Как много лет назад, над Остагаром вился снежный пух. Величественные громады крепостных сооружений не оживляло пламя факелов. Мертвее мёртвых скал, они хранили память о кровавой битве, пожравшей тысячи безвестных ферелденских воинов.

С тех пор густой тальник пробился в трещинах меж плит, вереском заросли тропинки, по стенам поползли вьюнки, скрывая кучи мусора, обломков, исклёванных воронами костей.
Что-то метнулось под завал. Тут же негромко свистнуло в морозном воздухе и снова стихло. Затем послышался хруст снега, и меховой сапог пошевелил сугроб. Мёрзлые ветки подались, комья осыпались, открыв опутанные высохшими травами крутые рёбра и выломанный рог с куском раздробленного черепа. Нет, здесь лежал не бык. Эти останки были вдвое больше любого бычьего скелета, но эльф, узревший мрачную картину, не проявил ни удивления, ни страха, как будто этого и ожидал.
Долиец потянул за оперение стрелы, попутно извлекая из сугроба тушку дичи.
- Стой! – крикнули от караулки. – Кто идёт?
- Свои, - сказал Эвлар Махариэль.
- Свои дома сидят! – рявкнул солдат, не очень-то решаясь подойти, и оглянулся. Его напарник вышел на крыльцо, сжимая лук, но целиться в долийского охотника не было никакого смысла: тот первым выпустит стрелу. Внутри домика лаяла собака.
- Эй, парень, спрячь оружие, а то сейчас мабари спустим.
- Тогда поговорю с мабари, если люди здесь неразговорчивы.
Он опустил лук, понимая, что стрелять в него без надобности никто не собирается. Уверенность его немного успокоила охранника.
- Ты там, часом, подбил, не нашего кота?
- Похож? – долиец протянул нанизанную на стрелу ондатру.
- Фу! Убери. Ступай, давай, своей дорогой.
- Вопрос: куда? Хотел я навестить своих родных на землях, пожалованных королевой. Сказали, что от Остагара мили три-четыре. До темноты мне не успеть. Пустите в караулку?
- У нас тут не гостиница.
Солдат, разглядывая эльфа, непривычно хорошо одетого, прикидывал, что с него можно взять. Лук, видно, дорогой. Сработан не в лесу. Кинжал на поясе в отличных ножнах и перевязь добротная. Татуировки на лице и гордая осанка не позволяют сомневаться, что долиец самый настоящий и если бы хотел охранников убить, они бы тут давно не разговаривали. Если не приютить такого, он конечно не замёрзнет. Он разведёт костёр где-нибудь на окраине, а то и в брошенных постройках, защитив себя от ветра, поджарит свою крысу и отлично выспится в мешке из волчьей шкуры. А проку?

От крыльца послышалось: «Ну, что там?» Дверь натужно скрипнула, и из неё выскочил пёс. Помчался к чужаку. «Дракон, нельзя!» - предупредил его военный, боясь не столько за долийца, как за то, что опытный охотник пристрелит пса, пока тот добежит до них. Но тот спокойно произнёс: «Felas», - и мабари даже не зарычал. Обнюхивая, принялся петлять вокруг. К его радости, эльф бросил на снег толстую рукавицу, полез в карман заплечной сумки. Блеснуло тёмное стекло и как-то сразу появилось ощущение праздника. Пёс подхватил оброненную вещь и принялся носиться с ней вокруг идущих к домику.
Внутри охотник молча отнял у мабари рукавицу, не встретив ни малейшего сопротивления, погладил боевого пса между ушей. Но возмущению хозяина собаки было не дано вскипеть: бутылка благородного напитка на столе пообещала скрасить вечер.

Двум караульщикам, заброшенным сюда на всю долгую зиму, охранять невесть что, единственным блюстителям закона среди рукотворных скал, явление незнакомца показалось интересным. Они тут часто видели сородичей этого эльфа, с тех пор, как земли от болот до гор, перешли во владение долийцев. Иногда дети леса приходили поохотиться на птиц, иногда воровали камни из пробитых стен. Гонять их было бесполезно, а говорить с ними почти не приходилось: разве что прибывшие вновь на поселение спрашивали дорогу. Вот, как этот.
Тем временем, охотник ловко ободрал с ондатры шкурку и выпотрошил свою добычу в глиняную миску на полу. Отныне совесть пса-мабари замолчала, ибо желудок укротил её. Пока эльф выходил на двор, чтобы почистить руки снегом, солдат быстро обшарил его меховую парку. Во внутренних карманах оказались письма на непонятном языке и пассажирский лист с гравюрой корабля «Segretto». Во внешних – замшевый конверт, застёгнутый серебряным крючком, блокнот в парчовом переплёте и вложенный в него графитный карандаш. На вшитых петлях болтались несколько безделушек, ценных только для долийца и некая вещица непонятного значения. Полоска стали, вставленная в костяную рукоятку, определённо намекала, что это – складной нож, но как его раскрыть было неясно. Этой секунды размышления не хватило, чтобы успеть, под скрип двери, вернуть всё на места.
- Обыск или грабёж? – спросил гость ровным голосом, по которому невозможно угадать его эмоции. Однако голос был уверенным, а боевой кинжал, которым несколько минут назад была разделана добыча, легко поигрывал в руке.
- Надо же знать, кто ты такой, - поспешно оправдался воин. Долиец чуть прищурился, выдерживая паузу. Конечно, он предполагал, что шемлены проверят все его карманы, поэтому денег там не держал. Кроме того, сейчас он мог понять их мысли, как если бы они звучали вслух. Им было любопытно: эльф с татуировками, с определёнными охотничьими навыками, никак не мог быть городским. Экипирован и одет не хуже, чем какой-нибудь богатый путешественник. Чей-то гонец или доверенный слуга? Шпион из Денерима? Имя его солдат не разобрал, но двухмесячной давности корабельная запись говорила, что этот эльф пересёк океан, чтобы прибыть сюда. Возможно, странный гость явился проверить как дела под Остагаром, и что поделывают стражи на своём посту. Они немного трусили: кто знает, что у гостя на уме? Но он не дал их страху завладеть рассудком. Глянул в пустой очаг.
- Надо бы чайник вскипятить.
И полез в свой рюкзак. На столе появился пергаментный пакетик с травами, пара берестяных коробочек и мёрзлый белый хлеб. Оттаивая, булка издавала такой приятный аромат, что маленькое помещение наполнилось домашним уютом.
- Всё обещают гарнизон поставить, - неровно нарезая хлеб, рассказывал солдат. – То говорят, мабари будут снова разводить, то мол, нужна тут армия, чтобы с болот чего не принесло. А что там принесёт, когда теперь с той стороны защита сама собой образовалась?
- Защита ли? – пробурчал другой воин и покосился на долийца, что ловко нанизав на вертел части своей добычи, посыпал мясо смесью из коробочек и разместил не по обычаю, над пламенем, а сбоку – над горячими углями.
Чувствуя некую ответственность хозяев караулки, мужчины всё-таки достали и свои припасы: немного солонины, твёрдый сыр, повесили в очаг замёрзший котелок с фасолью. Каша была разварена до безобразия, но гость нашёлся. Зачерпнув массу ножом, намазал ею ломоть хлеба.
- Знакомый вкус, - сказал он в никуда и, тем же лезвием, проверил мясо на готовность.

Люди не думали, что водяная крыса может быть нежной, как пулярка. Они вообще не собирались это есть, брезгуя «пищей дикарей». Но крепкий антиванский бренди наполнил глиняные кружки, и добрая беседа потекла, как время, скрашивая долгий вечер. В тепле и сытости бойцы обменивались как пустыми байками, так и обрывками довольно интересных сведений. Из них Эвлар Махариэль узнал, где теперь расположены деревни, в какой из них осели эльфы его родного клана, когда-то разделённые судьбой. Что, зная о долийских поселениях, хасинды теперь близко не подходят к Остагару, зато его древние крепости, похоже, скоро разберут на кирпичи непрошенные остроухие «защитники». Ими командует девица, с виду молодая, но все её беспрекословно слушают. Она частенько проезжает здесь, со своей свитой, в национальных одеяниях и на невиданных оленях белой масти. Вроде, мотается даже в столицу и только, мол, благодаря её вмешательству, люди и остроухие пока не подрались между собой.
Солдаты же узнали только, что их случайный сотрапезник служит влиятельной особе. «Настолько важной, что сама Анора не рискнёт об этом говорить». Да, кстати, он, похоже, не испытывал почтения к Её Величеству, как будто говорил о собственной кухарке. О своём имени, записанном в билете, он хмыкнул: «Всё равно не настоящее. Да вам и ни к чему». Ещё поведал, что у него прежде был такой же пёс и что-то из охотничьих историй.

Он терпеливо слушал, как происходила битва с Порождениями Тьмы, припоминая, что из сказанного правда, а что вымысел. Он уже был здесь восемь лет назад, спустя полгода после той ужасной мясорубки, не помня, как покинул поле боя, верней – вершину башни, на которой они с Алистером разожгли огонь. Но знать об этом люди не могли, поэтому присочиняли всякое. Один сознался, что сэр Коутрен внезапно увела их армию, второй клялся, что раненым выбрался из-под трупов после битвы, но, судя по годам, он тогда и служить ещё не мог. Мабари, поедая кости, соглашался. И с тем, что он загрыз в бою трёх огров (скелеты где-то там ещё валяются), и с тем, что был единственным щенком, оставшимся на псарне, и с тем, что его привезли сюда на племя, когда решили снова разводить собак, но сучку привезти забыли, поэтому мабари часто бродит по лесам в поисках молодых волчиц.
Когда еда и хмель сморили остальных, Эвлар улёгся спать на меховой мешок, упрятав под него оружие. Пёс, с удовольствием, пристроился к нему под бок, как к старому хозяину.

* * *

Чайник забулькал, подавая знак о наступившем утре. За окнами было ещё темно. Гость сидел за столом, пряча в свой замшевый конвертик какие-то предметы. Солдат успел заметить зеркальце и гребень и обратил внимание на идеальную причёску эльфа.
- Ты парень или девка? - громко фыркнул он. – Ещё бы брови подщипал!
Впрочем, глядя на свежее лицо того, с кем давеча пил крепкий бренди, не был уверен, что долиец этого не сделал.
- То, что вокруг развалины и лес, - спокойно сказал эльф, - не значит, что можно позволить себе выглядеть как нищий.
- Да... ты-то и не бедствуешь.
- И вам обоим станет веселее, когда получите оплату за всю зиму. Кстати, могу её немного увеличить.
Долиец позвенел монетами и сложил столбик серебра возле конверта. Другого – из бумажного пергамента.
- Вчера ты говорил, что собираешься в посёлок за мукой сходить. Нынче пойдёшь – отправь.
- И что там?
- Не переживай, не сведения о гарнизоне Остагара, - надменно ухмыльнулся эльф. – Считай, что там любовное письмо.
Эвлар Махариэль не лгал. Кому какое дело, что везут в конверте по указанному адресу? А в Денериме тайное послание переправят через океан – в Антиву. Куда рвалась душа. Сам он отправится туда ещё нескоро. Сначала повидать своих. Потом опять к Авернусу. Ещё хотел проведать Алистера в Башне Бдения, об остальных соратниках времён Пятого Мора он ничего не знал. И, честно говоря, не очень-то хотел будить воспоминания.

С первым лучом, он устремился в путь. При свете утра, отражённом снежной белизной, мрачные стены не сливались в некое подобие скал. Они стали тем самым Остагаром, первым городом, в который прибыл молодой долийский воин.
Сюда он шёл за своим необычным провожатым, волей богов, покинув родной клан. По бездорожью, по каким-то признакам, известным Дункану. Этот бывалый шемлен, которому так доверяла хранительница Маретари, двигался по лесам и болотам почти так же легко, как прирождённый эльф, не отставал и даже обгонял его. Тем более, этому эльфу было очень плохо. Скверна боролась с его разумом и телом, пытаясь изменить их навсегда. Но собственная воля и молитва Эльгархану, вели героя к новому предназначению.
Каждое утро на привалах темнокожий шемлен старался встать пораньше эльфа, чтобы неслышно подойти к нему, держа меч наготове, и проследить за его пробуждением. Каждую ночь тряс его за плечо, обрывая сумбурный кошмар, и протягивал флягу с волшебным отваром, от которого сон восстанавливал силы. Днём Дункан, то и дело, просил эльфа смотреть на солнце, потом заглядывал в глаза и, удовлетворённо кивая, продолжал путь. Эвлар уже тогда догадывался, почему. А теперь точно знал: не каждый мог выдержать столько времени, будучи отравлен скверной. Но крепкий организм охотника и магия хранительницы с этим справились. По крайней мере, до того как окончательно избавить Стража от превращения во что-нибудь ужасное.

Взгляд безразлично скользнул по давно угасшему кострищу, возле которого ривейнец собирал команду новобранцев, и устремился вдаль. В той стороне – площадка с возвышением вроде алтаря. Каменный закуток, невидимый снаружи колоннады. Именно там долиец снова принял скверну, которая спасла его от гибели и указала новый путь. Теперь, после недавнего визита в Пик Солдата, после заумных объяснений старого Авернуса, он с полным основанием считал: Дункану не нужны были другие. Он уже выбрал Стража, который будет сопровождать Алистера. Выбрал, чувствуя необычную силу его и будучи уверенным, что эльф... будет вторым. Тенью бастарда Тейрина, его защитником. А, в случае необходимости, отдаст жизнь, одолев дракона. Ривейнец ошибался. Ошибался в том, кто поведёт войска на Архидемона, если вдруг Остагар не выстоит.

Минуя арку, выводящую на мост, Эвлар закрыл глаза. Торжественное ощущение величия твердыни, когда входил сюда впервые. Потом - град огненных снарядов, разрушения и гибель, то, что потом ещё не раз придётся пережить. А после – снег. Холодный, мёртвый, как сегодня. Здесь, над проломами каменного настила, враги распяли тело короля. Хорош ли он был как король, Эвлар не знал. Это лицо, обезображенное смертью, он помнил воодушевлённым предстоящёй битвой. Кайлан приветствовал эльфа, как равного себе, не чванясь, как это умели делать шемлены даже самого низкого сословия. И, может быть, поэтому Махариэль позволил Алистеру достойно схоронить своего брата, пусть тому было уже всё равно. А там, под скалами, должно быть, так и остались сотни неприкаянных останков простых солдат... Не только трупы Порождений Тьмы бросили гнить под крепостными стенами. Некому было убирать даже тела людей, свалили в ямы только те, которые лежали на виду. Эльф отчего-то вспомнил свои разговоры в крепости с охранниками, магами, бойцами. Никого нет. Он поспешил отсюда, глядя в просвет, ведущий вон из этих мрачных стен.
Снаружи несколько припорошённых цепочек на снегу свидетельствовало, что долийцы тут бывали. А, судя по тому, что часть этих дорожек завивалась у развалин, эльфы действительно таскали выломанный камень для своих построек. Для сообщения с внешним миром, они использовали другой путь, возможно, опасаясь заходить в пустую крепость. Серый Страж оглянулся издали. Таким он видел Остагар в начале Мора, но нынче мёртвый город, будто приглушённый маревом Завесы, ушёл в воспоминания навсегда.
Наст проседал под меховыми сапогами, пока Эвлар не вышел на утоптанную, твёрдую тропу.

* * *

Стёжка, набитая следами лыж и снегоступов, не отличалась прочностью. Долиец, то и дело, продавливал подошвой хрусткую опору, и это сильно замедляло его скорость. От снега он давно отвык: хорошие дороги и брусчатка мостовых не заставляли постоянно выбирать, куда поставить ногу. К тому же он в Антиве чаще преодолевал пути в седле или карете. Но всё-таки прошёл за час там, где любой шемлен завяз бы на полдня.

Признак жилья на пустоши, поросшей редким лесом, пока являлся только рубками этого леса, причём, довольно аккуратными, без свалок брёвен и изломанных кустов. Только долийцы так валили ствол, что он не повреждал соседний молодняк, только они не оставляли от разделки дерева ни одной лишней ветки.
Над голой низменной равниной, очевидно, вспаханной под поля, вились прозрачные дымки. Наконец, стали различимы и жилища на окраине селения. Взгляд зацепил единственную изгородь, где меж стогов бродили несколько овец. Семейка галл, от скуки, грызла эту изгородь снаружи. Галлы издали приняли Эвлара за человека и ускакали за дома.

Махариэль вступил на территорию родного клана. Он шёл и узнавал какие-то детали прошлой жизни, теперь невероятно изменённые, но в чём-то прежние.
Засыпанные снегом огороды обнесены лишь символическим забором – длинными жердями на колышках, переплетённых высохшими стеблями вьюнка. Дома были совсем не огорожены. Напоминающие видом аравели, они, с годами, обрастали новыми пристройками, поэтому живо напомнили долийцу эльфинажи городов. Сходство заметно дополняло дерево, предусмотрительно оставленное от сведённой рощи. Это был дуб, не менее чем трёхвекового возраста, а может и ровесник прошлого Мора. За ним ухаживали, как за Венадалем: потёки живицы мутно блестели на трещинах коры и срезах высохших ветвей, расчищенное вокруг место намекало на площадь для собраний. Кроме большого дуба, пощадили много молодых деревьев. Когда они поднимутся во весь свой рост, жильё долийцев снова будет походить на лес.

Возле домов никого не было. Приятнее спать в тёплом помещении, чем выбегать с утра на снег и отгребать его с порога. Впрочем, слух местных обитателей ничуть не пострадал, когда они ушли из леса. Вначале он и сам услышал лёгкий скрип. Затем его окликнули:
- Стой, шемлен! Что тебя заставило прийти сюда?
Вместо ответа он откинул капюшон и тут же, от другого дома, кто-то крикнул:
- Анет ара, Эвлар Махариэль!

* * *

- Мне говорили, что теперь здесь правит банн Внутренних земель. Но я не знал, что это ты, родная.
- Это для Денерима «Внутренние земли», - строго сказала Ашалле. – Мы говорим: Vhen'alas – наша земля, своя земля.
- Так ты... Ты счастлива?
Махариэль снова обвёл взглядом тесное помещение. «Это – тот самый дом, который ты хотела?» - вопрошал весь его облик.
- Vhen'alas! – повторила Ашалле. – Да, эти земли Ферелдену не нужны. На них никто не претендует со времён Тевинтерской Империи, если она вообще когда-нибудь существовала.
- Она существовала, я ведь всем тогда рассказывал о наших... приключениях. В Антиве я прочёл немало книг...
- Мне всё равно, - оборвала его приёмная мать. – Нам важно, что долийцы теперь могут заявлять о себе, как единый народ. А не как духи леса, о которых ничего не знают в мире. Долийцы перестали быть пугалкой шемленских детей, неведомыми существами: то ли на самом деле они где-то есть, то ли их нет.
Она вздохнула, понимая, что «счастье» обретения своей земли, в глазах героя, повидавшего дворцы и храмы, сады и плодородные поля, не выглядит тем самым исполнением желаний.
- В той стороне болота, в этой – камни, меж ними – грязь и глина. Меж ними – пустошь, годная только для битв, оставленных забвению. Так видят шемлены. Так видишь ты. – Она вскинула руку, не давая ему возражать. – Но тут есть и вода, и лес. И есть под нами твердь, которую теперь все будут называть землёй долийцев. Множество кланов всё ещё кочует по лесам и некоторые думают как ты. Но они могут обратиться к тем, кто защитит их право не считаться ниже шемленов, их равенство между собой, кто прекратит вражду племён. Они могут прийти сюда, встречаться с родичами, устраивать советы, оставаться жить на этих пустошах, делая их своей землёй навеки. Эта земля теперь - опора нашего народа. Здесь – ферелденский Арлатан! И ты не смеешь сомневаться в этом!

На Ашалле было надето то же платье, что и на коронации Аноры. Оно было изрядно перешито, знаки и амулеты украшали облик банна Внутренних земель, и вряд ли кто-то в поселении сомневался, что хозяйка может выглядеть именно так. Но для любого постороннего она была обычной пожилой эльфийской женщиной, в латаных тряпках и дикарских побрякушках. И если бы ей кто в городе вздумал уступить дорогу, то разве что опешив перед гордым взором и осанкой. Ну, а вернее, если бы за ней шагала дюжина долийских лучников.
- Ты не забыла, кто добился, чтобы вы получили эти земли? – резко спросил Эвлар. И ему тотчас показалось, что Ашалле сейчас его ударит. Что это было? Может быть, досада на своё бессилие? Её губы нервно искривились от напряжения.
- Я всё сделаю, чтобы эльфы не пожалели о своём решении, - произнесла она без голоса. Эвлар взял её за руки и усадил рядом с собой на край лежанки.
- Ir abelas, mamae. Я слишком много себе позволяю. Как будто у меня есть право, считать твои дела своими. Но я ведь уже умер. В склепе. В Остагаре. В Денериме. Много раз... Для тебя тоже?
- Ты думаешь, что мы тебя не ценим?
- Герои должны уходить. Я знаю, что не нужен больше своему народу. Но я не мог снова быть в Ферелдене и не прийти сюда.
- И ты уйдёшь опять.
- Да, леталан. Скажи, как скоро?
На это Ашалле вскочила, обхватила его голову, крепко прижала своего приёмыша к груди.
- Останься, сколько можешь.

* * *

Жители Вен Алас так и не завели собак. Отличный слух долийцев всегда предупреждал их об опасности не хуже псов, поэтому в них не было необходимости. Дворы не оглашались звонким лаем всякий раз, как кто-то проходил по улице. Охотились лесные эльфы также без помощников, поэтому культуры содержания животных, кроме галл, пока не знали.
- С баранами и курами всё просто: корми их и не дай сбежать, - со знанием дела, поясняли бывшие друзья, делясь с Эвларом новостями. – Собаки только будут отнимать часть нашей пищи. Какой в них прок?
- Они весёлые. Они безмерно преданы своим хозяевам и могут защитить.
- Долийцы сами отвечают за себя, даже дитя умеет защититься или позвать на помощь взрослых, - возразил кто-то из парней. – А преданности нам самим не занимать.
Махариэлю нечего было ответить. Там, где он жил теперь, были собаки, кошки, много лошадей – и все они играли свою роль, даже если служили только для забавы. Но местные пока не видели толку в таких животных. Впрочем, от посягательства мышей их кладовые берегли ежи и горностаи. Первые ныне пребывали в спячке, вторые жизнерадостно выглядывали из-за пазухи чуть ли не каждого мальчишки: раньше зверей из леса брали редко, теперь долийцев, видимо, тянуло к признакам прошлой жизни. На внешних стенах почти всех домов висели черепа оленей и баранов – остатки жертвы, посвящённые богам. Вокруг площади Венадаля возвышались статуи. Вырубленные из дерева, поскольку сил и времени на каменные пока не нашлось. Из камня, явно перекочевавшего сюда из Остагара, складывались фундаменты домов, им собирались укреплять обочины дорог, сейчас заваленные снегом. Возле домов, рядом с поленницами, возвышались груды торфа – «мёртвого мха». С этим добром долийцы выиграли: торфа в болотистых равнинах было много, что позволяло сохранять деревья: дрова были нужны лишь для приготовления традиционной пищи, к примеру – мяса на углях.

Прогулка по деревне затянулась. Мужчины часто заговаривали о своём житье, то с гордостью, то с недовольством. Эвлара тоже радовали некоторые открытия, иные огорчали или вызывали неприятие. Ему понравилось, что во дворах, по крайней мере, чисто, в отличие от таких же в эльфинажах, а тем более у шемленов. Лишь на окраине встретился местный житель, что выколачивал спальные пологи оленьим рогом. Видно, все грязные работы полагалось выносить подальше, как и на стоянке. В другой стороне женщины трясли вымороженную в снегу домашнюю одежду: ведь постирать зимой непросто. Непросто и помыться. Хотя Эвлару показали новые мостки у речки, откуда можно было окунуться в полынью на несколько мгновений, а после быстро растереться ветошью, одеться и бежать скорее в дом, он не испытывал желания это сделать. Неподалёку возвышался необычный с виду шатёр, покрытый пластами коры и всюду, по стенам и по земле вокруг, облитый льдом. Страж догадался, что это – попытка устроить баню, и спросил, когда её будут топить. Почесав под шапками, эльфы припомнили, что в прошлом месяце топили и, к счастью, согласились, что, пожалуй, не мешало бы на днях помыться снова, а то до лета ещё далеко. На это у Эвлара зачесалось всё от пяток до макушки: в последний раз он мылся недели две назад, в сельской таверне, при помощи ведра талого снега, чайника с кипятком и таза; тогда ещё ругая шемленов за свинство, но нынче был согласен и на чайник с тазом. Всё равно тёплой ванной не видать до нового визита в «Пик солдата», а «приличной» - не раньше возвращения в Антиву. К хорошему так быстро привыкаешь, даже к мелочам, что ранее обычное существование становится ужасным неудобством. Впрочем, иные мысли отвлекали бывшего Героя Ферелдена. Упрямство Ашалле, всё-таки отстоявшей землю для своего народа, казалось бредовой затеей. В которую она, к тому же, втянула и его – своего названного сына.

Внезапно взгляд остановился на молодой рощице. Подобным образом деревья не могли вырасти от природы. И ноги сами понесли туда. Товарищи не отставали. Они трогали тонкие стволы, произносили имена, знакомы и незнакомые... Махариэль их повторял, невольно вызывая образы живых в его сознании соплеменников, о ком забыл, зовясь Долийским Палачом. Назад шли тихо. Что-то тронуло сердце героя и, кажется, он более не чувствовал себя таким чужим. Всего лишь время? Нет. Дело не в давности, а в тех событиях, что обозначили года. Однажды он уже пытался вспомнить, кем был прежде, и у него не вышло. Слишком сильно изменился его мир. Скверна и Мор. Победа и любовь. Такой любви нет больше ни у одного долийца или Ворона.

Возле огромного костра разделывали дичь, готовились к общему ужину: встреча героя так удачно совпала с зимним праздником охоты на кабана. Летом, конечно, лучше получается собрать народ на улице – ни в один дом не влезть такой толпой. Впрочем, какой мороз может остановить веселье?
На скатерти, расстеленные прямо на снегу, выставлены бутыли с брагой, кислые овощи, мороженая клюква и кусочки сыра. Долийцы научились делать сыр? Но первая же проба, после антиванской кухни, прошла не лучшим образом. Трудно сказать, что научились. Скудное угощение закусками с лихвой возместит жареная кабанятина. Мясо уже шипит на углях, кусочками насаженное на длинные прутья.
Народ толчётся около, Эвлара спрашивают, как дела, не очень-то надеясь на ответ, рассказывают что-то незначительное. Тут же, собрав с навеса снег, девушки чистят деревянные тарелки, а наглые сороки выклёвывают крошки из-под ног.
Берестяные кружки, костяные ножички, охотничьи кинжалы. Лесные украшения из орехов, из клыков, из птичьих перьев, надеты прямо сверху на меховые парки. Песни без музыки и танцы без объятий. Всё так знакомо и так непривычно.
Когда хозяева костра принялись разбивать топориком кабаньи кости, чтобы достать лакомый мозг, Серый Страж на мгновение замер от такого звука. Боевой дух заставил пульс тревожно биться, скверна в крови вскипела, вызывая ярость, пальцы сгребли в горсти пустоту и, не ощущая крепких рукоятей мечей, сжались в кулаки. Он овладел сознанием. Ты больше не долийский эльф: ты – осквернённое чудовище, призванное громить и убивать. Твои противники не раз испытывали это на себе. Лишь воля разума уравновешивает стороны добра и зла, когда грозит беда, когда ты слышишь хруст костей или иные звуки битвы. Вороны говорят, ты бьёшься один за семерых. Они не знают, мастерство бойца усиливает скверна, давая мощь, неведомую эльфам. Ты не кричишь от боли, ты ревёшь, как гарлок, повергая в ужас и смятение врага, и только распаляешь ярость, получая раны и нанося смертельные удары. Только один страх не избыть в сердце твоём: страх потерять свою любовь навеки.
- Эвлар! Не спи!
Факел в чьей-то руке осветил яркой вспышкой. Как будто вновь издалека страдающую душу согрел взор, полный золотого солнца. Махариэль что-то ответил, овладел собой и потихоньку улизнул от шумного веселья.

Смешение чувств: радость от встреч с родными и знакомыми, тоска и горечь за их бедность, особенно заметную на фоне новой жизни, чем-то похожей на людскую. Разве им было хуже в лесном лагере? Зачем они, пользуясь героизмом своего питомца, просили королеву об эльфийских землях? Если не Арлатан, к чему своя земля? Её нашли лишь те, кто похоронен в светлой роще за селением. Не лучше ли...
В холодном отсвете белого снега, его внимание было привлечено неким предметом: ветер трепал, подвешенный к дверям лачуги волчий хвост. Сюда нельзя входить: здесь время остановлено двоими на территории любви.
Долиец улыбнулся. Кто-то счастлив.

* * *

По дому растекался свежий пар от котелка. Нелора - сводная сестра поддела палочкой то, что кипело там, и протянула дорогому гостю. Пока она раскладывала на берёсте комочки вываренной смолы, Эвлар наслаждался запахом и лишь потом принялся жевать клейкую массу.
- Какой знакомый вкус! Как в детстве!
- А что, в Антиве нет деревьев?
- Конечно, есть. Но не совсем такие.
- Чем же там чистят зубы?
- Углём, толчёными ракушками. Но в городах продают специальный порошок, с приятным ароматом, и к нему маленькую щётку, так удобно... Нет, нет, я иногда варю смолу, - поспешил он утолить удивление женщины, - но она там чуть-чуть другая... не такая вкусная.
- Вот я и говорю: зачем ты переехал? На родине всегда всё лучше!

Дети, которые остались тут, почти все выросли и плохо помнили, отчего взрослые охотники ушли искать далёкий Арлатан и почему они не возвращаются. Другие дети родились уже на новых землях и никогда не знали настоящей доли кочевника. Эвлар Махариэль рассказывал своим названным сёстрам всякие диковинные вещи и то, что знал о судьбе родичей, теперь стоящих в Вольной Марке возле какой-то там Расколотой Горы, а мелкота смотрела на него, устроившись на сундуке и на полу. Рождение двоих племянников он помнил, с другими познакомился только сейчас. Мальчик лет десяти, светловолосый, был приёмышем: те, кто отправился за море, малышей с собой не брали. Зять его, видно, обучал, как своего. Ребёнок ловко управлялся с починкой рыболовной снасти, да искоса рассматривал сброшенную Эвларом парку, на поясе которой укреплён шёлковый шнур кольцом.
- Дядь, из чего эта верёвка?
- Шёлк. Паутина гусениц. Он прочный, как если бы шнур был толще в несколько раз.
- Такая тонкая и крепкая! У нас такое делать не умеют.
Махариэль кивнул и жестом указал: «Возьми себе». Он раздарил уже почти все свои вещи, не говоря о тех, что специально накупил, когда собрался посетить родных. Долийцы до сих пор много чего полезного не делают. Той же пеньки, чтоб вить верёвки, у них нет. Ни тканей, ни удобной утвари. Бумаги и стекла никто здесь тоже делать не умеет. Всё это ранее выменивалось на меха, теперь же добывать пушнину стали меньше и эльфам нечем торговать с людьми. Крупу и овощи они кое-как научились разводить и яйца нынче собирают не у диких уток, а у домашних кур, притом, в любой сезон. Но до сих пор обходятся без тонкого белья, передают одежду по наследству, а вместо мыла используют речную глину и настои трав. Как он мог раньше жить вот так? Как они могут? Они так привыкли. Они считают, что приобрели немало новых благ, заполучив убогие дома и глинистые земли. Но с таким вдохновением рассказывают о былых событиях! Гордятся старыми охотничьими навыками, пытаются учить детей читать следы... Они порой тоскуют о лесах. Дичь, ягоды, грибы, всё ещё составляют значительную часть их пищи. Зато баранина и хлеб, зерно и молоко избавили эльфов от голода в самые страшные морозы. Много ли нужно им, привыкшим к тысячам лишений? Свобода? Но ведь только закрепившись на земле можно кому-то заявлять свои права.

Старшая дочка Ашалле - Нелора, тем временем, рассказывала, как тут хорошо. Не нужны длительные переходы, вещи целее и еда хранится дольше, теперь не надо часто складывать предметы в короба и сумки: есть куда их повесить, разложить.
Герой смотрел на младшую сестру. Недавно ей сравнялось тридцать, но на лице её так и не появились узоры валласлин. Вчера спросил её об этом, она не смутилась, а ответила, что не желает выносить страдания только ради того, чтобы участвовать в собраниях и выйти замуж. Её дитя было эльфийского происхождения, но Ула никому не говорила, кто его отец. Подозревали, что не местный, ведь в поселениях бывали даже городские эльфы. Ула жила, как прежде, в старом аравеле, снятом с колёс и занималась травами.

Эвлар охотно слушал новости, но сам не торопился откровенничать. У него было всё: богатство, власть и слава. Любовь, перед которой меркло остальное. Но здесь нельзя было рассказывать о своей жизни: всё слишком отличалось от того, что было принято. И если остальные родственники и знакомые довольствовались тем немногим, что он мог поведать о себе, то сёстры так и наседали с любопытством. Чтобы отвлечь их от пикантной темы, Эвлар переводил на пустяки. И когда он хотел уже уйти, девочка вдруг полезла к нему на колени. Он механически взялся разглядывать её убранство.
- Ула, не я ли делал эти бусы!
- Они ей очень нравятся. Это клыки твоего первого волка. Помнишь?
- Долийцу не забыть такого!
Старшая сестра подначила:
- А всё ли ты долиец? Вон какой важный стал!
А девочка, перебивая, радостно поведала:
- Эвлар, у нас и шкура есть! Мама всё время хвастает, что только её брат мог одолеть такого страшного волка! Одним ножом!
- Правда? Неужто сохранилась? А можно... я заберу её?
Сёстры переглянулись.
- Старую волчью шкуру? Ты столько подарил, а нам и нечего тебе отдать. Конечно, можешь взять её.
- Тогда пойдём, возьмём её сейчас, чтобы не забыть. Эллеану понравится... – тут же осёкся. Поздно. Женщины вмиг догадались:
- Твой сын? Ты не сказал?!
Махариэль непривычно замялся.
- Это... приёмный сын. Как он. – И ласково погладил маленького эльфа по голове. Такой же светленький, только глаза зелёные. У Эллеана – золотисто-солнечные, почти как у его отца.
Нелора отняла у него мальчика, прижав к себе.
- Приёмный – не приёмный, какая разница? Теперь понятно, почему ты рвёшься прочь отсюда. Значит, у тебя там, вдали, семья. Кто твоя милая, как вы живёте, где? Ты ни о чём не хочешь рассказать! Но я догадываюсь, почему. Она ведь не эльфийка, да? Ходили слухи об одной из дочерей болотной ведьмы Asha'belannar. Ты помнишь, Маретари рассердилась на тебя, когда узнала?
- Нет, нет. Не спрашивай. Я ведь тогда ещё сказал, что эта женщина покинула меня.
- Дура она, - с привычной непосредственностью сделала вывод Ула.
Эвлар мотнул головой. Нет. Тяжелое воспоминание, чтобы ещё и говорить об этом. Безумие колдовской страсти и настоящий сын, которого Морриган спрятала так далеко, что даже не увидеть. Которого она, возможно, воспитает в ненависти.
- Не время. Извини.
Следовало найти более веский повод, чтобы покинуть столь гостеприимный дом.

- Ула, я бы хотел добыть несколько трав. С собой у меня список. Давай, переведу, как они называются у нас. Да, понимаю, что теперь зима, но может...
- У меня найдётся всё, что нужно. Пойдём. И сразу волчью шкуру заберёшь.
Долийка видела, что брат не хочет говорить о личном. Тем более – при детях. Может быть, им чего-то и не стоит знать. Вместе они пересекли часть поселения и оказались в маленьком помещении аравеля. И как они тут прежде умещались всей семьёй? Сама Ашалле с малыми детьми, её муж, бабушка и дед, которые теперь на кладбище... У них была даже ручная белка и скворец, который не умел летать, но так забавно передразнивал ворчанье деда...
Хозяйка ловко управлялась в темноте, Эвлар же тотчас взялся разводить огонь, ему казалось, что ребёнок быстро замёрзнет в этом ветхом коробе из досок, проконопаченных клочьями мха, пропахшем травами, подвешенными к потолку и стенам. Он позабыл, как сам терпел невзгоды кочевой жизни, и они не казались столь ужасными. Впрочем, тесная комната согрелась от традиционной глиняной печи так быстро, что женщина едва успела отыскать ту самую шкуру. Встряхнула мех, полюбовалась им, ловко скатала и засунула в берестяной футляр.
- Держи. В дороге пригодится. За травами приходи днём, когда светло. Постой. Уже уходишь?
Махариэль пожал плечами. Даже запах в аравеле был знакомым, но уже не родным. Здесь не хотелось оставаться дольше, но сестра повисла на руке.
- Антива. Правильно, Антива. Страна, в которой живут антиванцы. И почему никто не помнит, что про Антиву нам рассказывал не только ты? Да ты и вовсе не бывал там прежде. Только кроме меня никто не догадался, что тебя туда понесло.
...Надо скорее уезжать отсюда. Всех повидал, со всеми пообщался. Снадобья для Авернуса сестра отыщет завтра... Нет. Послезавтра. Надо поддержать сородичей, оставив напоследок некое подспорье их общине. Сказать хранительнице...
- Я из твоих друзей, с которыми ты вместе воевал, только одного видела и кое-что про него знаю.
Сунула дочери пласт вяленого мяса: «Разогрей себе на ужин». И выскочила за Эвларом за порог.
- Не делай вид, что ты не понял, Эв. Моя дочурка могла быть и от него, если бы он тогда повёлся.
- Что? Ты... ты к нему... приставала?
- Как будто только я! Он всем так нравился. Девушки только о красивом антиванце и болтали много дней подряд.
- Ула, мне неприятно это слышать.
- Ещё бы! И с чего такой общительный красавец на деле оказался скромен, как будто дал кому обет? Тебе. Я вскоре догадалась, после того, как вы оба ушли, и что творилось перед этим. Эв, меня многие считают... недоразвитой. То ли из-за того, что я слишком весёлая, или что боюсь делать валласлин, или что принесла ребёнка хм... от лесного духа. А всё-таки одна я понимаю, что к чему. Пыталась говорить об этом с матерью – она делает вид, что ничего не понимает. Но Ашалле-то знает, да?
Махариэль пожал плечами.
- Меррилл и Маретари знают. Может, и кто ещё, но у нас ведь, зачастую, просто не говорят о том, чего не желают замечать. И ты не торопи события. Когда уйду – можешь облегчить душу и рассказать, кому захочешь. Даже Нелоре.
- Зачем? Ты правильно сказал: не время. Я подожду, когда она не выдержит и спросит. Она пока не хочет верить очевидному. Как все. А ты ведь сильно его любишь, этого разбойника, раз побежал за ним на край земли, одному Фен-Харелу ведомо куда.
- Ты меня понимаешь лучше всех, малышка, - улыбнулся Страж.
- Я хочу, чтобы ты был счастлив, Эв, а счастье... счастье не одинаково у всех... Подаришь мне свой кошелёк с зеркальцем и серебряными штучками?

* * *