие Аннумы, мне Бодан рассказал, уговорив купить несколько мелочей-подарков, которые действительно подняли настроение моих бойцов. Правда, после того, как я вручил им уголь, полагая, что это символично. Больше я на такой крючок не попадался, а у моих друзей хватило деликатности замять неловкость, пояснив, что в Сатиналью принято в шутку обманывать даже своих близких. Для чего сочинять такие глупости, до меня так и не дошло, однако, гном мне больше не подсовывал всякую дрянь. Хотя, наверное, его убедила всё-таки не дипломатия Алистера и Лелианы, а блеск мечей с деловым предложением катиться с глаз моих подальше. В тот же вечер я слушал занимательный рассказ о развлечении, которым Тедас, не покрытый лесом, тешит себя один раз в год, но так, что долго не забыть.

Даже в холодном Ферелдене празднование Сатинальи превращает размеренную скуку городов в забавную игру. Это сытое время после сбора урожая, когда примерить маску щедрости может себе позволить даже бедное семейство. Подарки с умыслом и от души, пустые и значительные. Праздничные одежды, вычурно, сверх меры изукрашенные лентами и тряпочными розами, музыка, день и ночь несущаяся из любой таврены, много людей на улицах, гуляющих до самой темноты. Детей и нищих угощают сладкой выпечкой, военных – яблочным вином. И трудно сравнить чистоту дорог, выметенных к началу праздника, с тем, во что они превращаются к его концу.

Что скажешь об Антиве? Несколько дней подряд весь мир вокруг тебя бушует и колышется яркими красками, будто цветочная полянка на ветру. Гирляндами цветов украшены ворота, приглашающие войти в дом любого. Любого – потому что все под масками. Все в удивительных костюмах, каких не встретишь в простой день. Вычурные, роскошные и непонятные, увитые дешёвой мишурой, усыпанные блёстками и перьями, они скрывают и фигуру, и лицо, и мысли.
Торговцы с рынков расползаются по всему городу, устраивая прямо вдоль обочин лёгкие палатки с самым пустым товаром и закусками, которые легко есть на ходу. Сладости для чужих детей хозяйки выставляют в блюдах и корзинах прямо на порог, а потому о них нередко спотыкаются и потому в дни карнавала сыты и довольны даже бездомные собаки. Когда в Антива-Сити успевают спать и проворачивать дела - загадка. На Сатиналью горожане поднимаются раньше крестьян и к полудню успевают посетить не только магазины и соседей, но и Церковь. Для чего – трудно разобрать. Возможно, думают задобрить своего Создателя смешными песнями и получить прощение за то, что собираются устроить, как только выпадет возможность.
После сиесты, что не слишком строго соблюдается, и до заката, на который принято восторженно смотреть с крыш и причалов, как на чудо, город гудит, как улей. Но в темноте всё только начинается!
Сословия и расы перемешаны. Слуги и господа ведут себя примерно одинаково – как полные безумцы, и получают море удовольствия от этого процесса.
Прямо посреди улицы танцуют, покидая тесные для разгулявшейся души, таверны. Никто не удивляется, если тоненький кавалер, которому партнёрша наступила на ногу, внезапно взвизгивает по-девичьи, а потом хихикает, смущаясь близостью разоблачения. Если солидная сеньора, несёт на плече, как простой кувшин, трёхвёдерный бочонок с пивом и, хохоча, плещет его в подставленные кружки, а, намочив стекающей пеной подол, подхватывает его до колен, являя окружению волосатые лодыжки. Всех это забавляет, как младенцев, и никто не боится выглядеть нескромно.
Я вижу, антиванцев веселит, чуть ли не до икоты, когда из-за этой дурацкой маскировки случаются конфузы, вроде падения запутавшихся в юбках и плащах и проливания на себя напитков. Но для упавшего не это страшно, а потеря маски. Мне довелось в один вечер увидеть пьяного повесу, в одних подштанниках, но под личиной, и девушку, что уронила в море свою маску и была узнана какими-то знакомыми. Так вот, первый, нимало не стесняясь, продолжил танцевать на мостовой, вторая же заплакала, прикрылась шляпой и убежала прочь.
Главное в карнавале – маска. Хороший тон – не выдать узнавания. А что касается приличий – то их нет. На Сатиналью можно всё.

Распутные, коварные, невинные, и робкие, и дерзкие – все предаются этой увлекательной игре, срывая плоды удовольствий по себе. Хочешь – танцуй и веселись, гуляй без цели, влезь на ограду, сядь на подоконник, свесив ноги и роняя башмаки на улицу. Смотри, как развлекаются другие или сам отдайся воле случая; хочешь – осуществи самые тайные фантазии, проникнув незамеченным в желанный будуар или под маской посетив бордель, к которому в обычной жизни подойти не смеешь.

Никогда столько денег не тратится напрасно и с таким удовольствием. Не только дети, но и взрослые, солидные мужи носятся с безделушками, раздаривая их и принимая в дар ещё более бесполезные вещицы. Их это радует, и зла от этого веселья нет, поэтому, в конце концов, я согласился, что...

- Да, да, Зевран! Я это признаю. Наверное, это весело, но я...
- Это гораздо веселее, чем убивать оленей.
- Ни одного оленя истинный долиец не убьёт для развлечения.
- Ты знаешь, после карнавала, говорят, их поголовье резко возрастает...
Это он проверяет мои нервы. Насколько я поддался уговорам на сей раз. Насколько я спокоен в ожидании предстоящего ухода его в ночь, в этот разгул страстей.
- Но не твоими же стараниями, верно?
- Что ты, мой друг! Я уж и позабыл, как это делается.
Чувствуя, что нить понимания натянута чрезмерно, Зевран пересекает комнату, кладёт ладони мне на грудь и, медленно скользя вверх, обвивает шею:
- Напомнишь, да?
Характер мой велит упрямо вывернуться из объятий, но можно ли сопротивляться обаянию этих глаз! Их чуть подёргивает поволока, блаженно прикрывая веки, как только мои руки прижимаются к спине любимого и расстояние между нами исчезает.
- Останься... – умоляю в перерыве между поцелуями.
- Идём со мной, - настаивает он, - мы встретим утро вместе, возле моря.
- Утро ты встретишь здесь.
Мой голос снова строг и непреклонен, а он по-прежнему игрив.
- И что ты со мной сделаешь, если я опоздаю?
Вздохнув, я отстраняюсь от него.
- Зевран, чем можно грозить Ворону? Разве что тем, что он рискует возвратиться в опустевшее гнездо.
- Не надо... Ты же знаешь... – Пальцы так трепетно касаются лица, так нежно гладят. Золотистый взгляд приковывает. – Эв, я два карнавала пропустил из-за этого долбанного Мора! И я наверняка помру в тот год, как третий пропущу!
Он будет это повторять до конца моей жизни! Как будто бы я виноват, что Араннаю однажды не дали покуролесить, выслав по мою голову! И эту чушь насчёт третьего карнавала он выдумал нарочно, опасаясь, что я не отпущу его гулять. Но как? Силой его держать? Скандал устроить и испортить настроение нам обоим? Взрослый мужчина - не ребёнок, не домашний кот, чтобы его можно было запереть, лишив свободы, которую он так ценит. И я хочу, чтобы мой милый друг порадовался от души. Он ведь, скрепя сердце, терпит мои прогулки по лесам, когда мне вдруг потребуется тишина и зов предков влечёт немного побродить среди деревьев. Я тоже не могу его лишить такого небольшого счастья. И, чтобы это доказать, слегка отталкиваю от себя Зеврана:
- Иди.
На этот раз я чуть было не согласился пойти с ним. Но останавливало опасение выглядеть нелепо и чувствовать себя под маской отнюдь не так, как должен антиванец.

* * *

Мор разрубил мою жизнь пополам. Эвлар Махариэль, внезапно потерял себя, покинув клан и вступив в орден Серых Стражей. Волей судьбы, определившей свой конец победой над драконом–Архидемоном.
Нет, я не тешил разум грёзами о возвращении к своим, о том, что стану прежним. Былого не вернуть. После того надлома, после посвящения, всё ушло в память. Этот путь был пройден. Боги отметили меня скверной печатью, назначив защитить Тедас от Порождений Тьмы – зла из подземной бездны. Как все герои, я был обречён исполнить своё дело и уйти в назначенное время. Я не роптал. Но сознаюсь, я был растерян. Сущность моя противилась безумному потоку неожиданных событий, но тщетно: будто лист, влекомый водопадом, жизнь моя больше не принадлежала мне.
И тут, среди терзаний, среди грозных туч вдруг просиял луч солнца, давая жизни новый смысл, новое назначение. Это была награда – путь, который боги даровали мне взамен оборванного Мором, и ни мгновения я не сожалел, что принял этот дар, что разглядел его. Если бы не Зевран, я так и не узнал бы себя настоящего... да и он тоже. Мы оба до конца обманывались бы, определяя слово «счастье» теми понятиями, что внушило нам прошлое окружение и те миры, в которых мы привыкли обитать.

* * *

Вечер темнеет, и закат над морем гаснет сполохами кровавых лоскутов. Долийцы тоже убивают и казнят своих врагов, но не к началу праздника. Гибель себе подобного – мерзкое зрелище, но толпы горожан стекаются на место казни, предшествующей их излюбленному Аннуму. Одни - чтобы пощекотать нервы запретным любопытством, другие – заключить пари, кого помилует сегодня королева. «Это как выигрыш в кости, - говорит Зевран, - От игрока ничего не зависит». Впрочем, подобная забава мастера не привлекает. Он пропускает смерть преступников и устремляется сразу на площадь Розы, откуда льётся музыка и с крыш бросают разноцветные бумажки, усыпая ими мостовую. А уж потом... Куда потом его несёт – никто не знает. Он после увлекательно рассказывает обо всяких происшествиях, некоторые забавляют и меня, но более всего радует блеск в его глазах: мой антиванец побывал в своей стихии, он отдохнул душой, он счастлив...
Я доверяю моему любимому, хоть это и непросто, учитывая множество соблазнов, в которых Араннай, конечно, знает толк. Но его карнавалы после нашей встречи немного изменились: это теперь не балансирование на острие ножа, а лишь игра в него. Это как будто танец или трапеза с кем-то другим. В этом нет ничего интимного - немного развлечения, приукрашенного романтической фантазией, в меру свободной, в меру связанной решением любящего сердца.
И всё же я ревнив. Кстати, не менее чем сам Зевран. Меня тревожит ощущение, что на моего милого кто-то глядит, испытывая жажду страсти; что кто-то прикасается к нему, с тайным желанием, а может быть и прямо предлагает ему грешную любовь. И, хотя я уверен, что Зевран сумеет отшутиться, вывернуться, но знаю, что ему нравится быть в центре внимания. Его щекочет мысль, что он кому-то нравится, что с ним флиртуют, и он готов немного подыграть, а то и сам изобразить влюблённого, от души развлекаясь своей властью над чувствами других. К счастью для нашего союза, далеко это не заходит никогда. Сам же он так и закипает, заметив интерес ко мне мужчины или женщины, даже если я и не обратил внимания на такую мелочь.
Сейчас мои раздумья смешаны. Я смотрю с крыши дома вдаль, в сторону моря, я вижу мачты кораблей над потемневшими верхушками деревьев, и думаю: где он сейчас? И для чего мы добровольно разошлись, когда судьба не требует разлуки?

На крыше вскоре стало неуютно, и я вернулся в комнаты. Книга, скрасившая томительное одиночество после обеда, больше неинтересна. Взгляд останавливается на картинах, рассмотренных уже тысячу раз. Нагие формы куртизанок и купальщиц притягивают красотой. Обычно они вызывают восхищение мастерством художника и томное расслабленное чувство, похожее на то, которое испытываешь, читая вслух долийские стихи или любуясь танцем журавлей. Мой друг это зовёт «esteticamente» и объясняет тягой разума к прекрасному. Сейчас мне хочется повернуть эти наглые изображения к стене. Они напоминают о распутницах под масками, что будут флиртовать с моим Зевраном, не зная, кто он, не подозревая, чем бы это кончилось, добейся кто-нибудь из них успеха.

Я погасил все свечи, лёг в гостиной на диван и стал нарочно вызывать в сознании понимание того, что жизнь у нас всё-таки не едина на двоих, и каждый может захотеть чего-то своего. Дела иной раз увлекают одного из нас в то время и в тех обстоятельствах, когда другой не в состоянии участвовать в этих делах. Отчего нельзя пожелать иного, чем другой, если это желание не претит вашей любви? Под эти мысли незаметно задремал, но вскоре пробудился, растревоженный дурным и неприятным сном: полная белокурая красавица с картины бесстыдно обнимала ряженого в клоунский костюм Зеврана, заигрывая и хихикая, и он не очень-то сопротивлялся.
Тоненький смех и приглушённый мужской голос, определённо, доносились снизу – с первого этажа. Служанка привела к себе приятеля. Раз его пропустили, значит – это свой. Кто-то из Воронов. Ему, конечно же, пришлось личину снять, чтобы сюда войти. И всё-таки присутствие в доме чужого насторожило меня и взбодрило.
Чиркнул кремень, лучинка зажгла свечи. С небольшим канделябром, я обошёл весь дом, чтобы убедиться, что всё спокойно. Дверь в комнату Нерисы заперта изнутри, а в кухне на столе забыта перламутровая маска.
Внезапно рука тянется к этому странному предмету и отражение в медной сковородке одновременно завораживает и пугает.
Может быть, это ещё сон? И это не Зеврана, а меня во сне прилипчиво обхватывают руки голой чаровницы? Или же сам я вдруг кокетливо отмахиваюсь веером от кавалера, настойчиво зовущего на танец? И это тайное... Эльфийский слух не позволяет отрешиться от происходящего за стенкой, тем более, любовники не очень-то стараются вести себя потише. Что, мы с Зевраном тоже бываем так... неосторожны?
Гони, гони прочь наваждение! Брось маску и ступай отсюда прочь. Нет. Это не моё.

* * *

Сон как рукой сняло. Мне стоило усилия отделаться от романтических картин.
Скука становится невыносимой, когда, в очередной раз, посещает мысль о том, что каждый праздник Сатинальи не только начинается со смерти, но и для многих ею же заканчивается. Каждую ночь в столице происходят тёмные дела и карнавал – не исключение. Убийцам и ворам раздолье в масках во время общего безумия. Меня не удивило бы известие, что и Зевран отправился не только развлекаться... Впрочем, он ловко может совмещать веселье и работу: последняя не помешает ему получить от жизни столько удовольствий, до скольких он захочет дотянуться. Сознание своей ловкости и мастерства тешит его больное самолюбие настолько, что он часто рассказывает мне о своих похождениях, хотя вначале, может быть, не собирался. Он ждёт, что я буду бранить его за риск и восхищаться его смелостью. Что я дам ему повод поиграть ещё, и погадать о способе, которым, разумеется, в постели, закончится эта игра.

Раздумья об опасности ещё навязчивее наваждения ревности. Да, Зев, я мог бы всюду, как твой верный Страж, тебя сопровождать. Вспомни, как ты ввязался в драку и пришёл в разорванном камзоле! А как тебя однажды ранили на таком празднике? И, кстати, вовсе не по делу, а «совсем случайно»... если, конечно, ты мне не соврал. Но я бы только помешал, если у тебя план. Ты же меня в него не посвятил, уверив, как всегда: «Сегодня только прогуляюсь»! Ты – Ворон, даже в маске. А кто я?

Я вновь вернулся в комнату, открыл сундук, вытряхнул из мешка груду тряпья, расправил на кровати и, в который раз, долго смотрел на удивительный наряд, расшитый блёстками и перьями. Когда-то Зев пытался запихнуть меня в него. Наверное, действительно хотел мне угодить: чёрный и тёмно-синий мне к лицу. Ничего вызывающе-нелепого, что могло возмутить долийца с прозвищем «Палач», достойный вид и весьма грозный. Вряд ли к такой маске потянутся флиртующие девушки или разнузданный повеса. Этот образ мне, в целом, соответствовал и даже нравился. Возможно, я отправился бы ещё в тот далёкий вечер на гуляние вместе с Зевраном, дай он себе заботу меня заранее предупредить. Но мы тогда были в Антива-Сити по делам, я и не думал, что Зевран решил остаться тут на Сатиналью, тогда ещё не зная, сколько это значит для него. Попытка затащить меня на этот непонятный праздник, решение, принятое за меня – нет, я был не готов к такому. Мы провели ужасный вечер, поссорившись, и дуясь друг на друга по углам. Потом Араннай сообщил, не глядя мне в глаза, будто ему одна из проституток нагадала: «Умрёшь, когда пропустишь третий карнавал». Он ещё долго сочинял всякие небылицы о страшных случаях с теми, кто не поверил предсказаниям, и пояснял, что я сегодня выставил себя тираном, дикарём, занудой и ослом, пока я на него не рявкнул: «Да вали ты куда хочешь, Зев! Только оставь меня в покое!» Правда, я ещё долго злился на его навязчивость, и на своё упрямство, но милый друг под утро разбудил меня весёлой песней, осыпал конфетти и леденцами в золотых обёртках, и так отблагодарил «за терпение», что сомнений не осталось: вся его страсть досталась мне.
Мы потом ещё много обсуждали эту тему. Зевран доказывал, что в карнавале нет разврата для тех, кто к нему не стремится. А вот веселье есть для всех. Но, убедив меня в своей невинности, всё же не убедил к этому празднованию присоединиться.

Сначала я действительно не понимал. И не хотел понять, просто смирился с этим. Ведь шемлены не признают обряды эльфов, даже городских, не говоря уже о нашем племени. Но, когда пригляделся и прислушался, стал замечать, что сам был бы не прочь воспользоваться давним предложением Зеврана и поучаствовать в этой безумной и весёлой чепухе, если бы это не казалось мне, природному долийцу, чем-то постыдным.
Сейчас, глядя на необычную одежду и вспоминая действие на меня маски, я думал: колдовства тут нет, и я смогу, собственной волей, остаться собой под личиной странного создания. Сумел же я сохранить разум с осквернённой кровью! Возможно, думал я, мне уже приходилось носить маски: Серый Страж – чем не роль, назначенная мне судьбой? Я не хотел этого, но исполнил всё, как надо. А был ли я, в действительности, верным сыном Арлатана, если стремился прочь из леса и пожелал узнать иной мир? Почему не просил долийцев принять меня назад? Почему они тоже не хотели сближаться со мной после Мора? И разве я теперь, в Антиве, не ношу маску «Палача»? Нет, я нигде себе не изменял, не лицемерил, исполняя эти роли. Мне стало интересно, как я поведу себя, перестав быть «Долийским Палачом» для антиванцев и не вернувшись к облику героя, которым меня знали в Ферелдене? Скрыв свою расу и лицо, кем я себя почувствую? Чего я захочу?

Охваченное любопытством и сомнением, сознание вздрагивает от резких звуков –раскатившейся посуды. Слух шемлена не уловил бы отсюда этого нечаянного звона, но мои чувства так напряжены, что мне он кажется ужасным грохотом. Отбросив на кровать очередную маску, я так быстро врываюсь в кухню, что увлечённые любовники напуганы. К счастью для них, ничего слишком откровенного тут не происходило, оба всего лишь собиралась прошмыгнуть назад, на улицу, но не могли никак остановиться после того, что вытворяли в спальне горничной. Эльфийка вскрикнула, и спряталась за кавалера, а тот едва успел понять, кто появился в темноте: пара ведь опрокинула не только медный чайник, но и свечу, которая тут же погасла.
- Огонь, - бесстрастно, велел я служанке. Нериса поняла, кто здесь, и бросилась к печи. Парень тоже узнал меня по голосу и встал смирно, не зная, чего ждать. Слышно было, как он украдкой спрятал выхваченный кинжал – отличная реакция. Как только язычки огня довольно осветили помещение, отражаясь в начищенной посуде, Ворон выдавил из себя: «Мастер Палач…»
Он презабавно выглядел в пёстром костюме, на украшение которого, должно быть, ощипали полсотни петухов. Маска с железным клювом валялась на полу, в компании подсвечника и чайника. Я указал на неё. Ворон двинулся вперёд, ловко присел, не отрывая взгляда от моего лица, и не сгибая спину, поднялся. Немного удивлённый таким требованием, он протянул мне эту вещь. Я повертел её в руках, оценил взглядом юношу. Ему не больше восемнадцати, он стройный, хотя в своём помятом пухлом одеянии выглядел солидным господином. «И это тоже», - я очертил пальцем контуры пёстрого костюма, прикидывая, что эльф моего сложения вполне сойдёт за молодого шемлена. Тот вздохнул и принялся снимать все эти вещи, поглядывая на служанку. «Нери, ты бы мне принесла хоть плащ из караулки», - попросил он, оставшись в одной тонкой рубахе и подштанниках. Грусть его, впрочем, объяснилась отнюдь не непристойным видом. Нериса её выдала: она сложила узкие ладошки, такая трогательная в своих бумажных розах и перламутровых подвесках, и жалобно захныкала:
- Мастер Палач, его же отпустили только сегодня погулять. Макко завтра отправится в Тревизо, а пока вернётся - там и празднику конец!
- Нери, не спорь! – полушёпотом оборвал её парень. Но женщина сегодня явно хлебнула лишку и довольно осмелела.
- Пожалуйста! Гильдмастер Араннай сам его отпустил посмотреть королевский фейерверк, ведь он знает, что каждый антиванец должен…
- Тихо.
Эльфийка всхлипнула. Нет, карнавал не может кончиться вот так. Ни для кого. Я указал на ворох лент и перьев.
- Снеси наверх, а там возьми то, что лежит у меня на кровати.
Как интересно: Ворон предпочёл бы прогулять всю ночь, вместо того, чтобы остаться с милой в её тёплой спаленке. Об антиванцах принято думать иначе. Ну да, спаленка подождёт, судя и по воодушевлению моего Зеврана с началом Сатинальи.

Я жду, глядя в огонь. Ворон немного напряжён, но этого старается не выдать. Даже в белье он умудряется не выглядеть нелепо – достойная осанка, средний рост, сложение не грубое. Ему пойдёт моя одежда. Вскоре мы можем в этом убедиться. Нериса помогает своему возлюбленному вновь одеться, наверняка, мечтая поскорее с ним пройтись по улице, а он и впрямь хорош. Вот как я выглядел бы. Как Палач, в костюме Палача. Разве что приукрашенном для карнавала разными блестящими излишествами.
- Можно спросить, мастер Палач?
Я жду.
- Но почему…
В этот момент я и сам чувствую, как мои губы выдают усмешку. Интрига – вот в чём соль дурацких переодеваний. Служанка, чуть не прыгая, радостно объясняет:
- Ну как же, Макко! Ведь мастер Зевран знает этот костюм, а этого не знает!
- О… mi scusi… - но Ворон есть Ворон, он тут же находится. - Смерть вашим кровникам, я выловлю их на живца!
Довольный разрешением проблемы, он выбегает в ночь, таща на локте разнаряженную «эльфийскую колдунью», старше себя примерно втрое, но если он этого не заметил раньше, то в Сатиналью точно не заметит.
Конечно, парень в щекотливом положении, если Зевран его случайно встретит, но он выдаст меня, только если Гильдмастер прямо спросит обо всём. Антива-Сити велика, народу много. Буду так непривычно для себя надеяться на случай. Пускай сегодня случай будет за меня.

* * *

Всё растворяется в сказочном карнавале. В сознании тает образ то ли птицы, то ли зверя, глядящего из зеркала сквозь прорези блестящей маски. Живот подбит подушкой сена, плечи скрыты накладками. Теперь я понимаю, что это – доспех. Лоб и виски у шапки с перьями укреплены пластинами металла, а клюв маски - отличная защита для лица. Перья тоже нашиты так, что могут основательно смягчить удар меча и уж тем более - палки. Драки на улицах, когда там соберётся множество нетрезвых шемленов – дело обычное. Конечно, я вооружён. Наверное, как многие. Снаружи видны только тряпки. Что в них – никто не знает.

Башенные часы пробили полночь и со стороны Королевского парка раздались громкие хлопки и радостные вопли. На тёмном небе вспыхнули огненные цветы. Я как-то видел это с крыши дома, но сейчас захотелось подойти туда поближе. Для этого, правда, придётся пересечь несколько улиц, полных гуляк.
Наверное, мне станет легче, если я представлю, что все эти разряженные люди – просто деревья в роще. Правда, деревья не блуждают и не кружатся, не шутят и не взвизгивают, но если думать, что им всё равно, что это – лишь приметы твоего пути, и вправду, делается просто. И меня больше не смущают пристальные взгляды, случайные толчки, игривые намёки, которые не значат ничего, пока не вздумается увязаться в приключение посерьёзнее.

Кажется, я начинаю понимать, что для этих людей костюм и маска. Пока я достиг парка, фейерверк окончился, но мне уже легко. Мне не противно быть в этом костюме, прячась в чуждый образ. Мне больше не кажутся глупыми яркие балахоны остальных. Им хорошо, они играют. Но голова немного кружится от этой пестроты, мелькания, от самой разной музыки, несущейся со всех сторон.
Кто-то дёргает перья, обрамляющие полы камзола, и я вижу сидящего на земле нищего из эльфинажа, тоже разряженного и играющего на губной гармонике.
- Сеньор, дайте подарочек детишкам! – нахально и задорно просит эльф. Голос, кажется, молодой, чем-то знакомый, хотя лицо закрыто старой шляпой с бубенцами, завешено мочальными усами и бородищей во всю грудь. Чтобы залезть в карман рубахи за монетой, мне пришлось снять перчатку. Протянутую руку с милостыней, трогает поцелуй:
- О, добрая сеньора! Благослови Создатель вашу щедрость!
Демоны Тени и все блохи Фен-Харела! Он что, принял меня за женщину?
Хотя… Отхожу быстрым шагом и под фонарём, как идиот, разглядываю собственную кисть. Ладони давно позабыли о мозолях, а с тыльной стороны кожа бела и гладка, не так, как у моих собратьев из эльфинажа. Кольцо тоже могло ввести кого угодно в заблуждение, тем более, нищий принял меня за шемленскую женщину, а не эльфийскую. И, кажется, не только он. Кто-то пытается со мной заигрывать и тоже тянется к руке, а может быть – к кольцу. Быстро надев перчатку, убегаю за ближайший поворот. И лишь передохнув, соображаю, что просто гулять мне надоело. Это, в конце концов, опасно – я себя здесь не чувствую в своей стихии. Так, больше никаких интриг, и срочно отыскать Зеврана!

Легко сказать! Это кажется невозможным в такой толпе, даже когда она редеет, спустя ещё пару часов. К тому времени я успел обойти всю центральную часть города, и был уверен, что не пропустил знакомой маски. Во всяком случае, не пропустил на улице. Обследовать все заведения, все распахнутые двери на пути нет никакой возможности.
Наверное, впервые я жалею, что Джей Фич остался в «Рагнателе» - нашем поместье возле Селени. Главный охранник Аранная не слишком жалует меня, считая, что я не даю нашему обожаемому атаману «жить нормально». То есть, не будь Зевран ко мне привязан, он бы женился и завёл детей, а это Фич считает главным предназначением мужчины, будь он хоть трижды Вороном. По-моему, он серьёзно думает, что мы с Зевраном «дурью маемся», и иногда по-дружески пытается его воспитывать. На что мой милый отвечает подковырками, иной раз непристойными настолько, что я бы предпочёл не слышать их. Всё это я к тому, что, кроме преданности своему Гильдмастеру, Фич обладает ростом в три аршина – приметой очень редкой, по которой я давно бы отыскал Зеврана в такой компании. Но нет, насколько мне известно, он ушёл гулять один.
Кроме того известно мне, в какую маску он наряжен. Но тут их столько, что, в конце концов, я чувствую усталость.

Чтобы избавиться от ощущения лёгкого похмелья, которому, вообще-то неоткуда было взяться, и пестроты в глазах, я зашёл в дорогую чистую таверну, заранее приготовив две монеты, чтобы не снимать перчатки, когда стану платить за выпивку. Маску приходится немного приподнять за клюв, чтобы хлебнуть забористого пива. Помня о том, что самое ужасное – выдать себя, я отворачиваюсь от публики, но внимательно слежу за лёгкими тенями от светильников. Зевран учил меня наблюдать отражения предметов в серебряной посуде и стеклянных дверцах мебели. Но у меня свои приёмы, усвоенные с детства – в лесу ведь нет зеркал. Скрип половицы за спиной предупреждает раньше, чем колыхнулось пламя фонаря. Пират, покрытый высохшими водорослями, немного задержался, изучая меня, но отвёл взгляд тотчас, как сообразил, что он замечен, и быстро вышел прочь. Ворон? Или случайный человек? А может быть, грабитель, прикидывающий богатство жертвы? По моим перьям трудно догадаться, насколько толстый кошелёк под ними прячется.
Едва этот ушёл, ухо тревожно повернулось, натыкаясь на тугую обвязку шапки. Компания изрядно выпивших повес приметила одинокого гостя.
- Гляди, этот, похоже, прячется.
- Кого-то ждёт?
- Или выслеживает?
- Бросьте, он просто хочет выпить.
- Пьёт как-то не по-нашему.
Вторя его словам, я снова придержал тяжёлый клюв, ещё отхлебнул пенного напитка, и повернулся под нахальное предположение:
- И кто наш новый друг? Петушок или курочка?
- Держу пари, что сеньорита. Нервничает. Проблемы, видно, с кавалером.
- Так мы решим проблемы-то!
Четверо двинулись ко мне, в надежде отмочить какую-нибудь штуку, но я уже готов. Я ставлю локоть на дубовую доску, отполированную кружками, и этим приглашаю со мной побороться. Заносчивые парни не откажутся помериться силой. Уверен, это юные аристократы в поисках приключений, и ни один из них мне не соперник. Они слегка удивлены своей ошибкой, когда я с лёгкостью одолеваю одного за другим. Последний стушевался и скорее развязал кошель.
- Ты заслужил это, пернатое чудовище.
Поскольку я не знаю, хорошо это или плохо, кого я в этом облике изображаю, а может быть, это попытка оскорбить меня, лучше уйти. Я подвигаю брошенные на прилавок деньги трактирщику и жестом велю напоить компанию на этот счёт. Они переговариваются:
- Точно не женщина? А почему тогда не говорит?
- Какая женщина? Он мне чуть руку не сломал!
- С одним-то можно было и подраться!
За мной уже закрылась дверь. Молодым шемленам сегодня повезло, но им неведомо, насколько.

Подраться мне пришлось немного позже, и без оружия. Ведь я не собирался убивать этих глупцов. Хотя, наверное, заслуживают смерти негодяи, затеявшие драку с юной девушкой, но если убивать всех дураков, народу скоро вовсе не останется.
Цветочница ползала на коленях, складывая в корзинку свой разбросанный товар и пряча отвоёванный мешочек с медными монетами. Её обидчики, с разбитыми носами, улепётывали прочь.
Это, конечно, не дворянка. Она и поднялась сама, не дожидаясь помощи, не отряхнув пышные юбки. Поправила парик, сделанный из овчины, на миг открыв острое ушко.
Несмотря на моё решение срочно искать Зеврана, чувствую, что я увлёкся начавшейся игрой. Это всё моя маска. Почему бы не продолжить? Тем более, мне вправду жаль девицу, которую хотели обобрать воришки.
- Постойте, сеньорита.
- Зачем это? – она толкнула руку с золотым, будто бы ей протягивали яд.
- Хочу купить всё.
Под зелёной маской удивлённо блеснули чистые глаза.
- Измятые цветы? Кому они нужны?
- Ему. У него тоже праздник.
Я схватил корзинку и сунул её к морде дремлющего в оглоблях быка.
- Ну вы... – эльфийка рассмеялась чуть подхриповатым голоском и почесала свой щекочущий парик. Уж не мальчишка ли укутан в длинную аляпистую шаль и десять юбок? Но разве это повод, чтобы прервать игру? Я взял его или её под локоть и проводил до эльфинажа. Сначала она молча шла, наверное, стесняясь, потом разговорилась обо всяких пустяках, и вдруг остановилась. Боится, что её заметят родственники. Но не уходит, топчется на месте.
- Дальше вы меня, сеньор, не провожайте.
И тут на меня действует... не знаю что. Наверное, снова маска.
- Мы ещё встретимся, прекрасная цветочница?
- Что вы, сеньор! Я же просватана!
Тут, видимо, должна быть драматическая сцена, как в бродячем цирке, но слышен сдавленный смешок. Эльфийка убегает в самом развесёлом настроении, а я вдруг чувствую себя истинным антиванцем, и даже не испытываю угрызений совести перед моим Зевраном. Наверняка, он в эту ночь позволил себе не одно заигрывание с масками.
Нет, это не отплата милому за баловство. Это попытка приобщения к чужой культуре и в этом нет плохого. Есть только ощущение навязчивого странного веселья и некоторых сомнений, хорошо ли так себя вести. Всё-таки трудно быть долийцем в мире шемленов. А впрочем... почему бы не попробовать ещё?

В кофейном клубе на углу Квартала Ювелиров публика всегда богатая. Сюда даже в личине, в празднование Сатинальи, не очень-то войдёшь. Кто не причислен к избранным, может обозревать отдых антивской знати через огромные, почти до пола, окна. Занавеси нарочно не задёрнуты и даже приоткрыты рамы, на зависть тем, кому сюда нельзя. Вокруг, среди прочих гуляющих, сейчас полно и бедноты, и эльфов, которые в обычный день сюда не забредают, но их костюмы можно отличить от дорогих одежд аристократов или крупных торговцев. Последние, если хотят, могут прикинуться простым людом, но не наоборот. Моя маска являет нечто среднее, но на ней не хватает золота и настоящих драгоценностей, чтобы меня впустили в клуб. И если многие в любимый праздник антиванцев ощущают себя выше в сказочном образе, то я наоборот. Мне до сих пор неведомо, кого я изображаю, плохой он или добрый, но я привык вести себя спокойно в любой обстановке. Просто, в очередной раз, пробую на прочность спесь богачей. Конечно, она устояла. Когда привратник ясно и доходчиво велит отсюда убираться, мой персонаж подсказывает мне, что ему очень хочется попасть в этот роскошный зал со своим клювом, перьями и лентами. Сдержать его тем трудно, что я вдруг живо представил оторопь гуляющих в клубе людей, явись я сюда тем, о ком они наверняка слыхали жутковатые легенды – Долийским Палачом. Но тот Палач сейчас где-то внутри. Снаружи – странный птицезверь со странными желаниями и хоть одно из них надо осуществить.

Поэтому я проявил чудеса ловкости, в своём не слишком-то изящном одеянии, чтобы сделать всего лишь один шаг внутрь помещения и оказаться в другом мире. Чуждая обстановка настораживает и заводит. Встав за портьерой, я могу обозревать весь зал, но вряд ли могу сесть за столик и заказать кофе с пирожными. Здесь я чужой в любом обличии. Здесь все только свои и каждый полон гордости, а зачастую и презрения к другим. Эти люди всегда играют роли. Карнавал для них – немного лицемерия вдобавок к их привычному. Но вы сейчас избавитесь от масок. Все.

Далёкий звук, как будто бы рождённый в глубине сознания, сначала раздражает публику, затем тревожит, заставляя замереть. Он всё сильней, он заполняет зал и от него дрожат хрустальные подвески, дрожат сердца. И те, кто никогда не слышал волчьего воя, догадываются, что такого не должно быть здесь, центре Антива-Сити. Но ведь дворяне часто ездят на охоту, наверняка многие поняли, что это был за голос. Тут кто-то знающий недоумённо восклицает: «Прах Андрасте! Откуда в клубе волк?!» Другие же растеряны, а кто-то из девиц пронзительно визжит: «Волк! Помогите!» Это будто команда к панике. Природа каждого осознаёт опасность, не спрашивая разума, и ужас проникает в жилы.
Никто не думает, что ситуация нелепа, но пышные сеньоры мечутся и жмутся по углам. Дамы не падают привычно в обморок, на руки кавалерам, которым не до них, каждый спасает шкуру. Один лезет на стол, другой толкается в дверях надеясь выскочить, но лошади на улице бьются и громко ржут, усиливая страх. Лишь несколько мужчин сумели сохранить лицо, невзирая на маски. Они берутся за оружие или стараются закрыть собой подруг. Они готовы выяснить, что им грозит, а может и подозревают злую шутку. Что же – и здесь есть бравые ребята. Впрочем, вот этот – Ворон. Я узнаю его по модным усикам над светской полуулыбкой, моментально обращённой в азартный оскал, но главное – по хвату спад ловким приёмом дуэлянта. Он, так же как и я, владеет мастерством боя с двумя мечами. Правда, мои мечи потяжелее, эти же лезвия не шире наконечника стрелы, такими кость не перерубишь, но спады не менее смертоносны в умелых руках. Проверять, кто из нас сильней в бою, я не намерен, и ускользаю в приоткрытое окно раньше, чем кто-нибудь сообразил, что это розыгрыш. Ну что, богатые сеньоры, всласть повеселились? Зато теперь вы знаете, кто из вас настоящий антиванец.
Давно же я не баловался так удачно!

В памяти детство. Лес.
Стоянка клана. Встревоженные галлы мечутся в загоне. Самая сильная ломает грудью изгородь и, вслед за ней, лёгкие белые олени убегают прочь. Мы с Тамленом не ожидали, что всё получится настолько... натурально и они так перепугаются. Думали просто посмотреть, как среагируют животные, поверят ли, что рядом волк. Поверили.
Застать врасплох долийского ребёнка может только долийский воин, опытный охотник. Тамлен попался, а я нет. Тамлен врать не умел, долийцы этого не любят, поэтому молчал, чтобы подумали, что эту шалость, затеял он один, но я сознался, чтобы разделить с ним наказание. Так было честно. Маретари назвала это взрослым поступком, и я задумался, не стоит ли прекратить глупости совсем.
Вскоре, когда я заявил хранителям, что готов к посвящению и ритуалу валласлин, кто-то припомнил мне тот случай, но хагрен возразил: «Галлы не отличили вой от волчьего, а значит, есть хотя бы одна вещь, которую мальчик умеет делать хорошо. И пусть юный Эвлар Махариэль запомнит, что долиец обязан делать так же хорошо всё, за что он берётся». Впрочем, это было излишнее напутствие: в клане меня любили и хвалили куда чаще, чем ругали. Я вынес ритуал с первого раза, что не всем даётся. Мне нравилось быть самым молодым охотником. Нравилось быть серьёзным и значительным, примером для ровесников, которые всё ещё оставались малышами. И я так много лет не делал глупостей, во всяком случае, нарочно...

Зевран частенько поговаривает, соблазняя меня на какое-нибудь, хм... особенное развлечение: «Твою идеальную репутацию пора немного подмочить». Конечно, это шутка. Он слишком добр ко мне. За время Мора я так окунулся в грязь, что, если бы Зевран не вытащил меня оттуда... Ну вот. Я всё-таки скучаю без него. Мне не хватает его рядом. И я иду дальше, мечтая, как бы было здорово, если бы мы устроили проделку с волчьим воем вместе.

* * *

Спустя ещё немного времени я обнаружил явные следы попытки вытащить мой кошелёк. Но петушиные хвосты надёжно защитили внутренний карман. Мне неприятно знать, что не заметил вора. Значит, меня так же легко могли пырнуть ножом. Вот почему я не люблю скопления людей.
Несмотря на довольно неуклюжий вид, я легко влез на крышу склада возле порта. Постоял там один. Подумал. О том, не милое ли существо в бараньем парике прорезало мне дырку в мешковатом праздничном камзоле, и о других событиях, в которых успел поучаствовать сегодня ночью. Отсюда, с крыши, хорошо видны огни в порту. Множество их развешано на мачтах кораблей, причалы и дорога возле моря тоже освещены. Откуда-то несётся музыка. Снова идти в толпу не хочется. Но где-то там, быть может, тот, кого я хочу видеть больше всего на свете.

Уже отчаявшись его найти, уставший более, чем за несколько дней блуждания по лесам, я удивляюсь, для чего все эти люди не идут домой, и медленно сворачиваю к Пьяцца ди Инконтри через знакомый переулок. Распахнутая дверь таверны на углу бросает яркое пятно на мостовую. Тут разговаривают несколько мужчин, во всяком случае, в их одеяниях нет юбок. И вдруг на фоне света вспыхнула красно-малиновая ткань.
Прячусь в тени, насколько это позволяет мой мешок из перьев и соломы.
Цирковой шут о чём-то говорит с двумя пиратами, котом и рыцарем из карточной колоды.
Немало я сегодня повидал шутов, принцесс и палачей, пиратов и медведей, но циркачу в малиновых штанах меня не обмануть. Ривейнский набивной атлас долго служил нам простынёй в уютной спальне городского дома. Я часто видел своего любовника на этом полотне, и сразу же узнал сейчас этот красивый огненный узор на нём. Это кроме того, что мне и так было известно, во что одет Зевран. Правда, от пестроты красок и множества событий голова идёт кругом. Такой ли был на нём колпак? А воротник, а пояс? Но штаны точно те самые, а их на улице не обменяешь с кем попало. С этим предметом связана не самая приличная история. В прошлом году мой антиванец надел на празднование Сатинальи узкие брюки. Не те, кожаные, от которых тоже глаз не оторвать, но всё-таки они - достойная одежда, а эти... будто мокрые, так облегают тело, что лучше бы их вовсе не было. К своему спокойствию, тогда я не заметил, в чём он ушёл на карнавал. Наутро же я мог полюбоваться, в каком виде Зевран гулял по городу. Да он ещё и ляпнул невзначай, мол, не было отбоя от повес. А я, как заколдованный, смотрел на его стройные, обтянутые гладким шёлком, ноги, и очень понимал этих негодников. Надо ли уточнять, чем кончился тогда наш спор о моде? И, хотя оба мы, в конце концов, остались довольны таким бурным завершением карнавальной ночи, Зевран пообещал, что больше не наденет столь вызывающей одежды, тем более что греха таить, от неё мало что осталось. На этот раз жертвой его фантазии пало наше постельное бельё, зато хватило на весьма просторные штаны. Но если дома мне казалось, что это будет выглядеть приличнее, то я ошибался.
Он ставит свой башмак на ступеньку крыльца, и струящаяся ткань красиво очерчивает складками форму колена и бедра. Эффект ничуть не хуже, чем от узких брюк. Я чувствую, как ноздри вздрагивают в предвкушении момента, когда я с удовольствием избавлю своего любовника от этой старой простыни и повалю его на новую. А он, тем временем, решает какие-то дела, не упуская случая отпустить шутку и похохотать над репликами собеседников. Потом они прощаются, и он идёт... Нет, не домой. Его первый день Сатинальи, судя по всему, не окончен.
Я догоню его.

Или нет. Лучше так... Я выхожу из тёмного проулка, и ускоряю шаг, будто желая обогнать. Зная, как может быть опасно приближение незнакомца, Зевран чуть отступает, пропуская, но моя жадная ладонь нахально успевает прикоснуться к ривейнскому атласу.
Он разворачивается стремительно, движения не уловить, зато острое лезвие ножа пускает яркий блик и тотчас вновь скрывается в складках одежды.
- Не оцарапайтесь, сеньор!
В голосе явная угроза. В глазах светло-янтарный блеск, который невозможно скрыть даже личиной клоуна. Таким взглядом он не сулит пощады.
Я замер от подобного приёма, а он быстро исчез. «О, Митал! – думал я. - Какая неожиданность! Какая дерзость...» Возлюбленный не разглядел меня под маской. И вправду, ведь не мог он полагать, что я вдруг вышел погулять в праздник, который называю глупым, к тому же демоны знает в каком костюме! Но вскоре сердце отпускает бешеный ритм и тешит сладкой песней: Зевран принял меня за наглого распутника, каких немало бродит по ночным закоулкам Антивы. Он мне ответил так, как должен был ответить на домогательство другого. И счастье, что он не оставил нож в моём боку.

* * *

Об этом я ему поведал позже, когда вернулся в дом и обнаружил, что он уже рыщет по комнатам. Он редко выглядит растерянным, но явно озадачен моим видом.
- Ты? Эв, это был ты?
- Но ты же догадался?
- Нет!
Зевран швыряет на пол шапку и перчатки. Маску он снял ещё возле ворот, чтобы его узнали Вороны-охранники, и тоже бросил её где-нибудь в прихожей. Он злится, что попал впросак, и это убеждает меня в качестве костюма и в том, что маскировка иногда имеет смысл. Мой друг настолько потрясён своим проколом, что ему требуется время урезонить своё смятение, разбрасывая вещи по гостиной и высказав, что накипело.
- Нет, если бы я тыкал ножом каждого, кто хочет ущипнуть меня за ляжки, утром понадобился бы обоз телег, чтоб трупы вывозить... И всё-таки ты рисковал.
- Мне можно. Кстати, Зев, кто я?
- Кто ты?
- Да, что это за персонаж?
- Чья-то больная выдумка.
Вздох. Он немного успокоился. И даже усмехнулся, наблюдая, как я развязываю ленты, освобождаясь от своих соломенных подушек. Должно быть, это его веселит.
- Ты, кроме маски, был похож на небольшого толстого сеньора из магазинщиков или банкиров. Ну, ты... ну ты и разыграл меня!
- Прости, если обидел.
Зевран фыркает снисходительно:
- Да, в тот момент хотелось съездить тебе в рожу. Верней тому, кто ко мне приставал. А потом я прошёл пол улицы и вспомнил, как там говорили что-то про волчий вой в кофейном клубе. Тогда ещё подумал: Эвлар бы запросто мог отмочить такую шутку, если бы захотел. И сразу что-то заподозрил. Кинулся вновь к таверне, спрашиваю: не видели тут идиота в перьях и железной маске с носом?
- А, понял, вот кто я, по-твоему.
Груда шитья, перьев и лент растёт в углу. Её венчает маска с острым клювом. Я потянулся, расправляя мышцы, и прошёл мимо Аранная, как будто что-то позабыл возле окна. Там всё равно ещё темно, зато моему другу видно превращение пухлого пернатого создания в стройного эльфа. И я спиной чувствую, как ему хочется снять с меня всё, что на мне осталось.
- Эв, я же должен был им как-то объяснить, кого ищу? В общем, тебя никто там не заметил, и я сюда помчался. Вовремя успел, чтобы доказать, что я тебя разоблачил. Так что я...
- Так что ты врёшь.
- Немножко.
Пальцы его сводятся щепоткой, показывая очень малое количество вранья.
- Зачем тебе оправдываться, Зев? Ведь это – карнавал. Ты и не мог догадываться, кто под маской, а я не думал, что и вправду покажусь тебе чужим. Ты рассердился на того чужого, потом на то, что не застал меня тут, в ожидании тебя, и после – когда понял, что было на самом деле. Но разве, по законам Сатинальи, это не должно быть весело?
Зевран делает самые невинные глаза и сознаётся:
- Ладно, я не искал тебя возле таверны. Я на ходу всё это сочинил, когда увидел тебя здесь... во всём этом. Только не думай, что я растерялся. Просто я должен был зайти ещё в одно место, потом прикинул время, что пора мчаться домой, а мне говорят, ты ушёл. Нет, Эв, как бы тебе это понравилось?

Мне нравится, да. Разумеется, не то, что милому пришлось понервничать, а то, что я узнал сегодня. О нём и о себе. И хорошо, что мой любимый сдержал слово, вернувшись до рассвета.
Я улыбнулся ему и толкнул дверь в спальню.
- Иди сюда. Я успокою твоё растревоженное сердце.
Он улыбается в ответ:
- Расскажешь, как покуролесил, да?
- Лучше продолжу наше новое знакомство.
- Скажи честно: ты просто побродить решил от скуки или меня искал?
Тут снова изнутри что-то щекочет подразнить его:
- Искал тебя? Ну, что ты, Зев! Как можно отыскать кого-то в городе во время карнавала?
Он так забавно наклоняет голову, прислушиваясь к каждой нотке голоса, чтобы не упустить момента подковырки и тотчас среагировать, а я, глядя поверх него, так отвлечённо продолжаю, будто бы не замечая, как он подался ко мне:
- Должен признаться, я ведь тебя тоже не узнал при встрече. А вот эти штаны вдруг показались мне знакомыми...
- Не вздумай сделать с ними то же, что и с теми...
Баловства на сегодня слишком много, но игра ещё не завершилась. Мы приближаемся друг к другу, еле сдерживая страсть, чтобы продлить её. Бережно, как самое драгоценное сокровище, я обнимаю моего Зеврана и ласкаюсь о его лицо, не скрытое дурацкой маской, как и его душа передо мной. Сбивчивый шёпот выдаёт волнение.
- С какими? Теми, узкими, которые обтягивали тебя, как вторая кожа? Завтра надень такие же, и я клянусь не отходить от тебя ни на шаг!
- Правда, Эв? Ты пойдёшь со мной? – Радостно восклицает он, и чуть откидывается назад, чтобы взглянуть в глаза. – Не выйдет, моя радость. Завтра я обещал отдать тебе целый день Сатинальи вместе с ночью и провести его с тобой, как ты захочешь. И я намерен выполнить обещанное. Здесь.