Я был слегка расстроен вестью об отъезде моего Зеврана. Вообще-то нынче он меня не ждал: по уговору я должен подоспеть лишь к Аннуму, за день до торжества. Прикинув, время, что могло понадобиться на выполнение задуманного дела, Зевран сказал: «Главное, не смей мне портить праздник!» Это не то, чтобы об опоздании... Всякий раз, как грядёт разлука, любимый дарит мне прощальный поцелуй и шепчет, как молитву: «Пусть это будет не в последний раз». Это он выдумал уже в Антиве. Приятная традиция, тем более что Смерти она тоже кажется забавной. Так много раз она стояла за спиной, а после вдруг перемещалась вдоль по лезвию меча и забирала моего врага. Мы с ней давно сработались и в этот раз она меня не подвела.
Где-то вдали уже слагают новую легенду о Долийском Палаче, а быстрые копыта кобылицы отмеривают тысячи асанов.

Когда стремишься в дом, где обитает счастье, мечтаешь, ждёшь, что оно, в полной мере, охватит твои чувства. Всё: мысли, ощущения, виды, запахи и предвкушение встречи – приходит в идеальную гармонию. И тем больнее на простой вопрос: «Он дома?» - услышать: «Нет».
Главный конюший отбирает у работника поводья, чтобы самому участвовать в событиях, гладит животное и приговаривает: «Я же ему твердил, нашему атаману, что эдакая лошадь Вас доставит в «Рагнателу» на двое суток раньше срока. Так и вышло! А он подумал, что успеет сгонять в Бринлау – ближний свет!»

Шейла куда стройнее и стремительнее той, чьё имя носит. Её атласная чёрная шерсть так и лоснится под рукой заботливого эльфа и близко не напоминает каменную кожу голема. Просто когда для неё, маленькой, понадобилось кличка, Зев сразу вспомнил подходящую.
- Ах, до чего же хороша! – не умолкает Рикко. – Мастер Палач, смотрите! Она и не пыхтит после такой дороги! Право, она ведь порезвее своей матери, хоть ту и звали, в своё время Чёрная Лошадь Палача.
- Шемлены думают, это та же самая, - не выдержал я этой болтовни. Наш босс конюшни (а по совместительству – поверенный в делах Гильдмастера) едва ли не сияет от возможности меня разговорить. Он, будто бы случайно, загораживает мне вход на крыльцо, и остаётся только грубо оттолкнуть его или терпеть, и тут меня спасает Шейла.
Кобыла не выказывает никакой усталости, но её следует вести в конюшню и она тянет своего слугу туда. Нет, не удастся ему поболтать со мной об атамане. Собственно, мы и раньше с ним не откровенничали, но этот парень никогда надежды не теряет.
Я тут же выразительно указываю в сторону движения кобылы, что означает: «Поставь лошадь», и успеваю проскочить внутрь дома, пока она оттаскивает Рикко за собой и он вынужден сделать вид, что сам ведёт её.

* * *

Дом пуст. И, видимо, не первый день. Дворецкий-инвалид подглядывает в щёлку зорким глазом. Он совершенно незаметен, но прирождённого долийца трудно обхитрить. Едва коснувшись ручки двери в спальню, оглядываюсь в зал:
- Тони, где Эллеан и монна Вита?
Дед материализуется в одно мгновение. Его лихая выправка легко скрывает возраст, весьма редкий для Ворона.
- Они в учебке. Только к Аннуму вернутся.
- Зевран?
- Гильдмастер обещал не опоздать.
Ясно, приготовления начнутся без него. Слуга немногословен. Очевидно, мой друг оставил мне записку, на случай, если я приеду раньше. И всё же я тяну время, в надежде, что Тони ещё что-нибудь мне сообщит. Бывший Ворон, понимая неловкость молчания, находится:
- Обед подать Вам в комнату или в столовую?
- В кабинет.
И, не позволяя возражать себе, захлопываю дверь.

Сюда никто не сунется. Здесь я снимаю перевязь с мечами, сбрасываю доспех и сапоги, а пропотевшую одежду швыряю, куда полетит. О, Эльгархан! Почему я бешусь один? Почему чувствую себя в этом поместье, как пленённый зверь? Это мой дом, и он мне нравится... когда рядом Зевран. Сейчас в родном гнезде настолько неуютно, что, если бы не знал, что он скоро приедет, сходил бы в лес на пару дней. Но всё-таки усталость от похода берёт своё.
Ополоснувшись (я не ждал, пока согреют воду), почувствовал себя куда бодрее. Оделся, попинал грязные тряпки, чтоб не валялись под ногами. Вспомнил, что можно было бы поужинать на кухне, а не выпендриваться перед старым Вороном, прислушался к чуть уловимым звукам, открыл дверь и столкнулся сразу с горничной и дворецким. Последний прошёл испытание, не шелохнувшись, а девушка поспешно отскочила в сторону.

Подслушивали? Что можно услышать, когда я один?
Тони держит поднос с холодной ветчиной и тёплым хлебом. Чайник исходит ароматом земляники и жасмина.
- Гильдмастер ключ от кабинета дал секретарю, - невозмутимо рапортует Ворон. – Огры знают, где шляется трухлявый пень. Небось, опять в нужник засел.
И морщит нос, как будто чует вонь, хотя перед едой это совсем не к месту, самый плохой дворецкий не может этого не знать.
Такое противостояние, попытку выкрутиться из-под моего контроля, испытываю с половиной этой гвардии. Каждый более-менее значимый субъект в этом поместье пытается геройствовать, доказывая мне, что главный тут – Зевран. И нечего собою подменять их атамана. Они верны своему боссу до безумия, до ревности, что вызываю я одним своим присутствием. Дикарь, любовник, эльф. Обычно это несущественно для Воронов, но иногда меня пытаются уесть, а я не могу убивать преданных Гильдмастеру людей только за то, что им неясно, сколько я значу для него.
- Огры так много знают? – отвечаю чуть высокомерным тоном. – Ступай к ним и спроси, какие ещё новости. Потом доложишь.
Сам забираю у него поднос и, пропуская в комнату служанку, захлопываю дверь ногой.

Ход в кабинет есть и из спальни. Я тотчас проникаю туда, оставляя горничную прибирать разбросанные мною вещи.
За стол – в кресло, как будто бы хранящее тепло и формы тела моего возлюбленного. Забыл уже, как раньше непривычно ёрзал, устраиваясь в мягком. Хвост Фен-Харела! Это ты, Эвлар Махариэль? Ты обленился, как раскормленный осенний селезень и обнаглел, как лось во время гона. Наверное, по пальцам можно перечесть моих собратьев, которые проводят время столь приятно. И верно я, как и они, в глазах некоторых, выгляжу всего лишь... содержанкой богача. Но Тони Сапатеро! Он ведь знает меня много лет! Он помнит, что не только словом – сталью и кровью оплачено доверие ко мне Воронов. А сам туда же! Злится, что его внимание отвлекаю я, а не атаман. Впрочем, долийцу не испортит аппетита глупая подковырка старого слуги.

Чтобы поставить свой обед удобнее, мне пришлось отодвинуть в сторону пакет, завязанный шнурком. Посылка для Зеврана? Любопытный взгляд выискивает будто бы случайный разрыв на уголке: не я один интересуюсь, что приносят в этот дом. Книга? Кто-то прислал тяжёлый фолиант. Наверное, сборник карт. А может быть – подарок к Аннуму. Отсутствие надписей на пакете не настораживает: передали Вороны, привёз свой человек. Мне хочется открыть и посмотреть, что там, но очевидно, это предназначено Гильдмастеру. Потом спрошу.

Может быть, я окончил бы обед без нарушений заведённого порядка, разглядывая новые обои на стене, но в двери повернулся ключ.
- Сеньор Эллеан! – проворчал скрипучий голос. – Вы снова влезли в кабинет отца без позволения!.. А... это вы, мастер Палач. Не слышал, когда вы приехали.
Секретарь так и застыл в распахнутом проёме. Старческий слух не помешал ему почуять, что в кабинете кто-то есть.
- Мессир Бартоломео, Эллеан в Учебке. Вы ведь не забыли?
Он грамотен, как половина Круга магов, поэтому не стыдно обращаться к нему так. Зевран сказал, хороший секретарь заслуживает уважения более дворян и королей, а тот доказывает, что ещё не выжил из ума:
- Как будто это может помешать сеньору Эллеану! Я как увидел, что окно открыто...
- Что это за пакет?
- Это вчера Гильдмастеру доставили из Киркволла. Пускай лежит.
Секретарь так подчёркивает фразу, что я бы перевёл: «Мастер долиец, это для моего босса. И то, что вы обедаете в его кабинете, не даёт вам права шарить в его вещах!» Но моё сердце заставляет вздрогнуть слово «Киркволл». В последний раз мой друг бывал там пару лет назад, участвовал в сражении с обезумевшей от лириума командоршей. Эта посылка может быть посланием из прошлого, тем, что расскажет мне о приключениях Зеврана Аранная вдали от родины. И от меня.

В тот миг, когда я приготовился вежливо отослать секретаря подальше, в гостиной раздаётся шлёпанье домашних туфель и нечто необъятное отодвигает старика.
- Ну-ка, дедуля Барт, не закрывай проход, а то никак не накормить нашего дорогого Палача!
Это Пампинья – толстая кухарка, «Богиня сковородок», - шутит про неё Зевран. Она ловко сгребает крошки и тарелки со стола и водружает на салфетку фарфоровую пиалу. Свежий творог из ледника, полит густым кленовым соком с обжаренными грецкими орехами – десерт, которого не знают в Ферелдене.
- Вот ведь как вышло, господин Палач. Приличного обеда нет – не знала я, что вы прибудете. Но к вечеру исправлюсь. Что вам приготовить?
Кухарка всех воспринимает, как изголодавшихся детей и, кажется, считает «бедным мальчиком» даже своего давнего сожителя – конюха Рикко, что на двадцать лет старше меня. Она явно неравнодушна к эльфам и это меня несколько смущает. Ей надо обязательно ответить, потому что неопределённость заставит нашу милую кудесницу «наколдовать» столько еды на выбор, что впору звать гостей. Пампинье завтра предстоит много работы, продуктами кухня завалена под потолок – лучше не рисковать.
- Перец и рис.
- С грибами или фаршем?
- Сделай разные. Две штуки, - я показываю пальцами, чтоб не сварганила мне этих перцев полную кастрюлю.
- Вы очень плохо кушаете...
- Чаю.
- Конечно, заварю сейчас. Такого же?
Теперь кивка и жеста ей достаточно. Схватив чайник и кружку, сверх посуды, «Богиня сковородок» исчезает на то время, что ей понадобится для заварки чая.

Мне хорошо. Приятно расслабляясь в кресле, я готов задремать. Нет, собирался ведь ещё сходить в конюшню, проверить, как там Шейла чувствует себя после дороги, как поживает моя старая кобыла Шёлк, и кто из лошадей несёт Зеврана из Бринлау. И... свёрток с книгой привлекает взгляд и мысли. Киркволл. Я никогда там не был, но Зевран часто путешествовал в Вольные Марки. И в Киркволл – дважды. Он рассказывал...
Рука невольно тянется к ножу и рассекает узел на шнурке. Обёртка падает под стол, а на мои колени ложится фолиант в оплётке из бараньей кожи, тиснёной под грифона. Он выглядит дороже, чем на самом деле стоит. Углы обиты медными пластинками, обрез страниц, припудрен краской с блёстками, слегка напоминая серебро, закладкой служит лента из миткаля. Нет, это не подарок для Гильдмастера. Тем более, книгу как будто бы швыряли. Я убеждаюсь в этом, раскрывая пахнущий клеем переплёт: он треснул у обложки, а разворот, отмеченный закладкой, пробит посередине острым лезвием. Книга ценна чем-то иным.
Я нюхаю листы, переворачивая их, чтобы определить, не скрыт ли в книге яд. Долийцы не боятся множества природных ядов, а кровь Серого Стража не воспринимает сделанные магами. Хотя, наверняка, и на меня найдётся в Тедасе отрава, но лучше я, чем Зев. Сейчас, если мне станет плохо, я позову на помощь и успею излечиться. Конечно, мне не следовало это открывать, но дело сделано, и любопытство распаляет ум. Я чую слабый запах крови, как будто где-то капля высохла, но яда нет.
Как только беспокойная кухарка наливает чай, надёжно запираю кабинет и далее исследую свою находку.

Страницы выделаны из бумаги, цветом и толщиной напоминающей пергамент. Она дешёвая, но крепкая и выглядит, как будто фолиант старинный, а не новый. Но я-то знаю, что падение Киркволла произошло совсем недавно, и книга создана не более нескольких месяцев назад. В ней нет ничего яркого – лазури, зелени, кармина, которыми богаты дорогие книги. Миниатюры грубые, раскрашены вручную земляными красками: охра кирпичного и желтоватого цветов, коричневая умбра, цинк, белый, как мел, и смешанный с обычной печной сажей, чтобы получить оттенки серого – они дают гамму приятную для глаз, хотя и мрачноватую. Откуда эльф-долиец знает все эти слова? А чем ещё мы пользуемся в лесной жизни, чтобы украсить разные предметы? Цветными глинами да соком ягод и растений. Позже мне Эллеан сказал антивские названия, он часто сам раскрашивал печатные гравюры и рисовал гораздо лучше этого художника. Он тоже был бы возмущён полным отсутствием его таланта. Вот что это за дерево? А птица? Животное – собака или конь? Что за дома и люди, что за лица? Под ними подписи: наверное, это портреты. Но даже деревянных кукол разрисовывают краше! Вряд ли эти топорные уродцы хоть немного напоминают тех, кого изображают.

Две характерные полоски на щеке задерживают взгляд. Это – Зевран??? Определённо. Текст подтверждает смутную догадку, открыто называя имя персонажа. Скверна противно закипает, вызывая гнев. Желание изорвать негодное творение, посмевшее в таком виде показывать любимого... Но, может быть, книгу прислали специально, чтобы Гильдмастер дал распоряжение покарать негодника, посмевшего так исказить его? Я сам готов исполнить это! Отрубить мерзавцу его кривые руки, дерзнувшие так исказить прекрасное лицо! Длинные уши торчат в стороны, будто у спящего осла, они остры, как рожки молодой козы, чтобы никто не сомневался в расе эльфа. Кожа землисто-бурого оттенка имитирует загар. Окрашенные грязно-жёлтым, длинные волосы обрамлены странными закорючками, которые, на самом деле – аккуратные косички. Но эти две коричневые точки под прямыми, как ступени, линиями бровей, вызвали у меня особенную ярость.
Его глаза, наполненные солнцем! Светлые, золотистые, янтарные, тигриные, сияющие изнутри, из глубины души, блестящие, как солнечные зайчики, пускающие искры смеха и отваги, огня, и страсти... О, Зевран! Этот бездарный живописец будет долго умолять о смерти. Пусть он подавится сто раз, когда будет жрать свою отвратительную книгу! А что не влезет в глотку...
Я метнулся к шкафу со стеклянной дверцей, достал бутылку коньяка и налил в чашку из-под чая. Первый глоток прошёл, будто вода. Второй напомнил: Эв, ты что творишь? От следующего шибануло в нос. В голове прояснилось. Я убрал бутылку и выплеснул остатки ароматного напитка за окно. Киркволльское послание. Надо найти его.

Когда Зевран вынужден был застрять в той памятной поездке, он передал мне странную записку, зачем-то зашифрованную буквами долийского письма. Как сейчас помню эти строчки:

Мечтой стремлюсь и встречу тороплю.
Душа к тебе летит, но телу невозможно
Так быстро одолеть меж нами путь.

Мотив старинных виршей, сожаления, обещания. Предупреждение, что мне придётся подождать... «Sentimento», как говорят антиванцы. Меня ещё тогда немного удивила рожа на обороте. Легко догадаться, что это – карикатура на Зеврана. Может, он сам так пошутил? Привычка баловать карандашом, когда под рукой лист, а мысли разбегаются, встречается у многих. Вид глупого рисунка так не соответствовал стихам, что я подумал: когда потребовалось написать записку, у него просто не нашлось другой бумаги. Прошло два года, но я так и не спросил... Вот он – этот листок! Вырванный из тетради, мятый, край не срезан. Конечно, не было бумаги.
Внимательно рассматриваю оба изображения и понимаю, что они рисованы одной рукой. Гнев Фен-Харела! Почему я до сих пор не догадался посмотреть, кто автор?!

С трудом удерживаю себя от желания вернуться к шкафу со стеклянной дверцей. Читаю: Варрик Тетрас. «Хроники Защитника».
Я понял. Гном-стрелок. Книга о похождениях некоего Хоука. Нет, нет, я не настолько дик, чтобы не знать, кто такой Гаррет Хоук – именно это имя называл Зевран, описывая свою киркволльскую эпопею. И, видимо, мне следует унять свой гнев хотя бы для того, чтобы услышать голоса богов. О, Митал! Ты указываешь путь, который следует пройти Махариэлю, чтобы узнать немного больше. Воля богов велела мне открыть пакет и поглядеть, что за посылка предназначена не мне. Что ж – я готов.

Листаю гадкие картинки, задерживаясь на портретах персонажей повести. У остальных носы тоже напоминают клювы или топоры. На месте глаз кружочки. Брови и рты как будто вырублены из полена и одинаковы у всех. Портреты отличаются цветом одежды и волос, да уши эльфов вызывающе торчат на круглых головах над шеями, похожими на палки, чтоб сразу отличить их от людей. Хотя, если немного приглядеться, одни лица худые, а другие крупные. Вот это даже в пятнах... Наверное – веснушки. А это... демон побери! Это сам Варрик! Он и себя не пощадил! Ни разу не встречал его, но, думаю, и не узнал бы по этому изображению. Типичный, как и все они, квадратный гном без бороды. Серьги и медальон величиной с кулак.
«Гномы так любят хвастать!» - забывшись, я воскликнул это вслух, сопроводив долей презрения в голосе. И тут же чувствую, как десерт вперемешку с коньяком подкатывает к горлу: до меня вдруг доходит, что эти закорючки - не одежда, а собственная поросль Варрика, щедро выглядывающая из распахнутого ворота.
Захлопнув книгу, я выскочил прямо в раскрытое окно. Думал, меня стошнит. Но обошлось. Выпивки, правда, было многовато для середины дня, но волосатая грудь гнома – это гораздо хуже.

* * *

Сиесту я провёл в конюшне. Потомки моей старой доброй Шёлк приветствовали меня ржанием. Все вороные, будто мокрый уголь, – она стойко передавала масть не только детям, но и внукам, даже если они оказывались смешанной породы. Именно цвет их шерсти придавал им особого, «разбойничьего», стиля. Ладно, это не я придумал, это Эллеан сочинил интересную легенду о том, как в «Рагнателе» расплодились чёрные кони. Право, я с большим удовольствием прочёл бы его сказки, чем книгу Варрика. Меня опять немного передёрнуло.
В жаркое время дня лошади не стремились вон из своих стойл и удивлённо всхрапывали, что кому-то вздумалось мешать им отдыхать. Впрочем, я не один. Рикко входит бесшумно, как умеют только эльфы, и долго наблюдает, как я блуждаю по конюшне, прикасаясь к мордам лошадей.
- Мастер Палач?
Небось, кто-то заметил, как я сиганул в окно. Мне всё равно, я думаю другое: до Бринлау семь или восемь дней пути. В карете дольше – за мостом дорога скверная. Можно за несколько часов добраться до Селени, сесть на корабль, подняться по реке... Но это тоже долго. Араннай собирался обернуться быстро, значит, он верхом. А если без подстав, то взял коня получше. Шмель здесь, Шип Розы здесь, Ширал ещё хромает после скачек.
- На чём Зевран поехал?
- На новом жеребце, на Арбалете.
О, Фен-Харел Ужасный! Долго ты будешь надо мной смеяться? Имя коня сейчас же мне напоминает байку Зеврана, о том, что киркволльский гном не расстаётся со своим оружием даже во сне и называет его женским именем. Мысли сейчас же возвращаются к проклятой книге, испортившей мне настроение.
- Выведи Шёлк. Мы погуляем вдоль ограды.

Старая лошадь плохо видит, спотыкается, её больше не выпускают в поле. Всё, чем я могу отблагодарить её за годы верной службы – продлить ей жизнь, пока она способна получать от жизни радость. Скакать на ней больше нельзя, разве что понемногу ездить вокруг дома. Эллеан так и делает, чтобы она не застоялась, потому среди местных обитателей Шёлк перестала быть Чёрной Лошадью Палача, и числится игрушкой молодого Аранная.
Она идёт за мной без привязи, иногда тычась в руку своим бархатным носом, и я испытываю то самое чувство - «Sentimento», пока прогулка рядом с благородным существом не избавляет меня от дурного головокружения. Пока не утешает гнев и беспокойство. Но всё-таки приходится вернуться в дом. А день ещё так долог!

* * *

Снова холодный душ? Отличная идея. Хмеля как не бывало. Но сознание возвращается к предмету, что заинтересовал меня, помимо воли. Не хочу снова испытать ту ярость, которую держу в себе до битвы. До того страшного момента, когда ярость придаёт мне сил в кровавом мастерстве. Я понимаю, что нельзя прикончить Варрика прямо сейчас, да и вообще, вряд ли Зевран настолько зол за эту идиотскую картинку, что разрешит укоротить гнома на голову. Всё-таки гном – его знакомый и прямо связан с киркволльской историей. Возможно, помогал Зеврану. Впрочем... а что я знаю о том деле, кроме приукрашенных махровой выдумкой рассказов моего любимого? Почему не узнать иное мнение, будь оно тысячу раз ложным? Что там было, в этом проклятом городе цепей, помимо эпизодов, о которых лично знал мой друг?

Будто нарочно, из гостиной слышен спор. Кухарка прорывается в Зевранов кабинет, а секретарь не отдаёт ключей. Вот и причина снова бросить взгляд на стол. Я вхожу в кабинет из спальни и открываю дверь в гостиную, внезапно озадачив спорщиков.
- Сеньор Араннай не велел пускать... – скрипит Бартоломео, Пампинья вновь его перебивает:
- Посуду-то забрать!
- А нечего питаться в кабинете. Для этого есть кухня и столовая.
Зануда-секретарь делает вид, что вот только сейчас меня заметил. Я пропускаю толстую кухарку, чтобы взяла со стола чашки. Она, насколько я мог догадаться, показывает старику язык. Но как только освобождает помещение, Бартоломео видит на столе признаки преступления.
- Мастер Палач! Как Вы могли раскрыть посылку! Право, от Вас не ожидал!
- Закройте дверь, - перебиваю его ровно. – Сюда, в отсутствие хозяина, могу входить лишь я.

Снова перебираю желтоватые страницы, нарочно пропустив заложенную ленточкой там, где портрет Зеврана. Портреты остальных рассматриваю тщательней, читая подписи. Некоторых знаю: Меррилл, Андерс, Изабелла. Поэтому пытаюсь отыскать что-то знакомое в намалёванных гномом рожицах.

Моя бывшая соплеменница похожа на цыплёнка с тонкой шейкой. Огромные глаза, украшенные бликами и длинными ресницами, наверное, не давали гному спать. Вряд ли он был влюблён в эльфийку, но, похоже, ей сочувствовал. Меррилл – беспомощный ребёнок? Как же! Она всегда делала, что хотела, и ей было плевать на всех, кто её не интересовал.

Андерс. Его изображение оказалось столь бесцветным, что было трудно сопоставить с ним весёлого, задиристого парня, который защищал Амарантайн от Порождений Тьмы. Который с ненавистью поминал храмовников, таскал за пазухой плешивого котёнка, лечил меня от ран, а в промежутках делал очень сексуальные намёки. Впрочем, не приставал, и я так и не понял, хотел бы он со мною переспать или просто хвалился достижениями. Андерс был добр ко мне и слушался приказов, но резок и язвителен со всеми остальными. Иногда в шутку, иногда до ссоры. Я не обманывался его полной преданностью делу: он смылся, как только сумел. Второй его портрет с подписью «Месть» изображал, что молнии летят из его глаз. Несмотря на плохое качество рисунка, меня вдруг отчего-то снова передёрнуло.

Пиратка выглядела... как блудница. Её формы подчёркивало почти полное отсутствие одежды. Да... мне однажды довелось увидеть её голой, но очень сомневаюсь, что она по улицам ходила без штанов. Лицо её, конечно, тоже изменилось вдохновением Варрика, волосы закудрявились густой копной, а груди выросли чуть ли не вдвое. Что ж, Изабелла может зацепить мужчину... Митал, спаси меня от грешных мыслей!
Я часто обрывал Зеврана, стоило ему припомнить нашу оргию с пираткой и бардессой. Ещё до настоящего начала нашего романа с ним. Ещё до полного разрыва с Морриган и в стадии разрыва с Лелианой... Скажи мне кто заранее, что я способен на такое... Нет. Это было безумие. Но так ли я жалел об этом? Те наслаждения плоти не доставили душе желанных чувств, но боги допустили, чтобы я прошёл и через это, и осознал, чего хочу на самом деле. Тем низким выражением разврата была закрыта эпопея всех моих незначащих романов и всех любовных похождений Ворона. Ведь только после вспыхнула неведомая ранее страсть. Самая чистая на свете, что заставила меня вернуться в мир, окончив прежнее предназначение.
Мысли опять витали далеко от книги и торопили время встречи с ним – с моим единственным. Но вдруг желанный образ, греющий воспоминания, закрыла глупая картинка. Надо всё же закончить это дело – посмотреть все портреты и миниатюры, и убедить своё сознание, что внешность Аранная исказили не нарочно. Просто у этого стрелка руки растут, как говорится, не от плеч.
И мне, признаться, стало интересно, не отыщу ли в Киркволльской истории ещё кого-нибудь знакомого.

Я с удивлением обнаружил здесь храмовника Каллена, а также Бодана и Сэндала – торговцев, так удачно сопровождавших мой отряд во время Мора. В последний раз я видел Сэндала в горящем Денериме, на верхнем этаже дворца, куда на крышу опустился Архидемон. Я мчался в бой с этой огромной тварью и было некогда расспрашивать чудаковатого гномёныша, как он тут оказался, куда делся его отец и почему вокруг полно убитых Порождений Тьмы. После победы мне сказали, что наши маркитанты живы, повозка их ещё сколько-то простояла в эрловом дворе, потом исчезла, и я ничего о них не ведал.
Но больше всего поразила Флемет. Даже в корявом исполнении Варрика она не походила на безумную старуху. В ней чувствовалось нечто куда более величественное. Прекрасно помня обращение ведьмы в дракона, мог ли я сомневаться, что она не та, кем кажется?

Моё сердце заколотилось, как при быстром беге. Я оттолкнул от себя книгу и сообразил: стучат ещё и в двери кабинета. До темноты разглядывая иллюстрации, я позабыл прийти на ужин. Кухарка там, в гостиной, причитала, как она старалась, и уговаривала хоть попробовать эту вкуснятину, больше было не разобрать даже с моим эльфийским слухом. Книгу пришлось закрыть и выйти через спальню.
«Оставь». Она ушла. Надо потом сказать Зеврану, чтобы похвалил её стряпню. Да, мне и самому не трудно произнести: «Благодарю, всё очень вкусно», но после этого она вовсе страх потеряет. А Зев умеет деликатно выйти из любого положения. Он даже отругать способен так, что ему ещё и спасибо скажут. Я понимаю, за что его так душевно любят местные Вороны и слуги. За что относятся ко мне с холодным подозрением. Их уважение к Гильдмастеру не преступает допустимого предела близости, но неподдельно и естественно. Меня же признают, но всё-таки сторонятся. Чужой. Не антиванец. Не такой. Страх чувствуется в каждом слове, в каждом действии. Даже кухарка, что считает всех в этой усадьбе своей роднёй, поджала хвост, едва я перешёл на строгий тон.

Поднос стоял прямо на кожаном диване. Внизу вертелась собачонка. Дворецкий собирался её выкинуть на улицу, но я велел ему разжечь огонь. Я просто указал на жерло мраморного камина, уселся на диван и разрешил собаке влезть ко мне. Перцев, нафаршированных по моему заказу, оказалось вдвое больше и хорошо, что только вдвое. Один из тех, что с мясом, я скормил Розке, потому что не осилил бы всю порцию. К тому же она уморительно выпрашивала, и невозможно было отказать.
Дворецкий закипал. Мало того, что эльф велел топить камин посреди лета, ещё и завалился на диван с едой, ещё и балует подлую шмакодявку, которую бы следовало с лестницы пинком отправить, чтобы не вертелась под ногами.
- Тони.
- Мастер Палач?
- Когда ты смотришь на огонь, что вспоминаешь?
Он кривится:
- Пыточную в «Велабаншель».
- А честно?
Он задумался. Что-то мелькнуло на лице. Не может быть, чтобы живое пламя не завораживало взгляд и ни о чём не говорило. Ночёвка в поле? Огненный барьер на состязаниях? Благостный жар печи в таверне? Тени, сплетающиеся в отблесках свечей? Факел, дарящий безопасный путь во мраке? Пожар и погребальные костры товарищей?
- Нет, ничего.
Пауза.
- Вам что-нибудь нужно?
Я отпускаю его, мотнув головой, но он вдруг для чего-то добавляет:
- Гильдмастер завтра обязательно приедет. Он обещал.

* * *

Мне нравится смотреть в огонь. Собака ластится, рассеивая моё одиночество, с ней так уютно отдыхать, но вскоре чувствую, что она тянется к отставленной тарелке, чтобы слизать подлив. Так не годится. Я спихнул Розку на пол и сам унёс посуду в кухню, а заодно сварил себе большую чашку кофе, поскольку уже знал, чем я займусь.

Книга успешно перекочевала на кровать.
«Сейчас я разузнаю, дорогой, что за дела подстерегали тебя в Киркволле!»
Впрочем, как боги Арлатана уверяют, всему время придёт. И я не стал отыскивать отдельно описание встречи Хоука с Зевраном, а начал с бегства этого героя из разрушенного Лотеринга. С самого начала.
Когда заснул – не помню. Проснулся ночью, чтобы погасить оплывшие светильники и сбросить верхнюю одежду. А утром тотчас же схватился за этот фолиант.

Ни разу я не становился поперёк дороги обитателям поместья. Все суетились в предвкушении большого пира и уже начали заранее готовить всё, что можно. Команды управляющего Гридо были слышны то через окна, то сквозь стены. Он, кажется, умел бывать одновременно в разных местах. Кухарка была занята настолько, что нынче не пыталась меня накормить. Впрочем, о завтраке я вспомнил только к полудню. Сам пробрался на кухню, прихватил что-то перекусить и тотчас же вернулся к книге.
Лишь к сумеркам внезапно понял, что Зевран ещё где-то в пути. Охрана ничего не ведала: Гильдмастер обещал прибыть сегодня, значит, так и сделает. Назавтра он созвал гостей, ведь будет летний Аннум, а в доме Аранная не привыкли в праздники скучать.

Стараниями Варрика и мне грустить не довелось. Несколько раз я, с удовольствием перечитал о том, как Зев отшил попытку Хоука затеять с ним интрижку и не купился на заигрывания Изабеллы, а всё же умудрился не поссориться с ними обоими.
В очередной раз смакования фразы: «Мой Серый Страж может расстроиться», - я уловил далёкий шум, заставивший скорее спрятать книгу под кровать и выскочить на улицу.

* * *

Условности требуют соблюдать приличия. Стою, небрежно опираясь о парапет крыльца, скрывая наслажденье сердца, пляшущего от радости.
Лишённый своего гильдмастерского блеска, в простом дорожном одеянии, Зевран, всё равно, будто светится и излучает этот свет вокруг себя. Все, кто попал в эту невидимую ауру, тотчас подтягиваются, принимаются за дело, несутся выполнять приказы, да с такой готовностью! А он всего лишь сыплет шутками и запросто приветствует домашних. И мне махнул рукой, как будто невзначай. Я отвечаю, чуть шевельнув пальцами, намёком на ответный жест. И всё. Мне больше тут не место. Теперь я скроюсь в доме, пока он там принимает рапорты, командует и задаёт вопросы. Это его дела. Я жду.

Он попадает ко мне в плен, едва закрыв за собой двери спальни. Сразу же расслабляется в объятиях, склоняет голову мне на плечо. Устал. Поэтому не тискаю его и вскоре отпускаю.
- Немного задержался, уж не гневайся.
- Я разъярён.
Зевран просто на месте тает от моей улыбки.
- А ты опередил меня надолго?
- Вчера приехал до полудня.
- Какой ты шустрый!
Он даёт поймать себя за руку и, потянувшись, дарит быстрый поцелуй.
- Скучал?
- Да не особенно.
Самое странное, что это, на сей раз, не шутка. Варрик не дал мне заскучать своими сочинениями. Но это Зев узнает позже. Сейчас грядёт возня с мытьём и переодеванием, чай вместо ужина, затем – отчёты управляющего и дворецкого, распоряжения, суета, визиты Воронов с докладами. И я, конечно, во всём этом не участвую. Я снова развлекаюсь чтением, пока слух не подсказывает мне, снова запрятать книгу под кровать и сделать вид, что я весь истомился в ожидании.

Он аккуратно вешает свою одежду, в постель ложится, не снимая нижнего белья, и перед этим вскидывает палец:
- Только массаж. Я должен быть с утра в отличной форме.
- Ещё чего закажете, Гильдмастер?
Насмешка сразу зажигает искры в его глазах.
- Дай-ка подумать. Может быть... особенный массаж?
Он засыпает, истомлённый ласками, и я сколько-то времени блаженствую, глядя на потолок, но не могу уснуть, даже когда гаснет последняя свеча. Повесть о Киркволле всё не окончена в моём сознании.
Полночь застала меня в кабинете, в кресле Зеврана и в его халате, поскольку свой я в темноте не отыскал.

Ещё раз пять подряд читаю ту страницу, где мой Зевран изящно выдаёт отказ сластолюбивым помыслам Защитника и Изабеллы. Всё точно, как он сам рассказывал. Правда, мне вовсе не понравились домыслы Варрика о том, что бы произошло, не окажись в судьбе Ворона некоего Стража, но что взять с гнома? Только его описание штурма дома брата, выжившего из ума от лириума, исполнено такого хвастовства, что остаётся возмутиться или рассмеяться. Впрочем, иная правда мне не интересна. Гном может фантазировать всё, что угодно, даже о мире, где Зевран не связан клятвами любви, где он распущен и не прочь устроить оргию прямо в пещере (Андерс хихикает, Фенрис и Авелин открыто сердятся на командира, Меррилл изображает полную наивность и, отвлекаясь, принимается считать лапки сороконожки). На самом деле мой Зевран такой, каким я его знаю и люблю. И Варрик вынужден с этим смириться, иначе он не упустил бы шанса расписать подробности. Ведь что до Фенриса и Меррилл, ещё каких-то незнакомых личностей, гном то и дело восклицает: «ох уж, эти эльфы!».
Кстати, его намёки на личную жизнь Хоука дают предполагать романы едва ли не со всеми сопартийцами. Мне странен этот человек. Но, только узнавая его жизнеописание, могу представить, что происходило в Киркволле. Хотя, мне важно лишь одно: он помог антиванскому мятежнику уйти от мести Гильдии. Меня не волновала бы эта история, не будь в ней Аранная. Напрасно жду упоминания о нём до самого конца, и всё же получаю малую награду за старания: Ворон пришёл на выручку Защитнику в тяжёлый час падения города и был отмечен гномом, как лихой вояка. Далее Варрик выдавал догадки об исчезновении Хоука, но это меня мало беспокоило.
Домучив гномью писанину, я вернул её на место и даже сверху положил обёртку со шнурком.
Потом прокрался в спальню и, едва нырнул под одеяло, провалился в беспокойный и тяжёлый сон.

* * *

Всякое утро для долийца – радость пробуждения. Однако ныне сумрачно. Задёрнутые шторы не дают пробиться тусклому рассвету. Только один в Антиве эльф способен сейчас растолкать меня, но его рядом нет. Рука обшаривает место, где он спал, глаза усилием открываются. Вид потолка напоминает мне о книге, из-за которой я опять не выспался. И так вот, глядя в потолок, долго ленюсь подняться и узнать, который час. Изнутри дома доносятся отголоски суеты. Пора забыть о ночи. Если бы и раздумья о киркволльской истории оставили меня в покое!

Признаться, я не понял толком из повествования: Хоук – мужчина или женщина? Иногда гном делал необъяснимые намёки на предпочтения командира и называл его по-разному. Почему он так знаменит? Что сделал в Киркволле такого, что ему дали прозвище «Защитник»? Он ведь туда явился беженцем и занимался незаконными делами. Изгнал воинственных кунари, да. Но разве армия не в состоянии была сделать того же? Отчего, получив такую власть, он допустил падение города, ведь мог остановить вражду, не допустить стольких смертей! Я же сумел утихомирить в ферелденском Круге храмовников и магов! Я смог избавить от проклятья оборотней и не дал им сгубить моих сородичей-долийцев. А уж драконов столько перебил, что Хоуку не снилось, к тому же тот дракон в каменоломнях, не нёс угрозы городу. Зачем было вообще его тревожить? Последний бой, в который вся компания ввязалась после взрыва церкви, явился самым разрушительным. Пали все, кто мог удержать людей от бойни, и сам Защитник ничего не сделал, чтобы навести порядок, пока не стало слишком поздно. Потом он перебил враждебных главарей, остановив войну в самом разгаре. Зевран мне пояснил, что сам он в драку влез, поскольку в той ужасной мясорубке важно было не дать погибнуть Хоуку, надеюсь, он когда-нибудь мне объяснит причину.
Несколько интересных фактов биографии героя всё же не донесли до меня смысла его подвигов.
И, кстати, нет ни одного портрета Хоука. Если кривые руки гнома сотворили с ним такое, как с остальными, то я думаю, он не разрешил печатать столь поганую картинку. Или же гном просто хотел упрятать тайну своего знакомца? Впрочем, с таким сходством, как тот «портрет», взбесивший меня накануне, никто бы в жизни не узнал его.

Неловко: дверь внезапно открывается, а я ещё в постели, неумытый и растрёпанный. Не то, что он – сияет ярче золотой монеты.
- Что тебе снилось, моя заколдованная королевна?
- Там дождь? – киваю на окно.
- Да, как-то хмуро. Если не распогодится к обеду, придётся в доме праздновать. И ты опять не выспишься, моя красавица.
- Зевран, кончай дурить!
- Вижу, тебя изрядно увлекло творение Варрика.
Стараюсь не смотреть на него.
- Извини, что не дождался и вскрыл послание.
- Да ладно - пустяки. Я бы и сам не удержался поглядеть на похождения своих приятелей, вплетённые в краткое жизнеописание какого-то неведомого хрена по фамилии Хоук. Ты хотел убедиться, что я не соврал о том, как этот парень мне подмигивал, а я отмигивался? Да?

Нет, родной. Мог ли я сомневаться в твоём слове? Мне лишь было приятно подтвердить его, а также временно перенестись туда, в прошлое Киркволла. Окинуть всё мысленным взором, чтобы увидеть, куда тебя занесло и что там за дела творились. Было занятно встретить вновь тех, кто давно исчез из моей жизни. Узнать о них печальное и доброе. Вспомнить свой клан, кочующий вдали от родины. Простить хранительнице Маретари её тайны. Представить хоукова пса, похожего на Гарда, что целый год сопровождал меня во время Мора. Понять, что сталось с духом Справедливости, встреченном на болотах у Амарантайна. Пока этого даже ты, мой друг, не знаешь. Ты просто смотришь на меня в упор, пытаясь разгадать, о чём я думаю, и как бы это переделать в повод немного пошалить.

- Мне снился город, Зев. Серый. Без далей и деревьев. Дома в пять этажей...
- Помнишь, когда я тебе всё это рассказывал, ты удивлялся: «Как в пять этажей? Зачем? Почему серые?» Ты ведь не загрустил? Скажи, что нет. Не смей печалиться без повода, Эв! Слышишь? Ясно. Всю ночь во сне бегал по лестницам и по подвалам, раскалывая сундуки и спотыкаясь о какое-то рваньё и чьи-то кости!
- Я отыскал кинжал, тот, с двумя лезвиями, что висел на стенке в кабинете, среди коллекции оружия.
- Всё правильно, я его Гаррету отдал. Как будто бы за то, что он меня однажды выручил. А он и вправду меня выручил в тот раз.
- Хоука зовут Гаррет и кинжал ты ему просто подарил?
- Я, же рассказывал!
Наверное, он говорил, но мне это в тот миг было не важно. Зеврану, верно, самому хотелось бы узнать, что там про него сочинил киркволльский гном, но нынче Аннум – день веселья, ни один антиванец его не пропустит.
- А в книге разве не написано?
- Пойдём.
- Эв, ты не думаешь, что я это буду читать в день праздника? Кроме того, как бы тебе сказать. Мне эту книгу выслали не просто так... Я после объясню.
- А я сейчас.

Книга так и лежит там, в кабинете. Видно, что Зев её подвинул и перелистал, не вглядываясь, зато обёртки от пакета нет. Не удивлюсь, что там было послание, которого я не искал. Но я сейчас ищу другое.
- Вот что меня заставило вспылить и обещать твоему Варрику кошмаров наяву, а после...
- Варрику? За что?
- А после стало любопытно разузнать, что он ещё там накарябал. Как это тебе?
И открываю разворот с жутким «портретом».
Зевран с недоумением смотрит на рисунок. И вдруг сбегает в комнату. Я отыскал бумажку с той карикатурой и двинулся за ним.

Зевран стоит у зеркала, что отражает его в полный рост, и возмущается:
- Ты не находишь, что я выгляжу куда приятнее? Нет! Никакого сходства! И как я вовремя не обратил внимания на его дурную выходку!
- Вот эту?
Записка, зашифрованная долийскими буквами, легла в его ладонь.
- Да, моя радость, но к чему тебе это хранить?
- Это было послание от тебя.
- С моим портретом! – ехидно ухмыляется Зевран.
- Ну... эээ... я думал, может, это ты нарисовал?
- Я? Я? Так себя изуродовать?
- Быть может... шутка?
- Очень злая шутка!
Зевран нарочно меня дёргает. Он обязательно использует столь шаткие моменты, на грани ссоры, чтобы сделать меня виноватым в недопонимании, заставить подчиниться его воле и... выдумать что-нибудь неприличное в качестве условия примирения.
Он пальцами берёт меня за подбородок, поворачивая лицо к себе.
- Не отводи глаза, Эв. Как тебе не стыдно так думать обо мне?
- Да я ведь ничего...
- Нет, ты подумал!
Жёстко и с ударением, но поскольку доказательств нет, он просто повторяет тем же тоном:
- Эвлар, смотри сюда.
А я хватаю его за руку, тяну к себе, и мы валимся на подушки. Нет, милый, нынче эта шалость не пройдёт. Сопротивляясь, он больше хохочет, чем ругается, и вскоре я привёл в полнейший беспорядок его одежду и причёску.

«Приглаживая пёрышки» всё у того же зеркала, он то и дело отвлекает меня просьбой подержать заколку, расправить складку, сдуть пылинку – в общем, тем, с чем и сам прекрасно может справиться. Поэтому, когда он полностью в порядке, я всё ещё в трусах и не могу найти второй носок.

Снаружи слышен голос управляющего: «Гильдмастер Араннай! Так что, столы на улицу нести?» Мой Ворон чуть приоткрывает дверь: «Несите. Ставьте тент. Не сахарные - не растаем». Он жмёт плечами:
- Ничего не могут без меня!
- Уверен, если хлынет дождь, ты так зажжёшь, что никто этого дождя и не заметит.
Зевран умеет различить в этой шутливой фразе нотки грусти: «Не уходи!»
- Нет, Эв, так просто ты от меня не отделаешься. Я не могу оставить тебя здесь, на растерзание лени! Чего доброго, вновь завалишься в постель. Тоже – читатель! Делать-то в койке с антиванцем было нечего, кроме как забавляться этой идиотской книгой! Ну-ка, садись. Я, так и быть, немного помогу тебе с причёской.
Он чувствует малейшие желания мои, он остаётся.
И я с готовностью сажусь напротив зеркала, чтобы побыть с моим любимым дольше. Но разве может Араннай минуту провести в покое! Он отдаёт мне старую записку с каракулями гнома и своим стихом.
- А ты смотри на мой «портрет». И сравнивай. Мог я... мог вообще эльф нарисовать такого эльфа?
- Зев, я и так вчера пообещал казнить твоего киркволльского гнома самой ужасной казнью, но чувствую, ты это не одобришь.
- Варрик дал мне эту страницу из своего блокнота, когда понадобилось написать тебе письмо. Но я не думал, что он вставит свои почеркушки в книгу! Следовало бы крепко надавать ему по шее за такие выходки! Но тут такое дело... От Варрика гораздо больше пользы, чем вреда. Знаешь, давай об этом после праздника поговорим. А лучше завтра. Потому что вечером ты будешь пьян.
- Пьян от тебя.
Ловлю смуглую руку, рассыпая собранные ею волосы, и трогаю губами тонкое запястье.
- Если ты против, то вообще не стану пить.
- Хм, думаю, вино тебе не повредит, а то испортишь всё застолье, сидя с таким лицом... Вот, вот, сейчас ты улыбаешься, как надо! Запоминай вот это выражение, когда я глажу твоё ушко. Чтоб так весь вечер на меня смотрел!

И тут вдруг возникает самое простое решение измучившей меня проблемы.
- Зевран, я хочу твой портрет.
- Дождался! Наконец ты хоть чего-то хочешь!
- Зев, моё сердце видит тебя даже в дни разлуки, но отчего бы не порадовать и взор? Скажи, найдётся ли в Антиве хоть один художник, способный передать блеск твоих глаз?
Мой антиванец наклоняется, обхватывает мою шею, отвечая нежностью на комплимент. Он тотчас распрямляется, как будто ничего и не было, и продолжает тщательно укладывать мои косички. О чём-то думает и вскоре выдаёт;
- Знаешь, а я, оказывается, в Бринлау кое-что забыл. Надо будет отправить за художником, который рисовал Эллеана, когда тот был ребёнком. И пригласить его сюда надолго.
Я поднимаю голову: «Надолго?»
- По-настоящему хороших мастеров немного, поэтому грех не воспользоваться случаем: он небогат, зато талантлив, а значит, выиграют все. У нас с тобою нет ни одного приличного портрета. Вот в Тень отправимся и кто потом докажет, что мы были самыми красивыми мужчинами Антивы?
- Зев, ты не слишком...
- Верно. Не Антивы - Тедаса. Представь, Эллеан вырастет, у него будут дети, внуки. А если им вдруг попадётся эта гномья книга, они подумают, что их великий предок - Гильдмастер Араннай выглядел как засохший леденец на палочке?
Он закрепляет на моей причёске последний узелок и загибает пальцы:
- Считай: надо нарисовать тебя, меня, нас вместе. Да, вот так, - обводит жестом зеркало. Большое отражение в раме слегка напоминает картины во дворцах. И правда, почему бы нам не получить такую? Пора обзавестись портретами, которые не вызовут сомнений в сходстве и правдиво покажут наш характер. Были какие-то попытки запечатлеть свой образ, но всерьёз мы этим никогда не занимались. В доме хранятся несколько эскизов Эллеанна с тех пор, как мальчик мечтал стать художником. Ещё два простеньких рисунка сделаны актрисой из бродячего театра. Мы там похожи, но какие-то смешные – такое в раме над камином не повесишь. Есть не особенно удачное изображение Зеврана на коне – ведь там лица почти не видно. А в Ферелдене, помнится, придворный живописец отловил меня и добрых два часа заставил простоять с мечами, как в бою. Жаль, некогда было узнать, ладно ли получилось и где теперь этот портрет.
- Ну, ты согласен? Да?
- Да, я согласен.
- Что, Эв, на всё?
И подозрительный смешок.
- Зевран, что ты затеял?
Он одёргивает простыню.
- Ну-ка, приляг, пока ты не одет. Давай прикинем, как будешь позировать.
Он так заливисто хохочет на моё оцепенение, что я тут же прощаю ему эту выходку.
В тысячный раз я восклицаю:
- Зев, ты неисправим!
- А надо?
Его неповторимый взгляд как будто озаряет комнату, а заодно и весь сумрачный мир моей души.
- Нет, Зев. Конечно, нет.